ЕДИНСТВЕННАЯ МУЧИТЕЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ

 

Слушая Альберта, я в оцепенении сидел на траве. Чуть раньше он увел меня из амфитеатра, и мы перешли на тихую полянку.

Я говорю, что слушал, но на самом деле — нет. Его слова и фразы доходили до моего сознания разрозненно, поскольку собственные мысли нарушали целостность его речи. То были в основном тревожные воспоминания о том, как Энн иногда говорила: «Если ты умрешь, я тоже умру» или: «Если ты уйдешь первым, вряд ли я это вынесу».

Тогда я понял, почему ощущал постоянный страх, несмотря на все чудеса за время моего пребывания в Стране вечного лета. Где-то в глубине души зрело мрачное предчувствие — ожидание чего-то ужасного, что должно было с ней произойти.

Теперь я понимал, почему меня преследовали эти видения — ночные кошмары, в которых она умоляла ее спасти. И опять в памяти возник ее полный ужаса взгляд, когда она скользила к краю скалы, тонула во вспененных водах бассейна или, окровавленная, падала на землю после очередной атаки медведя. И скала, и бассейн, и медведь символизировали мой страх за нее; то были не сны, а предчувствия. Она просила меня о помощи, умоляя не дать ей совершить то, к чему чувствовала склонность.

Голос Альберта дошел наконец до моего сознания.

— Душевные травмы в детстве, подросшие дети, твоя смерть…

Я уставился на него. Он что-то сказал о снотворном? Его мысль прервалась, и он кивнул.

— Господи.

Я спрятал лицо в ладонях, готовый зарыдать. Но слезы высохли, я был опустошен.

— Смерть того, с кем человек был долго и близко связан, оставляет в его жизни вакуум, в буквальном смысле слова, — говорил Альберт. — Потоки психической энергии, направленные на этого потерянного человека, лишаются своего объекта.

«Зачем он мне это рассказывает?» — с досадой думал я.

— Мог сказаться также и тот спиритический сеанс, — продолжал он. — Эти вещи иногда нарушают психическое равновесие.

Я в недоумении посмотрел на него.

— Вопреки тому, что говорила твоя жена, — сказал он, — я думаю, она надеялась на существование жизни после смерти. Думаю, она возлагала на этот сеанс большие надежды. Когда оказалось, что это заблуждение — так она считала, — он… — Голос его замер.

— Ты говорил, что вы за ней присмотрите, — напомнил я.

— Мы присматривали, — сказал он. — Но мы никак не могли узнать, что она собирается делать.

— Почему же мне сказали, что она прибудет сюда в возрасте семидесяти двух лет?

— Потому что так было намечено, — ответил он. — Правда, несмотря на прогнозирование, в ее силах изменить предначертанное. Разве не понимаешь, в этом-то и дело. Существует естественное, намеченное время смерти каждого из нас, но…

— Тогда почему здесь нахожусь я? — спросил я. — Тот несчастный случай был естественным наступлением моей смерти?

— По-видимому, да, — ответил он. А может быть, и нет. Как бы то ни было, ты не несешь ответственности за свою смерть. А Энн несет ответственность за свою. Ведь убить себя — значит нарушить закон, потому что это лишает человека возможности постичь потребности своей жизни.

Вид у него был расстроенный, и он покачал головой.

— Если бы только люди могли понять, — вымолвил он. — Они полагают, что самоубийство — быстрый путь к забвению, выход из сложной ситуации. Это далеко не так, Крис. Просто личность переходит из одной формы в другую. Душу разрушить невозможно. Самоубийство лишь ускоряет более мрачное продолжение той же ситуации, выход из которой никак было не найти. Продолжение в еще более мучительных обстоятельствах…

— Где она, Альберт? — прервал я его.

— Не имею представления, — вздохнул он. — Убив себя, она лишь избавилась от наиболее плотной части своего тела. То, что осталось, магнитно удерживается Землей, но где именно — узнать почти что невозможно. Коридор между физическим и астральным миром фактически бесконечен.

— Сколько времени она там пробудет? Он медлил с ответом.

— Альберт?

Он тяжело вздохнул.

— Пока не наступит время ее естественной смерти.

— Ты хочешь сказать… — Я потрясенно смотрел на него, не смея поверить. Я едва не задохнулся от горя. — Двадцать четыре года?

Он не ответил. В этом не было необходимости; к этому моменту я уже сам знал ответ. Почти четверть века в «низшей сфере» — месте, о котором я не смел раньше даже помыслить, потому что оно будило во мне такие мрачные предчувствия.

Внезапный проблеск надежды. Я за него ухватился.

— А ее эфирное тело не умрет, как мое?

— Только через двадцать четыре года, — сказал он. — Оно будет существовать, до тех пор пока она остается в эфирном мире.

— Это несправедливо, — сказал я. — Наказать человека, который сошел с ума.

— Крис, это не наказание, — мягко возразил он. — Это закон.

— Но она, должно быть, потеряла рассудок от горя, — настаивал я.

Он покачал головой.

— Будь это так, она бы не оказалась там, где она сейчас. Все очень просто. Никто ее туда не отправлял. То, что она там, — доказательство того, что она приняла решение сознательно.

— Не могу в это поверить. Я встал и отошел от него.

Альберт поднялся и последовал за мной. Когда я остановился, чтобы прислониться к дереву, он встал рядом.

— Там, где она сейчас, все может быть не так уж ужасно, — пытался он меня ободрить. — Она всегда старалась вести достойную жизнь, была хорошей женой и матерью, славным человеком. Ее положение, безусловно, не таково, как у тех, кто вел подлую жизнь. Все дело в том, что она потеряла веру и должна оставаться там, где пребывает сейчас, пока не придет ее время.

— Нет, — решительно произнес я.

Он не ответил. Почувствовав его замешательство, я взглянул на него.

Так он понял, что у меня на уме, и впервые за все время, пока мы были вместе, я заметил на его лице выражение смятения.

— Крис, это невозможно… — вымолвил он.

— Почему?

— Ну… прежде всего, я не верю, что это выполнимо, — сказал он. — Никогда не видел, чтобы это делалось, и не слышал, чтобы хоть один человек предпринял попытку.

Я похолодел от ужаса.

— Никогда?

— Не на этом уровне, — ответил он.

Я беспомощно взглянул на него. Но вскоре ко мне вновь вернулась решимость.

— Тогда я буду первым, — заявил я.

— Крис… — Альберт смотрел на меня с искренней тревогой. — Неужели не понимаешь? Она там с благой целью. Если будешь ей помогать, то исказишь цель, ты…

— Я должен, Альберт, — с отчаянием произнес я. — Разве не понимаешь? Просто не могу ее там оставить на двадцать четыре года. Я должен ей помочь.

— Крис…

— Я должен ей помочь, — повторил я настойчиво. — Неужели кто-то попытается меня остановить?

Он проигнорировал мой вопрос.

— Крис, даже если ты ее найдешь, что, скорее всего, невозможно, она посмотрит на тебя и не узнает. Услышит твой голос и не вспомнит его. Твое присутствие будет для нее непостижимым. Она не только откажется принять твою помощь, но не станет даже слушать тебя.

Я спросил снова:

— Неужели кто-то попытается меня остановить?

— Дело не в этом, Крис. Ты не имеешь представления об опасностях в…

— Мне на-пле-вать! — прервал его я. — Я хочу ей помочь!

— Крис, ты ничего не сможешь сделать.

Я изо всех сил пытался держать себя в руках.

— Альберт, неужели нет ни малейшей возможности, поговорив с ней, что-то изменить? Что, если она сможет, хотя бы в малейшей степени, достичь понимания, и это сделает ее положение чуть более сносным?

Прежде чем ответить, он долго смотрел на меня в молчании, казавшемся бесконечным.

— Хотел бы я сказать «да», — молвил он, — но не могу.

Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Но я решительно выпрямился.

— И все же я должен попытаться, — сказал я. — И я попытаюсь, Альберт. Меня не волнует, насколько это опасно.

— Крис, прошу тебя, не говори столь бездумно об этих опасностях, — попросил Альберт.

Прежде я не замечал в его тоне ни малейшего намека на осуждение. Теперь заметил.

Мы стояли в молчании, глядя друг на друга. Наконец я вновь заговорил.

— Ты поможешь мне ее разыскать, Альберт? — спросил я. Он начал было говорить, но я его перебил. — Ты мне поможешь, Альберт? Пожалуйста!

Снова молчание. Наконец он ответил:

— Попытаюсь. Не верю, что это возможно, но… — Он поднял руку, призывая меня к молчанию. — Попытаюсь, Крис.

 

В мое существование вернулось время с его бесчисленными мучениями.

Я беспокойно расхаживал около одного из городских зданий в ожидании Альберта, который пытался установить с Энн мысленную связь. Не однажды он предупреждал меня, что я, возможно, буду разочарован. Ему ни разу не доводилось быть свидетелем успешной связи с кем-либо из обитателей низших сфер. Туда могли переноситься определенные люди, Альберт в их числе. Однако они не умели заранее локализовать отдельных индивидуумов, поскольку все находящиеся в низших сферах были отгорожены от связи специальной изоляцией.

Только если они просили о помощи…

Мне пришлось рухнуть на скамью, потому что ко мне вернулась усталость — ощущение внутреннего веса. Я закрыл глаза и стал молиться, чтобы Альберт смог как-то найти ее.

Мою Энн.

Едва я произнес мысленно ее имя, в памяти возникло видение: вечер, мы с ней сидим в кровати и смотрим телевизор; я обнимаю ее рукой за плечи.

Она снова засыпает. Кажется, она всегда засыпает, когда я ее обнимаю, а ее голова покоится у меня на груди. Я никогда ее не бужу и на этот раз тоже этого не делаю. Как всегда, я сижу не шелохнувшись, позабыв про телевизор и глядя в ее лицо. И, как всегда, на глаза медленно наворачиваются слезы. Не важно, что в ее волосах видны седые пряди, а на лице морщинки. Во сне у нее всегда бывает такое доверчивое, детское выражение.

По крайней мере, в те минуты, когда я держу ее в объятиях.

Она сжимает мою руку, как часто это делает; пальцы то и дело подрагивают. Рука у меня затекла, но я не шевелюсь. Пусть уж лучше болит рука, чем я ее разбужу. И вот я сижу неподвижно, не сводя взгляда с ее лица, думая о том, как люблю эту дорогую, милую женщину-ребенка, прижавшуюся ко мне.

— Крис?

Вздрогнув, я открыл глаза. Передо мной стоял Альберт. Торопливо поднявшись, я взглянул на него. Он покачал головой. Поначалу я отказался поверить.

— Должен же быть какой-то способ, — настаивал я.

— Она недоступна, — сказал он. — Не просит о помощи, потому что не верит в ее возможность.

— Но…

— Ее не могут найти, Крис, — продолжал он. — Испробованы все возможные способы. Мне жаль.

Подойдя к ближайшему ручью, я уселся на берегу и уставился на кристальную, плещущуюся воду.

Альберт сел рядом со мной, похлопывая меня по спине.

— Мне правда очень жаль, — сказал он.

— Спасибо, что попытался, — пробормотал я.

— Я обнаружил одну вещь, — вдруг промолвил он. Я быстро взглянул на него.

— У вас такие сильные чувства друг к другу, потому что вы — родственные души.

Я не знал, как на это реагировать. Я, разумеется, слышал это выражение, но лишь в самом банальном смысле, в контексте тривиальных баллад и стихов.

— Это означает буквально, — пояснил Альберт, — что у вас одинаковая длина волны и ваши ауры вибрируют в унисон.

У меня по-прежнему не возникло никакого отклика. Зачем мне это знать, если Энн этим не поможешь?

— Вот почему ты сразу же влюбился в нее, когда увидел в тот день на пляже, — продолжал Альберт. — Твоя душа радовалась воссоединению с ней.

Я лишь смотрел на него в упор. Почему-то эта новость меня не удивила. В жизни я никогда не был суеверным. И все же всегда настаивал на том, что мы с Энн встретились не случайно.

И все-таки какое значение может это иметь?

— Вот почему тебе так сильно хотелось быть с ней после смерти, — сказал Альберт. — Почему тебя ничто не останавливало…

— Тогда по этой же причине и она так сильно переживала, — перебил я его. — Она должна была себя убить. Чтобы соединиться со мной, вновь достичь этого унисона.

— Нет. — Альберт покачал головой. — Она сделала это не для того, чтобы соединиться с тобой. Разве могла она, если не верила в возможность этого? — Он снова покачал головой. — Нет, она убила себя, чтобы окончить свое существование, Крис. Поскольку считает, что твое существование уже окончено.

— Чтобы прервать свою боль, Альберт.

— Хорошо, боль, — согласился он. — Хотя решение было вызвано не этим. Неужели не понимаешь?

— Я знаю, что она страдала, это все, что я знаю. Он вздохнул.

— Это закон, Крис, поверь мне на слово. Никто не имеет права…

— Какой толк знать все это, если это не поможет мне ее разыскать? — с горечью перебил я его.

— Дело в том, — сказал он, — что, поскольку вы — родственные души или духовные супруги, мне разрешили продолжать помогать тебе, несмотря на мои замечания.

Я в замешательстве на него смотрел.

— Если ее нельзя найти…

Я горестно замолчал; в сознании вдруг возникло видение: мы двое, подобно Летучим Голландцам духа, бесконечно блуждаем в поисках Энн. Он это имел в виду?

— Остается один путь, — сказал он, положив руку мне на плечо. — Единственная мучительная возможность.