Билет Джованни

— Здесь конец зоны «Лебедя». Смотрите, вот там знаменитая обсерватория Альбрео.

За окнами, в самой середине Серебряной реки, где будто рассыпались огни фейерверков, стояли четыре черных огромных здания. На плоской крыше одного из них, словно по орбите, медленно вращались два больших прозрачных шара из сапфира и топаза. Желтый шар катился назад, маленький синий шар катился вперед, при встрече края шаров пересекались, и от этого возникала красивая зеленоватая двояковыпуклая линза, которая, по мере движения шаров, становилась все более выпуклой. Когда синий шар совпадал один в один с топазом, получался шар с зеленым центром и светло-желтой поверхностью. Когда шары начинали расходиться в разные стороны, вновь возникала линза, только выгнутая в противоположную сторону. А затем шары расходились, сапфир катился назад, желтый шар катился вперед, и повторялось то же, что и прежде. Окруженная бесформенными, беззвучными водами Серебряной реки, обсерватория, казалась погруженной в сон.

— Это приборы, которые измеряют скорость воды. Вода тоже… — только и успел сказать птицелов, как вдруг сзади раздался голос:

— Прошу предъявить билеты!

Рядом с мальчиками и птицеловом вдруг возникла высокая фигура кондуктора в красной фуражке. Птицелов молча вынул из кармана маленький листок. Бросив на него взгляд, кондуктор отвел глаза и протянул руку к Джованни, пошевелив пальцами, будто спрашивал: «А ваши билеты?»

— Э… — замялся Джованни, не зная, что делать, а Кампанелла, как ни в чем не бывало, вытащил маленький серый билетик.

Джованни растерялся, засунул руку в карман пиджака, в надежде найти хоть что-то и обнаружил там довольно большой сложенный лист бумаги. Теряясь в догадках, откуда он взялся, Джованни поспешно вытащил его. Это был сложенный вчетверо лист зеленого цвета размером с открытку. Поскольку кондуктор тянул к нему руку, он, не задумываясь, сунул ему эту бумажку, а кондуктор почтительно ее раскрыл, вытянувшись в струнку. Читая бумагу, он то и дело расстегивал и снова застегивал пуговицы на форменном пиджаке, а когда смотритель маяка с любопытством заглянул в бумагу, Джованни почувствовал в груди жар от волнения. Должно быть, это был не билет, а какое-то удостоверение.

— Это вы принесли из трехмерного мира? — спросил кондуктор.

— Понятия не имею, — ответил Джованни. Он решил, что теперь все в порядке, посмотрел на кондуктора и хихикнул.

— Благодарю вас. Мы прибываем в Южный Крест примерно в три часа, — сказал кондуктор, отдав бумагу Джованни, и пошел дальше.

Кампанелла с нетерпением заглянул в бумагу, будто дождаться не мог этого момента. Джованни тоже захотелось скорее посмотреть, что же там такое написано. Однако там оказались всего лишь десять каких-то знаков на фоне черных виньеток. Они молча смотрели на узоры, которые, казалось, затягивали их в себя. Птицелов искоса взглянул на бумагу и поспешно сказал:

— Это серьезная бумага! С ней можно доехать до самых небес. И не только до небес, это пропуск, с которым можно свободно перемещаться где угодно. При наличии такой бумаги можно ехать куда угодно даже по железной дороге Серебряной реки несовершенного четвертого измерения. Да, вы, я вижу, важные птицы!

— Ничего не понимаю, — покраснев, ответил Джованни, сложил бумагу и убрал ее в карман.

Смутившись, мальчики вновь уставились в окно, ощущая, как время от времени птицелов бросает на них такие взгляды, будто они и впрямь очень важные особы.

— Скоро прибываем на станцию «Орел», — сказал Кампанелла, сверив карту с тремя маленькими голубоватыми вышками, стоявшими в ряд на том берегу.

По непонятной причине Джованни вдруг стало очень жалко соседа-птицелова. Припоминая, как он радовался, что поймал «цапель», что аж «запыхался», как оборачивал их в белые тряпки, как краем глаза разглядывал чужой билет, как поспешно расточал им комплименты, Джованни подумал, что отдал бы этому малознакомому птицелову все, что у него есть, даже последний кусок хлеба. Он был готов сам сто лет простоять на берегу сверкающей Серебряной реки и ловить птиц — только, чтобы тот стал счастливей. Джованни больше не мог молчать. «А чего бы вам хотелось больше всего на свете?» — хотел спросить он, но застеснялся, решив, что это будет как-то чересчур неожиданно, заколебался, а когда, повернулся к птицелову, того уже и след простыл. Не было видно и белых котомок на багажной полке. Джованни быстро перевел взор на окно, подумав, что птицелов опять собрался ловить цапель и стоит на берегу, напружинив ноги и всматриваясь в небо, но все, что он увидел, был лишь красивый песок и белые волны мисканта. Ни широкой спины, ни остроконечной шапки птицелова там не было.

— Куда он ушел? — задумчиво произнес Кампанелла.

— И, правда, куда? Где мы с ним еще увидимся? Почему же я не поговорил с ним?

— Я тоже об этом думаю.

— Мне казалось, что он нам мешает. А теперь так совестно!

Такие странные чувства обуревали Джованни впервые, он подумал, что никогда ни с кем о таком не заговаривал.

— Кажется, яблоками пахнет! Неужели оттого, что я только что подумал о яблоке? — сказал Кампанелла, с удивлением оглянувшись по сторонам.

— И, правда, яблоком. А еще дикой розой.

Джованни заозирался, но запах, видимо, проник через окно. Джованни подумал, что раз сейчас осень, то не должно пахнуть розами.

Вдруг они увидели маленького мальчика лет шести с блестящими черными волосами: пуговицы на его пиджачке были расстегнуты, он стоял босиком с испуганным выражением на лице и дрожал. Его держал за руку высокий молодой человек в аккуратном черном костюме. Он держался очень прямо, будто дзельква под порывами ветра.

— Где мы? Как здесь красиво.

Из-за спины молодого человека выглянула миловидная кареглазая девочка лет двенадцати в черном пальто. Уцепившись за его руку, она с интересом смотрела в окно.

— Ну, это Ланкашир. Нет же, это штат Коннектикут! Да нет, мы добрались до неба. А дальше отправимся на Небеса. Посмотрите. Этот знак, знак на потолке. Уже нечего бояться. Нас примет Господь, — сказал девочке молодой человек в черном костюме, светясь от радости.

Однако лоб его почему-то прорезали глубокие морщины, видимо, он очень устал. Улыбнувшись через силу, он усадил мальчика рядом с Джованни.

Потом он указал девочке на сидение рядом с Кампанеллой. Она послушно села и сложила руки на коленях.

— Я еду к старшей сестре! — сказал мальчик, и на его лице появилось странное выражение.

Молодой человек, сидевший напротив смотрителя маяка, ничего не сказал в ответ и грустно посмотрел на влажные кудрявые волосы мальчика. А девочка вдруг прикрыла лицо ладошками и заплакала.

— У папы и сестрички Кикуё еще много дел. Они потом придут к нам. А вот мама тебя так долго ждала. Она все думала о тебе и беспокоилась: какие песенки поет сейчас ее дорогой Тадаси, водит ли хороводы с детьми среди кустов бузины снежным утром. А теперь мы скоро увидим маму.

— Не надо было садиться на корабль.

— Да ты посмотри вокруг! Какая прекрасная речка! Помнишь, ты все лето из окна глядел на эту белую реку, когда ложился спать, и напевал песенку «Мерцай, мерцай, маленькая звездочка…» В-о-он где она, твоя звездочка. Так красиво светится.

Девочка вытерла носовым платочком заплаканные глаза и посмотрела в окно. Молодой человек опять заговорил с братом и сестрой тихо-тихо, будто объяснял что-то.

— Для нас все грустное уже позади. Мы путешествуем по таким хорошим местам, направляемся к Господу. Там светло, чудный запах, много чудесных людей. А те, кто вместо нас сели в шлюпки, наверное, спаслись и теперь едут домой к своим мамам и папам, которые ждут их и волнуются. И мы тоже скоро приедем, приободримся и споем что-нибудь веселое.

Юноша погладил мокрые черные волосы мальчугана, и лицо его осветилось улыбкой.

— Откуда вы приехали? Что с вами случилось? — спросил смотритель маяка у молодого человека, будто, наконец, что-то понял.

Молодой человек слегка улыбнулся и начал рассказ:

— Наш пароход затонул, натолкнувшись на айсберг. Отец этих детей два месяца назад уехал на родину по какому-то срочному делу, а мы отправились к нему. Я учусь в университете и служу в их семье гувернером. На двадцатый день пути — сегодня или вчера? — наш корабль напоролся на айсберг, накренился на борт и стал тонуть. Луна светила мутно, а туман был очень густой. Половина шлюпок на левом борту оказалась неисправной, поэтому места для всех не хватило. Корабль стал погружаться в воду, и я закричал: «Пожалуйста, посадите в шлюпку детей!» Люди расступились и стали молиться за них. Однако когда мы добрались до шлюпок, мы увидели, что там полно маленьких детей с родителями, и у меня не хватило мужества оттолкнуть кого-нибудь из них.

Но спасение воспитанников — мой долг, и я попытался пропихнуть их через толпу детей, стоявших перед нами. Но потом решил, что лучше предстать перед Господом, чем спастись за счет чужой жизни. А потом снова подумал, что нужно любым способом спасти их, пусть Бог потом и накажет меня за это. Однако так и не смог… Все во мне перевернулось, когда я видел, как мать, передав своего ребенка в шлюпку, в которой сидели одни дети, как безумная посылала ему поцелуи, а отец стоял рядом, сдерживая слезы. Между тем корабль продолжал тонуть, и я принял окончательное решение — я прижму к себе детей и буду держаться на воде пока хватит сил. Я ждал, пока не затонет корабль. Кто-то бросил спасательный круг, но он пролетел мимо и упал слишком далеко. Я с трудом отломал решетку от палубы, и мы втроем крепко схватились за нее. Вдруг откуда-то донеслась музыка… Люди стали подпевать на разных языках. Потом раздался страшный грохот, мы оказались в воде, и нас стало затягивать в воронку. Я прижал к себе детей, потерял сознание, и вот мы здесь. Мама этих детей умерла два года назад. Я уверен, что те, кто были в шлюпках, спаслись. Ведь на веслах сидели опытные матросы, и они быстро отошли от корабля.

Послышались тихие слова молитвы. Джованни и Кампанелла смутно вспомнили то, что дремало в глубинах их памяти, и глаза их обожгло слезами.

«Это огромное море, называется Тихим океаном. В морях на самом севере, где плавают айсберги, кто-то трудится на маленьких судах, сражаясь с ветрами, холодными течениями и жестокими морозами. Мне так жаль этих людей, и я чувствую себя виноватым перед ними. Что я могу сделать, чтобы они стали счастливыми?» — Джованни приуныл и опустил голову.

— Что такое счастье, никто не знает. Но если вы идете по истинному пути, какие бы испытания вас ни поджидали, любой шаг вверх или вниз приближает вас к настоящему счастью, — сказал смотритель маяка, утешая их.

— Именно так. И все печали на пути к вершинам счастья нужно принимать с благодарностью, — ответил молодой человек, будто читал молитву.

Усталые брат и сестра свернулись калачиком на сиденьях и крепко заснули. На босых ножках незаметно появилась белая мягкая обувь.

Поезд с грохотом несся по блестящему фосфоресцирующему берегу реки. Видневшееся в окне с противоположной стороны поле напоминало волшебный фонарь. Мелькали сотни, тысячи вышек, на самых больших стояли флажки с мигающими красными огоньками, а на краю поля их было так много, что они сливались в мутный белесый туман. Там, а может еще дальше, в красивое синее, как колокольчики, небо время от времени взлетали тусклые сигнальные ракеты. Прозрачный и чистый ветер доносил аромат роз.

— Вот, возьмите. Наверное, вы впервые видите такие яблоки? — сказал смотритель маяка, сидевший напротив, и положил на колени крупные и красивые яблоки золотого и красного цвета, придерживая их обеими руками, чтобы не уронить.

— Откуда они? Какая красота! Здесь выращивают такие блоки? — с искренним удивлением спросил молодой человек, рассматривая яблоки в руках смотрителя, прищурив глаза и наклонив голову.

— Возьмите! Прошу вас! — сказал смотритель.

Молодой человек взял яблоко и бросил взгляд на Джованни и Кампанеллу.

— А вы, мальчики? Попробуйте!

Джованни промолчал, обидевшись на слово «мальчики», а Кампанелла ответил: «Спасибо». Тогда молодой человек дал им по яблоку, Джованни встал и тоже сказал: «Спасибо».

Руки смотрителя маяка освободились, поэтому он сам тихонько положил по яблоку на колени спящих детей.

— Благодарю вас. И где же выращивают такие прекрасные плоды? — спросил молодой человек.

— Здесь, разумеется, есть сельское хозяйство. Но так заведено, что все растет само по себе. Сельское хозяйство не требует особого труда. Стоит посеять семена, какие вам нравятся, и все всходит само по себе. У здешнего риса нет шелухи, как у того, что выращивают у берегов Тихого океана, зерна в десять раз больше и чудно пахнут. Но там, куда направляетесь вы, сельского хозяйства нет. Там едят только яблоки, да сладости, которые усваиваются без остатка. У каждого, кто их ест, появляется чудесное благоухание, которое сочится через их поры.

Вдруг маленький мальчик открыл глаза и сказал:

— Мне приснилась мама. Вокруг нее были полки с книгами, она смотрела на меня, протягивала руки и улыбалась. Я сказал, что принесу ей яблоко, и тут же проснулся. В том же самом вагоне.

— Это яблоко у тебя на коленях. Тебе его дал этот дяденька, — сказал молодой человек.

— Спасибо вам, дяденька. Сестричка Каору еще спит? Я ее разбужу. Сестричка, смотри, нам дали яблоки. Вставай!

Сестра улыбнулась и приоткрыла глаза, а затем, прикрывшись обеими руками от яркого света, посмотрела на плоды. Брат уже уплетал свое яблоко, словно пирог. Красивая кожура под ножом закручивалась спиралью, как штопор, и, не успев упасть на пол, испарялась, блеснув сероватым цветом.

Мальчики бережно положили свои яблоки в карманы.

На той стороне реки внизу по течению показался густой зеленый лес. Ветки деревьев были усыпаны блестящими красными плодами. В самом центре леса стояла высокая-превысокая пирамида, а из леса доносились несказанно прекрасные звуки колокольчиков и ксилофонов, которые под порывами ветра то растворялись в воздухе, то пропитывали его насквозь.

Молодой человек задрожал всем телом.

Они молча слушали эту мелодию, и им казалось, что повсюду раскинулись желтые, нежно-зеленые светлые поля или ковры, а росинки, будто белый воск, растекаются по поверхности солнца.

— Там вороны! — вскрикнула Каору, сидящая рядом с Кампанеллой.

— Это не вороны. Это сороки, — сказал Кампанелла почему-то с укоризной, на что Джованни невольно рассмеялся, а девочка смутилась.

На голубоватом берегу реки, освещенные речным светом, неподвижно сидело в ряд великое множество черных птиц.

— И, правда, сороки. На затылках у них длинные перья, — примирительным тоном сказал молодой человек.

Пирамидка, стоявшая в лесу, была теперь совсем рядом. Тогда из хвостового вагона поезда послышался тот самый гимн, который они слышали прежде. Люди пели его хором.

Молодой человек вдруг побледнел, встал, направился было в конец поезда, но передумал и вновь сел. Каору приложила платочек к лицу. Даже Джованни захлюпал носом. Песня, которую неизвестно кто и когда запел, становилась все отчетливее и громче. Невольно Джованни и Кампанелла тоже подхватили ее.

Зеленый оливковый лес остался уже далеко позади, печально сверкая на той стороне невидимой Серебряной реки, и звуки удивительных музыкальных инструментов, перекрываемые грохотом поезда и шумом ветра, становились все тише и тише.

— Смотрите, павлины.

— Как же их много! — воскликнула девочка.

Джованни видел всполохи голубоватого света над лесом, маленькие-маленькие, похожие на зеленые перламутровые пуговицы — это павлины то распускали, то вновь складывали свои хвосты.

— Значит, мы только что слышали пение павлинов, — сказал Кампанелла Каору.

— Да. Их было около тридцати. Звуки, напоминающие арфу, и были голосами павлинов, — сказала девочка.

Вдруг Джованни охватило чувство несказанной тоски, и он чуть не сказал: «Кампанелла, давай, выскочим из вагона и погуляем!»

Река разделялась на два потока. Между ними был черный-пречерный островок, в центре которого торчала высокая вышка, а на ней стоял человек в свободном одеянии и красной шапке. В обеих руках он держал флажки, красный и синий, глядел в небо и подавал сигналы. Пока Джованни смотрел на него, человек махал изо всех сил красным флажком, затем вдруг опустил его, спрятал за спину, высоко-высоко поднял синий флажок и стал размахивать им, будто дирижировал оркестром. В воздухе послышался шорох, словно пошел дождь, и вдруг какие-то черные комья один за другим, как снаряды, стали падать в реку. Джованни сразу же высунулся по пояс в окно и посмотрел наверх. В пустом красивом небе пролетали многотысячные стаи маленьких пичужек, которые чирикали каждая на свой лад.

— Птицы летят, — сказал Джованни.

— Где? — спросил Кампанелла и посмотрел в небо.

В этот момент мужчина в свободном одеянии вдруг поднял на вышке красный флаг и стал энергично размахивать им. Птицы исчезли, над рекой послышался странный треск, и на несколько мгновений повисла тишина. И тут сигнальщик в красной шапке снова махнул синим флагом и закричал: «Быстрее пролетайте, перелетные птицы! Быстрее пролетайте, перелетные птицы!» Голос был слышен отчетливо. И в тот же момент десятки тысяч птиц устремились в небо. Миловидное лицо девочки появилось в окне между Джованни и Кампанеллой, щечки ее засветились, когда она посмотрела на небо.

— Как много птиц! Это самое красивое, что есть в небе, — сказала девочка Джованни. Ее слова показались ему заносчивыми, поэтому он молча продолжил смотреть на небо.

Девочка тихонько вздохнула и, ничего больше не сказав, вернулась на свое место. Кампанелла пожалел девочку, выглянул из окна и посмотрел на карту.

— Этот человек учит птиц? — осторожно спросила девочка у Кампанеллы.

— Он подает сигналы перелетным птицам. Наверное, потому, что где-то пускают сигнальные ракеты, — ответил он несколько неуверенно.

В это время в вагоне стало тихо. Джованни тоже решил убрать голову из окна, но возвращаться в ярко освещенный вагон почему-то не хотелось, поэтому он продолжал стоять и насвистывать.

«Почему мне так грустно? У меня на душе должно быть хорошо и спокойно. Вон там, на том берегу реки виден маленький синий огонек, будто дым. Он тихий и холодный. Когда на него смотришь, успокаиваешься». Обхватив обеими руками голову, которая горела от боли, он посмотрел вдаль. «Наверное, нет человека, который бы пошел со мной хоть на край света. Кампанелла увлеченно болтает с девочкой, а мне так тяжело».

Глаза у Джованни опять наполнились слезами, и Серебряная река стала мутной и бледной, будто унеслась вдаль.

Поезд продолжал удаляться от реки, и ехал уже по утесу. И противоположный берег, и черный утес становились все выше. Замелькали высокие стебли кукурузы. Листочки на них закручивались, большие красивые початки зеленого цвета с красными метелками торчали из-под листьев, и видны были жемчужные зерна.

Кукурузы становилось все больше, пока она не заполнила все пространство между утесом и железнодорожным полотном. Джованни пришлось вернуться на место, и он подошел к окну на противоположной стороне. До самого горизонта под красивым небом тянулись поля кукурузы, которая нежно шелестела на ветру; на кончиках закрученных листьев горели и сверкали росинки, красные и зеленые, напоминая алмазы, вобравшие в себя дневной солнечный свет.

— Неужели это кукуруза? — спросил Кампанелла у Джованни, однако настроение Джованни так и не улучшилось, поэтому он, не отрывая взгляда от поля, резко буркнул: «Похоже на то».

Поезд тем временем сбавил ход, миновал несколько семафоров и железнодорожных стрелок и остановился у маленького перрона.

Стрелки голубоватых часов на станции показывали ровно два часа. Теперь в этом поле, где не было слышно ни грохота поезда, ни шума ветра, только эти часы с маятниками тикали «тик-так» и показывали точное время.

Сливаясь с тиканьем часов, с самого дальнего конца поля текла тихая-тихая мелодия, тонкая, как ниточка.

— Это симфония «Из Нового Света»,^[139] — сказала сестра себе под нос, обернувшись к мальчикам.

Казалось, что и людям в вагоне, и высокому молодому человеку в черном костюме, и всем остальным снится ласковый сон.

«Почему же мне не становится радостнее в таком тихом и хорошем месте? Почему мне так одиноко? Какой же Кампанелла жестокий, мы с ним едем вместе, а он только и делает, что болтает с девчонкой. Как мне тяжело».

Джованни прикрыл лицо руками и посмотрел в окно на противоположной стороне вагона. Раздался гудок, будто пропел прозрачный стеклянный свисток, и поезд тихо тронулся. Кампанелла грустно насвистывал песенку о звездном хороводе.

— Да-да. Здесь суровое высокогорье, — сказал сидящий сзади какой-то пожилой человек, который только что проснулся. — Перед тем как сеять кукурузу, нужно палкой сделать дырку глубиной в два сяку^[140] и бросить туда семена.

— Значит, отсюда до реки далеко?

— Да-да. До реки от двух до шести тысяч сяку. Там очень глубокое ущелье.

Джованни подумал, что здесь, должно быть, Колорадское высокогорье. Кампанелла продолжал грустно насвистывать, а девочка, лицо которой напоминало яблочко, завернутое в шелк, смотрела туда же, куда и Джованни. Вдруг кукурузные заросли закончилась, и перед ними раскинулось огромное темное поле. Мелодия симфонии «Новый мир» доносилась еще яснее с самого края горизонта, а по темному полю вслед за поездом несся индеец с белыми перьями на голове, с каменными бусами и браслетами. Он приложил стрелу к тетиве маленького лука.

— Индеец, индеец! Смотрите!

Молодой человек в черном костюме проснулся. Джованни и Кампанелла вскочили на ноги.

— Он бежит! Он бежит! Он нас догоняет! — закричала девочка.

— Нет, он не бежит не за поездом. Он охотится или танцует, — вставая, сказал молодой человек и задумчиво сунул руки в карманы, будто позабыл, где он сейчас находится.

И правда, казалось, что индеец пританцовывает. Непохоже было, что он куда-то целеустремленно бежит. Внезапно белые перья склонились вперед, индеец резко остановился и проворно выстрелил из лука в небо. С неба, выписывая круги, падал журавль, а индеец, пробежав еще немного, поднял руки и поймал его и радостно рассмеялся. Он держал в руках добычу и смотрел на поезд, и его фигура становилась все меньше и уходила вдаль. Пару раз сверкнули изоляторы на телеграфных столбах, и вновь начались заросли кукурузы. Из окна на этой стороне вагона было видно, что поезд идет по высокому-высокому утесу, а на дне ущелья течет широкая светлая река.

— Отсюда начинается спуск. Спуститься вниз к воде не такое простое дело. Склон так крут, что поезд наверх подняться уже не сможет. Смотрите, он постепенно набирает скорость, — прозвучал знакомый голос старика.

А поезд спускался все ниже, ниже и ниже. Оттуда, где железная дорога проходила по самому краю утеса, стала видна светлая река. На душе Джованни тоже становилось светлее. Поезд проехал мимо маленькой лачужки, перед которой одиноко стоял ребенок и смотрел на поезд. Джованни крикнул ему: «Эге-гей!»

А поезд ехал все дальше, дальше и дальше. Пассажиры в вагоне, вцепившись в сиденья, полулежали на своих местах. Джованни и Кампанелла вдруг рассмеялись. Теперь Серебряная река текла вдоль железной дороги быстро и оживленно, а иногда светло и ярко поблескивала. То тут, то там цвели дикие розовые гвоздики. Будто успокоившись, поезд стал замедлять ход.

На этом и на другом берегу стояли флаги с изображением звезды и мотыги.

— Что за флаги? — спросил Джованни.

— Не знаю. На карте не указано. Видишь железную лодку?

— Да.

— Может, там собираются строить мост? — сказала девочка.

— Точно, это флаги саперных войск. Идут учения по наводке моста. Но я не вижу солдат.

В этот момент рядом с противоположным берегом, чуть ниже по течению, сверкнула Серебряная река, взметнулся вверх столб воды, и раздался жуткий грохот.

— Взрыв! Взрыв! — закричал Кампанелла, прыгая от радости.

Столб воды рухнул в воду, а в воздух, блеснув белыми брюшками, взлетели лососи и горбуша, и, описав круг, упали в воду. На душе Джованни стало так легко, что ему захотелось попрыгать. Он сказал:

— Небесный саперный батальон! А горбушу-то как подбросило! Никогда я не путешествовал так интересно! Как же здорово!

— Если посмотреть вблизи, то горбуша огромная. Во-от такая! Здесь много рыбы.

— А маленькие рыбки здесь есть? — спросила девочка, заинтересовавшись разговором мальчиков.

— Конечно, есть. Раз есть большие, значит, есть и маленькие. Но издалека их не видно, — смеясь от радости, ответил Джованни. Настроение у него, наконец-то, стало лучше некуда.

— А вон там дворцы созвездия Близнецов! — вдруг крикнул мальчик, указывая куда-то за окно.

С правой стороны на небольшом холме стояли два хрустальных дворца.

— Что такое дворцы созвездия Близнецов?

— Я много раз слышала эту историю от мамы. Наверное, это те самые маленькие хрустальные дворцы, которые стоят рядышком.

— Расскажи, пожалуйста. Что это за Близнецы?

— Я тоже знаю! Близнецы пошли гулять в поле и подрались с вороном, верно? — сказал мальчик.

— Нет! Мама рассказывала о том, что на берегу Небесной реки…

— Прилетела комета и сказала: «ги-ги-фу, ги-ги-фу», верно?

— Да, нет, Та-тян.^[141] Это же другой рассказ! Кажется, они, и сейчас играют там на флейтах.

— Они сейчас в море, — ответил мальчик.

— Да нет же. Они уже вернулись обратно, — возразила девочка.

— Да, я все знаю. Я сам могу рассказать.

Вдруг противоположный берег реки заалел.

В просветах были видны черные силуэты ив и еще чего-то, а в волнах невидимой реки время от времени вспыхивали красные иглы. В поле на противоположном берегу разгорался ярко-красный огонь, а черный дым поднимался высоко, коптя прохладное небо, голубое, как колокольчики. Этот огонь завораживал, был краснее и прозрачнее рубина, красивее лития.

— Что за огонь? Чем можно развести такой яркий огонь? — спросил Джованни.

— Это огонь Скорпиона, — ответил Кампанелла, вновь внимательно посмотрев на карту.

— Я знаю об огне Скорпиона, — сказала девочка.

— Что такое огонь Скорпиона? — спросил Джованни.

— Скорпион сгорел в огне, а огонь все продолжает гореть. Мне папа об этом много рассказывал.

— Скорпион — это ведь насекомое?

— Да, скорпион насекомое, но хорошее.

— Скорпион не хорошее насекомое. Я видел в музее заспиртованного скорпиона. Учитель сказал, что у него в хвосте есть во-от такое жало, если он ужалит, человек умрет.

— Это верно, но он все же хорошее насекомое. Так мне рассказывал папа. Когда-то давно в долине Валдола жил один скорпион, он убивал маленьких насекомых, чтобы добыть себе пропитание. И вот, как-то раз колонок нашел скорпиона и решил его съесть. Скорпион бежал от него изо всех сил, и когда колонок уже чуть было не сцапал его, перед скорпионом оказался колодец, и он прыгнул в него. А выползти наружу не смог и начал тонуть. И тогда он стал молиться: «Я не знаю, скольких жизней унес я до сегодняшнего дня, но только что сам, спасаясь от смерти, бежал изо всех сил. И вот в каком положении оказался. Мне не на что больше надеяться. Почему я просто не отдал себя на съедение колонку? Тогда он смог бы прожить еще один день. О Господи, загляни в мое сердце! Пусть моя жизнь завершится не напрасно, пусть в следующей жизни она послужит на благо других». И после этих слов Скорпион увидел, что его тело загорелось чудесным огнем и осветило ночную тьму. Папа рассказывал, что этот огонь горит до сих пор. Вот он!

— Точно. Смотрите-ка, вышки принимают форму Скорпиона!

И правда — Джованни увидел, что три геодезические вышки по ту сторону огня стали похожи на клешни Скорпиона, а пять вышек перед ним в хвост и жало. А чудесный красный огонь Скорпиона продолжает гореть бесшумно и ослепительно ярко.

Огонь удалялся все дальше и дальше, и тут вдруг все услышали несказанно веселую мелодию, которую как будто играл целый оркестр самых разных музыкальных инструментов, и почувствовали аромат трав и цветов, свист и шум толпы. Наверное, где-то поблизости был городок, и в нем отмечали какой-то праздник.

— Кентавры, пусть выпадет роса! — вдруг закричал сидевший рядом с Джованни мальчик. Он проснулся и теперь смотрел в окно на противоположной стороне вагона.

Все посмотрели туда и увидели зеленую-презеленую ель или пихту, какую украшают на рождество. На ней горело множество маленьких лампочек, будто собралась тысяча светлячков.

— Сегодня праздник Кентавра! — воскликнул Джованни.

— Да, мы приехали в деревню кентавров! — добавил Кампанелла.

* * *

— Я всегда метко бросаю мяч, — гордо сказал маленький мальчик.

— Скоро станция «Южный Крест». Надо готовиться к выходу, — сказал молодой человек.

— Я поеду дальше, — сказал Тадаси.

Девочка, сидевшая рядом с Кампанеллой, поспешно встала и начала собираться, однако, судя по всему, ей тоже не хотелось расставаться с Джованни и Кампанеллой.

— Мы выходим здесь, — сказал, нахмурившись, молодой человек и строго посмотрел на мальчика.

— Не хочу. Я поеду дальше на поезде.

Джованни не вытерпел и сказал:

— Поедем с нами. У нас есть билет, по которому можно ехать, куда угодно.

— Но мы должны выйти здесь. Отсюда мы отправимся на небеса, — грустно сказала девочка.

— А зачем нам отправляться на небеса? Мой учитель сказал, что мы здесь должны построить мир лучше, чем на небесах! — сказал мальчик.

— Но мама уже там, и Бог нам так велит.

— Такой Бог не настоящий.

— Это твой Бог ненастоящий.

— Нет, настоящий!

— А какой у тебя Бог? — смеясь, спросил молодой человек.

— Я, на самом деле, точно не знаю, его не описать, но он не такой, каким вы его себе представляете, а настоящий и единственный Бог.

— Конечно же, настоящий Бог — единственный, — сказал молодой человек.

— Он просто настоящий единственный Бог!

— Именно поэтому я хочу помолиться, чтобы мы с вами вновь встретились перед лицом истинного Бога, — сказал молодой человек и почтительно сложил руки.

Девочка сделала то же самое. Никому не хотелось расставаться, и они побледнели. Джованни чуть не заплакал в голос.

— Вы уже готовы? Мы вот-вот прибудем на станцию «Южный Крест».

И вот, что было дальше. Далеко внизу по течению невидимой реки стоял, будто дерево, и сверкал крест, усыпанный разноцветными, синими, оранжевыми огоньками, а над крестом кольцом сгустилось голубоватое облако, похожее на нимб.

В вагоне зашумели. Все встали и начали молиться так же, как и перед Северным Крестом. Отовсюду раздавались радостные возгласы — так кричат дети, набрасываясь на сладкую дыню — и глубокие, почтительные вздохи. Крест все приближался и приближался, и стало видно, что голубой нимб, напоминающий мякоть яблока, медленно-медленно кружится.

— Аллилуйя! Аллилуйя! — прозвучали ясно и радостно голоса пассажиров.

А потом все услышали, как издалека с небес, с холодных далеких небес, полились прозрачные, несказанно чистые звуки труб. При свете множества семафоров и фонарей поезд стал сбавлять скорость и, наконец, остановился прямо напротив Креста.

— Ну, выходим! — сказал молодой человек и, взяв мальчика за руку, направился к выходу.

— До свидания! — сказала девочка, обернувшись к Джованни и Кампанелле.

— До свидания! — резко и сухо бросил в ответ Джованни, будто рассердился, и еле сдержался, чтобы не расплакаться.

Девочка еще раз обернулась, посмотрела на них широко раскрытыми грустными глазами и молча вышла из вагона. Освободилось более половины вагона, вдруг стало пусто и одиноко, потянуло сквозняком.

Они смотрели на людей, которые построились в ряд на берегу Серебряной реки и благоговейно опустились на колени перед Крестом. А затем мальчики увидели, как кто-то белых сияющих одеяниях идет по воде невидимой реки, протягивая руки к людям. Но в этот самый момент вдруг раздался сигнал стеклянного свистка, и поезд тронулся. С низовья реки поднялся серебряный туман, и все исчезло из виду. Лишь ореховые деревья поблескивали в тумане своей листвой, из веток высовывались забавные мордочки веселых белок, окруженные золотыми нимбами.

Туман начал постепенно рассеиваться. Перед ними оказалась дорога, наверное, какое-то шоссе, вдоль которого в ряд выстроились фонари. Некоторое время эта дорога шла вдоль железнодорожного пути. Когда мальчики проезжали мимо фонарей, маленькие огоньки цвета фасоли гасли, будто приветствовали гостей, и зажигались вновь, как только поезд проезжал мимо.

Обернувшись назад, они увидели, что Крест стал таким маленьким, хоть на шею вешай, все вокруг виделось неясным, не разобрать, стоят ли на коленях брат с сестрой и молодой человек на белом берегу, или уже отправились на небеса — неведомо куда.

Джованни глубоко вздохнул.

— Кампанелла, вот мы опять остались вдвоем. Теперь мы вместе поедем далеко-далеко. Знаешь, если бы это принесло счастье всем, пусть мое тело сгорело бы сто раз, как у того Скорпиона. Мне было бы не жалко.

— Мне тоже, — сказал Кампанелла, и в его глазах сверкнула прозрачная слезинка.

— Но что такое настоящее счастье? — спросил Джованни.

— Не знаю, — рассеянно ответил Кампанелла.

— Нам надо приободриться, — сказал Джованни и глубоко вздохнул, будто свежие силы забурлили в его груди.

— Смотри, там Угольный мешок.^[142] Дыра в небе, — сказал Кампанелла, указав пальцем на что-то черное посередине Небесной реки и стараясь не смотреть туда.

Джованни пригляделся и вздрогнул. В Небесной реке зияла огромная черная дыра. Сколько бы ни всматривался Джованни, протирая глаза и пытаясь разглядеть, как глубока эта дыра и что у нее внутри, ничего не было видно, только глаза защипало.

— А мне совсем не страшно было бы в такой темноте. Я собираюсь найти настоящее счастье для всех! Кампанелла, мы вместе поедем далеко-далеко! — сказал Джованни.

— Да, обязательно поедем! Смотри, какое красивое там поле! Все уже собрались. Это же небеса! Там моя мама! — вдруг воскликнул Кампанелла, указывая на далекое поле за окном.

Джованни посмотрел туда, но не увидел ничего, кроме белого дыма, который совсем не был похож на то, о чем говорил Кампанелла. Вдруг ему стало невыразимо одиноко, он рассеянно посмотрел в окно. На другом берегу реки стояли рядом два телеграфных столба с красными поперечинами, будто держались за руки.

— Кампанелла, мы едем вместе! — С этими словами Джованни обернулся, но на том месте, где сидел его друг, было пусто, лишь мерцал темный бархат сидения.

Джованни подскочил, как ужаленный, высунулся из окна, чтобы никто в вагоне не слышал его, и стал, колотя себя в грудь, кричать и рыдать во весь голос. Ему показалось, что все вокруг него почернело.

Джованни открыл глаза. Наверное, он так устал, что заснул прямо в траве на холме. В груди горел непонятный жар, а по щекам текли ледяные слезы.

Джованни подскочил, словно пружина. Город светился, как и прежде, бесчисленными огоньками, однако их свет теперь казался ярче, чем раньше. Млечный Путь — Серебряная река, по которой он путешествовал во сне, — был еще слабо виден над черным горизонтом, особенно на юге, а справа ярко сверкала красная звезда Скорпиона. Никаких перемен в расположении созвездий на небе видно не было.

Джованни, что было мочи, побежал вниз по холму. Он беспокоился о маме, которая еще не ужинала и ждала его дома. Он бежал сквозь черный сосновый бор, обогнул белую изгородь пастбища, пока не очутился перед входом в черный коровник. Видимо, хозяин вернулся домой, потому что теперь там стояла телега с двумя бочками.

— Добрый вечер! — крикнул Джованни.

— Сейчас!

Вышел мужчина в белых широких брюках и сказал:

— Что вам угодно?

— Сегодня нам не доставили молока.

— А, простите, пожалуйста.

Мужчина поспешно удалился вглубь дома, принес бутылку с молоком и передал ее Джованни.

— Прошу прощения. Сегодня после обеда я по рассеянности забыл закрыть калитку, и теленочек сразу подошел к корове и высосал половину.

Он засмеялся.

— Спасибо. Мне пора.

— Простите, пожалуйста!

— Ничего.

Джованни вышел из коровника, придерживая обеими ладонями бутылку с еще теплым молоком.

Некоторое время он шел по кварталу, обсаженному деревьями, затем вышел на большую улицу и через несколько минут оказался на перекрестке. Справа в конце улицы у моста, там, куда ушел пускать по воде фонарики Кампанелла с приятелями, он увидел пожарную вышку, смутно вырисовывающуюся на фоне ночного неба.

На углу перекрестка и перед магазином стояли женщины. Собравшись групками человек по семь, они тихонько переговаривались, посматривая в сторону моста. Сам мост был ярко освещен.

Джованни внезапно почувствовал холод в груди.

— Что случилось? — спросил он, чуть не сорвавшись на крик.

— Мальчик упал в воду, — сказал какой-то человек, а все остальные сразу же повернулись к Джованни.

Джованни кинулся бежать к мосту. Там было столько народу, что и речки не разглядеть.

Среди них стоял даже полицейский в белой форме. Джованни кубарем скатился с моста вниз к реке.

Вдоль берега реки, возле самой воды беспокойно прыгали вверх-вниз огоньки фонарей. На темной насыпи на противоположном берегу тоже двигались несколько огней. Между берегами с чуть слышным журчанием медленно текла серая река, по которой уже не плыл ни один фонарик.

В низовье реки на песчаной косе стояла черная толпа. Джованни быстро побежал в ту сторону. Вдруг он заметил Марсо, которого видел недавно в компании Кампанеллы. Марсо подбежал к нему и сказал:

— Джованни, Кампанелла упал в воду.

— Как это случилось? Когда? — спросил Джованни.

— Дзанэлли стоял в лодке и пускал по течению фонарик. Лодка закачалась, и он упал в воду. Кампанелла сразу прыгнул за ним и подтолкнул Дзанэлли к лодке. Като подхватил Дзанэлли. А Кампанелла исчез.

— Но его ведь ищут!

— Да, все быстро собрались. Отец Кампанеллы тоже здесь. Но никак не найдут. Дзанэлли отвели домой.

Джованни пошел туда, где собрались остальные. Отец Кампанеллы был бледен, острый подбородок выдавался вперед. Он неподвижно стоял в своем черном костюме в толпе студентов и других жителей города, глядя на карманные часы.

Все пристально смотрели на реку. Никто не произносил ни слова. У Джованни сильно-сильно дрожали ноги.

Было лишь видно, как пульсирует свет от ацетиленовых фонарей^[143] да как блестит рябь на поверхности черной воды.

Ниже по течению отражался огромный Млечный Путь.

Джованни не мог отделаться от чувства, что Кампанелла сейчас там, в каком-то его уголке.

Все так надеялись, что вот-вот из воды появится Кампанелла и скажет: «Ну, я наплавался», или выяснится, что он ждет помощи на какой-нибудь отмели, о которой никто не знает. Но тут отец Кампанеллы решительно сказал:

— Все кончено. Уже сорок пять минут прошло.

Джованни подбежал к профессору и остановился перед ним. Ему хотелось сказать, что он знает, куда отправился Кампанелла, что они с ним путешествовали вместе. Но у него сдавило горло, и он не смог сказать ни слова. Профессор внимательно посмотрел на него, видно подумал, что Джованни подошел поздороваться.

— Вы ведь Джованни? Спасибо, что пришли, — вежливо сказал профессор.

Джованни поклонился и ничего ответил.

— Ваш отец уже вернулся? — спросил профессор, крепко сжимая в руке часы.

— Еще нет, — ответил Джованни, слегка покачав головой.

— Как же так? Еще позавчера я получил от него очень хорошее письмо. Он ведь должен приехать сегодня. Может, судно задержалось… Приходите ко мне домой после школы вместе с. товарищами.

С этими словами профессор опять перевел взгляд на реку, в которой отражался Млечный Путь.

Сердце Джованни переполняли разные чувства. Он молча отошел в сторону и со всех ног бросился бежать по берегу реки к городу. Он хотел поскорее принести маме молока и рассказать ей о скором возвращении папы.