Солдата, или Эмиграция домой

Эмиграция – это такое место, куда бегут, когда дальнейшее пребывание на родине грозит смертью либо широкомасштабным наступлением государства на твою честь и достоинство. 8 сентября 2002 года именно это и случилось в Российской армии. 54 солдата ушли из армии в эмиграцию.

Было это так. На окраине деревни Прудбой Волгоградской области располагается учебный полигон 20‑й гвардейской мотострелковой дивизии. Как‑то из городка Камышина тоже Волгоградской области, с места постоянной дислокации войсковой части 20004, на полигон в Прудбой пригнали личный состав 2‑го дивизиона.

Цель была благая – чему‑то научиться. В роли учителей должны были, естественно, выступать офицеры – отцы‑командиры. Но 8 сентября эти самые «отцы» – подполковник Колесников, майор Ширяев, майор Артемьев, старший лейтенант Кадиев, старший лейтенант Коростылев, старший лейтенант Кобец и лейтенант Пеков взяли на себя совершенно не свойственные офицерскому уровню функции дознавателей. На построении солдатам было объявлено, что сейчас будет разбирательство на тему: кто ночью угнал с полигона БРДМ – боевую разведывательно‑десантную машину?

При этом, как позже уверяли солдаты, БРДМ никто и не угонял – она продолжала себе стоять в дивизионном парке. Просто офицерам было скучно, они пили на полигоне уже который день, чувствовали себя, видимо, уже очень плохо от этого перепоя – и просто решили покуражиться. Собственно, подобное и раньше часто случалось на Камышинском, печальной славы, военном полигоне.

После построения с объявлением о разбирательстве в штабную палатку завели первую партию солдат – сержантов Кутузова и Крутова, рядовых Генералова, Гурского и Гриценко. Остальным было велено дожидаться своей очереди рядом, и очень скоро оставшийся на свободе личный состав услышал крики и стоны сослуживцев. Офицеры их попросту пытали. Вскоре первую партию вышвырнули из штабной палатки. Солдаты рассказали товарищам о том, как вышеперечисленные «отцы»‑командиры лупили их черенками саперных лопат по ягодицам и спинам, а ногами – по животам и ребрам.

Собственно, слова были лишние. Следы пыток на солдатских телах подействовали сильнее любых рассказов.

Затем офицеры объявили перерыв. Подполковник, два майора, три старших лейтенанта и один лейтенант объявили для себя обед, сообщив остальному рядовому личному составу, что после принятия ими пищи каждый, кто добровольно не признается в угоне БРДМ, будет точно так же избит, как те, кто теперь лежал на траве рядом со штабной палаткой.

С этим объявлением офицеры отбыли откушать суп.

А солдаты? Ушли… Взбунтовались, не пожелав быть овцами, ожидающими заклания. Они оставили на полигоне только тех, кто был в наряде, – для его охраны (оставление поста влечет уголовное наказание, суд и дисциплинарный батальон), а также избитых Кутузова, Крутова, Генералова и Гриценко, которые идти просто не могли.

Построившись в колонну, солдаты ушли с полигона в сторону Волгограда. Звать на помощь.

Но до города там неблизко – почти 180 километров. И все это расстояние 54 солдата прошли организованно, строем, ни от кого не скрываясь, по обочине оживленного шоссе, по которому туда‑сюда проезжали в том числе и офицеры 20‑й дивизии. И НИ ОДНА из машин не остановилась… НИ ОДИН из офицеров не подумал, что надо бы спросить: а что, собственно, случилось?… Куда идете? И без офицера, что не по военному уставу?… Ни один.

Так солдаты шли по шоссе до наступления темноты. На ночлег устроились в лесополосе, прямо у шоссе, не прячась. И все повторилось снова – ни одна офицерская душа их не искала… Несмотря на главное: отобедавшие подполковник, два майора, три старших лейтенанта и один лейтенант, выйдя из столовой, обнаружили свой 2‑й дивизион сильно поредевшим. Им почти НЕКЕМ БЫЛО КОМАНДОВАТЬ…

Однако офицеры СПОКОЙНО ЛЕГЛИ СПАТЬ. Не зная, где их солдаты, за которых, в соответствии с законом, они несут полную персональную ответственность. Но отлично зная, что нет в нашей стране офицера, которого бы наказали за солдата…

Рано утром 9 сентября 54 солдата снова двинулись в путь. Пешком. Вдоль шоссе. Снова ни от кого не скрываясь. Опять мимо ехали военные на машинах. И НИКТО… (читай выше).

Отряд уважающих собственное достоинство был в дороге полутора суток, и НИКТО ИЗ 20‑й ДИВИЗИИ ИХ НЕ ХВАТИЛСЯ. Вечером 9 сентября они вошли в Волгоград. И тоже совсем не тайно. Их видела милиция, охраняющая город. И снова – они НИКОГО НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАЛИ. Ни один офицер не поинтересовался, куда солдаты путь держат… Вечером…

Так, строем, солдаты дошли до центра города.

– Около шести часов вечера, а мы уже собирались уходить, вдруг звонок по телефону: «Вы работаете? Можно зайти?» – рассказывает Татьяна Зозуленко, руководитель Волгоградской областной правозащитной организации родителей военнослужащих «Материнское право». – Я ответила: «Заходите». Но, конечно, никак не ожидала подобного. Через несколько минут в маленькую комнатку нашей организации вошли четыре солдатика и сказали, что их 54. Я спросила: «А где остальные?». И ребята провели меня в подвальчик нашего же дома – остальные стояли тут, в подвальчике. Я работаю в организации 11 лет, но такого за это время еще не видела. Первое, что мелькнуло в голове: «А где их размещать? Вечер уже…». А первое, что мы спросили: «Вы ели?». Они ответили: «Нет, со вчерашнего дня». Наши женщины сбегали за хлебом и молоком, принесли, сколько могли. Ребята набросились на еду, как собаки голодные. Но к этому мы привыкли: кормят в частях очень плохо, солдаты хронически недоедают. Когда они поели, я спросила: «Что вы хотите вашим поступком?». Они ответили: «Чтобы наказали офицеров, которые избивают солдат». Потом решили так: на ночевку устроим их прямо у нас, в «Материнском праве», вповалку, на полу, потому что утро вечера мудренее. А рано утром пойдем в гарнизонную прокуратуру. Я заперла дверь, пошла домой – я живу рядом, думала, если надо, быстро приду. В 11 вечера позвонила им – и никто не взял трубку. Я подумала: «Просто устали, спят. Или боятся брать трубку». В два ночи меня разбудил наш юрист Сергей Семушин. Он сказал, что неизвестные люди позвонили ему и попросили «принять помещение». Через несколько минут я была на месте. Вокруг стояли военные «бобики», в них – какие‑то офицеры. Они не представились. А солдат уже не было. Я спросила у офицеров, где они, ответа не последовало.

Кроме того, сотрудники «Материнского права» обнаружили взломанной и раскуроченной свою компьютерную сеть с информацией о воинских преступлениях в 20‑й дивизии. А также под ковриком – солдатскую записку. Просто о том, что их куда‑то увозят, бьют, и они просят о помощи…

Остается добавить немногое. Офицеры на полигоне хватились своих солдат, только когда им позвонили «сверху». Это произошло поздно вечером 9 сентября, когда Татьяна Зозуленко связалась с волгоградскими журналистами и первая информация об ушедших солдатах пошла в радиоэфир. Штаб округа, естественно, потребовал у офицеров объяснений, вот те и обнаружили «недостачу»…

Ночью к «Материнскому праву» подогнали машины и всех 54 увезли на гауптвахту в военную комендатуру. А потом обратно – в часть. Под надзор тех самых офицеров, от побоев которых солдаты ушли с полигона. Татьяна Зозуленко спросила волгоградского гарнизонного прокурора Чернова (его обязанность – следить за правоохранительной ситуацией в частях гарнизона), зачем же он «так поступил». И тот ответил прямо: «Потому что это НАШИ солдаты».

Это ключевая фраза истории «54‑х». «НАШИ солдаты» означает «наши рабы». Никакого другого смысла прокурорская фраза не несет. У нас все остается по‑прежнему: извращенно трактуемое понятие «офицерской чести», которую вечно требуется защищать, всегда оказывается выше, чем жизнь и достоинство солдатское. В марш‑броске с Камышинского полигона мы имеем дело, во‑первых, с неискоренимой отвратительной армейской традицией, что СОЛДАТ – ОФИЦЕРСКИЙ РАБ, офицер всегда прав и может делать с солдатом все, что хочется. И, во‑вторых, с тем, что гражданский контроль над армейскими структурами, об обязательном установлении которого много говорили в ельцинские годы и был даже написан соответствующий законопроект, теперь похороненный в связи с тем, что президент Путин, как человек сугубо советский и военный и, значит, разделяющий первую главную армейскую посылку, считает его совершенно не нужным Российским вооруженным силам.

Заметьте важную деталь: суть истории заключается в том, что вся 20‑я дивизия (так называемая Рохлинская, потому что раньше ею командовал герой первой чеченской войны, ныне застреленный депутат Государственной Думы Лев Рохлин), а особенно воинская часть № 20004 – давно имя нарицательное и в Волгограде, и в Северо‑Кавказском военном округе, и в России.

– Целый год мы отправляли в военную прокуратуру – прежде всего, господину Чернову, гарнизонному прокурору, и далее – всем по иерархии выше, вплоть до Главной военной прокуратуры в Москве – информацию о преступлениях, совершаемых офицерами части № 20004, – говорит Татьяна Зозуленко. – Часть № 20004 по количеству солдатских обращений к нам – на первом месте. Офицеры бьют подчиненных, вымогают у солдат, вернувшихся из Чечни (20‑я дивизия – воюющая как в первую, так и во вторую чеченскую войну, воюющая до сих пор), деньги, так называемые «боевые»… Мы не говорили об этом – мы просто кричали! И ничего… Прокуратура заняла позицию замалчивания всего, что творится. Мы считаем следующее: то, что случилось на Камышинском полигоне, – закономерный итог полной офицерской безнаказанности.

Конечно, у нас в стране есть военный бюджет, и много споров вокруг этого. Есть военное лобби – оно борется за новые инвестиции и заказы, оплаченные из государственного бюджета. Все, как везде. И об этом писать неинтересно, потому что одинаково международно‑унифицированно… Да, забыла очень важное, отличающее нас от других: у нас есть производство и торговля оружием по всему миру, все‑таки мы – страна, давшая миру автомат Калашникова, и многие у нас этим гордятся.

Но мне не хочется забивать ваши головы цифрами наших милитаристских экономических достижений. Мой взгляд другой: чувствуют ли себя люди счастливыми при том порядке, который установил президент Путин? Считаю это главной оценкой деятельности руководителя государства. И вот, пытаясь ответить на этот вопрос, я иду в Комитет солдатских матерей и спрашиваю женщин, которые туда приходят: «Ваши дети были счастливы, попав в армию? Они действительно стали там настоящими мужчинами?». И так я узнаю совсем другую армию…