Психологическое уродство Кармен

Новелле Мериме неслыханно повезло: на её сюжет написана самая знаменитая в мире опера. Однако у такого везения есть и оборотная сторона. Все знают о прекрасной свободолюбивой цыганке, зарезанной ревнивым любовником, но судят об этом по произведению Жоржа Бизе. Между тем, хотя композитор и оба его либреттиста старались держаться как можно ближе к сюжету новеллы, их герои отнюдь не идентичны персонажам Мериме. Слишком уж различны жанры оперы и беллетристики. “Любовь – дитя, дитя свободы, законов всех она сильней”, – утверждает знаменитая ария, но, судя по литературному первоисточнику, чувство, воспетое Кармен, вряд ли можно счесть подлинной любовью. Что же касается убийства, совершённого Хосе, то, по Просперу Мериме, его простой ревностью не объяснишь.

Начнём с того, что человек, от имени которого ведётся повествование в новелле, повстречав Кармен, остался в живых лишь чудом. Мериме описал их встречу не без иронии. Французский путешественник, говорящий по-испански и считающий себя знатоком этнографии, не угадал даже национальной принадлежности молодой женщины, приставшей к нему на улице. Он причислял её то к жителям Кордовы, то Андалусии, и, наконец, высказал мысль, что она мавританка или еврейка (предположение и вовсе нелогичное в Испании, пережившей кровавую этническую чистку, устроенную инквизицией).

– Да полноте! Вы же видите, что я цыганка; хотите, я вам скажу бахи (погадаю)? – пришла, наконец, ему на помощь Кармен.

Наивный француз вёл себя с ней галантно, но крайне опрометчиво. Он вступил с цыганкой в учтивый разговор, по-рыцарски пригласил её в кафе и затем проводил даму в её жилище. Ничто не насторожило доверчивого гостя, ни её навязчивый интерес к его золотым часам с музыкальным боем, ни властное и непонятное распоряжение, которым Кармен послала за кем-то подозрительного мальчика-цыгана. Отрезвил его лишь внезапный приход мужчины, вооружённого ножом. Бедняга сообразил, что угодил в западню, и потянулся, было, в целях обороны за ножкой табурета, как вдруг узнал вошедшего. Это был дон Хосе, бандит, за которым охотилась полиция. По счастью, француз успел оказать ему важную услугу (любопытная параллель с историей взаимоотношений Гринёва и Пугачёва!).

Кармен отнюдь не обрадовалась обнаружившейся приязни мужчин, убеждая своего компаньона прирезать глупого иностранца. “Она постепенно воодушевлялась. Её глаза наливались кровью и становились страшны, лицо перекашивалось, она топала ногой. Мне казалось, что она убеждает его что-то сделать, но он не решается. Что это было, мне представляется совершенно ясным при виде того, как она быстро водила своей маленькой ручкой взад и вперёд под подбородком. Я склонен был думать, что речь идёт о том, чтобы перерезать горло, и имел основание подозревать, что это горло – моё.

На этот поток красноречия дон Хосе ответил всего лишь двумя-тремя коротко произнесёнными словами. Тогда цыганка бросила на него полный презрения взгляд, затем, усевшись по-турецки в углу, выбрала апельсин, очистила его и принялась есть.

Дон Хосе взял меня под руку, отворил дверь и вывел меня на улицу. Мы прошли шагов двести в полном молчании. Потом, протянув руку:

– Всё прямо, – сказал он, – и вы будете на мосту.

Он тотчас же повернулся и быстро пошёл прочь. Я возвратился к себе в гостиницу немного сконфуженный и в довольно дурном расположении духа. Хуже всего было то, что, раздеваясь, я обнаружил исчезновение моих часов”.

Иронизируя по поводу недалёкого француза, Мериме, конечно же, сочувствует ему. Будь он даже семи пядей во лбу, и то вряд ли сумел бы противостоять чарам Кармен. Она, бесспорно, умнее любого из персонажей новеллы; природа наделила её недюжинным даром психолога и умением гипнотически подчинять себе мужчин. Богатая криминальная практика отточила эти врождённые способности до степени совершенства.

Бедняга Хосе был обречён с первой же встречи с Кармен. Молодой небогатый дворянин, баск по происхождению, он служил сержантом в драгунском полку, ожидая скорого повышения по службе. Однажды его послали в караул к табачной фабрике. К началу и в конце рабочей смены через её ворота проходили сотни молодых работниц. К ним устремлялось множество любителей поразвлечься, выбирающих подруг для любовной встречи. Караульные поддерживали порядок в этой толпе.

Хосе мастерил из проволоки цепочку для булавки–затравника, детали своего ружья. Услышав возбуждённые голоса молодых людей, заигрывающих с проходящей мимо них цыганкой, он поднял глаза и увидел Кармен. “Она откинула мантилью, чтобы видны были плечи и большой букет акаций, заткнутый за край сорочки. В зубах у неё тоже был цветок акации, и она шла, поводя бедрами, как молодая кобылица кордовского завода. У меня на родине при виде женщины в таком наряде люди бы крестились. В Севилье же всякий отпускал ей какой-нибудь бойкий комплимент по поводу её внешности; она каждому отвечала, строя глазки и подбочась, бесстыдная, как только может быть цыганка. Сперва она мне не понравилась, и я снова принялся за работу; но она, следуя обычаю женщин и кошек, которые не идут, когда их зовут, и приходят, когда их не звали, остановилась передо мной и заговорила.

- Кум, - обратилась она ко мне на андалузский лад, - подари мне твою цепочку, чтобы я могла носить ключи от моего денежного сундука.

- Это для моей булавки, - отвечал я ей.

- Для твоей булавки! - воскликнула она, смеясь. - Видно, сеньор плетёт кружева, раз он нуждается в булавках.

Все кругом засмеялись, а я почувствовал, что краснею, и не нашелся, что ответить.

- Сердце моё, - продолжала она, - сплети мне семь локтей чёрных кружев на мантилью, милый мой булавочник!

И, взяв цветок акации, который она держала в зубах, она бросила его мне, щелчком, прямо между глаз. Сеньор, мне показалось, что в меня ударила пуля... Я не знал, куда деваться, и торчал на месте, как доска. Когда она прошла на фабрику, я заметил цветок акации, упавший наземь у моих ног; я не знаю, что на меня нашло, но только я его подобрал тайком от товарищей и бережно спрятал в карман куртки. Первая глупость!”

С точки зрения сексолога, Хосе подвергся гипнотическому воздействию по методу, близкому к тому, что столетием позже детально разработает психотерапевт Эрик Эриксон. Кармен провела свой сеанс мастерски. Она мгновенно определила чувствительные струны молодого человека: его гордость, старание казаться подчёркнуто мужественным, робость в отношениях с бойкими андалузками.

Через пару часов шоковое воздействие повторилось… Всё это произошло при следующих обстоятельствах. Чтобы легальной работой скрыть от властей подлинные свои занятия: контрабанду, воровство, бандитизм и грабежи, цыганка устроилась на табачную фабрику. Но долго продержаться в шкуре смиреной овечки ей так и не удалось. В ответ на хвастовство одной из табачниц, купившей мула, острая на язык Кармен тут же съязвила:

– Так тебе мало помела?

Девушка на свою беду удачно парировала злую насмешку. Кармен бросилась к ней и исполосовала её лицо острым ножом на манер то ли Андреевского креста, то ли шахматной доски. Хосе и двум солдатам поручили доставить арестованную цыганку в тюрьму. Она тут же нащупала ещё одну чувствительную струну сержанта: мучительное одиночество баска, живущего на чужбине. Впоследствии Хосе рассказал, что Кармен неожиданно заговорила с ним по-баскски:

“– Laguna ene bihotsarena, товарищ моего сердца! – обратилась она ко мне вдруг. – Мы земляки?

Наша речь, сеньор, так прекрасна, что когда мы её слышим в чужих краях, нас охватывает трепет...

- Я из Элисондо, - отвечал я ей по-баскски, взволнованный тем, что она говорит на моём языке.

- А я из Этчалара, - сказала она. (Это от нас в четырёх часах пути.) - Меня цыгане увели в Севилью. Я работала на фабрике, чтобы скопить, на что вернуться в Наварру к моей бедной матушке, у которой нет другой поддержки, кроме меня да маленького barratcea с двумя десятками сидровых яблонь. Ах, если бы я была дома, под белой горой! Меня оскорбили, потому что я не из страны этих жуликов, продавцов тухлых апельсинов. Товарищ, друг мой, неужели вы ничего не сделаете для землячки?

Она лгала, сеньор, она всегда лгала. Я не знаю, сказала ли эта женщина хоть раз в жизни слово правды; но, когда она говорила, я ей верил; это было сильнее меня. Она коверкала баскские слова, а я верил, что она наваррка; уже одни её глаза, и рот, и цвет кожи говорили, что она цыганка. Я сошёл с ума, я ничего уже не видел. Словом, я был как пьяный; я начал говорить глупости, я готов был их натворить.

- Если бы я вас толкнула и вы упали, земляк, - продолжала она по-баскски, - то не этим двум кастильским новобранцам меня поймать...

Честное слово, я забыл присягу и всё и сказал ей:

– Ну, землячка милая, попытайтесь, и да поможет вам божья матерь горная!”

Хосе, погружённый в гипнотический транс наяву, стал марионеткой в руках Кармен, чем она не замедлила воспользоваться. За свой проступок Хосе был разжалован в рядовые и угодил в тюрьму.

“И ради чего я навлёк наказание? – горько сетовал заключённый. – Ради какой-то мошенницы-цыганки, которая насмеялась надо мной и сейчас ворует где-нибудь в городе”. И все же я невольно думал о ней. Поверите ли, сеньор, её дырявые чулки, которые она показывала снизу доверху, так и стояли у меня перед глазами. Я смотрел на улицу сквозь тюремную решетку, и среди всех проходящих мимо женщин я не видел ни одной, которая бы стоила этой чертовой девки. И потом, против воли, нюхал цветок акации, которым она в меня бросила и который, даже и сухой, все так же благоухал... Если бывают колдуньи, то эта женщина ею была!”

По выходе Хосе из тюрьмы Кармен подарила ему незабываемое любовное свидание. “Я плачу свои долги! Таков закон у калес (цыган)! Ты мой ром (муж), а я твоя роми!” – провозгласила она, и, как всегда, солгала. Кармен продолжала губить беднягу. Однажды она заставила его пропустить партию контрабанды. Затем спровоцировала его дуэль с офицером, после убийства которого Хосе оказался вне закона и подлежал расстрелу. Добившись своего, она заявила без утайки:

– Ты слишком глуп, чтобы воровать, но ты ловок и силён; если ты человек смелый, становись контрабандистом. Разве я не обещала, что приведу тебя на виселицу?

Оказавшись вовлечённым в банду, Хосе узнал, что у Кармен есть муж Гарсия по прозвищу Кривой. Два года он пробыл на каторге, но цыганка умудрилась вызволить его оттуда. По словам Хосе, “противнее чудовище едва ли было среди цыган: чёрный кожей и ещё чернее душой, это был худший из негодяев, которых я когда-либо в жизни встречал. Кармен пришла вместе с ним; и когда при мне она называла его своим ромом, надо было видеть, какие она мне строила глаза и какие выделывала гримасы, чуть только Гарсия отворачивался”.

Промышляя контрабандой, грабежами и убийствами, бандиты не трудились скрывать свои низкие нравы. Однажды, например, они столкнулись в горах с жандармами. Один из контрабандистов, красивый юноша, был ранен. Хосе, ещё сохранивший человечность, бросил свой тюк с контрабандными чулками, чтобы нести раненного товарища.

“– Дурак, – крикнул мне Гарсия. – На что нам падаль? Прикончи его и не растеряй чулки.

- Брось его, брось его! - кричала мне Кармен.

От усталости мне пришлось положить его на минутку под скалой. Гарсия подошёл и выпалил ему в голову из мушкетона.

- Пусть теперь попробуют его узнать, - сказал он, глядя на его лицо, искромсанное двенадцатью пулями”.

В этом поступке спрессовалось многое: чёрная зависть безобразного Кривого к красоте юноши, вероломство и предательство, подлость и корыстолюбие.

Во взаимоотношениях Кармен и Гарсии выявилась основная слабость хитроумной цыганки, её Ахиллесова пята: при всём своём остром и независимом уме, она слепо подчинялась законам цыганского сообщества. Мозгом банды была, конечно, она, но при этом ей надо было считаться замужней. Освободив Гарсию из заключения, Кармен следовала цыганским традициям. Однако неглупый и критически настроенный муж был для неё опасной помехой. Тотчас созрел план замены супруга.

К тому времени Кармен нашла очередного паильо. Так назывались простаки, которых следовало обворовывать, грабить и убивать без колебаний и угрызений совести. Именно в этом, по понятиям Кармен, заключались высшее достоинство и профессионализм цыгана. В современном русском воровском арго термину паильо соответствуют клички фраер или лох. На сей раз смертельный жребий пал на богатого англичанина, который поселил Кармен у себя в доме в качестве любовницы. В его присутствии она дала Хосе указания как погубить доверчивого рака (прозвище англичан, связанное с красным цветом их тогдашних мундиров). При этом коварная цыганка, наслаждаясь собственной игрой, перемежала издевательским хохотом фразы, произносимые по-баскски:

“– Видишь перстень у него на пальце? Если хочешь, я тебе его подарю. Я прошу его съездить со мной в Ронду, где у меня сестра в монастыре. (Здесь опять хохот). Мы проезжаем местом, которое я тебе укажу. Вы на него нападаете; грабите дочиста. Лучше всего было бы его укокошить; но только, - продолжала она с дьявольской улыбкой, - знаешь ли, что следовало бы сделать? Надо, чтобы Кривой выскочил первым. Вы держитесь немного позади, рак бесстрашен и ловок; у него отличные пистолеты... Понимаешь?

Она снова разразилась хохотом, от которого я вздрогнул.

- Нет, - сказал я ей, - я ненавижу Гарсию, но он мой товарищ. Быть может, когда-нибудь я тебя от него избавлю, но мы сведём счёты по обычаю моей страны. Я только случайно цыган; а кое в чем я всегда останусь, как говорится, честным наваррцем.

Она продолжала:

- Ты дурак, безмозглый человек, настоящий паильо. Ты как карлик, который считает, что он высокий, когда ему удалось далеко плюнуть. Ты меня не любишь, уходи”.

Прямодушный Хосе всё-таки поступил по-своему: он убил Гарсию в честной драке на ножах, едва избежав смерти сам. На следующий день сообщники Кармен напали на англичанина и его слуг. По свидетельству Хосе: “Англичанин оказался храбр. Не толкни его Кармен под руку, он бы меня убил. Словом, в этот день я отвоевал Кармен и с первого же слова сообщил ей, что она вдова. Когда она узнала, как это произошло:

- Ты всегда будешь дураком! - сказала она мне. - Гарсия наверное бы тебя убил. Твой наваррский приём - просто глупость, а он отправлял на тот свет и не таких, как ты. Но видно, пришёл его час. Придёт и твой.

- И твой, - ответил я, - если ты не будешь мне настоящей роми.

- Ну что ж! - сказала она. - Я не раз видела в кофейной гуще, что мы кончим вместе. Ладно! Будь что будет”.

После того, как Хосе стал полноправным ромом Кармен, дела в банде пошли ещё успешнее, но это не прибавило ему счастья. Его супруга не желала, чтобы ею командовали. “Чего я хочу, – говорила она, – так это быть свободной и делать, что мне вздумается. Смотри не выводи меня из терпения. Если ты мне надоешь, я сыщу какого-нибудь молодчика, который поступит с тобой так же, как ты поступил с Кривым”. Впрочем, и сам Хосе не уступал в угрозах своей подруге: “Мне надоело убивать твоих любовников, – заявил он, – я убью тебя”.

Хосе был вне закона; за его голову власти назначили награду. Между тем, у криминальной парочки скопилось немало золота: в укромном месте они зарыли сто двадцать унций. Хосе умолял подругу начать с ним новую честную жизнь за океаном. Кармен подняла его на смех.

– Мы не созданы сажать капусту, – сказала она, – наш удел – жить за счёт паильо.

Чашу терпения баска переполнила очередная любовная история. Новым избранником цыганки стал тореадор Лукас. Оба, Хосе и Кармен, понимали неизбежность близкой кровавой развязки.

“– Ты хочешь меня убить, я это знаю, – сказала она. – Такова судьба, но я не уступлю.

- Я тебя прошу, - сказал я ей, - образумься. Послушай! Все прошлое позабыто. А между тем ты же знаешь, это ты меня погубила; ради тебя я стал вором и убийцей. Кармен! Моя Кармен! Дай мне спасти тебя и самому спастись с тобой.

- Хосе, - отвечала она, - ты требуешь от меня невозможного. Я тебя больше не люблю; а ты меня ещё любишь и поэтому хочешь убить меня. Я бы могла опять солгать тебе; но мне лень это делать. Между нами всё кончено. Как мой ром, ты вправе убить свою роми; но Кармен будет всегда свободна. Кальи она родилась и кальи умрёт.

- Так ты любишь Лукаса? - спросил я ее.

- Да, я его любила, как и тебя, одну минуту; быть может, меньше, чем тебя. Теперь я никого больше не люблю и ненавижу себя за то, что любила тебя.

Я упал к её ногам, я взял её за руки, я орошал их слезами. Я говорил ей о всех тех счастливых минутах, что мы прожили вместе. Я предлагал ей, что останусь разбойником, если она этого хочет. Всё, сеньор, всё, я предлагал ей всё, лишь бы она меня ещё любила! Она мне сказала:

- Ещё любить тебя - я не могу. Жить с тобой - я не хочу.

Ярость обуяла меня. Я выхватил нож. Мне хотелось, чтобы она испугалась и просила пощады, но эта женщина была демон.

- В последний раз, - крикнул я, - останешься ты со мной?

- Нет! Нет! Нет! - сказала она, топая ногой, сняла с пальца кольцо, которое я ей подарил, и швырнула его в кусты.

Я ударил её два раза. Это был нож Кривого, который я взял себе, сломав свой. От второго удара она упала, не крикнув. Я как сейчас вижу её большой чёрный глаз, уставившийся на меня; потом он помутнел и закрылся. Я целый час просидел над этим трупом, уничтоженный. Потом я вспомнил, как Кармен мне говорила не раз, что хотела бы быть похороненной в лесу. Я вырыл ей могилу ножом и опустил её туда. Я долго искал её кольцо и, наконец, нашёл. Я положил его в могилу рядом с ней, вместе с маленьким крестиком. Может быть, этого не следовало делать”.

После убийства цыганки Хосе явился с повинной в жандармерию и вскоре был казнён. За свои прегрешения он, дезертир, бандит и убийца, был удавлен гарротой, металлическим ошейником со штырём, обращённым вовнутрь. При закручивании винтов, гаррота плотно стягивает шею, ломая позвоночник и разрывая спинной мозг. Такая смерть гораздо медленнее и мучительнее, чем при повешении.

В основу новеллы положена подлинная история, рассказанная автору его знакомой, испанской графиней. “Сухость” повествования, раздражавшая литературного критика Шарля Сент-Бёва, на взгляд сексолога, не недостаток, а достоинство произведения Мериме. Нарочитая документальность новеллы подчёркивает тот факт, что в основе поступков и судеб её героев лежат психологические законы, а не романтический произвол писателя.

Кармен – психопатическая личность; от природы цыганка была наделена недюжинным интеллектом и целым рядом талантов, но её одарённость сочеталась с крайней агрессивностью, корыстолюбием, бессердечием и беспощадностью к окружающим. Асоциальность Кармен неразрывно сопряжена с узостью её кругозора, ограниченного законами цыганского воровского сообщества. Чтобы эти рассуждения кому-то не показались морализаторскими или, тем более, расистскими, сошлюсь на собственный жизненный опыт. Моей первой школьной учительницей была цыганка Нина Анжеловна (её фамилии не помню), человек острого ума, большого благородства и широкой образованности. Задним числом я понимаю, что свой самый трудный и мужественный шаг она совершила в юности, порвав с табором. Такое удаётся немногим, ведь цыганская община – устойчивая и цепкая авторитарная система. С приобщением к современной культуре у сильных духом выходцев из табора появились шансы самореализоваться; многие из них достигли видных социальных высот. Учительница была человеком прямым, честным и справедливым. Она умела любить по-настоящему; мы, первоклашки, это чувствовали. Нина Анжеловна осталась без мужа, убитого на войне с фашистами, зато вырастила замечательного сына.

Разумеется, некорректно проводить параллели между Испанией позапрошлого века и Россией эпохи строительства социализма. Как бы там ни было, Кармен не мыслила себя вне криминальной цыганской банды-общины и порывать с ней не собиралась. Что же касается любовных увлечений, то они складывались из нескольких составляющих – подчинения мужчины своей воле, превращения его в послушную марионетку, а затем его использования в корыстных целях в интересах банды. Так Кармен получала возможность ощутить свою власть над мужчинами и убедиться в умении манипулировать людьми, столь ценном в её глазах. Что же касается эротической мотивации её любовных побед, то она стояла далеко не на первом месте, причём интерес к очередному любовнику быстро угасал, как только он подчинялся роковой красотке.

Хосе переживал свою зависимость от Кармен по-мазохистски, одновременно наслаждаясь и тяготясь ею. Он не мог жить без неё, так как связь с Кармен приобрела аддиктивный характер: возникшая зависимость напоминала пристрастие к наркотикам. Планы на счастливую жизнь в Америке были пустой мечтой, ведь в Новом Свете каждый из них остался бы самим собой. А живя в Испании, Хосе обрекал себя на гибель от руки очередного любовника жены. К моменту убийства Кармен они попали в патовое положение (используя шахматную терминологию): оба были обречены. На стороне супруга была основная слабость цыганки – её зависимость от национальных традиций; она признавала право рома убить свою роми и покорно подчинялась этому закону.

В то же время, в садомазохистском соперничестве супругов это убийство приобретало особый смысл. Видеть валяющегося в её ногах Хосе, слышать его униженные мольбы – всё это доставляло Кармен острое наслаждение. В глазах психопатки её смерть оборачивалась блестящей победой, актом самоутверждения, полным триумфом, хотя и оплаченным ценой собственной жизни. Потому-то она жёстко и целенаправленно провоцирует супруга. В прошлом её талант режиссёра ограничивался постановкой остросюжетных криминальных драм (чего стоит сцена в доме англичанина, а затем его убийство из засады бандитами!). Свою же собственную смерть Кармен сумела облечь в рамки трагедии, поставленной в мистическом ключе (с гаданием, предсказавшим неотвратимость её гибели) с непременным апофеозом в финале. Неважно, что зрителей было всего двое: она сама и Хосе! Постановка была сделана по всем правилам драматического искусства и окончательно деморализовала бедного партнёра. Он переживал убийство Кармен как своё поражение в их бесконечной пробе сил, ошибочно расцениваемых им как любовь. К тому же, как уже говорилось, Хосе не мог жить без удовлетворения мазохистской зависимости от Кармен. В этом безвыходном положении её убийство было тождественно его собственному самоубийству. Добровольная сдача властям и стала замаскированной реализацией суицида.

Итак, история Кармен и Хосе – пример садомазохистской зависимости, не имеющей ничего общего с любовью. Следовательно, она не может пролить свет на проблему возможного сочетания убийства и подлинной любви.

Попробуем продолжить поиски решения этой загадки, перенесясь из Испании XIX столетия в Россию начала XX века, охваченную революцией и гражданской войной. Наша основная цель – анализ повести Бориса Лавренёва “Сорок первый”. Но прежде полезно вчувствоваться в духовную атмосферу той эпохи, очень точно переданную Исааком Бабелем и Ефимом Зозулей.