Этика Августина Аврелия.

Основные понятия:самоусовершенствование и самовос­питание, смирение, вера, добро и зло, противоречия в челове­ке, искушение, мотивы поведения.

Августин Аврелий (IV-V в.) принял христианское учение с его безоглядной верой в Бога, повелением верить в то, чего не докажешь («может, доказательство и существует, но не для всякого, а может быть, его и нет вовсе»), верить в то, что противоречит, на первый взгляд даже здравому смыслу: «Когда ты даешь вдруг заповедь непривычную и неожиданную, пове­левающую делать даже то, что ранее Тобой запрещалось и временно держишь в тайне причину Твоего повеления (хотя оно и противоречит установлениям данного человеческого общества), кто усомнится в том, что его надо выполнить? Все делается твоими служителями, чтобы показать, что нужно в данный час и что в провозвестие будущего» (вспомним чудо Авраама). При этом, считает он, Бог заповедает разным вре­менам не все свои заповеди сразу, а каждому то, что ему соот­ветствует. «Не имея ясного разума, бессильные найти истину, мы нуждаемся в авторитете Священного писания, в котором следует искать не прямой, а переносный смысл. Я понял, что под нелепостью, часто меня оскорблявшей, кроется глубокий и таинственный смысл: Писание стало казаться мне тем более достойным уважения и благоговейной веры, что оно было всем открыто (по общедоступному языку и простому словарю) и в то же время хранило достоинство своей тайны для ума бо­лее глубокого, заставляло напряженно думать». Августин подчеркивает, что постигнутое умом в единой форме может быть выражено словесно во многих, а постигнутое умом в разных формах может быть выражено в одной единственной словесной формуле. Соответственно, в Библии, по его мне­нию, выражена единая мысль о любви к Богу и к ближнему, хотя и в многообразных символах, бесчисленными языками и бесчисленными выражениями в каждом языке. Это и есть ос­нова этики христианства, на его взгляд, утверждаемая Иису­сом Христом: «Я искал путь, на котором приобрел бы силу необходимую, чтобы насладиться Тобой, и не находил его, пока не ухватился за посредника между Богом и людьми, за человека Иисуса Христа: он встал между смертными грешни­ками и Бессмертным и Праведным — смертный как люди и бессмертный как Бог. Он изгнал смерть для оправдания греш­ников, пожелав приобщиться к ней вместе со всеми и воскрес­нув. Он — слово Твое (слово стало плотью и обитало среди людей), Вечная истина, высшее всех высших Твоих созданий (Богочеловек) поднимает до себя покорных тем, что на низ­шей ступени творения построил он себе жилище из нашей грязи, чтобы тех, кого должно покорить, оторвать от них са­мих и переправить к себе. Пусть почувствуют свою немощь лучше, видя у ног своих Божество, немощное от приятия кож­ной одежды нашей, пусть, устав, падут они перед ним ниц, — он же, восстав, поднимет их».

Августин особо подчеркивает веру в чудо Воскресения и рекомендует конкретные методы самосовершенствования и са­мовоспитания, а также воспитания других в духе любви к Богу и к ближнему, как залог такого воскресения.Он отмечает, что «...никто не делает хорошо против воли, даже если человек де­лает что-то хорошее» (не нужно принуждать)..., — «когда пре­ступным людям приписывают достоинства, то преступление перестает считаться таковым, и совершающий его кажется под­ражателем не потерянных людей, а богов-небожителей — в ча­стности, выдумки Гомера: человеческие свойства он перенес на богов» (не надо людям приписывать ложные достоинства); ... «именно неповиновение будет поступком противообществен­ным, ибо во всех людских обществах условлено повиноваться своему царю» (надо повиноваться); ... «плохо, когда люди не­понимающие меряют нравственность всего человечества мери­лом собственной нравственности; ... понять, без чего я спокойно обойдусь или с трудом, я могу только при отсутствии того, о чем шла речь; ... нечего хвалиться презрением к славе: ее не презирают, если презрением к ней хвалятся» (он осуждает чрезмерное себялюбие, ибо на этой основе рождаются ложь и «фальшивые идолы»).

Но его занимает главный вопрос: почему же заблуждается человеческая душа, которую создал Бог? («Ты создал человека по образу и подобию своему» — цитирует он Библию). Много он пишет о соблазнах и противоречиях в человеке: «В этой жизни, которая называется сплошным искушением, никто не может быть спокоен за себя, — если он стал из плохого хоро­шим, то это не значит, что завтра он не станет из хорошего плохим». Августин размышляет над вопросами мотивов пове­дения человека:«Откуда те, что слышит от меня самого обо мне самом, узнают, правду ли я говорю, когда ни один чело­век на свете не знает, что делается в человеке, кроме духа че­ловеческого, живущего в нем, и Тебя, Господи, очам которого обнажена бездна человеческой совести. Есть, однако, в чело­веке нечто, чего не знает сам дух человеческий, живущий в человеке, — только ты, Господи, создавший его, знаешь все. И разными бывают и видимость поступка, и чувства совершив­шего, и тайное сцепление обстоятельств. Душа моя, спраши­вая о своих силах, знает, что не стоит себе доверять: то, что в ней есть, обычно скрыто и обнаруживается только опытом». Подводя некоторый итог, Августин дает свое определение преступлению: преступление есть порочное движение души, побуждающее к действию, в котором душа и утверждает себя, «дерзостно и взбаламученно». Разврат есть необузданное же­лание, жадное к плотским радостям.

Таким образом, Августин глубоко размышляет о морали и нравственности человека, о проблеме добра и зла. «Для меня неясна однако была и не распутана причина Зла. Я говорил: кто создал меня, разве не Бог, который есть само Добро, — откуда же у меня это желание плохого и нежелание хорошего? Я старался понять мнение, что воля, свободная в своем решении, яв­ляется причиной того, что мы творим Зло... Если виновник это­му Диавол, то откуда он сам? Если же и он сам, по извращен­ной воле, превратился из доброго ангела в злого, то откуда в нем эта злая воля, если он создан был благим создателем? Так в чем же корень Зла и его семя, — откуда и как вползло оно сю­да? Или его вообще нет? Или же самый страх перед ним есть Зло? Откуда это, если это все создал добрый Бог? Не злой ли была материя, из которой он творил, — но неужели он был бес­силен изменить ее всю целиком так, чтобы не оставалось ниче­го злого, он, Всесильный? Или она могла существовать и про­тив его воли? Но он не может быть всемогущ, если не все может утвердить добрым без помощи материи, не им утвер­жденной». И далее он отмечает: «И мне стало ясно, что Ты со­творил все добрым и, конечно, нет субстанций, не сотворенных Тобой. А так как Ты не все сделал равным, то все существую­щее, каждое в отдельности — хорошо, а все вместе — очень хорошо. И для Тебя вовсе нет Зла (и для всего творения Твое­го), ибо нет ничего, что бы вломилось извне и сломало порядок, Тобой установленный. Злом считается то, что, взятое в отдель­ности, с чем-то не согласуется, но это же самое согласуется с другим, оказывается здесь хорошим (неудивительно, что хлеб, вкусный здоровому, мучительно есть, когда болит небо, свет, милый хорошим глазам, несносен плохим, больным)». И его главный вывод: все существующее истинно, поскольку оно су­ществует, — таким образом, утверждается основной тезис в этике христианства — смирение человека.

В целом в рассмотренных нами учениях преобладает рели­гиозно-мистическая направленность этической мысли.