Ю Хроники Дао

290___________________Глава двадцать седьмая_________Ден Мин Дао

бой чистую жизненную силу. Потом ему предстояло направить эту силу вниз, к центру данъ-тянь, или Полю Созидания. Далее он должен был многократно поднимать жизненную силу к расположенному в основании сердца Красному Дворцу и опускать обратно в данъ-тянь. Этот поток энергии и создавал Золо­той Зародыш.

В первый раз Сайхун приступил к этой медитации темной и тихой но­чью. Среди развалин монастыря, в котором все трое временно обитали, он нашел себе уцелевшую келью. Как же случилось, размышлял он, что это свя­щенное место оказалось разрушенным, а вся даосская община покинула свое обиталище? Какая опасность, а может, и суеверие, заставляли людей избегать эти развалины? Правда, благодаря тому что монастырь был в развалинах, Сайхун и два старых монаха могли спокойно жить там, никого не опасаясь. Итак, Сайхун сел для медитации в полуразрушенной оболочке кельи, кото­рой многие поколения монахов поверяли свои чаяния.

Скрестив ноги, он устроился на травяной циновке. Здесь уже не было роскошных молельных ковриков и оленьей шкуры, на которых он когда-то занимался медитациями в Хуашань. Он сложил ноги в точности согласно объяснениям, особым образом соединил руки и идеально выровнял осанку. Его тело и разум привыкли к повседневной суете, когда разум в вечной гонке бесконечно переключается на невообразимое количество накладывающихся друг на друга размышлений, а туловище и конечности все время движутся и жестикулируют; теперь же все это было собрано в неподвижную, устойчивую структуру. Вся его личность спряталась глубоко внутри, подчинившись точ­ному набору определенных согласований. Сайхун вдохнул, направляя силу вдоха к корню жизни. Высвободившаяся при этом энергия могла двигаться лишь в одном направлении — по каналу, оставленному самим Сайхуном для этой цели.

Медитация происходила по своим собственным геометрическим зако­нам. Психические центры тела находились на прямой линии, и каждый из них обладал своим собственным цветом и внутренней системой деятельности. Энергия струилась по определенным линиям, наполняла меридианы. Линии движения соединялись с точками. Вся энергетическая сеть ожила, сверкая от высочайшего напряжения. Внутри структуры наметилась определенная пос­ледовательность. Еще немного — и началось раскрытие.

Чтобы направлять поток энергии, Сайхун в точности выполнял предпи­сание мастеров. В повседневной жизни сама энергия и расстояния между отдельными точками тела и разума постоянно изменяются. Теперь же он придал структуре своей личности определенную форму; так возникла кон­центрация. Энергия поэтапно поднималась и опускалась. Даосизм не призна­вал разделения между материальным и духовным, и Сайхун знал, что, на­чиная с физического, ощутимого, он обязательно перейдет к метафизическо­му — неощутимому.

Он почувствовал в себе силу. Каким удивительным, даже пугающим бы­ло это ощущение! Тело наполнилось уверенностью и сладким предчувствием

щ^^тт--------- --------------------

ЭЕроники Дао____________Золотой зародыш______________________291

опасности. Сайхун знал, что без медитации ему никогда не обрести духовной _гЩрепосгн. Лишь стараясь поднять энергию как можно выше внутри своего iwia, он может обрести силу, которая потребуется ему в выполнении пору­чения Великого Мастера. Но геометрическая форма, которую он придал себе 'сейчас, не имела никакого отношения к морали, а сочленения меридианов и точек не были воплощением этики. Да, благодаря медитации он обрел силу; <Що при этом он осознавал, что выбор между добром и злом все равно при-^!д*кй делать самостоятельно. В медитации не было ничего такого, что могло ?4Й1 сделать плохого человека хорошим. Она была оружием страшной силы, ^Цфторое даже у добродетельных вызывало искушение. В этом и заключался «предохранительный клапан» медитации: таким образом она отлавливала не­достойных.

Сайхун накапливал внутреннюю энергию, посылая ее все выше. Он осоз­навал растущую опасность — искушение проникнуть в сферы великой силы и огромных возможностей. Он заставил себя подниматься еще выше, в реа-яни, которые существуют выше сердца, туда, где внешний мир и земные ощущения теряют свой смысл и значение.

• Повсюду царила неподвижность. Даже едва заметное внешнее движение могло нарушить этот зыбкий путь, порвать тонкую светящуюся нить. Нако­нец Сайхуну удалось прорваться через нижние врата черепа. Он коснулся Нефритового Стержня, проник в грот Лао-цзы, а потом его душа очутилась в океане золотого свечения. Он воспринял это свечение, словно жизнеутвер­ждающее сияние солнца, как божественный огонь тысячи звезд; он охватил это свечение, растворился в нем, почувствовал к нему любовь. Он ощутил благословение и великое счастье, соприкоснувшись с богом, или добром, — какая разница, как назвать эту божественную, святую по своей сущности виду! Именно там он встретился с абсолютным покоем и бессмертием.

Как же это просто! И какими заботливыми, словно старые, добрые те­тушки, были его учителя! Раньше он считал их тупыми, скрытными и зага­дочными людьми, помешавшимися на идее собственной самореализации. Сейчас несмотря на всю их болтовню, они виделись ему душевными и сенти­ментальными старыми дураками, которые изо дня в день настойчиво ука­зывали своим ученикам на совершенно очевидные вещи. Божественность и бессмертие заключены в каждом из нас, думал Сайхун. Это действительно Можно познать, «не выходя за двери».

Наверное, его учителя дошли до изнеможения, указывая то, что с их Точки зрения было таким же очевидным, как и кончик собственного носа. Теперь он видел все это. Теперь он понимал, что во всем мире нет ничего, что Могло бы сравниться с этим: ни боевых искусств, ни изящного фарфора, ни великих литературных произведений. Ни даже карьеры, славы и судьбы. Иичто не могло сравняться с мерцающим свечением жизненной силы.

Эта чистейшая энергия, эта квинтэссенция мужественности была жива, Она могла давать жизнь, создавать ее. В ней заключалось вдохновение; она "была тем первым толчком, который привел в движение всю вселенную. Это

292___________________Глава двадцать седьмая_________Ден Мин Дао

был тот первый луч, который рассек вечный мрак и создал все нынешнее бытие. Теперь этот луч молнией пронзил все его тело, проникая до Поля Созидания — к месту плодовитости. Он вспыхнул, словно теплый свет солн­ца, разбудив богатую почву души, омытую соками тела. Луч согрел плодород­ную долину внутри, и Сайхун понял, что со временем произойдет чудо рож­дения и появится Золотой Зародыш.

Слов недостаточно, чтобы описать всю красоту духовного свершения. Не хватает и чувств, которым не под силу передать глубокий смысл рож­дения. Сливаясь вместе, чтобы дать обычное потомство, мужчины и жен­щины переполняются священным страхом и удивлением. Насколько труднее понять рождение духовное, когда таинство зарождения жизни в нас служит для того, чтобы одновременно создавать и воспринимать! В конце концов, сдается и разум. Безусловно, не хватит сил и у этой смертной оболочки.

Всю нашу жизнь мы зависим от этого физического кокона. Мы любим этот сосуд из плоти и крови, это сложное средство передвижения. Этот кокон украшают и балуюг, его разрушают болезни и насилие; он поддерживает свое существование, потребляя тела других существ; он вступает в соитие, иногда чистое, иногда грешное. В молодости мы восхищаемся его силой; в старости мы обвиняем наш собственный сосуд в предательстве. Но так или иначе, за время своей жизни мы убеждаемся, что заключены в тюрьму из постепенно разлагающейся груды мяса и костей.

Даосам удалось раскрыть потенциал человека. Они нашли, где сосредо­точены людские силы и плодовитость. Они обнаружили способы трансфор­мировать и направить эту жизнеспособность таким образом, дабы то, что было бессмертным всегда, — осколок духа, несущийся сквозь тысячелетия существования вселенной, — мог освободиться от своей физической обо­лочки. Сохранить физическое тело до того момента, когда бессмертная душа в целости и сохранности будет готова покинуть его, — вот в чем заключался смысл медитации Золотого Зародыша,

 

Он родился заново, познав рождение и созидание. Но жизнь без смерти ничего не стоит, и как раз в момент истинного познания жизни Сайхуну пришлось познать и смерть.

Стояла поздняя осень. Недавно прошло осеннее равноденствие. Три пут­ника направлялись к Маошань, в провинцию Цзянсу. В горах монахи набрели на тихую, уединенную пещеру. Дважды в день, по утрам и вечерам, по горным ущельям и перевалам медленно катилась волна тумана. Словно атмосферный океан струился между скалами, закрывая от глаз происходившее внизу. Кро­ме трех монахов, других людей на этой одинокой вершине не было. Вокруг пели птицы, где-то неподалеку тихо журчал ручей, да легкий ветерок ласкал оголенные остовы деревьев. Сайхун взглянул на своих наставников: на лицах у стариков застыло выражение умиротворения.

— Скоро наступит час, — сказал Изящный Кувшин, — когда мы поки­нем ЭТОТ Мир.

дики Дао____________Золотой зародыш______________________293

_р — Кто знает, сколько времени мы бродили по этой пыльной земле, — добавил Хрустальный Источник. — Жаль, что ее очарование настолько хруп-

— Пойди вниз, в город, и купи съестного, — продолжил между тем {{зящный Кувшин. — А потом приготовишь для нас погребальный костер.

., Почтительно поклонившись, Сайхун послушно направился в город. На душе у него было неспокойно. На Хуашань он видел, как другие мастера покидают свое тело; ему даже приходилось быть одним из учеников, соб­равшихся для того, чтобы почтить одно из наиболее выдающихся сверше­ний, доступных даосу. Но ни разу это не был его мастер-учитель, так что Сайхун не испытывал при этом особых переживаний. Теперь же, столкнув­шись с неизбежным уходом Изящного Кувшина и Хрустального Источника, он запаниковал.

Два старых монаха собрались умирать. Несмотря на то что за всю свою жизнь Сайхун научился воспринимать обыкновенную смерть как обыкно­венное изменение, а духовную смерть — как вознесение в высшие сферы сознания, его вдруг охватило чувство одиночества. Они собирались покинуть его, предоставив ему самому идти дальше, лишая его своих наставлений, ко­торые всегда давали ему полную уверенность в правильности любого дозво­ленного мастером действия. Он даже привык к мысли о появлении в его жизни новых мастеров — фактически, он никогда не был свободен от подоб­ной структуры отношений — даже его мятежные выходки были непосредст­венно связаны с определенным авторитетом, против которого он пытался восстать. Что же он будет делать без них? — не на шутку задумался Сайхун. Может, вернуться в Хуашань? Или в оперную труппу? К Ван Цзыпину? Ни один из вариантов не нравился ему, но инстинктивно он чувствовал: как бы ни сложилась дальнейшая жизнь, он всегда останется верен пути духовности. Все остальное было преходящим и непостоянным. Даже потом, когда Сайхун рубил дрова и складывал погребальный костер, он размышлял о том, что все созданное руками человека неизбежно обречено на окончание.

Утро назначенного стариками дня выдалось холодным и туманным. Они Фдели в пещере и медитировали. Чувствуя приближение конца, Сайхун пос­мотрел на их фигуры в багровых отсветах костра. Изящный Кувшин, худой, но прямой, словно струна, выглядел более старым и морщинистым. В свете костра его тонкие седые волосы казались огненной шапкой,- зато глаза, как всегда, сверкали, словно прозрачные, загадочные алмазы. Хрустальный Ис­точник смотрелся более по-земному. Он бесстрастно глядел куда-то сквозь вход в пещеру, сохраняя спокойный, даже героический облик. Сайхун снова поразился мысли, что буквально через несколько часов оба старика будут мертвы, и задумался, что они чувствуют, созерцая свое путешествие в непоз­нанное.

— Мудрый знает, как послать свою душу в великую пустоту, — прошеп­тал Изящный Кувшин. — Он уже видел высшие планы бытия. Поэтому, когда наступает время смерти, он твердо нацеливает свой разум в то место,

294___________________Глава двадцать седьмая_________Ден Мин Дао

где он хочет оказаться потом. Тогда после смерти его душа отправится имен­но туда.

— Но у обыкновенного человека все три его сущности оказываются рас­пыленными, —продолжил Хрустальный Источник. — Они снова вовлекают­ся в бесконечное вращение колеса жизни и опять возвращаются в новой форме — к сожалению, снова в этот земной ад. Не забывай о необходимости совершенствоваться, ибо только так ты сможешь освободиться от плана тво­его смертного существования.

— Ты еще молод, — сочувственно произнес Изящный Кувшин. — Жаль, что мы не встретились раньше. Ничего не попишешь: пришло наше время. Продолжай идти по своей духовной тропе. Возвращайся к своему мастеру в Хуашань — он будет заботливо и по-доброму направлять твое развитие.

— Не огорчайся из-за того, что мы уходим, — сказал Хрустальный Ис­точник, заметив, что глаза Сайхуна покраснели. — Это ведь только наша физическая оболочка. Это вроде одежды, которую мы сбрасываем. От этого наша истинная сущность, чистая и сияющая, просто выйдет на свободу. Не грусти, лучше порадуйся нашей победе.

— До свидания, — произнес Изящный Кувшин и легко смежил веки.

— До встречи на той стороне, мой мальчик! — эхом откликнулся Хрус­тальный Источник. Он ободряюще улыбнулся Сайхуну и тоже закрыл глаза.

Сайхун посмотрел на два неподвижных тела. Он знал, что за внешней неподвижностью оболочки происходит активное движение. Внутри каждого из старых мастеров сейчас мчался вверх к основанию черепа поток энергии, гораздо более мощный, чем они когда-либо демонстрировали в своей жизни. Их тела медленно растворялись в ночи. Артерии превращались в спокойный водоем; внутренние органы прекращали свою работу и высыхали. Нервы те­ряли чувствительность. Каждая частица жизненной силы подтягивалась кверху и надежно запиралась там. Тело приходило в упадок. Зато в голове сосредоточилось само солнце. Все три сущности превратились в одну и жда­ли, пока в результате мощного слияния душа устремится прочь.

Наблюдая за двумя даосами, Сайхун не видел ничего этого. Но он знал, что весь процесс занимает около двадцати минут. С волнением вглядываясь в лица мастеров, он решил подождать в два раза больше. Ушли ли они из жизни? Или просто пребывают в неподвижности? Все это время он мысленно повторял себе, что еще ему предстоит сделать, будто надеясь, что это как-то придаст ему уверенности.

Наконец, он поднялся, чтобы проверить, но не обнаружил ни дыхания, ни пульса. Мастера умерли. Они превзошли рамки жизни, скончавшись свер­хчеловеческой смертью. Может быть, им даже удалось перехитрить сам кос­мический цикл. Сайхуна оставили на земле с одними только воспоминания­ми о двух необыкновенных жизненных путях. Теперь он был совершенно незащищенным перед ранами, обидами, несчастными случаями, болезнями, ударами судьбы и слабостями характера. Он ощутил себя потерявшимся ре-

тгроникиДао____________Золотой зародыш

Щенком, которого оставили в доме в окружении не совсем понятных предме-дев и без сопровождения взрослых.

_; Его учителя ушли, предоставив ему самостоятельно справляться со своей собственной физической и духовной уязвимостью. Без всяких напыщенных cjQB они передали ему ответственность не только за собственное существо­вание, но и за возможность преодолеть условности этого существования.

показали ему способ преодолеть условности смерти не ради того бурлес-щ которым являлась религия, но во имя его собственных мотивов. Он знал, что теперь ему придется самому решать свои проблемы, справляться с труд­ностями и болезнями, противостоять каждому моменту своего тщедушного, словно у слепня, земного существования до тех пор, пока и он не получит цраможность покинуть этот мир в одиночестве и чистоте.

Сайхун сел. Он стремился впитать в себя каждое ощущение этого мо-tfetrra, оставить в душе свидетельство происходящего. Внезапное чувство своей смертности вызвало у Сайхуна инстинктивную дрожь. Он вновь взгля-щулна двух даосов: теперь они казались немного меньше ростом и уже не такими похожими на людей. Вместе с горящими свечами и курившимися благовониями пещера вообще обрела вид крохотного горного храма, где на воображаемом алтаре возвышались две неподвижные и невозмутимые фигу­ры. Два года он был с ними, но за все это время он узнал об их судьбах не больше, чем в первый вечер знакомства. Старые монахи так и остались для вето загадкой. А теперь они ушли, не открыв ему ничего нового о себе, оста­вив наедине с сотнями вопросов без ответа.

Разделившая их пелена оказалась непреодолимой. Она была непрозрач­ной. Как ему хотелось, чтобы они вновь заговорили с ним, невзирая на этот занавес смерти! Он хотел, чтобы монахи рассказали ему, что происходит там. Действительно: что ожидает человека но ту сторону?

Свет в пещере немного усилился, и Сайхун вспомнил, что у него еще Остались обязанности. Он вспомнил расхожую фразу о том, что обязанности — это счастье живых. Обязанности берегут человека от полного паралича в момент, когда рядом появляется смерть, забирая ближних в мрак, откуда нет возврата. Сайхун аккуратно по очереди вынес стариков из пещеры, уложив нх поверх подготовленной поленницы.

Он обрызгал тела монахов кунжутным маслом, чтобы они легче горели. Потом у него вдруг появилась мысль: нужно подождать еще немного. Вдруг они очнутся? В конце концов, они выглядели так, словно просто спали. Нет. Он знал, что сейчас в нем говорит обычная сентиментальность. Два старых даоса покинули этот мир навсегда.

Он вернулся в пещеру, взял факел и поднес его к сложенным в штабель Дровам.

Вначале появился лишь мягкий, почти ласковый язычок пламени; но Через мгновение огонь начал жадно облизывать уложенные крест-накрест поленья. Еще немного — и оранжевые лепестки коснулись неподвижных тел. Вместе с занимающимся костром в Сайхуне росла паника. Он тяжело воспри-

296___________________Глава двадцать седьмая_________Ден Мин Дао

нимал вид горящих тел. Он даже поймал себя на желании выхватить трупы из огня. Все-таки стремление помочь бессильным людям, которым грозило уничтожение, было еще сильно в нем.

Вскоре тела начали тлеть, разгорающееся пламя сорвало с них одежды и тут же пожрало их. Огонь разгорался все выше. Древесина потрескивала, летели крохотные щепки, искры ураганом взлетали вверх и пропадали в рас­каленных струях. Дым клубился все сильнее, и Сайхуну даже пришлось ото­двинуться от нестерпимого жара. Он сел, глядя в огонь. Багровые отсветы первыми возвестили о приходе утра. В тот день птицы молчали.

Через два дня Сайхун собрал пепел погребения, размолол останки костей и рассыпал прах по окрестному лесу. Потом он вернулся в пещеру и аккурат­но уничтожил все следы своего пребывания. Свидетельства огненной смерти он смыл с равнодушной поверхности камней. Весь путь казался бесследным. Два человека ушли из жизни так, словно их никогда и не существовало. Сай­хун стоял на крутом уступе скалы и глядел поверх серебристой пелены тума­на. Ему вдруг показалось, что вся его жизнь была одним сном. Существовали ли в действительности Великий Мастер, оба служки, Бабочка и даже он — воин, актер, отшельник? Больше того: кто задал этот вопрос?

Это был он, — он, который сбился с этого Пути, но, по крайней мере на время, вновь обрел его. Следовать Дао значило воссоединить с ним, постоян­но отметая сомнения, чувствительность и все остальное, мешающее этому единству. Всю свою жизнь он должен был справляться с трудностями, кото­рые ему навязывал его родовой клан, а еще с хитростью и непостоянством его собственной натуры, со своим желанием сражаться, с увлеченностью красо­той и ненавистью к дисциплине. Каждый раз он подчинялся, теряя при этом свою связь с Дао; и когда он предпочел Хуашань шанхайские улицы, он ничем не отличался от Бабочки, который впал в немилость.

Изящный Кувшин и Хрустальный Источник помогли ему научиться ви­деть за пределами эмоций. Их поучения помогли ему разобраться со своими скачками из крайности в крайность, от энтузиазма к буйному сопротивле­нию. Они помогли ему оставить свои чувства позади с тем, чтобы он мог отправиться в настоящий полет без помощи крыльев.

Два старых даоса научили его проникать внутренним взором за рамки обыкновенного технического знания, простого интеллектуализма — и даже за пределы сущности священных текстов. Все его тело превратилось в храм; все божественное было заключено внутри него. Стоило только осознать эту элементарную действительность, как все обучение превращалось в излиш­нюю тягость.

После того как он соскользнул с выбранного пути, все его попытки на­чать сначала, все его восприятия как хорошего, так и плохого, которые за­крывали от него истинное восприятие, стали неизбежными спутниками его движения вперед. Он стремился, падал и снова поднимался. Он снова открыл для себя Путь. В свое время оказавшись слишком далеко от этого пути, он теперь оказался лучше подготовлен к тому, чтобы идти по этому Пути. Сей-

ники Дао____________Золотой зародыш ________________297

час он действительно ощущал, как внутри него растет нечто — не только обещанное поле физической энергии, но и новое сияющее естество.

Это была его истинная сущность, которая наконец-то смогла пробиться наружу во всем своем сиянии. Сайхун впервые смог разглядеть то, что даосы называли «необработанным куском древесины», чистым, незамутненным ни­какими эмоциональными сложностями, без всякого недопонимания или не­нужной социализации. Благодаря милости и величию Дао в нем теперь до­лжен был вырасти Золотой Зародыш света и невинности, которому суждено вечно соприкасаться с истиной.

Когда день все же начался, Сайхун отправился вниз по горной тропинке. Деревья были покрыты свежей листвой, которая на фоне белых стволов вы­глядела еще свежее. Отдельные листья уже становились багряными и жел­тыми, да и лесная подстилка была сплошь усыпана ковром изящных клено­вых листьев, выставивших кверху разноцветные черенки. Он глубоко вздох­нул, принюхиваясь к жирному запаху сырой земли, к пряному аромату осен­него леса. Солнце пробилось к нему сквозь тучи, и он улыбнулся: дорога манила его вперед.

 

 

Книга третья. ОКНО В ШИРОКИЙ МИР

 

 

Глава двадцать восьмая

За пределами бессмертия

Поздней весной Сайхун взбирался по обрывистому, лесистому горному склону. Легкая снежная поземка подгоняла его. Темная зелень старых сосен была надежно укутана большими шапками снега. Голые ветви еще не зазеленевших деревьев казались струйками дыма, поднимающимися над ущельем. Он задрал голову, вглядываясь в мутную пелену тумана: покрытые тысячелетними ледниками скалы вздымались почти отвесно. Взгляд не до­ставал до вершин, окутанных темными и мрачными облаками.

Добравшись до скалы, Сайхун начал подъем. Немного позже ему при­шлось прибегнуть к помощи тяжелых, вбитых в гранит металлических цепей. В качестве страховки он использовал канат с завязанными на нем узлами, настолько обледеневший, что он скорее напоминал гладкую палку. Перчатки прилипали к холодным металлическим кольцам. Пальцы ломило от холода. Иногда резкий порыв ветра прижимал Сайхуыа к камням, и тоща ои начинал нащупывать крохотные уступы, осторожно поднимаясь по выбитым в скале захватам для рук.

Иногда на пути попадались небольшие углубления в скале. Предание гласило, что эти плотно забитые снегом выбоины с несколькими наглухо вмерзшими в лед кленовыми листьями — следы подков коня, на котором Лао-цзы отправился на запад, когда решил покинуть светский мир. Взбираясь по каменным пикам высотой в семь тысяч футов, Сайхун действительно ощутил пропасть, отделявшую его от обычной жизни.

После первой тысячи уступов он остановился передохнуть. Грудь отча­янно вздымалась: на большой высоте легким не хватало кислорода. Сайхун посмотрел вниз сквозь начинавшуюся пургу, и ему удалось разглядеть слабые очертания крестьянских наделов провинции Шаньси. По мере того как он поднимался все выше, зубчатые вершины горных пиков превратились в огра­ду, которая скрыла от глаз то, что еще можно было разглядеть через бес­крайний океан тумана. Высотная горная цитадель делала оставшуюся внизу жизнь мелкой и незначительной. Здесь же царило чистое спокойствие древ­них скал, необыкновенная тишина. Все заботы и волнения остались там, вни­зу; никакие отзвуки мира не могли достигнуть горного массива.

Холодный воздух был прозрачным и вкусным; казалось, его можно по­щупать. Сайхун дышал с какой-то голодной жадностью, не обращая вни­мания на мороз, от которого трескались губы и горело все внутри. С каждым выдохом его дыхание изменялось, освобождаясь от застоявшегося дыма пе­реполненных поселений. Как приятно было вернуться! Теперь его тело было расслаблено, а душа открылась, словно цветок. Он почувствовал себя счаст­ливым и спокойным. Горы подарили ему долгожданное ощущение безопас­ности.

Хроники Дао_________За пределами бессмертия

Облачившись в одежду из плотного хлопка, спрятав голову в матерчатой шапке, с почти изношенными соломенными сандалиями на ногах, он пытал­ся не обращать внимание на ледяную стужу, пробиравшую его до костей. Необыкновенное удовольствие от возвращения в горы оказалось гораздо сильнее других ощущений. По дороге ему попадались источники, настолько чистые, что лишь пузырьки и журчание воды указывали на их присутствие. Сосульки изящными хрустальными сережками обсыпали качающиеся ветки деревьев. Он заметил несколько кленовых листков: истонченные и коричне­вые после долгой зимы, они медленно соскользнули с круглого валуна и плав­но заскользили вниз, где их ждала ровная поверхность голубого озерца. Гор­ный поток яростно набрасывался на серые зубья скал, и зеленые, словно неф­рит, струи тысячью сверкающих мечей разлетались вокруг. Сайхун предс­тавил свое тело таким же чистым, прозрачным и мягким, словно вода. Он позволил своему разуму совсем успокоиться, погрузив его в пенистый аква­марин горного озера. Там, в человеческом мире, Сайхун был неутомимым и готовым сражаться. Зато здесь, в лесной тишине, рядом с шумным водо-падиком, его душа могла быть свободной и радостной.

Пять лет назад он жил здесь горным отшельником. Теперь он возвра­щался домой почти тридцатилетним странником. Какой бы безумной ни бы­ла траектория его жизни, конечной точкой маршрута оставался Хуашань.

Все это время Сайхун скитался, чтобы заглушить тяжелое чувство поте­ри, охватившее его после смерти двух даосов. Сопровождая своего дядю, который был преуспевающим торговцем мехами, или просто оседлав велоси­пед, он проехал Германию, Францию и Восточную Европу несмотря на то, что Вторая мировая война была в самом разгаре. Куда бы ни забрасывала его судьба, он находил красоту и очарование, сохранив в своей душе сентимен­тальные картины Чернолесья и мостов через Дунай, проникновенную музы­ку Шопена. Ему понравились альпийские селения и то гостеприимство, с ко­торым местные жители встречали гостей. Даже несмотря на очевидные приз­наки упадка и разрушения, он унес с собой восхитительные воспоминания о чужой природе, замешанные на энтузиазме юности. В какой-то момент он даже захотел переехать в Европу, но там его единственными друзьями были представители погибающего класса аристократии. Надеяться на то, что они дадут ему утешение, не стоило.

Тогда Сайхун вернулся в Китай. В 1949 году образовалась Китайская На­родная Республика. В это время Сайхун как раз учился в Енцзинском уни­верситете. Одна из его университетских работ попала на глаза тогдашнему премьеру Чжоу Эньлаю, который по привычке вербовал себе помощников среди выпускников высшей школы. Чжоу вызвал к себе Сайхуна. Они обсу­дили волновавшие премьера идеи, а потом Чжоу пригласил его в путешест­вие. Чжоу постепенно начал давать Сайхуну различные небольшие поруче­ния, внимательно приглядываясь к тому, как их выполняет молодой помощ­ник. Лишь полностью убедившись в больших возможностях Сайхуна, Чжоу пригласил его на должность одного из личных секретарей, Церемония вступ-

302___________________Глава двадцать восьмая_________Ден Мин Дао

ления на эту должность была обставлена в классическом китайском стиле: Сайхуну устроили настоящий ритуал посвящения, во время которого он тор­жественно преклонил колени в знак верности своему новому учителю — Чжоу.

Сайхун доказал, что может быть великолепным и безжалостным поли­тиком. Вскоре он уже заседал в Народном Собрании — один из многих, оде­тых в одинаковую серую форму «как у Мао», с бледными лицами и расчетли­вым блеском в глазах, — где изучал результаты своих же собственных стра­тегических направлений. Чжоу учил его, что членство в правительстве подра­зумевает абсолютную власть. Необходимо приобретать союзников, а врагов сдерживать — или уничтожать. Для того, кто с детства занимался боевыми искусствами, жестокость на политическом поприще казалась простым за­нятием. Сайхуну нравилось предугадывать действия соперников: он умело использовал обстоятельства, чтобы опередить их, а потом с удовольствием наблюдал за их поражением.

Изворотливость и грубое манипулирование были давно известными ме­тодами в тогдашней политике. Удивить кого-нибудь этим было трудно. И все было бы хорошо, не имей Сайхун своего взгляда на происходящее. Чем бы это ни объяснялось — врожденными качествами или монастырским воспи­танием, — но он обладал сознанием и чувствительностью. Эти две черты были также неотделимы от характера Сайхуна, как и его способность дер­жаться за власть. Для политика такое сочетание личных качеств было не луч­шим вариантом. Он мрачно размышлял над своими действиями, а иногда даже в тайне сочувствовал своим же жертвам.

В 1951 году Сайхун оставил работу в правительстве. Самые очевидные причины ухода заключались в опасности политических интриг, соперничес­тве между учениками Чжоу и разочаровании несовершенством политичес­ких реформ в стране. Однако более глубокие, истинные доводы заключались во внутренних распрях между двумя половинами души: половиной воина-наемника и другой, чувствительной и тонкой. Сайхуну так никогда и не уда­лось совершить высший акт силы, заключавшийся в искоренении состра­дания.

Так он и продолжал свою одинокую жизнь, мучаясь внутренними про­тиворечиями и чувством неопределенности по поводу своей судьбы. Ему хо­телось заполучить если не мир в душе, то хотя бы ответы на волнующие вопросы. Но только тогда, когда бесполезность этой кочевой жизни совер­шенно истощила его, а опасная двойственность в отношении общественной жизни стала слишком очевидной, Сайхун вспомнил о монахе-отшельнике, который воспитал его. Он немедленно загорелся желанием вернуться, чтобы изучить высшие ступени даосизма. Даосы говорили, что углубленное изуче­ние техники медитации может научить человека чему-то необычному, даже сверхъестественному. И Сайхуну хотелось взмыть в небо, погрузиться в са­мую пучину ада, познать все, что только можно. Еще он хотел поправить свое здоровье и достигнуть высшей стадии долголетия.

Шьоники Дао_________За пределами бессмертия

Жизнь даосов не отличалась шиком: домотканое полотно, заплатанные старая, потрескавшаяся деревянная утварь, пыльные кирпичные Хтены, грубая пища. Правительства никогда не симпатизировали даосам — во всяком случае, высокие чиновники редко когда помогали тем, кто стре­мился к святости. Горные вершины покровителям казались недоступными, а даосские доктрины — не менее непонятными. Даосские боги не приносили монахам никакого богатства, так что сама традиция отшельничества держа--дась лишь на взаимных усилиях тех, кого она еще привлекала. Редко кто испытывал какие-либо чувства по отношению к жителям Хуашань, но и тог-даэто был в основном суеверный страх, снисхождение и насмешки. Несмотря на это, нищенская почва давала обильный урожай духовного богатства.

На перевале, который назывался Врата Южного Неба, он увидел первых монахов: всем своим видом они воплощали идею привыкших к трудностям, дисциплинированных отшельников, которые черпали жизненную силу в трудных условиях горной жизни. Хуашань можно было сравнить с неболь­шим университетом с той лишь разницей, что люди здесь передвигались тихо и неслышно, с серьезным выражением на лице. Монахи помоложе одевались 8 голубое и серое; старейшины обычно ходили в черном. Сайхун проходил мимо целых групп отшельников, которые либо трудились на склонах, либо торопились на занятия. Каждый горный аскет должен был уметь приспо­собиться к изменению палитры неба, к неподвижности гор, к токам состра­дания, которые исходили из земли, к жестокости урагана и медитирующему спокойствию высокогорных озер.

• ч Вскоре Сайхун пересек деревянный подвесной мост над шумным гор­ным потоком и начал свое последнее восхождение, которое должно было окончиться на Южном Пике. Он чувствовал, что с каждым шагом приближа­ется к обители своего Учителя, и от этого волновался все больше. Обогнув огромный гранитный выступ, Сайхун увидел, как из-за вершин высоких со­сен замелькали крыши знакомого храма. Черная черепичная крыша была покрыта корочкой льда и, словно сон, парила среди падающих снежинок. Потом он заметил монахов: они стояли на самом гребне горы. Сайхун помнил |ти лица с самого своего детства. Когда он подошел поближе, не было ни ебъятий, ни криков радости и приветствий — он вернулся в свой родной храм в простои торжественной тишине. Он мог только в знак приветствия приложить левую ладонь к груди так, чтобы большой палец прижимался к телу, а остальные пальцы были направлены вверх.

«; Сайхун миновал каменные ступеньки и прошел сквозь потемневшие во­рота храма. Там он встретился с Туманом В Ущелье и Журчанием Чистой Воды. Служкам теперь было под сорок. Завидев гостя, они отвесили ему глу­бокий поклон, потом выпрямились и проделали целую серию движений ру­ками: тайный знак принадлежности к определенной секте. Сайхун ответил им тем же, но служки почему-то рассмеялись. Даже совладав со смехом, они все равно нет-нет да поперхивались редким хихиканьем.

304___________________Глава двадцать восьмая_________Ден Мин Дао

Сайхун огорчился: стоило взбираться на высоту в семь тысяч футов, предвкушая свидание с родными стенами, чтобы в самый трогательный мо­мент над тобой смеялись!

— Не стоит смеяться в храме, — прошептал он служкам.

Но его укор произвел на них лишь обратное действие. Два его старших брата с удовольствием разглядывали его потрепанную фигуру: шляпа сидит на голове как-то боком, брюки мокрые от дождя и брызг горных ручьев.

— Не стоит появляться в храме в таком виде, — снова расхохотался Журчание Чистой Воды.

Сайхун со злостью сдернул шляпу. Посмотрев на его голову, служки во­все зашлись от смеха, ибо каждая прядь коротко обрезанных волос нелепо торчала куда-то в бок.

— Ты бы лучше привел себя в порядок прежде, чем встретиться с Вели­ким Мастером, — наставительно произнес Туман В Ущелье. Сайхун тут же зарделся. Неужели для старших учеников он навсегда останется мальчуга­ном?

— Я сейчас же вымоюсь, — сообщил он, стараясь сохранить остатки достоинства.

— Не получится, — сказал Журчание Чистой Воды, — все души до вече­ра закрыты.

Сайхун уже был готов разрыдаться от беспомощного разочарования, но тут он услышал знакомый голос.

— Ничего страшного, — сказал Великий Мастер.

Сайхун повернулся и увидел своего учителя в обществе двух старших монахов. Судя по всему, они только что завершили какую-то дискуссию. Служки почтительно отступили на два шага назад. Сайхун тут же опустился на колени и поклонился учителю, несколько раз коснувшись лбом каменных плит. Его нисколько не заботило, что капли воды и пота образовали на полу небольшую лужицу.

Задумчиво потрепав себя за бороду, Великий Мастер официально по­приветствовал Сайхуна. Если не считать этих слов, старый учитель вел себя так, словно Сайхун никуда и не уходил все эти годы. Потом Великий Мастер приказал ему подняться с колен и на мгновение глубоко заглянул в глаза своего ученика. Сайхун встретился со взглядом учителя и тут же почувство­вал, как все его мысли куда-то исчезли. Онемев от изумления, он мог только не сводить глаз с Великого Мастера.

На фоне строгих черных одежд учителя пучок волос на макушке и густая белая борода казались тонкими пучками серебряной проволоки. За долгие годы жизни на уединенной, открытой всем ветрам горной вершине кожа Великого Мастера обрела коричневый оттенок. Спокойные глаза были окру­жены тонкой паутинкой морщин — след от выполнения каких-то утомитель­ных обязанностей. Глубоко внутри Сайхун заметил едва уловимый оттенок грусти, знак отречения, и задумался: было ли это сожаление о прошлом или безропотное согласие принять пока еще неизвестное будущее.

Дао_________За пределами бессмертия__________________305

^ Великий Мастер протянул вперед руку для благословения. Он начал пе­речислять храмовые обязанности, а также рассказал о весьма строгом распо­рядке созерцания, словно Сайхун никуда и не уходил.

е — Начиная с этого дня, ты должен будешь заниматься разгадыванием тайны человеческой сущности, — сообщил Великий Мастер. — Ты найдешь |Курчание Чистой Воды и попросишь его внести тебя в список посещающих хижину для медитации. В конце ты должен будешь ответить мне на вопрос: Существуешь ли ты?

Сайхун взглянул на учителя: что за странный вопрос подумал он про Себя. Но в тот момент времени особо размышлять об этом не было, и моло­дой даос решил не вдаваться в подробности. Легкая улыбка скользнула по губам Великого Мастера; потом он жестом приказал служкам следовать за йим. Сайхун остался в зале один.

В сумраке он обернулся и увидел Царицу-Мать Запада, одну из богинь-покровительниц Хуашань. Сайхун подошел к алтарю и зажег благовонную палочку. Все-таки хорошо вернуться домой!

 

В последующие дни Сайхун возвратился к своим занятиям и начал работу по починке Храма Северного Пика. Там под весом выпавшего снега про­валились несколько плиток черепичной крыши; естественно, что до весны ремонт ждать не мог. И вот, решив воспользоваться ясным и безоблачным деньком, Сайхун и несколько монахов осторожно балансируют на лестницах, укрепляя прохудившуюся крышу. Задачу они себе взяли умопомрачитель­ную, ибо стоило кому-нибудь из них оступиться — и пришлось бы лететь вниз по склону.

Зато высокая точка обзора открывала взору замечательный пейзаж. Вни­мательно вглядевшись в раскинувшуюся внизу долину, Сайхун вдруг заметил странный металлический отблеск. Любопытство пересилило обязанности. Он сообщил монаху-надсмотрщику, что ему необходимо сходить облегчить­ся, прошел через кирпичные своды храма и начал осторожно спускаться по склону. Недавняя буря очистила горный хребет от деревьев, поэтому Сайхун несказанно обрадовался, когда после пронизывающею ветра наконец очу­тился под защитой леса.

Вскоре он добрался до покрытого сосняком пригорка. Послышался раз­говор двух мужчин. С места, где он стоял, было невозможно разобрать, кто именно там беседовал. Осторожно пробираясь по снегу, чтобы его не замети­ли, Сайхун подкрался поближе — и с изумлением узнал в одном говорившем Великого Мастера.

— Я — отшельник, который утратил всякое стремление к славе, — про­изнес старый учитель.

— Я тоже монах, — ответил ему чей-то глубокий голос. — Но даже при том, что мир Дао стоит особняком от мира смершых, различия между выс­шим и низшим все же должны существовать.

306___________________Глава двадцать восьмая_________Ден Мин Дао

— Поистине трагично, что ты придерживаешься подобной точки зре­ния, — ответил Великий Мастер. — Настоящие последователи Пути не забо­тятся о своем месте в какой-либо иерархии.

— Ты говоришь, как настоятель Хуашань. Разве в твоих словах нет про­тиворечия?

— Мой сан — не более чем обязанность. Если потребуется, я сложу его с себя.

— Но личность остается такой, какой она уже есть.

— Настолько, насколько продлится моя судьба.

— В конце концов, я ищу личность, а не пустую оболочку. И я собираюсь проверить свое умение именно на тебе.

Будучи не в состоянии сдержать любопытство, Сайхун подобрался по­ближе, чтобы лучше разглядеть собеседников. Там, на заснеженной поляне, он увидел только своего учителя. Собеседника Великого Мастера видно не было. Вокруг острыми пирамидками возвышались ели, черные валуны прог­лядывали сквозь снег.

Великий Мастер слегка развернулся, и Сайхун увидел, что в руке он дер­жит сверкающий меч. С рукоятки меча свисал длинный темляк из белого конского волоса.

— Я человек простой и прямой, — произнес Великий Мастер. — Какой прок тебе драться со мной? Возможность одолеть человека моего возраста вряд ли прибавит тебе славы.

Собеседник рассмеялся:

— Я — даос. Меня не волнует слава. Я интересуюсь лишь самосовершен­ствованием. Твоя скромность внушает столько же уважения, сколько и сом­нений. Ведь ты — один из немногих оставшихся мастеров боя на мечах.

— Почему бы тогда не сказать всю правду? — возразил Великий Мастер. — Ты хочешь опозорить Хуашань и узурпировать власть.

Воцарилась напряженная пауза. Очевидно, Великий Мастер знает ис­тинные намерения своего противника, подумал Сайхун. Он осторожно при­близился.

Наконец-то Сайхун с изумлением обнаружил, что его учитель разгова­ривает с карликом. Тот был одет в серые одежды даосского монаха. С белой пышной бородой и завязанными в узел волосами, карлик казался таким же старым, как и Великий Мастер. Голова у него была непропорционально боль­шая, глаза немного косили, но их острый клиновидный разрез выдавал в карлике человека незаурядного ума. Ростом он едва доставал до пояса Вели­кого Мастера; но руки у карлика выглядели на удивление длинными и мощ­ными. В одной из них карлик сжимал невероятно длинный меч. Клинок был почти четырехфутовой длины, с лезвием из пурпурной стали. В мире боевых искусств такое оружие особо ценилось за очень большую гибкость и упру­гость лезвия. Темляк на мече был черно-красным. Судя по всему, укоры Ве­ликого Мастера не произвели на карлика никакого впечатления. Коротышка лишь выставил меч вперед, молчаливо подтверждая брошенный вызов.

Дао За пределами бессмертия 307

'<■»■—-------^ы----------------------*---------""----------*--------------------------------------

_г — Б сущности любой бой, будь то между бойцами, колдунами или са­дами богами, не более чем проявление эгоизма, — провозгласил Великий

— Ты обрел свою мудрость в испытаниях, — ответил карлик. — И я страшно желаю обрести новый опыт, испытав на тебе свое умение.

— Разве тебе это так необходимо? — спросил Великий Мастер. — Дей­ствия силы — это действия жадности.

— Читать проповеди о вреде жадности может лишь тот, кто обладает силой, — парировал карлик. — Я еще не получил того, что мне причитается. И ты загораживаешь мне путь.

— Печально... Действительно печально, что тебе приходится так огор­чаться из-за этого.

— Печаль — это чувства, а настоящий воин с мечом лишен чувств.

— Неужели ты веришь, что ты такой уж настоящий воин?

— Есть только один способ ответить на этот вопрос, — ответил карлик и с силой вытолкнул меч вперед. Острие клинка завибрировало от энергии, которую сконцентрировал там противник Великого Мастера.

— Видно, проблемы настигают даже того, кто решился отречься от мира, — вздох!гул Великий Мастер, наблюдая этот агрессивный выпад. — Действи­тельно ли ты решился пройти через это?

— Да, — отрезал карлик. — На карту поставлена моя честь.

— Возможно, что когда-нибудь ты поймешь, какая бесполезная штука честь, — произнес Великий Мастер. — Но если ты упорствуешь, мне придется ответить. Поскольку твоя слава намного опережает тебя, я не стану умерять силу удара.

— Я тоже.

Противники находились почти в двадцати футах друг от друга. В начале поединка каждый мог проделать несколько приветственных движений, де­монстрируя этим стиль, который он избрал. Выставив меч вперед, карлик описал свободной рукой широкую дугу, а потом изобразил несколько ру­бящих и парирующих движений. Открытая рука продолжала движение меча, пальцы закрытой были сжаты, за исключением указательного и безымянно­го. Карлик завершил свое приветствие, указав пальцами на Великого Масте­ра, а затем направив острие клинка в сердце старого учителя.

Подошел черед Великого Мастера. Он на мгновение приложил меч к груди, потом высоко поднял его, присев в низкую стойку; затем он припод­нялся на одной ноге и наконец перешел в позицию готовности к бою. При этом Великий Мастер также направил острие своего оружия в сердце против­ника. Острие клинка, как и у карлика, завибрировало от внутренней силы, которую Великий Мастер передал острой, как лезвие, стали. Карлик презри­тельно ухмыльнулся.

— Стиль Зеленого Дракона, — бросил он, распознав движения Великого Мастера. — Вполне заурядный стиль!

308___________________Глава двадцать восьмая_________Ден Мин Дао

Великий Мастер хранил молчание. Наступил момент абсолютной тиши­ны, когда каждый из бойцов ожидает, пока другой начнет поединок. Снежин­ки кружили вокруг соперников, хлопьями оседая на блестящей поверхности клинков.

Наконец, карлик с громким воплем бросился в атаку. Ноги у него были крепкие, так что он в высоком прыжке обрушился на Великого Мастера. Нисколько не изменив стойки, Великий Мастер отклонился назад, чтобы увернуться от рубящего удара. В поясе он был настолько гибок, что безо всяких усилий отскочил назад, а потом резко развернулся к противнику. Удар Великого Мастера пришелся мимо, но этого было достаточно, чтобы удер­жать карлика от контратаки.

Сайхун знал: главным отличительным признаком мастеров боя на мечах было то, что они никогда не скрещивали свое оружие. Простое блокирование удара мечом было свидетельством слабого умения драться. Лучшие бойцы всегда умели уклониться от удара противника вне зависимости от того, на­сколько быстрым был темп сражения.

Потом Великий Мастер провел удар книзу, но карлик легко увернулся в сторону и нацелился на вытянутое вперед запястье врага. Тогда Великий Мас­тер легко развернулся, выполнив круговое парирующее движение, а затем вновь нанес рубящий нижний удар. Карлик увернулся и проделал колющее движение, намереваясь поразить соперника в подбородок. Каждый из них умело принимал различные, почти балетные позы: на какой-то момент, когда карлик, словно ураган, подпрыгнул в воздух, Великий Мастер резко опус­тился практически в полный шпагат. Оба стремились обнаружить открытое место в защите друг друга, хотя найти слабину было нелегко. Сайхун заметил, что из-за своего роста и быстроты карлик обладал определенным преимущес­твом. Стараясь избежать ответных ударов, Великий Мастер был вынужден совершать повороты с большей амплитудой.

Карлик вновь подпрыгнул, быстро вращаясь вокруг своей оси. В прыжке он напоминал вертящуюся комету. Его меч двинулся вперед настолько мол­ниеносно, что Сайхун даже не смог проследить за движением, услышав толь­ко пронзительный свист рассекающего воздух клинка. Звук напоминал нечто среднее между треском рвущегося листа бумаги и пронзительным визгом. Великий Мастер крутнулся на месте и резко замер как раз перед нападающим. Его движения были полны ярости и так же явно выходили за пределы ви­димости. Великий Мастер с ускорением развернул меч наружу.

Карлик вновь парировал удар, на мгновение открыв брешь в защите Великого Мастера, но не успел вовремя развернуть свой клинок; тогда он рукоятью своего меча ударил учителя Сайхуна прямо в сердце. Великий Мас­тер отскочил в сторону, ответив таким рубящим финтом, что карлику при­шлось спасаться немыслимым разворотом всего тела на лету.

Казалось, будто на поляне буйствует центробежная сила, рассыпая во­круг быстрые вспышки соприкасающейся стали. Сайхун понимал, что их бы­стрые вращения, столь характерные для воинов высокого класса, не были

^f' Хроники Дао_________За пределами бессмертия__________________309

результатом мышечной силы или акробатических способностей. Каждый из соперников задействовал ту силу, которую он приобрел за долгие годы ме­дитативного совершенствования. Это была внутренняя энергия: именно она сворачивалась в быстрые спирали и освещала тела изнутри, способствуя этим сногсшибательным скачкам и прыжкам среди летящего снега.

Собственно, в этом и заключался истинный смысл их противоборства. Все эти удары и блоки имели лишь второстепенное значение, а стратегия поединка и опыт боевых искусств вообще имели отдаленное влияние на про­исходящее. Сейчас испытанию подвергались две целостные, мужские нату­ры, а также их способность к концентрации внутренней энергии. Всего в искусстве боя на мечах существовало тринадцать уровней, причем уже пер­вый уровень не оставлял никаких надежд противнику из числа обыкновен­ных рыцарей. Эти же двое бойцов принадлежали к высшим, элитным уров­ням мастерства. Для них мечи были лишь продолжением их собственного тела, да и сами тела оказывались простыми инструментами. Душа боролась с душой, используя всю силу своего внутреннего огня.

В конце концов карлик сделал низкий выпад и поразил Великого Масте­ра в бедро. Великий Мастер опустился на землю, изображая страдания от тяжелой раны. Выждав, пока карлик приблизится, чтобы добить его, Великий Мастер в развороте отрубил узел из волос, завязанный на голове у карлика. В принципе, ему ничего не стоило ударить мечом чуточку пониже. На какое-то мгновение карлик замер, и Великий Мастер ударил его по запястью. Меч карлика упал на камни с таким звуком, словно это была железная болванка, свалившаяся на пол литейного стана, и неподвижной и темной массой остал­ся лежать на снегу, словно погребальная статуэтка своего владельца. Великий Мастер вскочил и поднял меч к небу, но испуганный карлик поспешил рети­роваться. Учитель Сайхуна даже не пытался преследовать его.

Сайхун был неправ, решив подсматривать за поединком. Любые дуэли были сугубо личным делом участников, а не зрелищем для зевак. Он тихонь­ко удалился оттуда, предчувствуя, что его учитель явно заметил его присут­ствие, и заранее опасаясь возможного наказания за дерзость. Сайхун решил ничего не говорить об этом, если Великий Мастер станет молчать. После этого Сайхун поспешил вернуться к своим обязанностям в Храме Северного Пика.

— Как это можно — уходить так далеко, чтобы отправить естественные надобности?! — требовательным тоном возмутился монах-надсмотрщик, священник среднего возраста с привычками военного.

— Все дело в том, что меня одолела «большая нужда», — Сайхун изоб­разил преувеличенное волнение.

— Не стоит использовать в присутствии богов такие простонародные выражения, — поспешно отрезал монах — теперь Сайхун еще более усугубил свою вину.

310___________________Глава двадцать восьмая_________Ден Мин Дао

— Презренный, что находится перед тобой, признает свой грех, — из­винился Сайхун. — Пожалуйста, простите меня, хотя я действительно за­служиваю наказания.

— Это не повлечет за собой последствий, — ответил монах. — Возвра­щайся к исполнению твоих обязанностей.

И Сайхун вновь принялся таскать черепицу. Но покачиваясь на высоте под порывами ветра, он продолжал вспоминать поединок своего учителя.

 

Два дня спустя Великий Мастер призвал к себе Сайхуна. Он нисколько не хромал после ранения и вовсе не упоминал о состоявшейся дуэли — только кивнул Сайхуиу и жестом указал на монастырские ворота. Молча, но остро ощущая присутствие друг друга, они зашагали по направлению к вер­шине Южного Пика.

— Аскетизм доступен только вдали от людей, — сообщил Великий Мас­тер, когда они добрались до самого края высокой скалы. — Разве ты не ощу­щаешь этого?

Сайхун кивнул, всем телом ощущая жалящие языки ледяного ветра. Ку­да ни падал взгляд, не было ни следа присутствия человека, лишь чистое царство природы тянулось до самого горизонта. Он почувствовал себя от­страненным от всего, что в обычной жизни считалось важным. После многих лет обучения он пришел к выводу, что восприятие главнее как доктрины, так и самой техники.

— Только здесь, вдалеке от притяжения разума других людей, можно обрести успокоение, — между тем продолжал Великий Мастер. — Успоко­ение ведет к неподвижности. В неподвижности открывается возможность мудрости.

— Вы говорили, что ключ ко всему кроется в медитации, — вставил Сайхун, предвкушая, что учитель клюнет на свою излюбленную тему.

— Но не в обыкновенной медитации. Жизнь не для простаков. Дао изме­няется, поэтому наши методы познания его также должны быть разнообраз­ными. Дисциплинируй свою жизнь и неустанно стремись узнать новое. Не ограничивай себя, даже в медитации.

— Тогда почему вы выступаете за суровые жизненные ограничения?

— Это укрепляет дисциплину. Снисхождение к самому себе — тяжкая обязанность. Дао познают те, кто свободен. Только дисциплинированные могут свободно следовать вместе с потоком. Вселенной управляет вечное те­чение. Познавай Дао через не-делание — этот способ позволяет понять его секреты. Продолжай действовать — это позволит познать его результат.

— Чтобы познать сущность Дао, освободись от желаний. Имей желание познать его проявления, — сказал Сайхун, цитируя священные тексты.

— Да, — откликнулся Великий Мастер, — но ты должен говорить на основе своего собственного опыта. Просто цитировать священные слова — бессмысленно. Священные тексты лишь указывают человеку на самого себя.

Хроники Дао_________За пределами бессмертия__________________311

geeони говорят: «Загляни внутрь себя». Единственная настоящая ценность содержится в непосредственном впечатлении.

Да, мой учитель силен, восхищенно подумал про себя Сайхун. Великий Мастер имел вкус к суровости и дисциплине. Долгожительство для него было дишьспособом продлить процесс упрощения личности через покаяние и самопожертвование. Это было невероятно тяжело, ибо наполненная ограни­чениями жизнь была направлена на то, чтобы через неприкрытое давление вызвать взрыв человеческого потенциала. Они прошли еще дальше, немного постояли на следующем горном хребте. Среди вековечных валунов там и сям тянулись кверху небольшие деревца, изогнутые от суровостей горного кли­мата. Некоторым из них удалось вырасти и оформиться в могучие, высокие деревья; редкие счастливчики резко выделялись на фоне бескрайнего неба.

— Смотри! Смотри! — требовательно воскликнул Великий Мастер. — Зачем тебе книги? Смотри! Чувствуй. Дао окружает тебя!

Перед ними открылась широкая панорама тысячелетних гор, которые, несмотря ни на что, гордыми и острыми клыками тянулись к небу до самого горизонта. Горы напоминали множество драконов, взлетающих из восходя­щей пелены тумана, которая казалась бурным прибоем. В местах, где воздуш­ный прилив разбивался о неприступный камень, горы были покрыты снеж­ней изморозью. Тучи, словно орды кочевников, гневно бросались на вер­шины. Резкие порывы ветра терзали и без того измученных часовых-сосен. Здесь повелевала природа ио всей ее чистоте. Она постоянно изменялась, и двое монахов были окружены бесконечной чередой изменений.

Величественный Хуашань превратил эти два презренных человеческих существа в едва заметных карликов, разрешив им осторожно погостить на горных кручах. Здесь человек чувствовал свое ничтожество. Здесь все побуж­дения двух даосов казались лишь слабыми вспышками, а тела — до жути тщедушными. Их жизненный путь с перспективы горной вершины казался лишь кратким мигом в бесконечности. Они стояли, словно воплощение всего преходящего; учитель и ученик выглядели лишь малозаметным примечани­ем внизу эпического фолианта неба и земли.

— Познание Дао совершенно необходимо, — произнес Великий Мастер. Потом он обернулся к Сайхуну и ободряюще улыбнулся: — Путь к познанию Дао лежит через медитацию. Расскажи-ка мне, пожалуйста, о твоих успехах на этом поприще.

— Я не уверен... На вопрос, который вы мне задали, не так просто от­ветить.

— Ив чем же трудность? — мягко укорил его Великий Мастер. — Вопрос состоял всего лишь из трех слов.

— Ваша правда. Я медитировал над ним со времени моего возвращения; но тем не менее...

— Я повторю свой вопрос, — прервал его учитель. — Я просто спросил тебя: существуешь ли ты?

312___________________Глава двадцать восьмая_________Ден Мин Дао

Сайхуц молчал. Где-то внутри он чувствовал, что любой его ответ ока­жется неправильным.

Великий Мастер не унимался:

— Ты что, язык проглотил? Ты, которому так нравятся всякие дебаты, споры и рассуждения! Ты, который учился в университете и вдоволь поездил по миру! Отвечай, отвечай же!

— Да! — взорвался Сайхун. — Я существую!

— Ужели? Тогда где находится твоя сущность? Покажи ее мне.

— Ну, вот я весь стою перед вами.

— Да ну? Ты настолько уверен, что я существую?

— Учитель! — воскликнул Сайхун. — Конечно, вы существуете!

— Но у меня нет сущности, которую я мог бы показать тебе.

— Но я вижу вас, — возразил Сайхун и задумался: может, его учитель совсем одряхлел разумом?

— Ты видишь лишь тело, позаимствованный сосуд.

Сайхун воззрился на Великого Мастера, стараясь разобраться в услы­шанном. Жизнь его учителя, целиком посвященная самому глубокому совер­шенствованию, поработала над его лицом, сделав его поразительно краси­вым. Там проступали черты и воина, и ученого, а напряженность между эти­ми двумя полярными крайностями находила свое разрешение в облике от­шельника. Существовал ли этот человек? Для Сайхуна — безусловно, да. Сайхун был уверен в этой своей позиции. Он не собирался быть настолько глупым, чтобы принимать за сущность материальное и физическое. И он снова бросился в шор.

— Конечно, кроме тела есть еще нечто невидимое.

— Что это такое? — спросил Великий Мастер.

— Разум. Бессмертная душа. Они существуют. Священные тексты гово­рят, что внутри нас есть три оболочки: душа, разум и тело.

— Ты хорошо усвоил школьные уроки, — насмешливо бросил Великий Мастер. — Но я не слышу, чтобы в этих словах говорил твой собственный опыт.

— Учитель, — терпеливо начал Сайхун, — я годами занимался медита­цией. Я познал разум.

— Если бы ты действительно познал разум, то не говорил бы так уверен­но. Те, кто действительно понимают разум, знают, что он одновременно друг и враг. Неужели ты не понимаешь, что именно разум предает тебя?

— Разум реален, — заявил Сайхун.

— Нет, разум нереален, — с не меньшей уверенностью ответил Великий Мастер.

— Я наблюдал слишком много проявлений силы разума, чтобы согла­ситься с тем, что он не существует.

— Силы?! — прервал его Великий Мастер. — Ну и что она сделала, эта сила, кроме того, что замутила твою истинную природу?

Хроники Дао_________За пределами бессмертия__________________313

Сайхун почувствовал, как внутри растет раздражение. Он ощутил, что учитель намеренно занял жесткую, даже лицемерную позицию. Этот человек обладал в десять раз большими способностями» чем Сайхун, и навыки его граничили с чудесами. Для учителя предположение о том, что силы — всего лишь уловка, звучало смешно. Сайхун давно бы уже набросился с кулаками на другого человека, если бы он посмел так откровенно перечить.

Но сейчас с Сайхуном спорил его учитель, так что о драке и речи быть не могло. Молодому даосу пришлось задуматься над словами Великого Мастера. Учитель обратился к истинной природе Сайхуна, и ученик в поисках подс­казки решил взглянуть на себя со стороны.

— Разум обладает силой, — снова начал Сайхун. — Я знаю, что вот это тело — не мое, Несмотря на то что я занимался боевыми искусствами, я также путешествовал вне моего тела. Я взмывал к другим местам, придерживаясь за ваш рукав, — разве вы не помните, Учитель?

— Как прозаично! — воскликнул Великий Мастер. — Нескольких не­значительных полетов для тебя уже достаточно, чтобы решить, что сущест­вование сущности установлено? Не вижу ничего замечательного в завитке дыма, летящем то туда, то сюда.

— Моя истинная природа — это мой разум, — упрямо гнул свое Сайхун.

— И как только ты разучил несколько цирковых трюков с разумом, ты сразу высказываешь предположение, что в состоянии объяснить твою сущ­ность?

— Ну... да.

— Это лишь ловушка твоего разума, в которую ты попался. А стрем­ление к развитию силы и интеллекта, астральные путешествия и ясновидение лишь плотнее захлопывают дверцу этой ловушки.

— Тогда зачем я все это изучал?

— Потому что ты жадно стремишься к силе. Ты должен был изучить их, чтобы воочию убедиться в их бесполезности. Знай магию, избегай магии.

Но Сайхун не мог согласиться с тем, что его переспорят. Он решил поп­робовать зайти с другого конца.

— А как же насчет богов, перед которыми мы преклоняемся? Уж они-то точно существуют, — заявил он, зная, что его мастер искренне преклонялся перед даосскими божествами.

— Еще хуже! — Великий Мастер отказался клюнуть на приманку. — Возможно, это звучит святотатством, но боги тоже попались в ловушки их собственного разума. Они живут вечно, держась за свою индивидуальность и полученную роль. Нефритовый Император всемогущ, всезнающ и вездесущ — но не более того.

— Не более того? — перебил Сайхун. — Но разве не может существовать ничего другого?

— Да, кое-что другое существует. Мы, даосы, верим в то, что за богами существует нечто. Нефритовый Император — всего лишь одно из существ. С этой точки зрения, в своем упоении властью боги такие же жалкие создания,

314___________________Глава двадцать восьмая_________Ден Мин Дао

как и люди. В этом и состоит их ограниченность: оии до сих пор верят в свою сущность.

— Ладно. Но если священных текстов недостаточно, моего разума недо­статочно, даже богов недостаточно — значит, Дао не существует.

— Ты ошибаешься, — сказал Великий Мастер и наконец внимательно уставился на Сайхуна немигающим взглядом. — Когда нет ни священных текстов, ни разума, ни богов, остается Дао.

На некоторое время воцарилось молчание. Великий Мастер смежил ве­ки, а Сайхун неуклюже стоял перед ним на пронизывающем до костей ледя­ном ветру. Привычка учителя прикрывать глаза посередине разговора всегда смущала Сайхуна: он не знал, должен ли он остаться или уйти. Как всегда, он решил подождать. Повезло — решил он про себя, ибо Великий Мастер вновь заговорил всего лишь через час.

— Ты понимаешь, что такое смерть?

— Думаю, что да, — ответил Сайхун, стараясь не стучать зубами. Ему не раз случалось видеть, как умирали люди во время войны, от голода или в поединках.

— Смерть — это конец всему или обычная трансформация?

— Сущность инстинктов разлагается вместе с телом. Сущность разума и души претерпевает перевоплощение, — заученно ответил Сайхун. — Если человек совершенствует духовность, он тем самым создает потенциал для преодоления смерти, сохраняя в неприкосновенности индивидуальное осоз­нание.

— Ты хочешь именно этого?

Безусловно, он хотел этого. Но Сайхун решил проявить осторожность, признаваясь в этом.

— Меня учили, что это самое лучшее.

— Ты прав, но далек от истины. Твоей единственной заботой должно стать освобождение.

— Да, это так.

— Но освобождение не только от жизни или смерти, перемещения ду­ши, от собственных желаний, но и освобождение от собственного разума. Сам по себе разум в состоянии превозмочь смерть: мы считаем, что в момент смерти человек по желанию может отправиться туда, куда он хочет. Те, кого это смущает, уйдут в забвение или медленно поплывут в загробный мир, иногда даже не о