Привычное чувство изнеможения

 

вечера Тимка вымыл голову под душем, а утром почистил зубы. С вечера же выстирал шарф. С шарфа текла черная вода. Тимка отжал его на колене и положил сушиться на батарею. К утру шарф высох и стал необычно ярким. Тимка намотал шарф на шею, пригладил волосы материной щеткой и посмотрелся в зеркало. Зеркало отразило мультяшечного урода.

– Ничего, прорвемся, – утешил сам себя Тимка. – Вон и классный говорит: главное – решиться.

В школьном дворе, в кромешной темноте, остановился под баскетбольной вышкой. Мимо, сонно гудя, шли в школу младшеклассники с родителями. Разноцветные ранцы поблескивали никелированными замками. Родители давали наставления:

– …Обязательно подними руку…

– …яблоко не забудь съесть…

– …и попроси Антонину Петровну…

– …запомни: если не переодеть кеды после занятий…

Тимка не торопясь закурил, достал бумажник и еще раз с удовольствием пересчитал деньги. Это была несомненная часть плана.

Чтобы не тянуть, подошел к Маше еще до начала уроков. Она стояла возле кабинета биологии вместе со Светой Громовой. Девочки говорили о чем‑то учебном и попеременно зевали. Разговор то и дело прерывался.

– Маш, можно тебя? – независимо позвал Тимка.

– Да, – сказала Маша. – Свет, подожди, я сейчас…

– Ага, – сказала Света и широко зевнула. – Спать хочется.

У Тимки свело скулы от желания зевнуть в ответ. Маша присела на подоконник и вопросительно смотрела на него.

– Маш, давай в кино сходим, – сказал Тимка.

– Что, прямо сейчас? – удивилась Маша.

– Да нет, после уроков, – с досадой пояснил Тимка. – Или вечером. Когда ты хочешь. А потом еще можно в кафе, пожрать чего‑нибудь…

Пока Маша обдумывала поступившее предложение, у Тимки в животе кто‑то ходил большими шагами.

– Ну, можно в кино, – наконец сказала Маша. – А на что?

Тимка вздохнул с облегчением. Этот вопрос он предвидел.

– Говорят, «Мститель» – клевый фильм. С эффектами и со смыслом. На Невском почти везде идет.

– Ничего фильм, – согласилась Маша. – Только я его уже видела. Мы с Димой Дмитриевским ходили.

Тимка проглотил вязкую слюну и в красках представил, как душит Дмитриевского своим шарфом.

– А ты на что хочешь? – дождавшись момента, когда воображаемый Дмитриевский посинел и высунул язык, Тимка выдал вторую заранее заготовленную реплику.

Маша задумалась.

– Я бы «Испытание чувств» посмотрела, – наконец сказала она. – Но это тебе вряд ли интересно… Можно на комедию какую‑нибудь сходить.

– Хорошо, – сразу же согласился Тимка. – Пусть комедия или это… «Испытание чувств». Чего будет, на то и пойдем. Я тебя после уроков во дворе подожду. Ладно? Или как?

– Слушай, Тим, а может, все‑таки сначала домой сходим, сумки положим и все такое, а? – деловито предложила Маша. – А потом встретимся где‑нибудь…

Тимка сначала расстроился, а потом сообразил, что так даже лучше – настоящее свидание.

– Хорошо, – сказал он. – Давай тогда в четыре часа в Овсянниковском саду. Только ты дома не обедай, потому что мы еще в кафе пойдем.

– Вот даже как, – улыбнулась Маша. – Ладно, а где в Овсянниковском? Я там только отделение милиции знаю. Там еще всегда машины стоят…

Встречаться у отделения милиции Тимке решительно не хотелось. Маша зевнула, прикрыв рот ладошкой. В конце концов договорились встретиться в половине пятого на углу Невского и Полтавской улицы.

– Ты на всякий случай запиши мой мобильник и дай свой, – сказала девочка. – Если что, созвонимся.

– Если – что? – насторожился Тимка.

– Ну мало ли, – неопределенно сказала Маша. – Записывай…

Тимка пришел на угол в полчетвертого. Никаких правил хорошего тона он не знал, да и плевать на них хотел. Просто дома было уж совсем нечего делать, а на углу занятие имелось – ждать Машу. И получалось, что этот час не просто так, а плюс к тому времени, которое они проведут вместе. А вдруг Маша придет немного раньше? Например, на пять минут. Вполне может такое быть, потому что она как они все – собранные и дисциплинированные. Она придет, а Тимка уже тут как тут, и пять минут с Машей – опять же прибыль.

Маша опоздала на две минуты. Тимка увидел ее на Полтавской. Она надела желтую с красным куртку, бежевую вельветовую юбку и красную шапочку. Не хватало только корзинки с пирожками и горшочком масла. «Для меня приоделась», – обрадовался Тимка и пошел навстречу, ругая себя за то, что столько времени провел зря и не придумал, что скажет вначале. Маша, наверное, тоже не знала, что говорить, сказала «Привет!» и по‑мальчишески протянула ему руку. Тимка слегка сжал ее узкую ладонь и почему‑то вспомнил Дмитриевского. «Может, он при встрече девчонкам руку целует? Как в кино? Он пижон, с него станется. Надо будет у Тайки спросить…»

– Ну что, идем? – сказал Тимка.

– Идем, – качнула головой Маша.

Немного пройдя рядом с Машей, Тимка подумал, что свидание – вещь в его жизни все же неординарная, и решил быть светским.

– Ты сегодня очень хорошо выглядишь, – сказал он, как мать говорила соседкам, когда заходила одолжить у них сахара или стакан муки. – Похожа на красную шапочку из фильма, – добавил он уже от себя.

– Спасибо… А ты кто – волк? – засмеялась Маша.

– Не, какой я теперь волк! – улыбнулся в ответ Тимка. – Я пока так, дворняжка облезлая. А дальше поглядим… Давай здесь дворами пройдем, ближе получится: выйдем сразу к площади Восстания, а там «Колизей» рядом и «Аврора»…

Маша согласилась.

Во втором от улицы дворе, в скверике, гуляли мамы с малышами. Один малыш сильно ударил толстой ножкой по мячу и выбил его за чугунную загородку. Мяч подкатился к Тимкиным ногам, Тимка ловко поддел его носком и отправил обратно. Малыш засмеялся от удовольствия, а его мама взглянула на Тимку с подозрением. Потом подхватила сына, который явно собирался продолжить игру в мяч с большим мальчиком, заворковала:

– Пойдем, пойдем домой, видишь, уже темнеет, солнышко спать пошло… – и, позабыв уже про мяч и Тимку, с чувством поцеловала сына в курносый нос. – Гы – мое солнышко!

Тимка отвернулся, а Маша, наоборот, смотрела внимательно.

Когда выходили со двора на Староневский, Маша вдруг тревожно оглянулась по сторонам, и почти сразу же у нее в кармане зазвонил телефон. «Не отвечай!» – хотел сказать Тимка, но не решился. Девочка говорила недолго и больше слушала. Один раз переспросила название улицы.

Потом отключила телефон, убрала его в карман и прямо взглянула на Тимку.

– Прости, Тимофей, сегодня не получится в кино, – сказала Маша. – Давай в другой раз, ладно?

Тимка стоял как ни в чем не бывало, но изнутри чувствовал, что умирает. Откуда‑то он точно знал, что умирают именно так – непонятное онемение поднимается от ступней к сердцу.

– Тимка, ты чего? – Маша, по‑видимому, тоже что‑то почувствовала. – Сходим завтра или послезавтра – какая разница? А сейчас я никак не могу, честное слово… Мне прямо бежать нужно!

– Какая разница… – механически повторил Тимка. – Конечно…

– Мне правда нужно…

– Да ничего тебе не нужно! – не выдержав, со злобой, отвратительно оскалившись, выкрикнул мальчик. – Все эти твои дела – дурацкие игрушки для слюнявых придурков! Сами себе придумали и сами делаете вид! Все эти ваши отстойные тайны и дурацкие значки…

– Нет! – твердо сказала Маша. – Успокойся, Тимофей! Ты не знаешь! Смотри!

Она взяла Тимкину руку и приложила к куртке, там, где алел ромбик значка. Тимка вскрикнул от неожиданности и отдернул ладонь. Значок был горячим. И тут же Тимка вспомнил, что Маша встревожилась до того, как зазвонил телефон.

– Иди! – глухо сказал он. – Уходи сейчас, если тебе надо!

– Ты не знаешь…

– Я не хочу знать.

Маша стояла, опустив голову.

Почему она не уходит?!! Маша. Маша! Маша!!!

– Ты. Пойдешь. Со мной, – наконец сказала она. – Да?

– Да, – кивнул Тимка.

– Слушай, Тим, а может, это тебе померещилось, со значком‑то? – спросила Тая, участливо морща нос и заглядывая Тимке в глаза. – Ну, ты нервничал из‑за Новицкой и что с кино все обламывается… вот оно и…

– Да что я, по‑твоему, идиот, что ли! – возмущенно рявкнул Тимка. – Не могу разобрать, что есть, а чего вообще нету?! Сказал: он был горячий! Так, что аж руку жгло! Поняла?!!

– Да, да, конечно, поняла, – Тая тут же пошла на попятную. – Ну был и был… Ты дальше‑то рассказывай…

– А чего – дальше? Дальше опять какая‑то сплошная ерунда началась… Сначала мы с Машей полезли в люк во дворе на Гончарной…

– Как это?! – ахнула Тая. – Прямо в люк?! И Маша? В чистой одежде?!

– То есть, нет, – поправился Тимка. – Сначала приехала скорая помощь, которую непонятно кто и когда вызвал. Там был такой старый лысый дядька с чемоданчиком и молоденькая толстая девушка, наверное, медсестра. И вот они и сказали, что в люк не полезут ни за что. Да они и по правде, кажется, не могли… Стали спасателей вызывать…

– Да зачем в люк‑то лезть?! – от возбуждения Тая дернула Тимку за рукав.

– Ну, там, под землей у нас, живут всякие… Ты не знаешь, что ли?

– Кто живет под землей?! – Таины глаза стали просто круглыми, и даже складки на веках куда‑то подевались. – У нас в городе под землей никто не жил… Если только крысы…

– Ох ты, господи! – Тимка потер ладонью лоб. – Беда с тобой, Тайка! Ну, считай, у нас тоже крысы. Только человеческой породы. Бомжи там, шпана всякая, ребятишки бесхозные, наркоманы… Там же целый город внизу, с переходами, коридорами, комнатами разными, старыми бомбоубежищами. Ну и водопровод, конечно, и канализация, куда дерьмо сливают. Через люки легко попасть можно… В общем, нас с Машей туда, вниз, повел какой‑то совсем малек, лет десять если ему есть, так и хорошо. И еще несколько мелких вокруг крутились, они, наверное, вначале и кипеж подняли. Большие‑то разбежались все, ведь неизвестно, как все обернется, а кому охота на глаза ментам попадаться, это же статья, да и не одна, если возраст учитывать… В общем, она там уже пеной кровавой исходила, когда мы ее нашли…

– Да кто – она‑то?! Скажи, наконец!

– Девчонка совсем, это и обидно, – сквозь зубы процедил Тимка. – Чуть‑чуть того, кто вел, постарше. Может, наших лет, а может… да их ведь, торчков, не разберешь: они все щуплые…

– А что с ней случилось?

– Да наширялась чем‑то – и, видать, припадок, что ли, начался какой… А те все со страху и разбежались. Хорошо, мальки не бросили ее да наши эти… значкисты‑терминаторы как‑то по своей системе прознали… В общем, подтащили мы ее втроем под люк, в колодец‑то уже врачи петлю какую‑то специальную спустили, а наверху уже еще несколько этих… Витька Петров из наших и Вадим… взрослый, ты его не знаешь… То есть, как я понять сумел, это такой общий клич был, просто мы с Машкой ближе всех оказались. Она, наверное, знала это как‑то, потому и кинулась. Вытащили ее наверх на три счета и – сразу в машину. Там уж не знаю как, но вроде они ей сразу вкололи чего‑то, она хоть трястись перестала. Может, в этот раз живая останется… Смешно: когда ее уже погрузили и откачивать начали, спасатели приехали. Такие классные, с сиреной, все в прибабахах, я просто обалдел!

– Ну, как бы там ни было, все‑таки хорошо, что вы эту девушку спасли! – осознав все сказанное, рассудительно сказала Тая. – Пусть она наркоманка, но, может быть, теперь, как чуть не померла, осознает и перевоспитается.

– Щазз! – зло усмехнулся Тимка. – Перевоспитается, как же!

– Не знаешь, не говори! – махнула рукой Тая. – Всякое бывает. У нас в городе один человек с самолета без парашюта упал – и то жив остался. И не покалечился даже, только пальцы на ноге сломал.

– Ну вот если только так… – как и всегда при взгляде на Таю, Тимкина ухмылка потеряла большую часть своей злобности.

– Так я не поняла, в конце концов: вы в кино‑то с Новицкой сходили или нет? – требовательно спросила девочка.

– Не‑а, – махнул рукой Тимка. – Как эту отправили, так еще вместе с Вадимом пошли к Нинке. Это уж я не знаю, через значок или как, потому что эта Нинка Машиной младшей сестры подружка. Там ихний отец допился до зеленых чертей и всех по квартире гонял, а милиция сказала, что вот как он кого убьет или покалечит, так они и приедут. Ну, там уже этот Вадим разбирался, он вообще‑то боксом занимается или еще чем‑то таким, и плечи у него в ширину, как если меня на бок в длину положить. Я при том просто так был, а Машка Нинку и ейных младших успокаивала и мать валерьянкой отпаивала. А потом уже девять часов было, и я домой пошел…

– Да, дела… – сказала Тая и надолго замолчала.

Тимка шмыгал простуженным носом и подтирал рукавом. Шарф берег – чистая все‑таки вещь. Тая протянула сложенный носовой платок, слегка обсыпанный по краям крошками от печенья.

– Возьми, он чистый.

– Спасибо, – поблагодарил девочку Тимка и высморкался. – Ну и чего ты про все это думаешь?

– Я думаю, что в другой раз Новицкая уже тебе точно про кино не откажет, ей неловко покажется…

– Да господи! – Тимка потряс головой. – Девчонки! Я спрашиваю, что ты думаешь про всю эту историю со значками и Чипами и Дейлами, которые как заведенные спешат на помощь?!

– Я думаю, что у них должен быть какой‑нибудь штаб и нам обязательно надо его обнаружить, – решительно сказала Тая. – Если они, конечно, все‑таки не инопланетяне, – подумав, добавила она. – Потому что тогда у них штаб может быть на другой планете. Или в параллельном мире… Слушай, а может, они – это такие программы, вроде как в фильме «Матрица»?! И нам это всем только кажется?!!

– Хватит! – прикрикнул Тимка. – Если здесь кто программы, так это, скорее, не они, а мы сами. Я‑то уж, во всяком случае, точно – зловредный вирус… Хотя со штабом – это идея неплохая… Это надо обдумать… Это надо…

– Тим… – Тая привычно уже потянула за концы шарфа, разворачивая к себе голову приятеля. – Тим, я что‑то такое чувствую, но что – не знаю. И это что‑то, между прочим, про тебя… Ты вообще как? И что?

Тимка, вопреки Таиным предположениям, не обозлился и не стал ругаться, а честно подумал над заданными вопросами.

– Я, когда там под землей в этой канализации лазил, – наконец медленно начал он. – То вот о чем подумал. Пацан этот, и девчонка‑наркоша, и остальные, те, которые разбежались… Ведь они все когда‑то были такими розовыми карапузами с веселыми глазами и толстыми щеками, вот как у тебя, и их кто‑то любил, и говорил им: ты – мое солнышко! Куда же оно потом все подевалось?.. Или не любил и не говорил? И оттого все? И вот я тоже… Тайка! Скажи!

Тимка ждал ответа. Тая выпрямилась, встала на цыпочки, крепко вцепилась в концы сине‑белого шарфа и поцеловала покрытые сухой коркой Тимкины губы. И только потом заплакала.

Компьютеры стояли, жадно раскрыв экраны. Тая сверилась с карточкой и села на место под номером семнадцать. Справа от нее сел рыжий мальчик в очках. Слева – Дима Дмитриевский. Его лицо было одухотворенным. По‑видимому, мысленно он уже погрузился в решение задач.

Тая читала задания и не понимала ровным счетом ничего. Даже то, что у нее, собственно, спрашивают. В общем, чего‑то подобного она и ожидала. Но все равно было обидно.

Дима и рыжий мальчик, сжав губы, ожесточенно стучали по клавишам. В профиль они были похожи на индейских воинов, вышедших на тропу войны.

Будучи человеком старательным и ответственным, Тая аккуратно оформила условия задач и даже нарисовала схему‑чертеж к одной из них. Ну и что, что она не знает, как их решать?

Время тянулось медленно. Те немногие мысли, которые у нее были, Тая уже безрезультатно проверила, написала очень сомнительный ответ в одном из примеров и очень сомнительную формулу прогрессии, с интересом оглядела зал и затылки финалистов первого тура, отметила красивую лепку на потолке…

– Тая, как у тебя? – донесся слева шепот Димы. – Сколько задач решила?

– Да никак! – Тая пожала плечами. – Нисколько не решила. Я вообще в них ничего не понимаю.

Дима молчал и смотрел на нее с видом Маленького Принца, ответственного за всех, кого он приручил.

Тая поморщилась и отвернулась к рыжему. Рыжий кусал губы и вытирал лоб ладонью. Кажется, у него – тоже что‑то не получалось.

– Тая! – через некоторое время Дима снова позвал ее.

Она обернулась. Внизу под столом Димина рука протягивала ей сложенный вчетверо лист бумаги. Тая взяла его и развернула перед собой. Лист был исписан с двух сторон. Там были решения всех восьми задач. Тая с удивлением увидела, что ее формула прогрессии оказалась правильной, зато ответ в примере – неверным категорически. Из восьми задач только в пяти она поняла ход Диминой мысли и не могла им не восхититься. По верху листа мелким почерком, вклиниваясь на свободное от формул место, шло обращение: «Тая! Прости меня за недостойное поведение! Если сможешь простить, то прошу тебя: перенеси эти решения в компьютер, чтобы я знал, что мы недаром с тобой занимались и ты все поняла и запомнила. Д. Дмитриевский».

Записка напоминала резолюцию какого‑то бредового педсовета.

Тая сначала хотела засмеяться и покрутить пальцем у виска, но потом вдруг поняла, что знаток алгоритмов, талантливый математик Д. Дмитриевский попросту не оставил ей выхода. Тогда она разозлилась. Подумала еще немного, покрутила и так, и эдак. Вздохнула. Аккуратно нажимая на клавиши, переписала решения задач. Сохранила. Взглянула направо. Позвала тихонько: «Эй!» Рыжий глянул загнанным взглядом. «Сколько решил?» – спросила Тая. «Три!» – одними губами ответил мальчишка. «Держи!» – Тая снова сложила листок и протянула под столом руку. Рыжий, недоуменно таращась, принял листок мокрыми веснушчатыми пальцами, развернул и тут же с болезненной гримасой изо всей силы треснул себя по лбу.

«Дошло!» – усмехнулась Тая. Повернулась к Диме и кокетливо улыбнулась ему.

Снег висел, как занавеска в ванной. Люди шли сквозь него, как тени под душем. Обычный школьный двор был похож на съемки фантастического фильма. Кирилл и Дима стояли под ивой у забора, огораживающего недавно залитый каток.

– Почему ты мне не сказал? – требовательно спросил Дима у Кирилла Савенко. – Почему не предупредил заранее?

– О чем? – Кирилл недоуменно пожал плечами. – О чем я должен был тебя предупредить?

– О том, что Роберт не может ходить!

– Да зачем? – еще больше удивился Кирилл. – Ну предупредил бы – и что бы это изменило? Ты бы не пошел с ним встречаться? Или заранее купил бы цветы? Что‑то еще?

– Я бы не чувствовал себя таким идиотом! – крикнул Дима.

– Ну знаешь… – Кирилл глянул разочарованно.

Диме внезапно и неизвестно отчего стало стыдно.

– Что с ним произошло? – тихо спросил он. – Тоже авария, как у Николая Павловича?

– Нет, он таким родился, – ответил Кирилл.

– У него есть родные?

– Да, есть мать, сестра с мужем, племянники. Но он давно живет один. Работает в компьютерной фирме. Ему так удобно… – Кирилл помолчал и добавил: – Берт очень гордый. Не хочет никому быть в тягость. А зря…

– Что – зря? – не понял Дима. Независимая позиция Роберта показалась ему крайне достойной. Интересно, как же он один со всем справляется?

– Не мне его судить. Но хотя бы из интересов общего дела он мог бы…

– Вот с этого места, пожалуйста, поподробней, – попросил Дима. – Насчет общего дела… Просвети же меня, наконец, в чем оно заключается, а то я как‑то так и не понял…

Кирилл покачал головой.

– Я, или Берт, или еще кто‑нибудь… мы ответим на все твои вопросы. Обязательно, чуть после. Но что там у тебя с олимпиадой? Расскажи, я же еще не знаю…

– Да ничего особенного! – Дима глянул исподлобья, словно проверяя, не издеваются ли над ним. Лицо Кирилла выражало искреннюю заинтересованность. – Пришел, решил задачи, ушел.

– Ну и…

– Ну и прошел в следующий тур. Придется теперь в Москву ехать, потому что это там.

– Здорово! А что там‑то будет?

– Ну, туда представители от фирм‑организаторов‑спонсоров приедут. Речи, культурная программа и все такое. А потом – запрут на шесть часов в каком‑нибудь зале и все то же: решай задачи.

– Слушай, а это правда, что Тая Коровина тоже прошла?

– Правда!

– Удивительное дело! Ну, ты – это понятно, у тебя эта самая математика из ушей лезет: отец математик, гимназия математическая, и сам ничего себе: способный и соображаешь отменно. Но она‑то! Кто бы мог подумать!

– Всякое бывает, – Дима пожал плечами. – Не всегда снаружи разберешь…

– Это точно, – согласился Кирилл.

Помолчали. Потом поговорили о здоровье Голубя и разведении голубей вообще. Потом Дима, рисуя палкой на утоптанном возле забора снегу, объяснил Кириллу, как решать систему уравнений с двумя неизвестными способом умножения. Кирилл, по всей видимости, понял. Потом Кирилл, в свою очередь, попытался объяснить Диме способ, который позволяет ему самому и прочим одноклассникам так быстро и точно передвигаться по классу или на улице. Дима из объяснения не понял ничего, кроме того, что нужно на время представить себя кем‑то или даже чем‑то другим, и корни всего этого находятся где‑то на Востоке.

Потом Дима устал общаться, хотя Михаил Дмитриевич и какие‑то прочитанные им психологические книги утверждали, что общение на сегодняшний день – главная Димина задача. Ему же, напротив того, захотелось остаться одному в своей комнате и порешать что‑нибудь из задачника Сканави.

– Послушай, а ты не мог бы в двух словах объяснить, – попросил он. – Что этой вашей «гвардии тревоги» надо, чтобы я сделал? Или мне все показалось, и – вообще ничего?

– Нужно, чтобы кто‑нибудь заменил Берта. Если у тебя выйдет, то – ты. Если выйдет у кого‑нибудь другого, то он. Все равно кто – лишь бы нашелся…

– Погоди, погоди, – встревожился Дима. – А зачем, собственно, мне или кому‑то другому заменять Роберта? Он что, куда‑нибудь уезжает?

– Можно и так сказать, – горько усмехнулся Кирилл. – Уезжает, только очень далеко…

– В каком смысле?! – Дима поежился, уже угадав ответ. – Он…

Кирилл кивнул головой в ответ на невысказанный вопрос.

– Но наверняка можно же что‑то делать… Хотя бы попытаться… Медицина сейчас…

– Понимаешь, все дело в том, что Берт не хочет пытаться, – объяснил Кирилл. – Поэтому я и говорил… Может быть, он просто устал…

– Ну и пусть отдохнет!! – Дима вдруг понял, что Берт, непонятный, усталый, прикованный к своему креслу в перекрестье неведомых лучей, с его пальцами‑цветами, отчего‑то очень близок и дорог ему – я толком не знаю, что он там у вас делает, но это – все равно. Если у нас не могут, то есть же всякие программы лечения за границей, клиники в Швейцарии, ну я не знаю, что еще…

– Это огромные деньги, – заметил Кирилл.

– Ну и что! Всегда можно что‑то придумать! – горячо сказал Дима. – Да что тогда вся эта ваша гвардия, если вы не можете… куда уж тревожнее, чем человек умирает!..

– Берт запретил всем, – сморщившись, как если бы у него болел зуб, сказал Кирилл. – Он хочет уйти, ты можешь понять?! Ася Новицкая, сестра Маши, может быть, и могла бы… но… Берт говорит, чтобы мы не обращали внимания, и все это ерунда, и от одного человека ничего не зависит. Что обязательно будет кто‑то другой. И даже если сейчас все то, что он сделал, пропадет, тоже ничего страшного, потому что мы – для будущего…

– Да плевать на будущее! – закричал Дима. – Есть сейчас и сегодня. Он сказал, а вы – послушались, да?! Да ты понимаешь, что только вот эти его дурацкие игры – те, в которые я играл, – они же бешеных денег стоят, если правильно найти, кому их продать!

– Правда? – заинтересованно спросил Кирилл. – А кому? Ты знаешь?

– Тем корпорациям, которые их производят! – твердо ответил Дима. – Я попытаюсь узнать. Здесь через Интернет, и когда буду в Москве… Мне нужны диски с этими играми, но такие, чтобы их нельзя было скопировать…

– Сделаем, – тут же откликнулся Кирилл. И добавил, глядя куда‑то через забор. – Ты не думай… мы его не послушались… мы тоже пытаемся… но мы просто не знаем, как…

– Я попробую узнать, – повторил Дима. – А скажи… в чем я или кто‑то другой должен заменить Роберта?

– Берт – гений, – равнодушно сказал Кирилл и той же веткой, какой Дима писал решение системы уравнений, нарисовал на снегу солнце с лучами. – Он сделал одну вещь, которой нигде нет. За нее, я думаю, и «Майкрософт» удавился бы. Но он ее никому не продаст, потому что это, кажется, и невозможно. Она как бы компьютерная и как бы нет…

– Что за чушь? – раздраженно спросил Дима. Он изнемогал. Это чувство за последнее время сделалось для него почти привычным. – Как это – нигде нет? Как это – компьютерная и не компьютерная? И вообще, время одиночек, делающих свои открытия на коленке, – процитировал он Михаила Дмитриевича, – давно прошло!

Кирилл, по всей видимости, цитатой не впечатлился.

– Вот ты спрашивал про движения, а я пытался тебе объяснить, – сказал он. – Это то же самое, если рассудить. Смотри. Любая граница условна. Между людьми. Между животными. Между вещами. Между людьми и вещами. Если две металлические пластинки плотно прижать, они срастутся – помнишь, по физике в шестом классе проходили? Если люди долго вместе живут, они друг друга без слов понимают. Или человек и собака. Вот Маша Новицкая с лошадьми, так она и человеческие мысли неплохо читает. Весь мир – одно. Ну так это и значит, что можно куда хочешь переходить, кем хочешь становиться… Если уметь, конечно. Мудрецы всех времен и народов умели, а прочие называли чудом…

Дима смотрел устало. Хотелось спросить у Кирилла что‑нибудь в духе папы или бабушки. Например: «Кстати, Кирилл, а ты Пелевина читал?»

(Пелевина очень ценил Михаил Дмитриевич. Дима и Александра Сергеевна, заинтересовавшись, попробовали его читать, но у обоих не пошло. «Какой‑то он поверхностный. По большому счету», – сформулировала бабушка. Внук не очень понял, но на интуитивном уровне согласился с ее оценкой.)

– Кирилл, ну при чем тут мудрецы? К больному Роберту и 8 «А» классу?

– При том. Мудрецы лет по сорок учились это единство ощущать, а потом переносились куда‑то, или по воде ходили, или с синицами разговаривали. Но океан там, или воздух, или синица – это все‑таки сильно другое, если с человеком сравнить. А компьютер – он намного проще, чем даже самый простой микроб. К тому же его сам человек и придумал, там все по его мозгам построено. Вот Берт и сделал такую штуку, которая позволяет убрать границу.

– Что? – Дима выпрямился. – Какую границу?

– Ты еще не понял? – в голосе Кирилла Диме послышался упрек. Как так: математическую олимпиаду выиграл, а таких простых вещей не понимает?

– Границ на самом деле нет. Нам кажется. Человек и его вещь – это сравнительно просто. Вот Берт и нашел способ преодолеть границу между компьютером и человеческим мозгом. И сделал это…

Несколько секунд Дима молчал. Потом шепотом спросил у Кирилла:

– Ты… это серьезно?

– Совершенно серьезно, – подтвердил Кирилл Савенко. – Мы все этим пользуемся.

Дима закрыл глаза, сполз спиной по забору и сел на снег. Сжал и разжал кулак. С ладони медленно улыбался невидимый Будда. Снежинки падали в сгущающихся сумерках и звучала тихая музыка. «Это музыка снега, – подумал Дима. – Как запах звезд у Маши Новицкой. Все – одно. Границ – нет…»