Предыстория суда

Что творится с человеком, когда его хватает современная ФСБ? Не тот ЧК, что в 37‑м, из страшных книжек, из солженицынского ГУЛАГа, а современная, наших дней, благосостояние которой обеспечивается налогоплательщиками.

Об этом в России теперь много разговоров и страхов. Никто ничего не знает, но все всего боятся, как это было раньше. И тоже, как и прежде, при советской системе, лишь очень редко что‑то выходит наружу. Дело Хасуханова – именно такой случай. Только узнав все его кошмарные детали, ты понимаешь шокирующий смысл последнего слова подсудимого Ислама Хасуханова, сказанного перед тем, как был вынесен приговор: «На сентябрь 2000 года я во многим был не согласен с Масхадовым и не скрывал это от него, я видел другие решения… Но сейчас, после того, что испытал, я с ним согласен».

…Согласно материалам уголовного дела № 56/17, Ислам Хасуханов был задержан в чеченском райцентре Шали, на улице Маяковского, 27 апреля 2002 года, за «хранение и ношение оружия». Статья 222 Уголовного кодекса Российской Федерации. То есть, должно быть… это самое оружие…

Но вооруженные люди в масках, как это обычно бывает в Чечне, ворвались тогда на рассвете в дом родственников Хасуханова, где он жил с семьей, и утащили его неизвестно куда, даже не подбросив ему оружия, а своего у Хасуханова не было. Федеральные спецподразделения, промышляющие в Чечне в поисках «международных террористов», давно уже полностью уверенные в собственной вседозволенности, на сей раз действовали по наводке информатора и шли наверняка «брать» одного из «руководителей незаконных вооруженных формирований» (НВФ – устойчивая аббревиатура в воюющей России), участь которого была запрограммирована – умереть… И поэтому никакого пистолета или автомата в качестве вещественного доказательства ни в одном процессуальном документе этого дела так и не зафиксировано. Но…

Статья осталась – 222‑я. Впрочем, как и само фальшивое число, когда его уволокли из семьи – «27 апреля». На самом деле Хасуханова арестовали еще 20 апреля, и это типичная для нашей «антитеррористической операции» ситуация. Забирают человека в никуда, и первая неделя его заключения – самая страшная. Человека как бы «нигде нет», он ни за кем – ни за одной правоохранительной структурой – не числится, его ищут везде родственники, а он будто бы «не существует» – это время, когда из него спецслужбы выбивают все, что им надо.

Время с 20 по 27 апреля Хасуханов не очень помнит – все плыло перед ним, как в предсмертной агонии. Побои – уколы – побои – уколы… И больше ничего.

…Из протокола судебного заседания, десять месяцев спустя после той страшной недели, с 20‑го по 27‑е:

– Первые семь дней я находился в здании ФСБ в Шали, где меня избивали. С тех пор у меня четырнадцать переломов ребер, одно ребро в почке…

Чего хотели от Хасуханова прежде, чем он умрет от побоев, – а ему был уготован именно этот исход? От него требовали вывести на Масхадова – и дальше он мог умирать. Но проблема была в том, что Хасуханов все никак не выводил. И все никак не умирал… Обладая недюжинным здоровьем подводника.

Так, 30 апреля его решили легализовать. Для этого приволокли (оформив санкцию тогдашнего прокурора Чечни Александра Никитина) в изолятор временного содержания (ИВС) другого чеченского райцентра – станицу Знаменскую. Хасуханова сдали в тот самый ИВС, который был стерт с лица земли взрывником‑самоубийцей 12 мая 2003 года, и тогда, после взрыва, в Чечне говорили: туда и дорога, поделом, скольких людей пытали в этом изоляторе… Сколько не выдержали пыток, и их тайно похоронили вокруг…

Хасуханов появился в Знаменской, похожим на саму смерть. Он был, как мешок с мясом, но дышал. И в Знаменской пытки продолжились. Ими руководил подполковник юстиции Анатолий Черепнев, заместитель начальника следственного отдела УФСБ РФ (Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации) по Чечне. Именно Черепнев стал главным «по Хасуханову» следователем – и одновременно руководящей и направляющей силой истязаний с целью получения доказательств. Чего же требовал Черепнев?

…Из протокола судебного заседания:

– За что к вам применялось насилие?

– Во всех беседах интересовал только вопрос о том, где Масхадов и где подводная лодка, которую я, якобы, хотел угнать. Вот два вопроса, из‑за которых ко мне применяли насилие…

С первым пунктом все было более или менее ясно – Хасуханов не привел к Масхадову, да, собственно, и не мог привести. Он видел его в последний раз в 2000 году, а если и общался с ним, то виртуально – посредством аудиокассет: Масхадов, когда ему надо было, наговаривал и присылал Хасуханову через посыльного (один из них и стал информатором ФСБ, приведшим к Хасуханову), а Хасуханов изредка отвечал… В последний раз, перед арестом, Масхадов прислал Хасуханову аудиокассету в январе 2002 года, а за два дня до ареста, в апреле 2002 года, Хасуханов решил ответить… О чем были эти кассеты? Обычно Масхадов просил зафиксировать Хасуханова (для истории, видимо), кому из полевых командиров он, Масхадов, сколько денег передал. О том, почему именно Хасуханова Масхадов просил об этом – позже…

А пока – сюжет о «подводной лодке», он стоит того, чтобы о нем рассказать подробнее. Напомню, Хасуханов – подводник с достаточно высоким званием и должностью перед уходом в запас. И Хасуханов – единственный чеченец, который когда‑либо (в советские и постсоветские времена) был офицером атомного подводного флота. Так вот, Черепнев стал подтягивать Хасуханова к «планированию членами НВФ захвата подводной ядерной лодки, завладения ядерным зарядом, захвата заложников из числа депутатов ГД, выдвижения требований об изменении конституционного строя РФ путем угрозы взрыва ядерного заряда и убийства депутатов» (это цитата из письма‑запроса Черепнева в прокуратуру Чечни с требованием очередной санкции на продление ареста, которая была удовлетворена заочно).

Подтягивал, но тоже не вышло. Хасуханов не сдавался. И опять же – не мог сдаться. Потому что в 92‑м году он сам «строил» (как говорят на флоте – то есть следил от имени будущего экипажа за строительством лодки на верфи, уже зная, что будет на ней служить) ту подлодку, которую ему «приписывал» теперь Черепнев. И была эта лодка ему дорога больше остальных – и не мог он ее хотеть захватить…

К сюжету «Захват подлодки» Черепнев готовился основательно. В ФСБ были сфабрикованы специальные документы, которые как бы писали боевики по агентурным данным Хасуханова. Это – «Рабочий план чеченских НВФ по проведению диверсионной акции на территории РФ и самодельные карты базирования 4‑й флотилии АПЛ ТОФ» и «План проведения диверсионной акции на территории России». Естественно, с припиской: «Разработка операции произведена на основании визуальной и агентурной разведки в интересующем нас районе в течение декабря 1995 года», и вот именно под этими словами Хасуханов должен был поставить свою подпись…

Но он все не ставил, и так и не поставил… И тогда били его в ФСБ все изощреннее. Хотя куда уж больше, неизвестно. И теперь уже за то, что ломает планы…

Единственное, чего в результате доБИЛся Черепнев от Хасуханова, так это, чтобы тот, не помня себя от боли и психотропов, подписал («завизировал» – так это будет звучать позже в судебном приговоре) чистые бланки «приказов и боевых распоряжений Масхадова». И позже Черепнев вписал туда то, что считал нужным. Вот пример такой фальсификации (из текста обвинительного заключения по делу): «2 сентября 2000 года Хасухановым издано боевое распоряжение, которым всем полевым командирам предписывалось разбросать на автодорогах и маршрутах передвижения федеральных сил мелкие гвозди, болты, гайки, шарики с целью маскировки мин и фугасов… Тем самым, используя свою руководящую роль в НВФ, своими умышленными действиями, Хасуханов склонял других участников НВФ к совершению актов терроризма, направленных на противодействие наведению на территории Чеченской Республики конституционного порядка…».

Еще Черепнев требовал от Хасуханова подписывать, не глядя, протоколы допросов. И они получались следующего качества:

«Вопрос (как бы его задает Черепнев): Вам предъявляется ксерокопия обращения к российским офицерам № 215 от 25 ноября 2000 г. Что вы можете показать?

Ответ (как бы отвечает Хасуханов): Подготовка и распространение подобного рода документов являлись составной частью пропаганды, проводимой оперативным управлением ВС ЧРИ под моим непосредственным руководством.Данные обращения были направлены на противодействие российским СМИ в части, касающейся освещения ими хода контртеррористической операции. Я понимал, что распространение подобного рода документов может привести к дестабилизации положения на территории ЧР, но продолжал действовать…».

Типичный военный слог. Целый месяц, набирая ТАКОГО материала, пытали Хасуханова в Знаменской.

…Из протокола судебного заседания:

– А когда я уже из‑за избиений ничего не понимал и ни на что не реагировал, то меня под уколами перевезли в ФСБ Северной Осетии. Меня там не хотели принимать в СИЗО[2]из‑за побоев, врач сказал, что я через двое суток умру, и тогда меня отвезли на лесзавод – учреждение ЯН 68‑1.

– Вы медицинскую помощь получали?

– Я просто лежал в лесзаводе, где три месяца приходил в себя.

Что это такое – «лесзавод»? Изредка, в историях о без вести пропавших в Чечне после зачисток, это место всплывает. Одни, кто там побывал и выжил, называют его по российской, со сталинских времен, устойчивой привычке «лесоповалом», другие «лесзаводом» (официальное наименование – учреждение № ЯН 68‑1, ведомственно принадлежащее Министерству юстиции Республики Северная Осетия).

О «лесзаводе» известно, что там, действительно, принимают от сотрудников правоохранительных органов (в первую очередь от фээсбэшников) избитых до полусмерти людей и закрывают глаза на то, что у них нет документов. То есть это те самые люди‑никто, бесследно исчезнувшие в результате встречи с федералами.

И большое спасибо тем, кто работает в «лесзаводе», за то, что они принимают в свое учреждение нелегалов и нелегально, – они многих так спасли от верной смерти. Из тех, кому полагалось умереть, но кого федералы просто поленились застрелить по дороге из Чечни в Осетию, или кого, уже безнадежных, сюда везли именно умирать, чтобы самим руки не марать… Сколько и кого тут в результате умерло за вторую чеченскую войну и от кого не осталось даже могильного холмика – не знает никто. Зато известно, сколько выжило. Хасуханов – один из чудом спасенных. Его пожалел охранник. Просто пожалел, и все – и каждое свое дежурство приносил из дома парное молоко.

Так Хасуханов снова выжил и, значит, опять предстал перед Черепневым. В чеченском УФСБ такая система заведена: раз выжил, будет суд, выживают немногие – поэтому и судов мало над «международными террористами». Но, тем не менее, суды быть должны: в общей структуре «антитеррористической операции» отдельных «террористов» полагается осуждать, поскольку отчетности об этом время от времени требуют у Путина западные лидеры, а он того же самого требует от ФСБ и Генеральной прокуратуры. Вот они и стараются. Если кто выживает…