Зарождение и развитие европейского этикета

Едва научившись мыслить, человек усвоил: сила его в един­стве с себе подобными. А чтобы жить и бороться сообща, прихо­дилось свои интересы согласовывать с чужими, подчинять об­щим, учиться понимать мысли и чувства окружающих — уметь общаться с другими людьми. Так возникали простые правила об­щения, которые, передаваясь из поколения в поколение, фор­мировали нравы.

Первые требования к поведению людей существовали в виде табу — запретов, носивших, чаще всего, целесообразный характер и направленных на сохранение, выживание и благополучие рода. Табу тоже воз­никают не сразу. Так, если на первых порах половые связи и деторожде­ние не регламентировались, то позднее появляется запрет на кровно­родственные браки, ведшие к рождению нежизнеспособного, сла­бого потомства. Табу на людоедство накладывается лишь с развитием земледельческо-скотоводческой культуры, когда появляются гаранти­рованные источники другой пищи. Правда, фрейдизм объясняет появ­ление первых табу не развитием культуры, а чувством вины, заставив­шим человека регламентировать свои основные инстинкты — сексуаль­ный и врожденное стремление к смерти — и создавать первые «услов­но-согласительные» правила поведения.

Как бы то ни было, человек чувствовал свою неразрывную связь с родом, вне которого он не мог добывать пищу и бороть­ся с врагами. Таким образом, стремление вести себя прилично, получить одобрение, понравиться окружающим уходит вглубь тысячелетий. Оно вытекало из условий совместной жизни лю­дей, и ни одна эпоха не обходилась без правил и норм челове­ческого общения.

К числу чисто человеческих особенностей относится и стремление делать все по законам красоты. И когда наш предок украшал нос коль­цом, вставлял в ухо палочку, удлинял специальными обручами шею или укорачивал стопу — все это также было вызвано желанием произ­вести хорошее впечатление — понравиться (и опять — сходство со сло­вом «нрав»). Интуитивно наши предки пришли к тому, что подтвердила современная наука: оставляет яркий след в сознании то, что воздейст­вует на чувство, вызывает эмоции. Вызвать положительные эмоции, понравиться, завоевать доброе отношение к себе, почувствовать, как говорят сейчас, комфортность общения, человек стремится всеми дос­тупными средствами.

Логично предположить, что в период варварства не только физическая сила и инстинкт самосохранения, но и складывав­шиеся нормы отношений между людьми, требовавшие от них взаимовыручки и заботы друг о друге, способствовали выжива­нию и усилению рода. Этот положительный опыт выживания закреплялся, передавался от поколения к поколению, превра­щая простейшие нормы поведения в важнейший фактор человече­ского существования.

Однако если простейшие нормы поведения «для всех» скла­дываются еще на заре человечества, то этикет в своей собст­венно «ярлыковой» роли появляется намного позже и формиру­ется как свод правил поведения в процессе расслоения общест­ва (правда, долго еще не называясь этикетом и выступая скорее как предэтикет). Имеющий власть и богатство выделяет себя украшениями, требует особого, почтительного отношения, об­ращается с себе подобными не так, как с теми, кто отличен от него по происхождению и положению.

Самые старые из известных нам сведений об этикете — древ­неегипетские насчитывают около пяти тысяч лет.

В «Поучениях Кагемни фараону Снофру» говорится о пользе правил приличия. Необходимые качества «приличного человека» — умеренность, скромность (счастливым считается скромный). В «Наставлениях началь­ника города и визиря Птаххотена» даются наставления молодежи, в которых подчеркивается необходимость почитания старших, умение хранить «в душе своей слова отца» и следовать их заветам. Необходимым компонентом культуры считалось у древних египтян умение есть краси­во и бесшумно, пользуясь столовыми приборами.

Особенностью этикетной культуры античности становится чет­кое разделение правил поведения людей в зависимости от их поло­жения. Рабство стало не только проявлением социального неравен­ства, но и нравственной проблемой. Соблюдение норм и правил касалось свободных людей; рабы, по существу, стояли «вне пра­вил»: по отношению к ним не действовали требования справедли­вости, уважения, вежливости. Неравенство начало рассматривать­ся как естественная норма человеческих отношений. Наиболее ярко это проявилось в этикетной культуре Древней Греции и Рима.

Вообще нравы этой эпохи представляют собой пеструю картину. С одной стороны, уважение к мудрости, поиски смысла жизни, тяга к красоте, с другой — свобода нравов, культ наслаждения, вседозволен­ность в любви. Например, таким прекрасным качествам Одиссея, как мужество, жажда подвига и отвага, или верность Пенелопы противо­стоят скаредность, коварство, подлость, стремление к власти и славе Нерона и Герострата. Нравы были крайне жестокими (вспомните бои гладиаторов и решение толпы — добить или помиловать побежденного, Спарту, в которой безжалостно сбрасывали в пропасть «неполноцен­ных» младенцев), но пленных уже не убивали, а сохраняли им жизнь, хоть и превращали в рабов.

Древние греки, поклонявшиеся разуму, силе и красоте, во внешнем поведении наиболее ценили сдержанность в будни, раскрепощенность в праздники и мужество в бою.

Об этом можно прочесть в «Одиссее» Гомера, в стихах античных поэтов. Пифагор воспитывал у своих учеников следование обычаям, повиновение старшим, самообладание, выдержку. Чтобы быть доброде­тельным, проповедовал Сократ, надо знать, как поступать. И уметь владеть собой, считал Демокрит. И то и другое непременно должно привести к необходимости умеренности, полагали многие греческие философы, в том числе и Фалес, который говорил: «Умеренность во всем есть жизни меч и щит, невоздержание болезнь и зло родит».

Древние римляне также считали, что «мера — важнее всего».

Древнеримский поэт Овидий предостерегал молодых людей: не сле­дует излишне жадно поглощать пищу и чрезмерно увлекаться напитка­ми, однако вполне пристойно поклоннику красавицы обмакнуть паль­цы в вино и написать «пламенной жидкостью» на столе объяснение в любви. Древний Рим вообще был вопиюще дисгармоничен в своих нрав­ственных и эстетических нормах, что находило отражение в этикете: невоздержанность в поведении и проявлении чувств, стремление поко­рить роскошью. Поэтому на фоне мягких и деликатных греков римляне выглядели необузданными, не знающими чувства меры ни в чем.

В эпоху средневековья прежде всего обращает на себя внима­ние этикет Византии, пышный и каноничный, впитавший в себя культуру Запада и Востока.

Здесь этикет обрел необычайную значимость, ибо он придавал вла­сти блеск и величие. Вокруг императорского трона вводятся специаль­ные должности для точного соблюдения правил этикета: царедворцы, одевавшие императора; подававшие воду для омовения рук; хранитель царской чернильницы; человек, ответственный за чистоту двора, и множество других придворных, последовательно выполнявших все пред­писанные при дворе ритуалы.

Один из интереснейших моментов в развитии Этикета — по­явление в эпоху средневековья светского этикета, фундамен­том которого служила та же иерархическая лестница — строгое соблюдение норм соподчинения и правил поведения для от­дельных сословий. В его рамках, в свою очередь, выделялись ры­царский и придворный этикет.

В основе рыцарского этикета лежал Кодекс рыцарской чести — свод особых моральных норм и ценностей, позволявший рыца­рям отделить себя от «неблагородных» — простолюдинов. Благо­родство было главным достоинством рыцаря.

Одним из признаков благородства была длинная родословная, что требовало от рыцаря прославлять действительные, а нередко и выду­манные доблести, подвиги и моральные достоинства своих предков и преумножать их. Ядром рыцарского кодекса чести была также верность своему сеньору и своим обязательствам, поэтому рыцарский этикет предусматривал многочисленные обеты, клятвы, ритуалы. Предатель­ство и вероломство считались тягчайшим грехом и влекли за собой ис­ключение из рыцарской военно-аристократической корпорации. Кроме того, этикет требовал от рыцаря, чтобы он постоянно заботился о сво­ей славе, подтверждая свое место в военно-феодальной иерархии, ко­торое зависело от количества и качества одержанных им побед. Непре­менным проявлением благородства выступала также щедрость, поэто­му «приличней» было разориться, чем прослыть скупцом: скупость вела к потере звания, положения, исключению из общества.

Особенностью рыцарского этикета была его ориентация на внеш­ние проявления: в качестве рыцарских добродетелей специально отмечались красота и привлекательность. Отсюда внешний блеск и внимание к ритуалам, атрибутике, манерам, символике.

Красоту рыцаря должны были подчеркивать дорогие одежды, ука­зывавшие на его социальное положение. Особое внимание уделялось аксессуарам — головным уборам и перчаткам, по которым точно опре­делялся ранг рыцаря.

От рыцаря также требовались учтивость, умение сочинять или хотя бы читать стихи, играть на музыкальном инструменте и петь. Он должен был быть развит физически (поскольку его доспехи весили 60—80 кг).

Важными составляющими рыцарского кодекса чести было отношение к Врагу и Прекрасной Даме. Отношение к Врагу оп­ределялось безусловным требованием мужества. Боязнь быть за­подозренным в трусости, в недостатке мужества диктовала и соответствующие этикетные формы поведения рыцаря в сраже­нии, в основе которых лежали уважение к противнику и чувство собственного достоинства. Главным для рыцаря была не победа, а поведение в бою.

Так, рыцарь в доспехах не имел права отступать; нельзя было напа­дать на противника сзади; убийство безоружного врага покрывало ры­царя позором: следовало предоставлять противнику по возможности рав­ные шансы. Интересно, что многие нормы боевого рыцарского этикета оказали впоследствии значительное влияние на формирование совре­менного воинского этикета.

Своего рода религией рыцаря было любовное служение, культ Прекрасной Дамы. Любовь вдохновляла рыцаря на подвиги, облаго­раживала его. Чтобы завоевать благосклонность своей возлюблен­ной, рыцарь, согласно этикету, должен был демонстрировать пре­данность, самоотверженность, готовность к самоотречению, уме­ние владеть собой, укрощать свои порывы. Такой тип любовных отношений к Даме предполагал заботливость и обожание, изы­сканное ухаживание и оказание всевозможных знаков внимания. Утонченный и любезно-галантный, он, по существу, представлял собой форму игры, в которой участникам надлежало строго следо­вать правилам этикета и отведенной роли. Но красота этикетных предписаний сделала свое дело, и до сегодняшнего дня сохраняет­ся романтичное представление о рыцарском отношении к женщи­не, которое может послужить учителю основой для формирования более красивых отношений мальчиков и девочек.

Правда, не следует и идеализировать рыцарское служение женщине. Рыцарю, который мог бесстрашно войти в клетку со львом, чтобы до­казать свою любовь Даме сердца, который мог всю жизнь хранить в качестве залога любви ее платок, этикет не отказывал в то же время в «праве первой брачной ночи» с молодой крестьянкой, выходящей за­муж. Отправляясь на Столетнюю войну, он имел право надеть на собст­венную жену «пояс верности». Этикет предписывал ему петь серенады под балконом своей Даме, но не только из романтических побужде­ний, а потому, что рыцари, как правило, были попросту неграмотны и не могли написать любовного письма.

Краеугольным камнем Кодекса рыцарской чести выступает само понятие Честь, которое как бы объемлет весь моральный кодекс, гласивший, что Душа рыцаря принадлежит Богу, жизнь — Королю, сердце — Прекрасной Даме, но Честь свою он не отдаст никому. Именно честь становится отличительным при­знаком и главной опорой в жизни человека благородного зна­ния, закрепившись в этикете на века.

Законам чести следовали неукоснительно. Существовала только одна клятва, которую нельзя было нарушить дворянину — «клянусь честью». Был только один долг, который должен быть обязательно уплачен, на­зываемый долгом чести, — карточный долг (остальные долги можно было и не платить). Даже при совершении казни принималась во вни­мание честь, которую следовало воздать рангу и званию осужденного.

Чувство чести было настолько обостренным, что покушение на нее считалось смертельным оскорблением. Правда, задетую честь можно было восстановить. Во-первых, публично нанесенное оскорбление могло быть публично же взято назад, и после принесенного извинения оскорбле­ние считалось как бы не нанесенным, а честь дворянина не страдала. Во-вторых, быстро и эффектно восстановить оскорбленную честь мож­но было с помощью дуэли. В-третьих, если дуэль была затруднительна или не желательна, то оскорбленный имел полное право поступить по отношению к оскорбителю так же или еще грубее.

Параллельно с рыцарским этикетом (проникавшим, кстати, и в другие слои общества) формировался придворный этикет, еще более явственно служивший обособлению высших слоев общества. Чрезвычайно суров был придворный этикет средневе­ковой Испании и Англии. Он сковывал человека, словно металли­ческий корсет, — и в прямом, и в переносном смысле. Появля­ются специальные книги и трактаты, поучающие, чего требует от каждого воспитанного человека учтивость. Эти требования превращают простые правила поведения в стандарт как необ­ходимую ритуализированную форму общения. Причем требова­ния этикета были столь сложны, что со временем появились специальные люди — церемониймейстеры, знающие все тонко­сти придворных ритуалов, которые не имели права нарушать даже монархи.

Европейские монархи специально не требовали унижения от под­данных, но при этом посетители, удостоенные аудиенции, должны были становиться на колени. Этот способ выражения почтения родился в Испании, позже стал применяться при австрийском и английском дво­рах. Императоры любили созерцать такую демонстрацию униженной по­корности и изыскивали все новые поводы требовать от своих поддан­ных преклонять колени. В Англии придворные так часто падали на коле­ни, что панталоны у них были изношены до крайности.

Во имя этикета порою жертвовали жизнью. Гак, чуть не погибла ис­панская королева, которая, запутавшись в стременах, упала с коня. Ви­девшие это гранды не смели помочь ей, поскольку этикет запрещал ка­саться королевы. Правда, нашлось двое смельчаков, которые спасли коро­леву, после чего сразу же покинули Мадрид, чтобы избежать наказания.

Придворный этикет Италии и Франции был много свободнее. И если во времена средневековья тон задавал испанский эти­кет, то с XVII—XVIII вв. пальма первенства переходит к Фран­ции. Само слово этикет употребляется со времен Людовика XIV, на приемах которого гостям вручали карточки с перечислением требуемых от них правил поведения. Эти карточки — «этикетки» и дали имя этикету. Во французском языке это слово имеет два значения: ярлык и свод правил, условный порядок поведения. Этикет и был как раз тем самым поведенческим ярлыком, кото­рый указывал на принадлежность человека к определенному слою общества. Умение вести себя помогало определить «кто есть кто». Этикет, строго регламентирующий каждый шаг, был важным атрибутом высокого происхождения, богатства и власти, так что долгое время вообще считалось, что этикет — чисто светское, придворное достояние.

Жизнь французского (а впоследствии и не только) двора напоми­нала театрализованное представление, где поступки могли быть ковар­ными и жестокими, но манеры должны были отличаться изяществом и грацией, где больше всего ценилась не искренность, а умение быть предупредительным в обхождении. При этом этикет пронизывал все сферы жизни высшего сословия, буквально до мелочей регламентируя жизнь двора. Члены семьи монарха должны были в определенный час вставать, точно указывалось, кто должен присутствовать при одевании монарха, кто должен держать и подавать одежду, туалетные принад­лежности и т.д. Этикет точно, регламентировал, на какую высоту, пере­ступая порог, могли поднимать юбки придворные дамы того или иного ранга. Этикет предписывал количество и конфигурацию линий, кото­рые должны были вычерчивать при реверансе придворные особы.

Этикет носил характер закона и имел очень сильное воздей­ствие на высшее общество. Нарушение норм этикета рассматри­валось как преступление. Строгость этикета того времени может быть во многом объяснена и тем, что он служил специфиче­ским способом самосохранения немногочисленного высшего сословия. Сословная иерархия расставляла людей по различным ступеням социальной лестницы, соответственно предъявляя и разные моральные требования к ним.

Так, труд считался уделом черни, «погрязшей во грехе»: ведь имен­но труд был главным наказанием для Адама, совершившего первород­ный грех («в поте лица своего будешь добывать хлеб свой насущный»). Люди высокородные, приближенные к Богу (монарх — «наместник Бога па земле», «помазанник Божий»), были ме только «освобождены» от труда, но, более того, «пачкать» себя трудом считалось неприличным (вспомним длинные рукава боярских кафтанов на Руси или тщательно отращиваемые ногти китайских мандаринов).

Этикет являлся особой знаковой системой, с помощью ко­торой происходило обособление дворянства от более «низких» культур — крестьян и горожан. Этикет призван был давать пред­ставителю дворянства ощущение собственной исключительно­сти, воспитывать сознание социального превосходства, тем са­мым позволяя отличать людей «своего круга» от всех прочих. Представители высших сословий наделялись лишь «благородны­ми» обязанностями, в свете которых проявление презрения к труду, простолюдинам, стремление выделиться «среди своих» рассматривались как соблюдение норм этикета, допускавших — если не предписывавших — феодальным верхам в быту не огра­ничивать себя ни в чем, щеголять друг перед другом роскошью одежд и украшений, с вассалами вести себя высокомерно, с крестьянами — грубо и жестоко. И в этом смысле этикет дейст­вительно был «этикеткой», «ярлыком».

В то же время в среде, далекой от двора, также были свои формы общения. Правда, их не называли этикетом, манеры не отшлифовыва­лись, но передавались из поколения в поколение, в результате чего в каждом слое общества строго соблюдались свои правила поведения. Только в «простой» среде они обычно носили более естественный, а в светской — рафинированно-изысканный, искусственный характер.

Таким образом, этикет представлял собой сложную, детали­зированную и разветвленную систему норм и правил, часто многозначную и запутанную, усвоить которую без специально­го обучения было невозможно. Внешняя воспитанность, ари­стократизм, учтивость, манерность, умение вести себя в обще­стве — этому специально учили (не только поклонам и реверан­сам, но даже искусству «строить глазки» и клеить «мушки»). Од­нако учили далеко не всех, а только избранных. И хорошие ма­неры становятся признаком превосходства, просвещенности дворянства.

Сложность обучения обусловила необходимость в специаль­ных пособиях и руководствах. И такие источники появились.

Первый известный трактат о поведении — «Дисциплина клерикалис» был написан испанским священником Педро Альфонсо еще в 1204 г. Позднее на основе этой книги стали выходить пособия по этике­ту в Англии, Голландии, Франции. Одна из самых популярных зару­бежных книг прошлого, посвященных дворянскому этикету, — «Пись­ма к сыну» Ф. Честерфилда. В этих письмах, которые чуть ли не ежеднев­но на протяжении многих лет писал заботливый отец, пытавшийся передать сыну свой богатый опыт, обрисована тончайшая и детальней­шая тактика поведения в обществе. Эта книга еще раз подтверждает, что этикет — детище своей эпохи и среды.

Просветители XVIII в. рассматривали придворный этикет как средство власти, расслоения, еще большего отдаления от наро­да. Ж.-Ж. Руссо осуждал не только придворный этикет и салон­ные манеры, но и светские формы учтивости вообще. Не удиви­тельно, что во времена Великой французской революции дво­рянский этикет был публично отвергнут как лицемерный, не­натуральный и преувеличенный. Робеспьер, выражая общие на­строения, призывал заменить хороший тон хорошими людьми, честь — честностью, приличия — обязанностями, а тиранию моды — властью разума. Прекрасное пожелание, но этот радикализм, к сожалению, стал отправной точкой для отмены этикета вообще.

Например, почтительное обращение «Вы» было заменено обраще­нием «гражданин» и «ты», при приветствии не надо было снимать го­ловного убора и т.д. Вошло в историю знаменитое обращение офицера стражи, ведущего на эшафот короля Людовика XVI: «Пожалуй на казнь, гражданин король!»

Как ни странно, но эпоха директории и воцарение на импе­раторском престоле простолюдина Наполеона не только вновь вызвали обращение к великосветскому этикету, но и способст­вовали его дальнейшему усложнению. Причем известно, что Наполеон, например, самолично занимался разработкой ново­го церемониала коронации для своей жены Жозефины.

Буржуазный этикет, по сравнению с аристократическим, был внешне естественнее, практичнее и проще. В особенности это относится к американскому этикету.

В одном из первых американских наставлений по этикету — «Сто десять правил приличного поведения» Д. Вашингтона были и такие: «не чешись за столом, не ковыряй вилкой в зубах, не дави блох на людях, в противном случае донельзя опрохвостишься в домах сильных мира сего». Видный писатель и политический деятель XVIII в. Б. Франклин, развивавший философию успеха, провозгласил: «Время — деньги!», «Бо­гатый стол оставляет скудное завещание!» и другие значимые для аме­риканского этикета принципы.

И сегодня большинство современных американских книг по этикету носит четко выраженный практичный характер, они учат тем приемам в общении, которые должны помочь сделать карь­еру, обрести нужных друзей, мужа и т.д.

Правда, и в американском этикете так было не всегда и не везде. Описанные выше нормы были характерны в основном для янки — «се­веряне-простолюдинов и лишь постепенно были восприняты всеми аме­риканцами как нормы прагматического этикета. Аристократы-«южане» поначалу презирали грубость нравов северных соотечественников и страшно гордились своими изысканными манерами. Помните, как в «Уне­сенных ветром» Мамушка наставляла молоденькую Скарлетт: «Настоящая леди»... И потребовалась война между Севером и Югом, чтобы манеры поведения американцев обрели современный демократический вид.

Этикет как одно из явлений культуры далеко не однозначен. И сегодня прогрессивно настроенные люди стремятся к тому, чтобы их поведение не противоречило гуманистическим нор­мам и идеалам, люди бизнеса используют хорошие манеры как дополнительное (и немаловажное!) средство в искусстве делать карьеру, деньги, немало не беспокоясь о нравственной стороне своего поведения.

Изменяясь исторически, этикет продолжает нести в себе со­циально-разграничительный характер. Вместе с тем всегда выде­лялись и до сих пор остаются существенными его национальные особенности.