Хроники Дао

98____________________Глава тринадцатая__________Ден Мин Дао

решение, Сайхун внимательно смотрел на жизнь вокруг, стремясь узнать все последние новости. Он постоянно спрашивал себя, действительно ли ему хо­чется остаться частью этого мира.

Но пока что он просто шел по землям Шаньси — колыбели китайской цивилизации. Вековая история страны брала свое начало у Великого Шелко­вого Пути, оканчивавшегося у Сяня, подобно тому как на конце длинной ветки распускается цветок. Эти места знавали взлеты культуры, политики, разрушительные войны — а еще природные бедствия, которые происходили с регулярностью наводнений на Желтой Реке.

Увиденное им в последующие дни представляло собой хаотичные впе­чатления от существования без будущего, от попыток переписать историю страны заново, Сайхун впитывал в себя новое совершенно осознанно, так что ему были отчетливо видны все безумные парадоксы современного китайско­го общества, с шатанием в крайности от мудрости до невежества, от богатства к нищете, от власти к беспомощности. Весь водоворот мирской жизни вих­рем кружился в мозгу Сайхуна.

Юноша неоднократно пытался представить себе, как сложится его жизнь, если он решит вернуться к светской жизни; поэтому он пытался срав­нивать себя со сверстниками. Правда, среди крестьян одногодков набиралось немного: голод и воинская повинность частым гребнем прошлись по народу. Кроме того, многие молодые люди присоединились к мятежным отрядам военных правителей, которые занимались грабежом, разбоем, азартными иг­рами и работорговлей.

Крестьянская жизнь неизменно вызывала чувство отчаяния и безнадеж­ности. Попытки земледельцев получить хотя бы малую толику урожая от своего истощенного, почти бесплодного клочка земли, приводили к еще большей нищете, хотя крестьяне все еще гордились своим правом собствен­ности на крохотный надел. Глинобитные хижины разваливались; многие до­ма были разрушены солдатами во время боевых действий: двери и оконные рамы оказались отличным топливом для бивачных костров, а еще на них можно было устроить нечто вроде походной кровати. Слепые отверстия в стенах впускали внутрь домов непогоду, которая уже изнутри довершила начатое солдатами. Постепенно семьи перебирались все дальше вглубь дома, но и там не находили спасения. Змеи, ядовитые ящерицы и насекомые бес­препятственно набивались крестьянам в соседи. Дети, оставленные без при­смотра, часто становились жертвами одичавших от голода крыс. Пытаясь спасти от воров свиней и прочую домашнюю живность, бережливые кресть­яне содержали их вместе с собой в полуразрушенных домах; отсюда возника­ла жуткая антисанитария. Повсюду свирепствовали болезни. При виде всего этого невольно возникало удивление, что так много крестьянских семей все еще живут на этом свете только затем, чтобы и завтра столкнуться со скорб­ными, дикими условиями существования.

Население провинции уже не надеялось на лучшие времена. Пользуясь этим, коммунистические и националистические агенты наперебой пытались

Хроники Дао_________Самостоятельное решение___________________99

завербовать крестьян в свои ряды. Коммунисты взывали к антияпонским настроениям среди китайцев, попутно разглагольствуя о новой счастливой жизни после аграрной реформы; националисты использовали недоверие к коммунистам, одновременно превознося на все лады существующих прави­телей Китая. Падкими на эту белиберду оказывались только молодые: ста­рики, слышавшие за свои годы бесчисленное множество обещаний, пропус­кали пропаганду мимо ушей.

В некотором смысле коммунисты казались предпочтительнее сторон­ников национальной идеи. Несмотря на то что коммунисты без устали рек­ламировали свои идеалистические программы, они, по крайней мере, не рас­стреливали целые деревни, как это случалось проделывать националистам. Но в конце концов на место агентов и зазывал в народ все равно шли солдаты, так что, по мнению Сайхуна, разницы не было никакой. Кому бы ни служили солдаты — коммунистам, националистам, или воинствующим правителям, они везде сеяли смерть и страдания. Воинские части конфисковывали дома, съестные припасы и домашнюю утварь, уничтожали посевы, устраивали из храмов казармы, монастыри превращали в конюшни, а еще насиловали, ма­родерствовали, пытали и убивали как своих врагов, так и любого, кто имел несчастье с ними встретиться. Издевательства над людьми и постоянные каз­ни превратились в излюбленное развлечение оголтелых вояк, так что посто­янный ужас от царившей повсюду смерти стал привычным ощущением для тех, кому посчастливилось остаться в живых.

Многие старались как-то привыкнуть к «новой жизни», как это делают живые существа, привыкающие к изменению условий обитания. Но приспо­собленцы-оппортунисты настолько теряли при этом свое человеческое об­личье, что Сайхун не мог сдержать своего отвращения при виде этих бесхре­бетных мерзавцев. Находились такие, кто продавал собственных детей в раб­ство; другие под видом свинины торговали человеческим мясом и даже сер­дцами убитых. В стране процветало безобразие и грубость в самых немыслимых формах. Торговцы норовили обмануть, чиновники открыто брали взятки, солдаты не подчинялись требованиям устава, белые миссионе­ры требовали воздаяний, работорговцы из Европы приезжали за живым то­варом, — разлагающееся общество искало и отыскивало все новые жертвы. Даже те, кого издавна считали «вершиной» добродетели и справедливости, не стесняясь прибегали к эксплуатации ближнего.

Сайхун своими глазами наблюдал, как аристократы и ученые, всегда счи­тавшиеся до этого примерами праведности, теперь превратились в самые низкие и презренные создания. Не чувствуя никакого сострадания к жизни простого народа, они величаво проезжали мимо в своих изысканных шелко­вых одеждах, прикрываясь от простолюдинов роскошными веерами. Идя по улице, они подозрительно поглядывали на попрошаек и простых тружени­ков, так что казалось даже, что чужие страдания им вполне приятны. Как они близоруки! — думал Сайхун, — им нравится кошмар, царящий вокруг, толь­ко потому, что на этом фоне их достаток и положение еще больше выделя-

100___________________Глава тринадцатая__________Ден Мин Дао

ются. Они живут на страданиях других! Насколько они эгоистичны и злы! Да им на все наплевать, лишь бы сохранялась возможность буквально ездить на крестьянских спинах!

По дороге домой Сайхун без конца с огорчением наблюдал, как опустив­шееся до первобытного состояния общество пожирает само себя. Ему каза­лось, что он — участник какого-то безумного карнавала. Это был танец со смертью, который никогда не кончался. Это был жуткий хоровод бездомных псов и воронов, хлопотливо пожиравших брошенные там и сям непогребен­ные тела. Это была вереница девушек, которых продали в публичные дома или насильно выдали замуж за богатого старика. Это была бесконечная ка­рикатура на человеческую жизнь, на которой проступали все язвы и грязь, которая только могла существовать в стране. В первые же дни Сайхун раздал обездоленным все наличные деньги; но что значила эта лепта по сравнению с неисчислимыми толпами бездомных, голодных, погибающих людей?! Ему пришлось довольствоваться ролью беспомощного наблюдателя, который присоединился к адской процессии, пока юноша наконец не увидел стены родного дома.

 

Тяжелые ворота гулко захлопнулись у него за спиной, и вот уже родст­венники и слуги обступили юношу. Приветствия, улыбки радости. Под приветственные звуки фанфар Сайхуна привели к особняку семьи Гуань. Юноша с волнением ощутил почти забытое чувство покоя и безопасности родительского крова. Та же прекрасная архитектура, спокойная тень садов, те же высокие, неприступные стены. Однако, гуляя под увитыми плющом ароч­ными сводами сделанных вручную прогулочных мостиков, минуя стволы столетних деревьев, посаженных еще его прапрадедами, Сайхун все время гадал: что же изменилось — он сам или окружающий мир? Он пытался при­мирить в душе великое смятение в стране с ощущением тихого, закрытого от чужих глаз мирка. Неужели все эти контрасты существовали и раньше? Не­ужели он просто не знал об этом?

Тут он решил, что никогда до этого не обдумывал уже прожитое. Он позволил Великому Мастеру и дедушке выбрать для него жизненный путь; и он честно следовал предложенным путем. Теперь же его душа разрывалась между двумя противоположностями: между богатством и бедностью, между обязанностью и желанием, между отшельничеством и блеском светской жиз­ни. Он закрыл свой разум для всех социальных проблем, предаваясь либо обучению, либо развлечениям, которые мог себе позволить в качестве члена родового клана Гуань. Там, в Хуашань, он познал жгучий вкус нового знания; возвращаясь домой, он бросался к красивой одежде, холеным скакунам, оку­нался в роскошные празднества, наслаждался внимательной предупредитель­ностью слуг, коллекциями произведений искусств и редкого оружия. До се­годняшнего дня он совершенно равнодушно относился к противоречиям своего восг'тания, к требованиям родителей и чувству ответственности пе-

Хроники Дао________Самостоятельное решение__________________101

ред остальными представителями клана. Честно говоря, он просто уходил от ответственности.

Сайхун присел на берегу пруда, перед бельведером — там, где в свое время он часто сиживал с дедом и бабушкой. Но странно: ни воспоминания, ни вдохновение от картин прошлого не появились у него в душе. Видно, ему действительно нужно было избрать свой собственный путь. Поразмыслив над возможными вариантами, Сайхун решил покинуть имение семьи Гуань.

Он знал, что дедушка и бабушка будут поддерживать его духовно и ма­териально; более того, он любил их обоих, но вместе с тем понимал, что их время клонится к закату. Не сомневался Сайхун и в том, что родители не одобрят его решение; но это не волновало его, потому что он уже давно нашел их жизненные позиции неприемлемыми для себя. Что же касалось его дядьев и теток, то он просто устал от их дрязг и отвратительных межродственных интриг, так что распрощаться с ними было бы настоящим удовольствием. Сайхун заранее представлял, какой кавардак поднимется при известии о его решении. Он был уверен, что дедушка и бабушка скорее всего согласятся со сделанным выбором, но неодобрение остальных членов клана Гуань было неизбежно.

Обет отшельничества, вступление в религиозный орден не поощрялись. Слово «отшельник» в Китае дословно обозначало «тот, кто покинул собст­венную семью», и поступать так в конфуцианском обществе (одним из прин­ципов которого была обязательная сыновняя преданность) считалось боль­шим грехом. Человек, который принял обет отшельника, становился дей­ствительно никем, ибо все, что было связано с ним, — имя, упоминания в родовых летописях, молитвенные записи в семейном храме — короче, все следы с ненавистью стирались. Отшельник автоматически лишался возмож­ности наследовать достояние клана, воспитывать потомков и заботиться о приумножении богатства своей семьи. Терял он и социальный статус.

Потом Сайхун решил проведать деда. Войдя в библиотеку — ту самую, где он впервые встретился с двумя служками, — он тихо объявил о своем решении.

Услышав слова внука, Гуань Цзюинь откинулся на стуле и задумчиво потрепал себя за бороду. Он долгое время молча смотрел на внука, а потом неторопливо заговорил, с особой тщательностью подбирая каждое слово:

— Я отправил тебя на гору, чтобы ты учился, развивал свою силу, при­вык к самодисциплине, обрел нерушимые жизненные принципы и железную волю; но я надеялся, что ты вернешься в лоно своего рода.

Сайхун молчал. В это время он думал о своих товарищах по учебе, кото­рые также закончили свое обучение в Хуашань и теперь действительно вер­нулись к обычной жизни, чтобы стать учеными, художниками, знатоками боевых искусств или просто эксцентричными паломниками. Безусловно, каждый из них представлял собой незаурядную личность, но мало кто ре­шился оборвать все связи с миром. Среди тысяч тех, кому выпало учиться в священных горах, лишь единицы могли (или имели такую возможность) вы-

102 Глава тринадцатая Ден Мин Дао

брать в качестве жизненного пути аскетизм. На мгновение Сайхун заколебал­ся.

— Ты являешься членом великого и древнего клана, — продолжал де­душка. — Богатство, слава и власть принадлежат тебе по праву рождения; можно даже сказать, они вменяются тебе в обязанность. Ты можешь наслаж­даться всем этим. Пока ты здесь, тебя не одолеют жизненные заботы. Дей­ствительно ли ты хочешь отречься от всего этого?

В этот миг Сайхун физически ощутил всю вековую славу этого имения — огромного дракона, раскинувшегося у подножия горы. Тогда он подумал о своей судьбе еще раз, но вместо чувства сожаления с удивлением обнаружил в себе лишь странное чувство скуки, а еще удивительный душевный подъем. Он посмотрел себе под ноги и, не поднимая головы, тихо произнес:

-Да.

Тяжело вздохнув, Гуань Цзюинь кивком дал свое согласие на решение внука.

Новость о решении Сайхуна быстро облетела все поместье. Сайхун пы­тался как можно больше времени проводить в спокойной тиши сада, но все равно то и дело чувствовал на себе неодобрительные косые взгляды.

С родителями же дело дошло до откровенных стычек, продолжавшихся изо дня в день. Они понимали бесполезность собственных аргументов — ведь сам патриарх клана одобрил решение юноши! — но все равно пытались про­тестовать. Мать огорчало то, что Сайхун не желает стать ученым; отец при­ходил в ярость при мысли, что его наследник никогда не будет солдатом. Они не перестали возмущаться даже в день отъезда Сайхуна из дому.

— Вы нисколько не думаете обо мне как о человеке, — не выдержал наконец Сайхун. — Вы желаете мне другой участи лишь потому, что это придаст престижа вам и остальным членам рода.

— Я как раз имею в виду твою обязанность как личности, — буркнула мать. — Неужели ты настолько лишен сыновней преданности, что совершен­но забыл о том, каковы твои обязанности? Ты должен быть настоящим чле­ном общества, работать на благо его и во имя своей семьи. Подумай о своем пренебрежении обязательствами!

— Да-да! Хорошенько подумай об этом! — не сдержался отец. — Вместо того чтобы выполнять свои священные обязанности, ты намерен удрать и превратиться в презренного монаха! Интересно, что хорошего ты нашел в тупом следовании за каким-то дряхлым стариком, который бродит по голым горам? Что, черт побери, делает этот священник кроме того, что сиднем си­дит весь день напролет, создавая видимость, что бормочет под нос священ­ные тексты? Все эти священники просто дурачье, они свинцовым грузом ви­сят на ногах общества. Нищие лентяи, не желающие работать! Ты задумывал­ся о том, что они напыщенно несут свою пс лтъ духовности, злоупотребля » трудом и терпением остальных? Они живут, паразитируя на результатах об­щественного труда.

Хроники Дао________Самостоятельное решение__________________103

— Твое отречение ради религиозной жизни покрывает нашу семью по­зором, — продолжала мать. — Если не хочешь иначе, то подумай о возвра­щении в семью хотя бы потому, что это твой долг в оплату за все, что сделали мы, выращивая тебя с пеленок.

Сайхун вскочил на ноги. Его родители не шевельнулись; они продолжали сидеть в напряженных, каких-то официальных позах. Сайхун попытался вы­сказать им все, что чувствовал: тщетно, у него не находилось ни разумных доводов, ни простых и доходчивых возражений. Давление этого дня все росло у него в голове, пока не взорвалось напряженными и резкими словами про­щания:

— Послушайте, я зашел лишь для того, чтобы попрощаться. Если бы я был столь же черств, как вы или мои братья, то даже не вошел бы в ваш дом и уж, конечно же, не попрощался. Я бы сам решил свою судьбу, а вы, прокля­тые оппортунисты от этого мира, покатились бы к черту! Но все же я пришел. Разве это не доказывает, что я выполняю свою последнюю сыновнюю обя­занность? Мой разум готов. Я ухожу!

И он поспешно бросился из комнаты; вслед ему неслись сердитые вы­крики разъяренного отца. Паническое чувство волной охватило Сайхуна: ему вдруг захотелось немедленно покинуть имение. Но он все еще находился в келье из собственных обязанностей. Предстояло пройти еще через одни врата испытаний, поговорив с той, кого он должен был предать.

Когда Сайхуну было пять лет, его помолвили с девочкой на два года старше его. Когда девочке исполнилось девять лет, будущие свекры забрали ее в дом клана Гуань, чтобы воспитать ее как невесту своего сына. Это было распространенным явлением, которое позволяло добиться полного согласия будущей невесты с членами семьи мужа. Когда Сайхун зашел к ней, чтобы попрощаться, слезы уже блестели на глазах девушки.

— Если ты покинешь меня, я стану старой девой, — безостановочно всхлипывала она.

Сайхун посмотрел на нее. Одетая в свою лучшую рубашку, с волосами тщательно причесанными и украшенными цветами, девушка отдела посреди прекрасной гостиной. Сайхун видел, что весь ее мир не простирался дальше женской половины дома. Его невеста была дочерью очень влиятельного гене­рала, и этот предполагаемый брак должен был упрочить узы двух семей. Он знал, что девушка только о том и мечтала, чтобы стать его женой, — иначе для чего ее так долго воспитывали?

— Мне уже восемнадцать, — умоляла она Сайхуна. — Никто не захочет брать меня замуж! Может быть, я даже потеряю благосклонность твоей семьи.

— Весьма сожалею, — ответил Сайхун, — но ты всегда сможешь выйти за другого мужчину.

— Нет, я уже слишком стара для этого. И потом, я ведь обручена с тобой. Как ты можешь так жестоко разрушать свое обещание?

104___________________Глава тринадцатая__________Ден Мин Дао

Сайхун попытался что-нибудь ответить. Страстное желание побыстрее уйти все сильнее бурлило в груди. Он попытался рассуждать логически. Если бы его жизнь текла заведенным путем, то сейчас он уже был бы пятнад­цатилетним мужем этой девицы, которую он даже не знает. Ему захотелось получить какие-нибудь новые объяснения, но девушка совершенно разрыда­лась и ничего не могла добавить к своим бессвязным просьбам.

Как заставить девушку прекратить лить слезы — такого предмета в об­ширной программе обучения Сайхуна просто не было. Вместе с чувством жалости Сайхун ощутил с новой силой желание поскорее убраться из родо­вого поместья. Несколько раз он просил было несчастную невесту успоко­иться, но она продолжала плакать в три ручья. Тогда отчаяние вконец овла­дело им:

— Ты совершенно свободна, можешь выйти замуж за кого угодно. Над­еюсь, ты будешь счастлива со своим избранником!

Он неуклюже выбрался из комнаты, в растерянности хлопнув решетча­тыми дверями, словно надеясь, что это избавит его от воплей и плача. Да, сегодня для него было многовато эмоций. Сайхун тут же бросился собирать свои пожитки.

Он выходил из ворот имения под гневные вопли, насмешки и обвинения в предательстве, которые неслись ему в спину. Ни один член клана не пожелал хотя бы даже поддержать его в трудную минуту. Еще миг — и тяжелые ворота навсегда захлопнулись за спиной. Сайхун остался наедине со всеми своими тревогами и сомнениями.

 

Две недели спустя Сайхун стоял преклонив колени в главном молельном зале Храма Южного Пика. Этот зал назывался Залом Трех Чистых (даос­ской святой троицей были Лао-цзы, Нефритовый Император и Изначальное Существо). Это было большое, роскошно убранное помещение с высоким потолком. Внутри зал освещали сотни тонких молельных свечек. Простые деревянные колонны поддерживали резные своды зала, частично позолочен­ные, частично расписанные сценками из жизни Царя Обезьян на небесах, а также иллюстрациями его борьбы против демонов. В главной части зала сто­ял высокий, до самого потолка, алтарь, весь покрытый затейливой резьбой; позади него находились три статуи Чистых. Наконец, за статуями откры­вались живописные изображения других богов. Все святые были изображены так, что смотрели прямо в глаза входящего, а искусная перспектива создавала впечатление, будто боги парят в воздухе. В результате у молящегося создава­лось ошеломляющее чувство, что боги спускаются с небес в определенную точку зала. Сайхун как раз находился в этой точке.

На тяжелом алтарном столике красного дерева стояли все необходимые в таких случаях дары; но было там и несколько предметов, отличавших его от других таких же алтарных столиков: пояс-кушак, символ отречения от мир­ского; метелка из конского волоса — эмблема даосского мастера; и цере­мониальный гребень.

Хроники Дао________Самостоятельное решение__________________105

Сайхун ожидал обряда инициации, все еще мучаясь смутными сомне­ниями. Но отступать было поздно — на церемонию уже собрались все мо­нахи Храма Южного Пика, два товарища служки, Великий Мастер, а также дедушка с бабушкой. Время от времени, оглядываясь на них, Сайхун букваль­но впадал в панику. С самого начала церемонии они неотступно были с ним. Сайхуи доверял им и надеялся, что вера поможет ему.

Представители старшего поколения хранили торжественное выражение на лицах и стоически восседали позади посвящаемого. Безусловно, их не­подвижность была недолгой, однако подчеркнутая серьезность только уси­ливала смущение и неуверенность Сайхуна. Только оба служки, которые сами еще были юными, позволяли себе изобразить на лице доброту и сострадание. Они улыбались и во время церемонии иногда украдкой бросали на Сайхуна ободряющие взгляды. Они явно шмпатизировали юноше, хорошо понимая раздиравший его внутренний конфликт.

Наконец церемония началась. Под руководством Великого Мастера соб­равшиеся принялись старательно читать древние религиозные тексты под ритмичное позвякивание ритуального колокольчика, гонга и деревянных до­щечек. Дым от курящихся благовоний наполнял зал, а множество трепетных огоньков от масляных светильников и свечей наполняли зал золотистым ма­ревом. Сайхун читал писания в одиночку, и неясное ощущение принадлеж­ности к другому миру дурманом кружило ему голову.

Потом он девять раз поклонился алтарю, предлагая богам курительные благовония, столько же поклонов отвесил ушедшим великим даосским мас­терам и наконец девять раз поклонился Великому Мастеру. Настал черед предложить богам в жертву другие дары — пищу, чай и вино.

Великий Мастер подошел к Сайхуну сзади и принялся расчесывать риту­альным гребнем длинные черные волосы юноши. Таким образом он «выче­сывал» все прошлые минь-хуань Сайхуна — все привязанности к прошлой жизни и их последствия. Продолжая читать священные тексты, Великий Мастер завязал волосы Сайхуна в плотный узел на макушке, ловко сколов его деревянной булавкой. Теперь Сайхун навсегда покинул своих родных.

Великий Мастер поведал Сайхуну его новое даосское имя и строфу свя­щенного стихотворения, которая ему соответствует. Строфа была взята из «Книги Тысячи Слов», Последовательность букв была такова, что Сайхун тут же обрел связь с остальными даосами. Это был своеобразный код, в котором хранились сведения о ранге членства, родовом поколении, сане в соответст­вующей секте и ранге самой секты.

Два служки преподнесли Сайхуну аккуратно сложенные серые одежды, хлопковые сандалии, молитвенный коврик, медную чашу для сбора пода­яний и особую сутру, которую надлежало читать в течение ближайших две­надцати лет обучения. Далее следовало чтение других канонических писаний, а потом Сайхун самостоятельно отправился в пять различных храмов, чтобы там возносить хвалу богам, бессмертным и аскетам — особенно, представи­телям его школы. В конце концов новообращенный присоединился к осталь-

106___________________Глава тринадцатая__________Ден Мин Дао

ным участникам церемонии на большом вегетарианском празднике в его честь.

Даже после посвящения в душе Сайхуна не успокоились волновавшие его страхи. Неуверенность и отсутствие внутреннего спокойствия постоянно заставляли его думать, действительно ли он бесповоротно выбрал путь, кото­рый многие считали несчастливым. Правда, он уже повидал Китай и безус­ловно знал, что творилось в семейном особняке. — ничто из этого не привле­кало его. Сайхун понимал, что сделал единственно возможный выбор.