Еворовский

Еворовский. Религиозная веротерпимость является знаковой социокультурной характеристикой белорусского народа как в современной фазе его существования, так и на всех этапах исторического развития. Ни одна из политических и идеологических систем, господствовавших здесь на протяжении нашей тысячелетней истории, не могла не считаться с этим фактором, а немногочисленные попытки изменить ситуацию в сторону определенного доминирования той или иной конфессии или нерелигиозного сознания неизменно кончались провалом.

Даже в самые тяжелые времена например, в период контрреформации или советской атеистической системы поликонфессиональная и мультирелигиозная структуры белорусского общества продолжали свое существование, а неминуемая полемика, возникающая на почве религиозных убеждений, не становилась причиной политического разделения нации.

Напротив, отличительные особенности в понимании мироздания со стороны представителей различных религий и конфессий конфигурировались стремлениями к согласию, а его поиски создавали исторически меняющуюся основу для проявления толерантности.

Исходным моментом проявления веротерпимости или толерантности всегда является присутствие рядом нечто чуждого для убеждений, социальных предпочтений, ценностных, моральных, социально-психологических ориентаций как индивида, так и некого сообщества в целом.

Поэтому феномен толерантности всегда содержит в себе потенцию конфликта и напряженности и одновременно является формой снятия этих двух явлений.

Рассматривая собственно религиозную веротерпимость, можно выделить ряд формальных условий, при которых она может иметь место.

В едином социокультурном пространстве сосуществуют различные религиозные направления и конфессии. В условиях толерантности их представители, рассматривая свои убеждения как единственно верные, вне рамок своих религиозных и конфессиональных практик не избегают диалога с представителями других верований, не склонны к изоляционизму и ксенофобии, а, обладая рычагами политической власти, не предпринимают юридических мер по ограничению любой религиозной свободы.

На юридическом, политическом и социально-психологическом уровне работают сдерживающие механизмы, подавляющие неизбежное в условиях взаимной разноречивости религиозных направлений и конфессий неприятие к чужому.

Снятие противоречий, возникающих на религиозной почве, как правило, проводится путем подчинения их неким высшим для данного общества ценностям уважению к закону, единому чувству патриотизма, политической целесообразности, стремлениям к социальному миру и т.д Белорусская идентичность на всем протяжении своего существования никогда не представляла собой замкнутого образования.

Социокультурная ситуация в этом регионе всегда была предметом мощного и многостороннего внешнеполитического давления.

В начальный период отечественной истории немаловажную роль в его общей структуре играли попытки представителей различных религий и конфессий распространить свое влияние на древнерусские земли.

Красочная картина такого взаимодействия в метафорической форме описана в первом древнерусском летописном своде - Повести временных лет, где изображается конечно во многом легендарная ситуация выбора веры, когда представители различных религиозных направлений приходили к киевскому князю Владимиру с предложениями принять свою веру. Выбор древних русичей, как известно, остановился на греческой православной вере, которая, согласно Повести временных лет, показалась более привлекательной благодаря красоте литургии.

Примерно с середины пятнадцатого века бытование белорусского народа проистекало на пограничье между такими мощными политическими образованиями как Польша и Россия, где тенденции сращивания национальной и конфессиональной аффиляции начинали проявляться с начальных этапов развития.

Периодически на развитие отечественной культуры действовали отголоски внешних противоречий и конфликтов между православием и католицизмом, католицизмом и протестантизмом.

Обобщая вышесказанное, можно сделать вывод, что специфической особенностью отечественной истории было то, что этническое, политическое и мировоззренческое развитие белорусского народа всегда проистекало в условиях интенсивного взаимодействия с представителями различных мыслительных, религиозных и конфессиональных традиций.

Таким образом, феномен религиозной веротерпимости, в течение тысячелетия существующий здесь, должен рассматриваться не как статическое, но как динамическое образование, несущее внутри себя как ситуацию конфликта, так и методы его преодоления.

Ибо в историческом развитии белорусского народа тенденции к обострению межконфессиональной и межрелигиозной напряженности постоянно гармонизировались через непрерывное накопление положительного опыта поддержания веротерпимости как на уровне высокой, так и народной культуры.

Уже со времени введения христианства на Руси 988 год наблюдаются тенденции консервации внутри нового христианского мироощущения уходящих элементов языческого сознания.

Этот феномен получил в литературе название православно-языческого двоеверия.

Если рассматривать христианизацию Руси в более широком контексте, то следует отметить, что это, безусловно, эпохальное событие инициировало два противоречивых явления.

С одной стороны, это было шагом приобщения к сложному комплексу универсальных знаний и ценностей.

Известно, что в эпоху раннего феодализма Евразийский континент представлял собой единое торговое пространство, в рамках которого осуществлялись широкие экономические связи между Востоком и Западом, Севером и Югом. За караванами купцов в этом пространстве непрерывно перемещались миссионеры различного толка, принадлежащие к разным конфессиям и религиозным направлениям.

Несмотря на чрезвычайную медленность передвижения, громадная область от Британии до Тибета в рассматриваемый период была пространством свободного перемещения идей. Они формировались в рамках разных конфессий и религиозных направлений.

Но те или иные мыслители воспринимали и развивали их дальше, особенности трактовок общих идей в рамках той или иной конфессиональной и религиозной принадлежности.

В этом отношении можно говорить о единой средневековой ойкумене, в которой почти как в сегодняшнюю эпоху глобализации мыслительная активность осуществлялась на широчайшем географическом пространстве.

С другой стороны, Киевская Русь, приняв христианство посредством Византии, заимствовала у этой культуры ряд локальных особенностей, которые содержали тенденцию на превращение православной общности из собрания верующих, объединенных целями спасения, в некое политическое образование, направленное, прежде всего, на решение земных задач.

Эти разделительные моменты в ходе политического становления древнерусских земель стали основой обособления этого социокультурного образования через особый язык и особую веру. И этот феномен может быть рассмотрен в качестве одного из элементов того наследия, которое оставила Древняя Русь своим потомкам.

Однако эта тенденция к обособлению даже на начальных этапах отечественной истории ни в коей мере не приводила к изоляционизму.

Она не мешала развитию торгово-экономических и политических отношений с латинским миром, о чем свидетельствуют, в частности, целый ряд договоров русских князей с эти договоры фиксировали достигнутое взаимопонимание в духе обычного права, а также достаточно развитые матримониальные связи. Известным фактом является, например, наличие католических церквей в Смоленске, Новгороде, Полоцке эпохи Киевской Руси. В начальный период собственно белорусской истории наглядную картину взаимоотношений полоцких православных князей с латинским миром дает Хроника Генриха Латышского, написанная представителем ордена меченосцев, осуществлявшим свою деятельность в Прибалтике в первой половине ХIII века. Члены ордена часто входили в соприкосновение с Полоцком, что нашло свое отражение в Хронике.

Первый католический священник, который появился на прибалтийских землях в начале XIII века, сначала отправился к королю полоцкому Владимиру за позволением своей деятельности и получил позволение, а вместе с тем и дары от короля полоцкого Владимира, которому ливы, еще язычники, платили дань. Интерпретация этого, казалось бы небольшого фрагмента, может раскрыть ряд интересных моментов.

Однозначно, что между двумя сторонами, посланцами Папы римского и полоцкой государственной властью, нет никаких противоречий в области вероисповедания.

Полоцкий князь воспринимает католичество как христианскую религию без всяких изъятий и получает такое же полное признание с другой стороны.

Автор хроники последовательно применяет в качестве титула князя полоцкого - король regulum, и этот факт не случаен для средневекового сознания.

Ибо в католической средневековой традиции наделение представителя высшей политической власти королевским титулом несло и признание со стороны церкви законности места того или иного правителя в общей системе земной иерархии.

В 1263 году Полоцкие земли вошли в состав Великого княжества Литовского, у кормил власти которого еще более ста лет после этого события оставались литовские князья-язычники.

Однако это явление не мешало поддержанию социального мира и стабильности внутри этого мультиэтнического государства несмотря на непрекращающееся давление на православных князей, входящих в состав Великого княжества Литовского, со стороны константинопольского патриарха, постоянно призывавшего своих единоверцев к борьбе против язычников.

Это один из первых в отечественной истории примеров подчинения чувства религиозной неприязни мотивам политической целесообразности.

С конца XIV века после крещения Литвы согласно католическому обряду продолжилась консолидация Великого княжества Литовского, начались трудные поиски способов законодательного закрепления принципов свободы вероисповедания, которые нашли свое логическое завершение в Статутах Великого княжества Литовского.

Таким образом, политическая общность Великого княжества Литовского уже в эпоху позднего средневековья приобретала уникальную для Европы структуру, когда под единым политическим титулом и преданностью единой верховной власти объединяются представители различных религиозных ориентаций, а общественный строй обнаруживает тенденцию к нивелировке.

Данная структура является основополагающей для белорусской ментальности и в настоящее время.

Роль религиозных конфессии Беларуси в формировании общеевропейской культуры В.К. Игнатов Рождение третьего тысячелетия вызвало к жизни всплеск интеллектуальных размышлений о перспективах мировой цивилизации.

Трагические события, сопровождавшие появление на свет новой исторической эпохи, усилили мировоззренческий пафос концепций провозвестников грядущей планетарной катастрофы.

У монастроения растерянности, тревоги, пессимизма нередко гостят и на страницах произведений поклонников идеи беспредельного и непрерывного прогресса человечества. В поисках обретения духовных основ, способных привнести в мир постмодерна утраченную им веру в достижение общемировой гармонии, стабильности и согласия, современная мысль все чаще вглядывается в прошлое - в надежде отыскать в событиях минувшего ключ к ответу на вызовы сегодняшнего дня. Уникальный духовный аромат, неповторимое интеллектуальное своеобразие, беспрецедентные социальные, политические и экономические события XVII века уже давно возвели его в ранг кумира исследовательских интересов.

В истории европейских народов это время ознаменовано глубинными сдвигами во всех сферах общественной жизни.

Повышенный драматизм эпохе барокко придал беспримерный по своим масштабам поиск сообществом Старого Света нового социального и культурного облика Европы.

Тектонические колебания нерушимого, как представлялось доселе, мироздания средневековья породили поразительные духовно-интеллектуальные и социально-психологические трансформации. Радикализм средневекового инакомыслия мгновенно померк перед дерзновенными взлетами мысли Возрождения и Реформации.

Порыв к свободе стал достоянием не только Pax Latina, но и Pax Orthodoxa.

Особенно удивительными были процессы, происходившие в Великом княжестве Литовском, издревле являвшем собой место встречи двух христианских цивилизаций Европы.

Конец Ренессанса и Реформации привел общество этого крупнейшего в XVII столетии европейского государства на исторический перекресток, где перед его умственным взором предстали несколько основных картин будущего.

Первую рисовало обновленное после Тридента папство.

Это была старательно возрождаемая Римом доктрина универсальной теократии латинского первосвященника, приобретшая в драматической схватке со свободомыслием Возрождения и идеей церковной реформы невероятную чувствительность к запросам современного ей общества.

Другая, хотя и столь же традиционная, перспектива вновь обретала свое полновесное звучание в стремительно восстанавливающей после Смуты свои жизненные силы России.

В глазах ее идеологов будущее человечество было ничем иным, как священной вселенской державой европеизированного Третьего Рима. Однако духовное поле европейского мирочувствия уже не могло быть засеяно в эту эпоху лишь многовековым средневековым традиционализмом. Во-первых, и средние века никогда не являли собой мировоззренческий монолит.

История средневековья - это не только история поразительной для современного человека социальной и духовной стабильности, но и история ересей, поражавших христианскую церковь как на Западе, так и на Востоке.

Во-вторых, невиданный интеллектуальный энтузиазм Ренессанса - элитарный, но колоссальный по своей духовной силе прорвал вериги единомыслия прошлых эпох и открыл безграничность человеческой свободы.

Однако истинным потрясением традиционного общества стала Реформация - пролог европейского капитализма, проникнутая не меньшим пафосом индивидуализма, нежели Возрождение, но лишенная его аристократизма и духовных изысков.

Культура Великого княжества Литовского этой эпохи не только порождала человека барокко, обреченного в минуты роковые мира сего на трагическое переживание утраты божественной гармонии мироздания средневековья, но и сама становилась плодом деяний и творческих свершений блестящей плеяды выдающихся личностей - Петра Могилы, Игнатия Иевлевича, Ипатия Потея, Иосифа Рутского, Мелетия Смотрицкого, Афанасия Филипповича, Симеона Полоцкого и многих других.

На протяжении всей своей истории Великое княжество Литовское было не только географическим центром Европы, но и местом уникального культурно-исторического действа, разыгрываемого духовными мирами православного Востока и католического Запада.

В эпоху барокко вспышка противоборства религиозно-доктринальных идей с небывалой остротой поставила перед европейской мыслью проблему перспектив христианской цивилизации.

XVII столетие в истории польско-литовского государства - это время не только кровавых конфликтов, духовных драм, трагического скепсиса и упадочного аморализма, но и эпоха выдающегося подвижничества интеллектуальной элиты общества, устремленного к созданию атмосферы диалога восточно-христианского и западно-христианского миров, напряженных поисков мировоззренческого компромисса, путей достижения всеобъемлющего культурного синтеза, пронизанного идеей неслиянного и нераздельного звучания голосов в общеевропейской духовной симфонии. У истоков нового умственного движения XVII века, призванного примирить идейно-политические и философско-религиозные традиции восточнославянского ареала и Западной Европы, стоял П. Могила.

Ему суждено было возглавить православную церковь Великого княжества во времена ее тяжелейшего духовного и морального кризиса.

Однако П. Могила и его сподвижники смогли совершить мировоззренческий прорыв, определивший судьбы востока Европы на несколько столетий вперед.

С эпохи возникновения Киево-Могилянской академии ценности западной культуры, религии, философии, искусства обрели в глазах православной общности белорусско-украинских земель устойчивый статус пусть и не всегда желанного, но отнюдь и не враждебного спутника ее умонастроений.

Из всего многообразия идей, предложенных Западом европейскому востоку в облике стиля барокко, наиболее привлекательной для православных умов Беларуси и Украины оказалась концепция остроумия.

Сознание молодых интеллектуалов Великого княжества, воспитанных на просветительских традициях, восходящих еще к духовности Евфросинии Полоцкой, Кирилла Туровского и Климентия Смолятича, органично впитывало постулаты теории быстрого разума, превозносившей художественную изобретательность, фантазию, интуицию поэта, литератора, эрудита-библиофила, расценивавшей гуманитарное творчество как подражание Божественному процессу миросозидания и наделявшей поклонников учености статусом новых апостолов.

Вершиной оригинального воплощения на православной почве принципов учения об остроумии стала барочная концепции мыслителей Киево-Могилянской академии.

Подвижник-просветитель был провозглашен ими харизматическим носителем Божественного Слова, пребывающим в постоянной незримой связи с сакральностью высших сфер. Провозглашая культ книги, письменного разума, гуманитарного знания, киево-могилянская теория открывала земному апостолу христианского духа врата в царство творческой свободы, вознося его над канонами Боговдохновенных текстов Священного писания и наследия патристики.

Отцы-основатели Киево-Могилянского храма учености положили в основу его духовности интеллектуальный динамизм, открытость для восприятия всего многообразия идей и умонастроений современной им эпохи, широту гуманитарной учености.

В системе академической образованности усвоение из авторитетного наследия Аристотеля идеи об универсальной науке, влияние схоластического метода, тяготеющего к составлению сумм, лексиконов, компендиумов, рецепция ренессансных традиций, связанных с духовно-интеллектуальным комплексом studia humanitatis гуманитарные дисциплины, придали особо почетный статус энциклопедизму.

Святость Писания, авторитет предания отцов церкви, имена корифеев христианской религиозно-философской мысли - Псевдо-Дионисия Ареопагита, Фомы Аквинского и других виднейших теологов и мистиков Запада и Востока вызывают у киевских книжников чувство преклонения, как они вызывали его у их предшественников в прошлые века. Однако наследие христианства уже не поглощает всецело их сознание.

Опьяняющее дыхание барочного гуманизма влечет их к творчеству выдающихся деятелей Возрождения, неосхоластики, реформационного движения, раннего Просвещения - Ю. Липсия, Ф. Суареса, Э. Роттердамского, П. Помпонацци, Я. Понтана, М. Сарбевского.

Но не только западная мысль явилась духовным источником деятельности киево-могилянских мыслителей по претворению идеи обновления православной традиции, но и культурное наследие христианского Востока.

Как известно, в XIV веке Византия породила свое последнее великое духовное детище - паламизм, ставший не только культурой итога исихазма, но и итогом всей ромейской культуры.

Знаменательной вехой в эволюции исихазма в белорусско-украинском регионе стала деятельность монаха Виталия, прославившего свое имя искусным переводом Диоптры и собственными виршами, сопровождающими прозаическое изложение этого памятника аскетической литературы.

Жизнь и творчество мыслителя являются свидетельством рождения нового облика христианского подвижника в православном славянском ареале.

Вчерашний аскет начинает постепенно сбрасывать ветхие одежды анахоретства, пустынножительства, уединенного созерцательства. Новая эпоха облачает его в костюм литератора-профессионала, ученого-библиофила, активного государственного и общественного деятеля, отнюдь не погребенного при жизни в стенах монастырей.

Но главное предназначение подвижника в глазах Виталия - это просветительство, духовное учительство, преподавание благ высшего знания.

Одним из самых блестящих и даровитых деятелей конца XVI - первой половины XVII столетия был М. Смотрицкий. Его духовная эволюция стала символом разрыва с традиционными основами православной веры, знаменем западничества тогдашнего белорусско-украинского общества, выражением крайнего разочарования в перспективах восточно-христианского вероисповедания.

Вся жизнь и творчество М. Смотрицкого пронизаны одной главной темой - идеей единой Европы, универсальной церкви, гармонии народов, вер и культур. Однако ранний М. Смотрицкий - это проповедник диалога восточной и западной ветвей христианства, это служитель идеи ненасильственного взаимообщения католицизма и православия, это искренний сторонник традиционного христианского разномыслия.

Но поздний М. Смотрицкий - это уже человек, навсегда похоронивший для себя ценности православия, это глашатай конца греческой веры, это проводырь западного проекта будущего европейского дома. Другая сверхординарная фигура этой эпохи - это православный святой А. Филиппович.

Трагический пафос его жизни и творчества с особой силой высветил путь эволюции исихазма, изначально служившего символом отрешенности от земной жизни, неприятия мирских соблазнов, отторжения зла и греховности, присущих человеческому обществу.

С одной стороны, А. Филиппович - искренний поклонник духовного самоуглубления, мистической созерцательности и идеалов монашеской аскезы.

С другой стороны, он - избранник и посланник Бога, наделенный особым даром проповедничества высших истин, харизматик, призванный к воплощению в земном мире данной ему свыше социальной, культурной и политической программы.

Можно утверждать, что А. Филиппович - это яркий представитель нового, возникшего в восточнославянском православии под влиянием поздневизантийского исихазма типа аскета-апостола Л.П. Карсавин. Он - инок-созерцатель, духовный подвижник, глава монашеской обители, но в то же время он - писатель, церковный политик и активный общественный деятель.

На другом полюсе этой эпохи стоит личность И. Кунцевича - ревностного поклонника унии, достигшего мученического венца в своем безграничном стремлении к ее утверждению в белорусско-украинском обществе.

На исходе средневековья апофеозом попыток создания христианского союза Европы стала Брестская церковная уния. Она явилась достойным порождением эпохи барокко, причудливо сближавшей несближаемое, совмещавшей несовместное, соединяющей несоединимое. Лик эпохи - это и лик ее знаковых фигур.

Перелистывая страницы биографии И. Кунцевича, невозможно не поражаться многообразию проявлений его натуры.

Картины его жизни живописуют нам и кроткого, доброго и участливого пастыря, и бичующегося до изнеможения монаха-отшельника, и предводителя военного отряда, штурмом берущего православную обитель, и пылающего ненавистью к схизме фанатика нового вероучения, всецело поглощенного желанием принять мученическую смерть за святую унию. В лице И. Кунцевича униатское движение нашло одного из самых талантливых и ярких своих последователей.

В католическом мире он стал поистине образцом земного воплощения идеи соединения в одной личности благочестивого аскета-созерцателя и активного миссионера.

В деле утверждения унии центральную роль играл орден базилиан, основанный в 1617 г. И. Рутским.

Идейной основой базилианства, как и всей униатской церкви, было стремление примирить восточно-христианские традиции с духом западной церкви.

Несомненно, религиозное подвижничество, фанатический прозелитизм и реформаторский талант навсегда обеспечили И. Рутскому одно из главных мест в пантеоне униатских вождей.

Идея служения делу христианского просвещения озаряла жизненный и творческий путь многих и многих поколений выпускников Киево-Могилянской академии.

История религии сохранила немало свидетельств искренней дружбы и глубокого взаимного уважения, наполнявших отношения учителя и ученика в христианском мире - от Симеона Нового Богослова, создавшего целый культ вокруг имени своего учителя Симеона Благоговейного до Симеона Полоцкого, навсегда сохранившего верность духовным заповедям своего наставника Игнатия Иевлевича.

Возведенный в сан игумена Полоцкого Богоявленского монастыря самим П. Могилой, бывший профессор Киево-Могилянской академии И. Иевлевич явился вдохновителем культурно-просветительского движения в Полоцке.

Монашеская община древней христианской обители стала третьей - после Киева и Вильни - духовной кормилицей Симеона Полоцкого.

Личность и творчество белорусского мыслителя, окрашенные в тона неповторимого своеобразия эпохи барокко, стали знаменем мировоззренческой эволюции православного восточнославянского мира XVII века. Фундамент духовного здания, воздвигнутого Симеоном Полоцким, составила идея культа письменного Логоса. Она трактовала обладание знанием, всестороннее овладение словесностью, причастность человека к культуре как символ посвящения в трансцендентную тайну, как основу уподобления носителя Слова Божия апостолу или пророку, как наиболее ценную нравственную заслугу, гарантирующую человеку на исходе мира новую жизнь. Уникальный талант мастера барочного парадокса позволил мыслителю не только в творчестве, но и в жизни сочетать в личностном единстве многоликость возвышенно-духовных и реально-земных человеческих миров.

Поэтому неудивительна та необыкновенная пестрота взглядов, мнений и обликов, в которых Симеон Полоцкий является своему читателю. В своих сочинениях он выступает то в роли выразителя мирочувствия народного христианства, то в ипостаси погруженного в уединенное созерцание мистика, то в образе ученого схоласта, занятого интеллектуальным теоретизированием о тайнах веры, то в качестве проповедника бюргерских добродетелей или безгранично творческой личности Ренессанса.

Наконец, мы видим его в маске верноподданного идеолога российский державы, провозвестника грядущего царства просвещенного абсолютизма. Однако сколь бы ни была велика степень жизненного, теоретического и художественного антиномизма Симеона Полоцкого, он навсегда остался верен традициям своей альма-матер, строго подчиняя всю безбрежность своего необъятного энциклопедизма главной цели христианского подвижника.

Последний поэтический труд Вертоград многоцветный 1676-1680 открывается стихотворением Вера и дело, в котором Симеон Полоцкий объявил свое жизненное кредо Светилник не елеем, но огнем сияет, Но огнь сам без елея скоро угасает.

Тако вера не из дел бывает рожденна, Обаче онех кроме тщетна, умерщвленна.

Веру убо з делесы съединити требе Хотящым душам жити и быти на небе. Поклонник барочной эмблематики, поэт обращается к популярному в средневековой литературе образу светильника. Светильник - символ деяний просветителя, открывающего путь христианскому человечеству в царство Бога, с эпохи Ареопагитик предстающего как безначальное и бесконечное сияние прекрасного-и-благого. Творчество Симеона Полоцкого завершает огромную культурную эпоху, восходящую к мировоззрению создателей Киево-Могилянской Академии, взрастившей целую плеяду восточнославянских мыслителей XVII века, вдохновленных идеей творения универсальной архитектуры единой христианской Европы.