Хроники Дао

34 Глава четвертая Ден Мин Дао

всему, его и без того миниатюрное тело служило лишь опорой для многих слоев одежды, да еще поддерживало голову.

Изборожденное морщинами лицо Старого Наставника было обтянуто до того истончившейся кожей, что сквозь нее можно было рассматривать детали строения черепа старика. Все утончающаяся косичка и совсем уж не­суразная бороденка безжизненно свисали с головы. Если Старому Настав­нику требовалось сделать свой самый энергичный жест, он как можно шире открывал глаза, одновременно отчаянно пытаясь удержать очки в тонкой проволочной оправе, болтавшиеся на носу, лишенном всякого намека на пе­реносицу.

Каждое утро начиналось одинаково. Занятия неизменно начинались с пересказа выученного, затем приходил черед письменных заданий и калли­графии. И устные, и письменные упражнения всегда были основаны на ос­новных классических конфуцианских трактатах, которые назывались «Чет-верокнижие». Невзирая на молодость Сайхуна, Старый Наставник не желал поступаться классиками даже ради детского восприятия. Делать нечего: Сай-хуну приходилось приспосабливаться к классикам. Правда, наставник выби­рал отрывки попроще, но при этом постоянно подчеркивал традиционные конфуцианские добродетели — самосовершенствование, поддержание соот­ветствующего общественного и внутрисемейного уклада, моральные и эти­ческие основы поведения, но самое главное — необходимость сыновней пре­данности старшим.

Эти навевавшие безумную скуку поучения всегда были объектом тайных насмешек Сайхуна. Те, кого считали Вершиной Сыновней Преданности, бы­ли для мальчика такими яркими образчиками несамостоятельности, что Сай-хун тут же отметал их прочь из своей жизни. Например, в одном поучении восхвалялся достойный поступок маленького мальчика, который заметил, что, несмотря на существование противомоскитного полога над родительс­кой кроватью, по ночам его папа и мама все равно жестоко страдают от комариных укусов. Тогда мальчик, стремясь облегчить жизнь матери и отцу, прежде них вошел вечером в спальню, предложив летучим кровопийцам свое юное тело. Мальчику удалось убить несколько комаров; остальные же на­столько пресытились его кровью, что были не в состоянии атаковать его родителей. Таким образом, благодаря самопожертвованию почтительного и любящего сына, родители спокойно проспали до утра. Услышав эту историю, Сайхун нашел ее совершенно идиотской затеей и решил, что вряд ли будет настолько преданным и почтительным сыном.

В сравнении с заучиванием наизусть и лекциями уроки каллиграфии казались Сайхуну более интересными. Хотя и здесь использовались произве­дения классиков (их надо было многократно переписывать, добиваясь ус­тойчивого письма), Сайхун относился к каллиграфии скорее как к рисова­нию. Возможность вести по бумаге кисточку, обмакнутую в чернила, превра­щалась в настоящее живописное приключение.

Хроники Дао Маленький хитрец 35

Старый Наставник терпеливо добивался, чтобы мальчик держал кисточ­ку строго перпендикулярно к листу; ладонь должна была быть округлена на­столько, чтобы внутрь нее мог поместиться лесной орех. Вначале кисточку следовало обмакнуть в чернильницу, потом отжать избыток чернил о край чернильницы. Затем постепенно, шаг за шагом, следовало изобразить иеро­глиф, нанося отдельные штрихи в совершенно определенном порядке, опре­деленном месте и соблюдая размеры. Равномерность движения кистью — вот каково было самое основное условие. Проведешь слишком быстро — и полу­чится плохо прокрашенный, слабый штрих, а если станешь вести кисточку совсем медленно, по тончайшей тутовой бумаге мгновенно расплывутся не­красивые кляксы.

Во время уроков правописания Сайхун нередко пользовался тем, что Старый Наставник имел привычку неожиданно засыпать. И в тот день, как много раз до этого, Старый Наставник сидел, неподвижно уставившись в потолок и полностью погрузившись в никому неведомые размышления. Вскоре невнятное бормотание достойного ученого мужа сменилось вполне внятным похрапыванием.

Сайхун как раз завершил последнюю идеограмму — сложный иероглиф, состоящий из двадцати четырех штрихов. Каждый раз когда Старый На­ставник погружался в сон, перед Сайхуном вставала мучительная дилемма: продолжать занятия или сбежать поиграть. Как правило, он отдавал дань уважения конфуцианской системе и решал, что следует закончить задание. После этого Сайхун дипломатично покашливал, чтобы разбудить своего учи­теля. Сегодня же он видел одну соблазнительную возможность поразвлечься. Чем больше он раздумывал над этим, тем более увлекательной казалась ему перспектива; через несколько мгновений возможность переросла в вероят­ность.

Мальчик осторожно подкрался к неподвижной фигуре Старого Настав­ника: да, тощая косичка старика болталась, словно бы поддразнивала Сайху-на. Тогда Сайхун схватил косичку и... привязал ее к стулу. Проделав это, сор­ванец выглянул из дверей комнаты для занятий: Летящее Облако терпеливо дожидался маленького господина.

— Господин Старый Наставник! Старый Наставни-ик! — прокричал Сайхун снаружи.

Из комнаты не донеслось ни звука.

— Наверное, он действительно гостит у небесных мудрецов! — прошеп­тал Сайхун другу. Затем проказник развернулся к двери и, сложив руки ло­дочкой у рта, вновь изо всех сил окликнул Старого Наставника.

Веки старика вздрогнули. Наконец, словно после колебаний, Старый На­ставник открыл глаза и часто заморгал от изумления, убедившись, что сту­льчик ученика пуст.

— Старый Наставник!

Услышав разъяренный вопль старца, Сайхун и Летящее Облако опро­метью помчались прочь, в глубину сада.

36 Глава четвертая Ден Мин Дао

— Молодой Господин, разве вы не боитесь, что Вас за это накажут? — выдохнул Летящее Облако после того, как взрывы хохота утихли. — Учитель обязательно расскажет обо всем Бабушке.

Запустив руку в карман со сладостями, Сайхун ехидно улыбнулся:

— Пока я рядом с Дедушкой, она меня не тронет.

 

Дневные часы посвящались играм, развлечениям и увлекательным исследованиям тайн поместья. Ни на миг не отвлекаясь на посторонние дела, мальчики поиграли в догонялки, подразнили служанок, потом воспользо­вались семейной кумирней для игры в прятки (причем оба едва не свалили фарфоровую статуэтку Гуань Гуна — Бога Войны, да и молитвенные таблич­ки предков только чудом уцелели), кормили ручного детеныша панды, кото­рого содержал Сайхун, и разглядывали черную лошадь с белой гривой, при­надлежащую Ма Сысин. Запыхавшись и вдоволь насмеявшись, они очути­лись на каменных ступеньках, ведущих в тренировочный зал Ма Сысин.

— Интересно, чем они там занимаются? — вслух задумался Сайхун.

— Бабушка учит женщин боевым искусствам.

— Давай посмотрим одним глазком. Может быть, увидим какой-нибудь полезный прием.

Летящее Облако пытался сопротивляться Сайхуну — ведь кому, как не ему, надлежало оберегать Молодого Господина от всяких бед. Постаравшись придать своему лицу как можно более важное «конфуцианское» выражение, Летящее Облако с достоинством возвестил:

— Вам это делать не пристало, Молодой Господин.

Сайхун тут же бросился высмеивать товарища. Он начал громко описы­вать Летящее Облако в виде старого высушенного сморчка-мудреца, в очках и с реденькой бородкой.

— Но Бабушка запрещает приходить в этот зал, — Летящее Облако старался сохранять рассудительность. — Помните об уместности желаний, Молодой Господин.

— Ага, но что если Бабушка не узнает об этом? — смеясь, не унимался Сайхун.

Строгое конфуцианское выражение на лице у Летящего Облака смени­лось чисто мальчишеским изумлением.

— Что говорит Молодой Господин?!

Сайхун удовлетворенно ухмыльнулся: все-таки ему удалось хотя бы час­тично разрушить этот неприступный фасад учености. Мысль о том, что у Летящего Облака еще оставалась гадкая реденькая бородка, все еще не давала ему покоя.

— А мы заберемся на крышу, — заговорщически произнес Сайхун.

— О, Молодой Господин!

Так, радостно отметил Сайхун, вот и бородка пропала; куда лучше, когда имеешь дело с таким же нормальным парнем, как я.

Хроники Дао____________Маленький хитрец 37

Поскольку двери были закрыты, а решетчатые окна забраны непрозрач­ным стеклом, единственная возможность хоть одним глазком взглянуть на происходившее внутри зала заключалась в том, чтобы забраться на крышу и отодвинуть несколько кусков незакрепленной черепицы. Обнаружив непод­алеку подходящее дерево, Сайхун начал по нему взбираться; Летящее Облако на мгновение задумался над тем, что они поступают нехорошо, но, с другой стороны, ему нельзя оставлять Молодого Господина без присмотра — и пос­ледовал примеру Сайхуна. Осторожно ступая по крыше нижней галереи, мальчики добрались до главной крыши павильона. Плитки черепицы ока­зались гладкими, они крепились под острым углом; однако плотно прижима­ясь к карнизу, мальчики постепенно добрались до плоской коньковой доски наверху. Летящее Облако дрожал от страха, а Сайхуну, судя по всему, высота была нипочем.

Наконец они достигли центра, легли на животы и потихоньку отодви­нули несколько плиток черепицы. Они тут же увидели Ма Сысин: она наблю­дала за женщинами, которые тренировались в парных поединках.

Ма Сысин была дочерью премьер-министра династии Цин. В свое время она изучала боевые искусства у одной буддийской монахини в Эмэйшань (провинция Сычуань). На протяжении многовековой китайской истории монахам, жившим в уединении на непроходимых горных вершинах, часто приходилось защищать себя от всевозможных бандитов и дикого зверья. Соединив известные стили кулачного боя с приобретенными метафизичес­кими знаниями, монахи создали весьма сложные и совершенные техники боевых искусств. Это наследие монахи долгое время передавали от одного поколения к другому, попутно оттачивая приемы. В основном это искусство не выходило за пределы монашеских общин, и лишь очень редко какому-нибудь мирянину удавалось приобщиться к нему. Ма Сысин жила в мона­шеской обители; там она освоила не только умение сражаться без оружия, но и циньна (техника проведения захватов и удержания конечностей), а также цингун (способ по желанию делать свое тело невесомым для выполнения прыжков и акробатических приемов). Конечно, Ма Сысин также отлично научилась обращаться с различным оружием.

Искусство, которым владела Ма Сысин, создавалось женщинами и для женщин. Монахини отлично знали уязвимые места женского тела и то, что сила женщины не безгранична; благодаря этим знаниям они смогли создать воистину уникальные методы тренировки внутренней энергии. Основываясь на химии женского организма, монахини изобрели внутреннюю телесную алхимию для представительниц прекрасного пола. Хорошо изучив эти тех­ники и приемы (мужчинам запрещалось даже наблюдать за тренировками), женщина могла бесстрашно встретиться на равных с самым яростным и сильным противником.

Оружие, которым пользовалась Ма Сысин, относилось к женскому типу; но оно обладало страшной силой. Основным оружием был ее кнут, состоя­щий из двадцати трех отрезков плетеной сыромятной кожи. Каждый отрезок

38 Глава четвертая Ден Мин Дао

имел на концах стальные шарики; отрезки соединялись между собой с по­мощью этих шариков, наподобие цепочки. Еще у Ма Сысин был особый пояс-кушак: внутри пояса проходило плетение из стальных нитей, а на кон­цах свисали стальные шарики. 11ри этом пояс был и выглядел вполне насто­ящим, он всегда был под рукой, и им можно было пользоваться для удушения или битья прогавника. Наконец, головные украшения Бабушки скрывали в себе метательные дротики, а в длинных рукавах были спрятаны маленькие короткие кинжалы.

В большинстве занимающихся женщин Сайхун распознал служанок. Он тут же вспомнил, что несколько раз слышал, как служанки ночью убивали забравшихся в поместье непрошеных гостей, удушив их своими поясами, прошитыми стальной нитью. Теперь Сайхун видел все упражнения, кото­рыми занимались женщины: здесь был и бой с воображаемым противником, и парные учебные поединки, и удары по мешочкам с песком, и отработка приемов на деревянных манекенах, и многое другое.

В центре тренировочного зала стояло сто восемь пирамид, сложенных из изящных плошек для риса. Каждая пирамида состояла из пяти плошек — четыре образовывали основание, а перевернутая пятая находилась наверху. Итак, сто восемь пирамидок, каждая на расстоянии шага от остальных, обра­зовывали на полу узор в форме цветка сливы.

Две служанки вели бой, стоя на этих самых пирамидках. Привыкая сту­пать на плошки из тонкого фарфора, ученицы укрепляли свои ноги и совер­шенствовали свое умение сохранять равновесие; кроме того, прыгая с одной пирамидки на другую, они еще занимались цишун. Все это делалось во время боя, между прыжками и ударами, нацеленными в самые уязвимые к над­авливанию точки. Но движения их ног были настолько уверенными и точ­ными, что ни одна плошка не была ни разбита, ни перевернута.

И все-таки, несмотря на свою опытность, женщины-бойцы иногда все же допускали ошибки. Когда происходила очередная оплошность, Ма Сысин, внимательно наблюдавшая за всеми в зале со своего кресла, лично демон­стрировала свое владение цингун. Она вставала с кресла и, размахивая раздво­енной бамбуковой палкой, скользящими прыжками покрывала двадцатифу­товое расстояние, чтобы наказать неуклюжую ученицу.

Через некоторое время Ма Сысин отпустила женщин: занятия подошли к концу. Сайхун с нетерпением приник к отверстию в крыше, надеясь уви­деть, какие упражнения будет выполнять его Бабушка. Но Ма Сысин вышла в смежный зал, плотно притворив за собой двери. Ее личная техника боя была тайной для всех без исключения.

 

Вечером Сайхун тихо сидел в тени павильона своего деда. На какое-то мгновение солнце бросило на землю последний закатный луч — и вот уже бысгро сгустилась сумеречная синева, а по бокам от желтого, как воск, диска луны засверкали капли Млечного Пу га. Воздух заметно посвежел, вь-

Хроники Дао Маленький хитрец 39

черний ветерок усилился, гоняя по рябой поверхности пруда багряные листья клена.

На крошечном островке посреди пруда в окружении листьев лотоса воз­вышался небольшой бельведер с остроконечной черепичной крышей, колон­нами красного дерева и резными оконцами по бокам. Блики неверного света от опальных домов поместья едва прорисовывали его контуры, зато внутри бельведера мерцало пламя одинокой свечи.

Сайхун разглядел внутри фигуру бабушки: Ма Сысин сидела, прижимая к себе китайскую арфу. Она распустила свои не знавшие ножниц волосы, и густая, белая, как снег, пелена покрыла всю ее спину. Шелковая рубашка с вышитыми на фоне цветов глицинии черепахами и осенними листьями гар­монировала с окружением. Бабушка сидела совершенно прямо, расслабив­шись, сбросив груз дневных забот, позволяя времени неспешно струиться мимо. Потом ее словно вырезанные из слоновой кости пальцы медленно легли на струны. Едва коснувшись струн подушечками пальцев, Ма Сысин тут же отметила разницу в их диаметре. Тогда она взяла первую ноту; послы­шался робкий, нежный звук. И тут же по дворику разнеслась песня. Отдель­ные пассажи в ритме стаккато жалили слух, словно крохотные кинжалы, дру­гие плыли медленно и плавно над недвижной поверхностью пруда; иногда нота, завершая куплет, одиноко вибрировала в воздухе, словно тихое ры­дание.

Гуань Цзюинь сидел внутри павильона и читал тоненький томик стихот­ворений Сю Дунпо. Ритм арфы естественно ложился на размер стиха. Ста­рейшина ощущал умиротворение. Как бы сумбурно ни протекал день, прох­ладный вечер всегда приносил благословенное одиночество. Иногда Гуань Цзюинь вместе с Ма Сысин сочинял стихи, в других случаях уединялся, чтобы предаться живописи, каллиграфии, боевым искусствам — или той же поэзии. Чем бы ни занимался в эти часы уединения с самим собой предводитель клана Гуань, он неизменно дорожил мгновениями вечерней гармонии и делился мыслями о возрождающемся биении жизни только со своей женой да с вну­ком.

— Дедушка!

Гуань Цзюинь взглянул на притихшего рядом с ним Сайхуна. Мальчик только что отвернулся от окна и завершил просьбу:

— Дедушка, расскажи мне что-нибудь.

— Что же ты хочешь услышать?

Сайхун внимательно посмотрел на руки деда, вспомнил о временах, ког­да он наблюдал, как дед выполнял упражнения из придуманного им самим стиля — стиля Кровавого Копья, — и тут ему пришла в голову мысль:

— Я хочу побольше узнать о Бай Мэе.

Гуань Цзюинь рассмеялся и согласно закивал головой, бережно отложив в сторону томик стихотворений.

— Что ж, слушай внимательно, Сайхун. Когда мы беседовали в пос­ледний раз, я начал рассказывать тебе о Бай Мэе — Монахе с Белыми Бро-

40 Глава четвертая____________Ден Мин Дао

вями. Он был великим даосом, настолько сведущим в тонкостях внутренней алхимии, что никакие удары, ни одно оружие не могло нанести вред его телу. Кроме того, Бай Мэй изобрел свой собственный боевой стиль. Этот стиль был единственным в своем роде, потому что он не был основан ни на философс­кой идее, ни на подражании движениям животных — он был основан на движениях человека.

Бай Мэй был самым настоящим отшельником, но мир преследовал его. Куда бы ни отправился Бай Мэй, ему не удавалось отделаться от человеческо­го общества. Две группировки рыскали везде, пытаясь отыскать Бай Мэя с его совершенным искусством боя. Одна группировка состояла из правителей Цинской династии, которые стремились перенять непобедимый стиль Бай Мэя; во вторую входили повстанцы, надеявшиеся с помощью мудреца свер­гнуть власть императора. Все они понимали: тот, на чьей стороне будет Бай Мэй, получит неоспоримое преимущество в битве — если, конечно, овладеет тайным искусством даоса. Поэтому и те, и другие старались найти Бай Мэя, чтобы склонить его на свою сторону или хотя бы убить.

Но Бай Мэя совершенно не интересовали эти интриги, так что в конце концов он решил со свойственной ему гордостью и уверенностью ответить на угрозы. Собрав семьдесят два своих ученика, Бай Мэй лично атаковал Запретный Город императора. Однако, ворвавшись в здание императорского дворца, он столкнулся с неожиданным поражением: кто-то заранее предуп­редил армию Императора о готовящемся вторжении, и превосходящие силы солдат схватили даоса и его сподвижников.

Император вышел к пленным и принялся осыпать их насмешками. Од­нако, продолжил затем правитель, он готов проявить свою благосклонность: если Бай Мэй и его люди присоединятся к императорской армии, то тем самым они сохранят себе жизнь. Выбора у Бай Мэя не оставалось. Так он стал личным стражем самого Императора.

Сам Император не боялся наемных убийц. Он был искусным знатоком боевых искусств и нередко лично сражался с весьма именитыми противника­ми. Среди приближенных Императора были даже более удивительные вои­ны, чем Бай Мэй. То были таинственные, даже странные богатыри, многие из которых были родом из далеких стран — таких, как Персия или Тибет.

Между тем повстанцы скрылись за стенами Шаолиньского монастыря, все еще надеясь свергнуть империю. Они жили монашеской жизнью и трени­ровались в шаолиньских стилях единоборств, продолжая вынашивать планы восстания. Поскольку все они были убежденными революционерами и опыт­ными бойцами, Император не собирался оставлять в живых таких противни­ков. И тогда он послал в Шаолинь Бай Мэя и свою армию. В битве монастырь был разрушен и сожжен; почти все монахи погибли, не исключая и самого настоятеля монастыря, который потерпел поражение в личной схватке с Бай Мэем.

Среди немногих, кто уцелел, остались два мастера, один из которых был знатоком стиля Журавля, а второй — стиля Обезьяны. Оба они занимались

Хроники Дао____________Маленький хитрец______________________41

самосовершенствованием в течение десяти лет и достигли немалого искусст­ва. Пылая жаждой мести, они решили выследить Бай Мэя. Во время подго­товки мастера убедились, что у каждого человека есть слабое место и что в неуязвимости Бай Мэя также должна быть брешь — «врата смерти», — через которые можно будет пробиться к Бай Мэю-человеку. Все дело было в том, что у каждого знатока боевых искусств «врата» располагались по-разному, и в последней битве с Бай Мэем два мастера никак не могли обнаружить фа­тальную точку на теле противника.

Они атаковали его одновременно: вначале они нанесли ему удары в пах, но Бай Мэю удалось втянуть свои жизненно важные органы внутрь тела. Тогда мастера ударили его по глазам — бесполезно, веки Бай Мэя были слов­но из стали. Тем временем Бай Мэй тоже не стоял на месте. Он наносил шаолиньским мастерам один смертельный удар за другим. Оба мастера исте­кали кровью, теряя последние силы.

Наконец в последней отчаянной попытке мастер стиля Обезьяны помог мастеру стиля Журавля подпрыгнуть очень высоко вверх. В прыжке мастер стиля Журавля нанес Бай Мэю сокрушительный удар по темени. Как оказа­лось, именно там находились роковые «врата» Бай Мэя. Вся особая сила его тут же ушла, и теперь мастерам предстояло драться с таким же обыкновен­ным человеком, как и они.

Правда, Бай Мэй был еще достаточно силен, чтобы отбиться от напа­давших и скрыться; но все равно через несколько дней он умер. Тяжелые увечья получили и два храбрых монаха. В том поединке Бай Мэй так изуро­довал их тела, что оба мастера целых десять лет оставались прикованы к постели, прежде чем к ним пришла смерть.

Сайхун внимательно слушал весь рассказ до самого конца. Потом, засме­явшись от удовольствия, он воскликнул:

— Я тоже хочу стать Великим Мастером!

Гуань Цзюинь взглянул на внука: в глазах его светилось великое тер­пение.

— Чтобы избрать себе такую жизнь, одного желания недостаточно, Сай­хун. Тут речь не о том, чтобы просто решить, кем ты хочешь стать — солда­том или знатоком боевых искусств. Настоящий герой начинается с личной культуры и образованности. Прежде всего ты должен изучить Путь.

Судьба и слава человека предопределены заранее. Кому нужно коварное сердце? Нет, необходимо искать правду, придерживаться дисциплины и сох­ранять свое достоинство.

Ты должен выработать в себе этот Путь. Не надо плыть пропев течения; только плывя по течению, ты избежишь беды. Горькая правда жизни, Сай­хун, заключается в том, что каждый человек — каждый! — зависит от ми­лости несущей всех нас волны. Например, кто-то хочет плыть на восток, но течением его сносит к западу; другой стремится на север, а вместо этого попа­дает на юг. У человека нет выбора, и познание Пути заключается именно в

42 Глава четвертая Ден Мин Дао

том, чтобы уразуметь эту истину. Путь, о котором я рассказываю тебе, — это Дао.

Дао — это поток Вселенной; это Тайна. Дао — это равновесие. Однако равновесие можно утратить: зло способно разрушить хрупкое соответствие. Иногда приходится бороться со злом лицом к лицу. Зло должно исчезнуть — вот почему те, кто связан с Дао, должны бороться со злом. Если ты научишься жить с Дао внутри себя и если однажды тебе придется использовать все свои умения в борьбе со злом, — тогда, может быть, ты и станешь героем.

Ласково потрепав задумавшегося Сайхуна, Гуань Цзюинь протянул руку и взял бамбуковую флейту. Последняя нота, вышедшая из-под руки Ма Сы-син, растаяла в темноте. Бабушка неслышно покинула бельведер, и ночная тьма поглотила осенние цвета ее рубашки так же, как зима поглощает осень. Гуань Цзюинь направился к пруду. Его высокая фигура, увенчанная седыми волосами, теперь казалась деревом, которое присыпал снег.

Он поднял флейту к губам и музыка полилась в ночном воздухе, словно легкий полет ласточек. Постепенно темп игры становился все спокойнее, тембр звуков снижался, и над спокойной гладью пруда порхали едва слыши­мые вибрации. Еще мгновение тому назад пруд казался зеркалом, в котором отражались темные небеса; теперь же вода пошла рябью, словно отвечая на мелодичные колебания. Круги становились все шире и заметнее, достигая противоположного берега. Вот из воды показалась рыба. Она поплыла прямо к Гуань Жиуиню. Вскоре рыб стало несколько. Они плясали в водах пруда перед старейшиной, высовывая головы над поверхностью. Карпы двигались в каком-то гипнотическом танце, и чешуя их отливала то серебром, то оран­жевыми блестками, переходя в белое и черное.