Lt;II.> Поэтика сюжетов

Впервые: Собр. соч. Т. 2. Вып. 1. С. 13-148: Последующие публикации: ИП. С. 493-596; Поэтика. С. 623-629 (Введение и глава 1). Печатается по: ИП. С. 493-501: Введение и глава 1.

Незавершенная рукопись этого чрезвычайно ценного и интересного труда, относящегося к позднему периоду научной деятельности А.Н. Веселовского, при жизни ученого не публиковалась. Труды по ее редактированию и подготовке к печати взял на себя В.Ф. Шишмарев, издавший большую часть рукописных материалов, относящихся к поэтике сюжетов, в указанном томе собрания сочинений А.Н. Веселовского. Два не вошедшие в это издание фрагмента рукописей по поэтике сюжетов изданы М.П. Алексеевым (Акад. А.Н. Веселовский. Фрагменты “Поэтики сюжетов” // Ученые записки / ЛГУ. № 64. Серия филол. наук. Вып. 8. Л., 1941. С- 5-16) и дополняют публикацию В.Ф. Шишмарева.

Затрагиваемые в этом труде проблемы привлекали внимание А.Н. Веселовского на протяжении многих лет его педагогической и научной деятельности. Об этом свидетельствуют рассуждения по поводу заимствования сюжетов и устойчивых мотивов во вступительной лекции к курсу истории всеобщей литературы 1870 г., в лекциях •по истории эпоса (1884), освещение “бытовой подкладки”, или реальных фактов, лежащих в основе возникновения и эволюции сюжетов и мотивов в работе “Из введения в историческую поэтику” (1893).

С конца 90-х годов А.Н. Веселовский читает в университете специальные курсы, посвященные исторической поэтике сюжетов. Записи их не сохранились, известно лишь, что в 1897-J 898 гг. курс назывался “Историческая поэтика (поэтика сюжетов)”; в 1898-1899 гг. — “Историческая поэтика (история сюжетов, их развитие и условия чередования в поэтической идеализации)”; в 1899-1900 гг. — “История поэтических сюжетов; разбор мифологической, антропологической, этнологической теорий и гипотезы заимствования. Условия хронологического чередования сюжетов”; в 1902-1903 гг. — “Поэтика сюжетов” (см.: Алексеев М.П. К фрагментам “Поэтики сюжетов”. С. 17-29). Представление о содержании и характере этих курсов дают опубликованные В.Ф. Шишмаревым и М.П. Алексеевым и частично опубликованные в настоящей книге фрагменты относящегося к поэтике сюжетов рукописного наследия А-Н- Веселовского.

Ряд докладов, прочитанных ученым на эту тему в Неофилологическом обществе, реферировался в газете “Россия” (1901. № 624, 648, 716. — См.: Алексеев М.П. К фрагментам “Поэтики сюжетов”. С. 18).

Сосредоточив свое внимание в исследованиях проблем поэтики именно на сюжетологии, А.Н- Веселовский в последние годы своей жизни предполагал посвятить ей отдельную книгу (см.; Энгельгардт Б.М. Александр Николаевич Веселовский. С. 199).

Следование принципу, положенному в основу настоящего издания (см. “От составителя”), побуждает при публикации данной работы ограничиться лишь теми фраг-

- 398 -

ментами, которые представляют собою ее теоретическое ядро. Опущены главы, в которых рассматриваются современные А.Н. Веселовскому теории происхождения и распространения сюжетов; бытовые основы сюжетности (отражение в сюжетах “доисторического быта”, т.е. древних мировоззренческих и социальных институтов, в частности тотемизма, матриархата и патриархата; особенно детально рассмотрен сюжет “боя отца с сыном”, уже привлекавший внимание А.Н. Веселовского в ряде других его работ, — здесь же содержится сжатая программа дальнейших исследований данного сюжета); сюжеты “под вопросом об их бытовом значении” (в частности, проблема роли младшего брата в свете этнологии); образование исторического сознания (легенды об изобретениях, анализ мифов о добывании огня, о кузнецах, получивший подтверждение в исследованиях последних десятилетий), а также краткие конспекты глав VI — XI, где А.Н. Веселовский пытается сжато изложить программу построения теории сюжета как производного от мировоззрения каждой конкретной эпохи. С. 300

¹ В теоретическом введении к “Исторической поэтике” А.Н. Веселовский писал: “Свобода
личного поэтического акта ограничена преданием; изучив это предание, мы, может быть,
ближе определим границы и сущность личного творчества”. В этой связи он разделял свое
исследование “на две половины”: поэтическое предание (сюда по его замыслу входят
дифференциация поэтических форм, история стиля, история сюжетов и история идеалов) и
личность поэта. — См.: Неизданная глава из “Исторической поэтики” А.Н. Веселовского /
Публ. В.М. Жирмунского // Русская литература. 1959. №3. С. 121.

² Отдавая должное А.Н. Веселовскому как крупнейшему представителю “этнографической
школы” в отечественной науке, В.Б. Шкловский возражает ему с позиций формальной
школы по ряду конкретных поводов (примечателен здесь, как и во многих других случаях
полемики с теми или иными положениями А.Н. Веселовского в работах представителей
новых научных поколений, сам по себе факт критического осмысления концепций ученого,
свидетельствующий об их живом участии в последующем развитии литературно-
теоретической мысли). В частности, он утверждает, что новая форма является не для того,
чтобы выразить новое содержание, а для того, чтобы заменить старую форму, уже
потерявшую свою художественность. — См.: Шкловский В.Б. О теории прозы. С. 24-28.

³ Детрит — см. примеч. 66 к ст. 5. По поводу этих мыслей А.Н. Веселовского,
высказанных им еще в лекции “О методе и задачах истории литературы как науки”, Д.С.
Лихачев замечает, что выяснение причин, по которым в литературе вырабатывались
определенные формулы, образы и т. п., — одна из интереснейших задач поэтики вообще.
Если А.Н. Веселовский был склонен ставить традиционность этих формул в зависимость от
известной косности литературного творчества, то Д.С. Лихачев усматривает здесь
определенную эстетическую систему, которую необходимо изучить, как и причины, по
которым она постепенно отмирала, заменяясь другой системой (См.: Лихачев Д.С. Поэтика
древнерусской литературы. Л., 1968. С. 99-100).

С. 301

⁴ Это положение А.Н. Веселовского неизменно вызывает интерес и полемику среди
исследователей. — См.: Пропп В.Я. Морфология сказки. С. 106 и след. К. Леви-Строс
считает эти высказывания А.Н. Веселовского весьма глубокими, однако не позволяющими
еще обнаружить, “на каком основании будет произведена дифференциация, если возникнет
желание понять природу и основу разновидностей литератур-

- 399 -

ного произведения за пределами его единства” (Леви-Строс К, Структура и форма // Зарубежные исследования по семиотике фольклора. С. 24). Эти взгляды Веселовского находят поддержку в новейших исследованиях (см.: Гринцер П.А. Основные категории классической индийской поэтики. М., 1987. С. 45 и след.). М.Л. Гаспаров, цитируя данное суждение А.Н. Веселовского, указывает, что обычно оно отводится под тем предлогом, что в нем не учитывается специфика индивидуального творческого процесса; “тем самым мировая поэзия оказывается словно расколота на две части, из которых к одной, старинной, программа исследования исторической поэтики применима, а к другой, новой и новейшей, вроде бы и неприменима. Соглашаться с таким положением не хочется”. Историческая поэтика, по мнению М.Л. Гаспарова, требует от исследователя как умения войти в поэтические системы других культур и взглянуть на них изнутри, так и умения подойти извне к поэтической системе собственной культуры: “Это едва ли не труднее, так как учит отказу от того духовного эгоцентризма, которому подвержена каждая эпоха и культура. Чтобы поэтика была исторической, нужно и на собственное время смотреть с историческим беспристрастием; Веселовский это умел” (Гаспаров М.Л. Историческая поэтика и сравнительное стиховедение // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. С. 192, 195). — Ср. также: Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.

⁵ Ср. систематические классификации сказок: Aarne A. Verzeichnis der Mдrchentypen.
Helsinki, 1910; Андреев Н.П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929; The
types of the folktale. A classification and bibliography: A. Aarne's Verzeichnis der Mдrchentypen
translated and enlarged by S. Thompson. 2-rev. Helsinki, 1964.

⁶ Отталкиваясь от этой трактовки А.Н. Веселовским мотива как ответа на вопросы,
которые природа предлагала человеку, или как закрепления впечатлений действительности,
О.М. Фрейденберг (“Поэтика сюжета и жанра”) идет дальше, углубляясь в сторону
порождающего мотивы сознания. Исследовательница усматривает в сюжете систему
мировоззрения, в жанровых и сюжетных схемах — старый мировоззренческий материал.
“Если у Веселовского мотивы и сюжеты — плоды поэтического любопытства древнего
народа, сознательно сочинявшего образную этиологию, то у Фрейденберг сюжеты получают
характер непроизвольный, непосредственно выражающий в своей структуре первобытные
образные (мифические) представления”. — Брагинская Н.В. Анализ литературного мотива у
О.М. Фрейденберг // Ученые записки / ТГУ. № 746. Семиотика. XX. Труды по знаковым
системам. Тарту, 1987. С. 118.

⁷ Здесь важно учесть замечание Б. Томашевского по поводу “неразлагаемых”
тематических частей произведения — мотивов: в исторической поэтике, в сравнительном
изучении “странствующих” сюжетов (например, в изучении сказок) термин “мотив”
существенно отличается от применяемого в теоретической поэтике. В сравнительном
изучении мотивом называют тематическое единство, встречающееся в различных
произведениях (например, “увоз невесты”) и целиком переходящее из одного сюжетного
построения в другое. “В сравнительной поэтике неважно — можно ли их разлагать на более
мелкие мотивы. Важно лишь то, что в пределах данного изучаемого жанра эти “мотивы”
всегда встречаются в целостном виде. Следовательно, вместо слова “разложимый” в
сравнительном изучении можно говорить об исторически неразлагающемся, о сохраняющем
свое единство в блужданиях из произведения в произведение. Впрочем, многие мотивы
сравнительной поэтики сохраняют свое значение именно как мотивы и в поэтике
теоретической” (Томашевский Б. Теория лите-

- 400 -

ратуры: Поэтика. С. 136-137). По-видимому, интерпретация Веселовским целого ряда изучаемых им мотивов как “неразлагаемых далее”, вызвавшая критические отклики, как раз и была обусловлена погруженностью ученого в сферу сравнительных исследования.

⁸ В качестве мельчайших, далее неделимых элементов мифологии и сказки исследователи
предлагали различные единицы. Так, А. Аарне (см. примеч. 5) выдвигал “типы”, К. Леви-
Строс- “мифемы” (см- его работу: The structural study of myth // Journal of American Folklore.
1955. Vol. 68. № 270; рус. пер.: Леви-Строс К. Структура мифов // Леви-Строс К.
Структурная антропология / Пер, с фр. под ред. и с примеч. Вяч. Вс. Иванова. М., 1985. С.
187); Э. Дандис — “мотивемы” (см.: Dundes A. From Etic to Epic Units in the Structural Study of
Folktales // Journal of American Folklore. 1962. Vol. 75. P. 95-105. Ср. его же обзор Других
исследовательских предложений в: FF Communications. Helsinki, 1964. № 195).

С критикой “мотива” в интерпретации А.Н. Веселовского выступил В.Я. Пропп, считавший его учение о мотиве и сюжете лишь общим принципом, а конкретное толкование этих терминов в настоящее время уже не применимым. “По Веселовскому, мотив есть неразлагаемая единица повествования. Однако те мотивы, которые он приводит в качестве примеров, раскладываются. Таким образом, вопреки Веселовскому, мы должны утверждать, что мотив не одночленен, не неразложим. Последняя разложимая единица как таковая не представляет собой логического или художественного целого. Соглашаясь с Веселовским, что часть для описания первичнее целого (а по Веселовскому мотив и по происхождению первичнее сюжета), мы впоследствии должны будем решить задачу выделения каких-то первичных элементов иначе, чем это делает Веселовский” (Пропп В.Я. Морфология сказки. С. 18). В качестве далее неделимой единицы, элементарной величины в сказке Пропп выдвигает функции действующих лиц, обнаруживая линейный порядок этих функций. Его структурно-морфологический подход к исследованию сказки в данной работе, естественно, носил синхронический характер, в то время как исследования Веселовского являются диахроническими, генетическими. Задачи этого характера В.Я. Проппом решались в работах, опубликованных после его структурно-морфологических трудов (работа “Исторические корни волшебной сказки” (1946) в первоначальном варианте входила в рукопись “Морфологии сказки” как последняя глава, но была опущена при издании). К тому же времени относились и другие работы, соединяющие диахронный подход с синхронным, в частности статья о трансформациях сказки (Пропп В.Я. Фольклор и действительность. С. 153-173). В науке последних десятилетий, например в исследованиях по структурной поэтике, проявляется тенденция совмещения, взаимного дополнения, а не размежевания этих двух подходов.

⁹ Теория самозарождения мотивов была противопоставлена теории заимствования, автром
которой был немецкий филолог Теодор Бенфей (1809-1881), выдвинувший в 1859 г. в связи
со своим изданием “Панчатантры”. идею о едином (индийском) источнике сказочных
сюжетов всего мира. О своем отношении к этой теории А.Н. Веселовский говорит, в
частности, в письме к А.Н. Пыпину в связи со своей диссертацией (“Славянские сказания о
Соломоне и Китоврасе” — см. примеч. 422 к ст. 6): “Направление этой книги, определившее
и некоторые другие из последовавших моих работ, нередко называли Бенфеевским, и я не
отказываюсь от этого влияния, но в доле, умеренной другою, более древней зависимостью —
от книги Дёнлопа -

- 401 -

Либрехта и Вашей диссертации о русских повестях. Когда явилась буддийская гипотеза, пути изучения, и не в одной только области странствующих повестей, были для меня намечены точкой зрения на историческую народность и ее творчество как на комплекс влияний, веяний и скрещиваний, с которыми исследователь обязан сосчитаться, если хочет поискать за ними, где-то в глуби, народности непочатой и самобытной, и не смутиться, открыв ее не в точке отправления, а в результате исторического процесса” (Пыпин А.Н. История русской этнографии. Спб., 1891. Т. 2. С. 427). Подробнее о теориях заимствования, самозарождения и отношении к ним А.Н. Веселовского см.: Горский И.К. Александр Веселовский и современность. С. 156-181. С точки зрения современного сравнительного изучения литератур осмысляет эти идеи Веселовского словацкий литературовед Д. Дюришин, считающий, что “сходство в сфере мотивов можно интерпретировать типологически, сюжетные же совпадения — в большинстве случаев только генетически ” (Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. С. 42. Его оценку концепций Веселовского, вносимые в них поправки и дополнения см. также на с. 41-43, 188-190).

¹⁰ Критикуя теорию происхождения мотивов с точки зрения формальной школы, В.Б.
Шкловский тем не менее воспринимает у А.Н. Веселовского идею разграничения мотива и
сюжета, отмечает в его работах исследование сюжетных приемов как таковых, что было
столь важно для направления, изучающего “искусство как прием” (см.: Шкловский В.Б. О
теории прозы. С. 22, 24-26, 42-43).

По мнению Е.М. Мелетинского, теория мотива и сюжета, выдвинутая А.Н. Веселовским, нуждается в коррективах, поскольку и мотив оказался не последним “атомом” повествования, и граница между ним и сюжетом сейчас не представляется такой четкой, как в его время, и роль миграции в конституировании сюжетов была Веселовским несколько преувеличена (см.: Мелетинский Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. С. 7). Ср.: Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент // Типологические исследования по фольклору: Сб. статей памяти В.Я. Проппа. С. 141-155.

¹¹ Развивая идею А.Н. Веселовского о психологическом параллелизме, B.C. Баевский
считает его выходящим далеко за пределы стихообразующей, образотворческой функций и
приобретающим функцию построения сюжета (См.: Боевский B.C. Проблема
психологического параллелизма. С. 71).

С. 302

¹² Ср. у Ю.М. Лотмана: “Сюжет представляет мощное средство осмысления жизни.
Только в результате возникновения повествовательных форм искусства человек научился
различать сюжетный аспект реальности, то есть расчленять недискретный поток событий на
некоторые дискретные единицы, соединять их с какими-либо значениями (то есть
истолковывать семантически) и организовывать их в упорядоченные цепочки
(истолковывать синтагматически). Выделение событий — дискретных единиц сюжета — и
наделение их определенным смыслом, с одной стороны, а также определенной временной,
причинно-следственной или какой-либо иной упорядоченностью, с другой, составляет
сущность сюжета” (Лотман Ю.М. Происхождение сюжета в типологическом освещении //
Лотман Ю.М. Статьи по типологии культуры. Тарту, 1973. С. 40).

¹³ См. примеч. 44 к ст. 2 и библиографию, приведенную в: Лосев А.Ф. Психея // Мифы
народов мира. Т. 2. С. 344-345; Мелюзина — героиня средневековой легенды и
старофранцузского романа Жана из Арраса “История о Мелюзине” (1394), женщина-змея.
Брачные табу как основа

- 402 -

мотивов подобных сказаний рассматривались в работе последователя Э. Ланга — См.: Kohler J. Der Ursprung der Melusinensage. Leipzig, 1895. С точки зрения последующих научных изысканий, ряд генетических объяснений А.Н. Веселовского представляется спорным, порой прямолинейным. В частности, это касается и сюжетов об Амуре и Психее и Мелюзине, в которых Веселовский видит “отражение перехода от экзогамического брака к эндогамическому, к тотемической матриархальной семье, тогда как в этих сказках и в широкой группе сюжетов о звериной жене или муже <...> отражаются просто тотемические брачные табу” (Мелетинский ЕМ. “Историческая поэтика” А.Н, Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы. С. 40-41. Ср. также: Шкловский В.Б. О теории прозы. С. 24 и след.: Леви-Строс К, Структурная антропология. С. 138-145). См. также примеч. 44 к ст. 2.

¹⁴ Проблема соотношения мифа и сказки, наличия между ними генетической связи, вопрос о хронологической последовательности их возникновения продолжают обсуждаться и в современной науке. В.Я. Пропп полагал, что сказка восходит к мифу, или, иначе, содержание умершего мифа превращается в сказку (Пропп В.Я. Морфология сказки. С. 90-96; ср.: его же. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 27-30). Аналогичного взгляда на первичность мифа и вторичность сказки придерживается Е.М. Мелетинский, мотивируя “неточность и слабость многих объяснений Веселовским генезиса сюжетов игнорированием того, что между бытом и сказкой очень часто стоит миф и что сказки первоначально развились из мифов”. Это превращение мифов в сказки сопровождалось деритуализацией, десакрализацией мифов, переносом внимания с космоса на социум (Мелетинский ЕМ. “Историческая поэтика” А.Н. Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы. С. 41). Иначе подходит к этой проблеме К. Леви-Строс, не видящий “никакого серьезного основания для того, чтобы изолировать сказки от мифов”, поскольку “миф и сказка преобразуют одну и ту же субстанцию, но делают это каждый по-своему. Их отношение не есть отношение более раннего к более позднему, примитивного к развитому. Скорее это отношение дополнительности. Сказки — мифы в миниатюре” (Леви-Строс К. Структура и форма // Зарубежные исследования по семиотике фольклора. С. 19, 21; ср. здесь же его работу “Как умирают мифы” — С. 77-88). Очевидно, что такой взгляд наиболее близок указанному объяснению Веселовским сходства между сказкой и мифом, обусловленного “единством материалов и приемов и схем, только иначе приуроченных”. Дополнительному прояснению позиции Веселовского в этом вопросе служат другие его работы (в частности: Заметки и сомнения о сравнительном изучении средневекового эпоса. По поводу итальянских сказок. I-IV. // ЖМНП. 1868. Нояб. Ч. 65. С. 281-359; Сравнительная мифология и ее метод // Вестник Европы. 1873, кн. V; опубл. также в: Собр. соч. М.; Л., 1938. Т. 16), где предлагается разделение сказочных форм на основные (близкие к мифам) и второстепенные (относящиеся непосредственно к истории сказки). Как подчеркивает В.И. Еремина, такая постановка вопроса на много десятилетий опережала науку того времени. Впоследствии В.Я. Пропп, в отличие от многих современников, осознал значение и перспективу теории А.Н. Веселовского для изучения трансформации сказки. Продолжая работу в том же направлении, В.Я. Пропп предложил и конкретную методику изучения каждой из двух форм — тем самым он пошел уже дальше Веселовского (Еремина В.И. Книга В.Я. Проппа “Исторические корни волшебной сказки” и ее значение для современного исследования сказки // Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки.

- 403 -

С. 13-15). Соотношение мифа и фольклора рассматривалось в ряде исследований, продолжавших традиции А.Н. Веселовского: Тройский ИМ. Античный миф и современная сказка // С.Ф. Ольденбургу. К пятидесятилетию научно-общественной деятельности. Л., 1934. С. 523-534; Толстой И.И. Статьи о фольклоре / Под ред. В.Я. Проппа. Л., 1966. С. 303

¹⁵ Здесь существенно указание на стадиальность развития эпики, попытка обнаружить в
эпической поэтике разные ступени художественного сознания, в чем содержались
предпосылки будущей историко-типологической теории (см.: Путилов Б.Н. Русский и
южнославянский героический эпос. Л., 197 1. С. 6-7).

Ронсеваль — город в ущелье между Испанией и Францией, где в 778 г. произошла битва войск Карла Великого с басками и маврами, описанная в “Песни о Роланде” (см. примеч. 12 к ст. 2).

¹⁶ Имеется в виду беседа от 18 сентября 1823 г. — См.: Эккерман И.П. Разговоры с Гёте.
С. 73.

¹⁷ Историю живших в XIII в. Франчески да Римини и Паоло Малатеста, отраженную в
“Божественной Комедии” Данте, объединяет с сюжетом драмы бельгийского драматурга и
поэта Мориса Метерлинка (1862-1949) “Лелеоси Мелисанда” (1892) мотив трагической
любви героини к брату мужа. Возможно, упоминая романтиков, А.Н. Веселовский имел в
виду и Л. Уланда, обращавшегося к истории Франчески и Паоло, вдохновлявшей также Г.
Д'Аннунцио и Дж. Россини. Сюжет Пелеаса и Мелисанды использовался К. Дебюсси, А.
Шёнбергом и др.

С. 304

¹⁸ Мизогинизм (гр. μισος — ненависть, γύναικα — женщина) — женоненавистничество,
основанное на представлении о женщине как о вместилище греха.

¹⁹ Дюк Степанович — герой одноименной русской былины, богатый боярский сын, по
мнению некоторых исследователей — иноземный богатырь. — См.: Древние российские
стихотворения, собранные Киршею Даниловым. С. 20-24. Обзор вариантов и исследований
сюжета см.: Пропп В.Я. Русский героический эпос. С- 477- 507, 592-595.

²⁰ “Роман о Трое” (ок. 1160) — французская “рыцарская поэма”, принадлежащая перу
придворного историографа Генриха II Плантагенета — Бенуа де Сент-Мора и основанная на
средневековых латинских пересказах “Илиады” Гомера. Помимо этого стихотворного
памятника существует и прозаическая обработка античного сюжета во французской
литературе XIII в. под тем же названием. — См.: Михайлов А.Д, Французский рыцарский
роман. С. 43-46, 264 и др.

²¹ А.Н. Веселовский неоднократно возвращается к мысли, что теория заимствования и
теория самозарождения могут не исключать, но дополнять друг друга, ибо усвоение
внешнего влияния невозможно без предрасположенности к нему в воспринимающей среде,
без так называемого встречного течения. Этот тезис в современном сравнительном
литературоведении признается продуктивным и положен в основу классификации
“межлитературных соответствий на генетические связи и типологические схождения <...>
Как раз в этой области Веселовскому удалось выйти за пределы “чистой” теории
заимствований, преодолеть ее ограниченность и направить сравнительное изучение в
сторону проблем поэтики”. — См.: Дюришин Д. Теория сравнительного изучения
литературы. С. 42-43.

С. 305

²² Здесь А.Н. Веселовский предвосхищает такие направления научной мысли XXв., как
финская школа в фольклористике (см.: Жирмунский В.М. Народный ге-

- 404 -

роический эпос. М.; Л,, 1962. С. 330-372) и структурализм [см.: Лотман ЮМ Лекции по структуральной поэтике. Тарту, 1964; Труды по знаковым системам. Тарту (с 1964)]

²³ Со времен Веселовского фольклористика придает значение этому разграничению (см.:
Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. Л., 1988. С.' 139)

В.Я. Пропп по поводу этого постулата писал: “Если бы наука о сказке лучше освоилась с заветом Веселовского “отграничить вопрос о мотивах от вопроса о сюжетах”, то много неясностей уже было бы ликвидировано” (Пропп В.Я. Морфология сказки. С. 18). В послепропповской структуральной фольклористике вопрос этого разграничения продолжал интенсивно обсуждаться. Е.М. Мелетинский считает необходимым установить подлинную структуру категорий мотива и сюжета, предлагая рассматривать структуру мотива как микросюжет, организованный вокруг действия-предиката (см.: Мелетинский Е.М. “Историческая поэтика” А.Н. Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы. С. 46).

²⁴ Ср.: Жирмунский В.М. К вопросу о международных сказочных сюжетах // Жирмунский
В.М. Сравнительное литературоведение. С. 336-343.

²⁵ Литературные сказки (“Contes de ma mиre l’Oye”, 1697; рус. пер. — 1768, 1967, 1984)
французского поэта Шарля Перро (1628-1703), интересовавшегося народным творчеством,
пользовались всемирной известностью и признанием. — См.: Saintyves P. Les contes de
Perrault et les recits parallиles. Paris, 1923.

C. 306

²⁶ Ср. по этому поводу: Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972; его же.
Эстетика словесного творчества / Со ст. С.Г. Бочаров; Примеч. С.С. Аверинцева, СТ.
Бочарова. М., 1979.