Происхождение педагогической деятельности

Как давно возникла эта деятельность? Можно ли ответить на этот вопрос? Ответ может подсказать обращение к истории слов педагогика, педагогический, выяснение их этимологии (этимология — происхождение слова). Итак, каково же происхождение указанных слов?

История этих слов уходит в античную Грецию (VI—IV вв. до н.э.), когда в городах-полисах возникли первые школы и образованность стала считаться достоинством свободного гражданина. До поступления в школу дети свободных граждан получали домашнее воспитание. За ними присматривал специальный раб — педагог (буквально — поводырь). Отсюда и буквальное значение слова педагогика — детовождение. Таким образом, в слове педагог есть прямое значение, связанное со специальным делом, — вести, сопровождать ребенка. Постепенно значение это расширилось и стало одновременно и специальным, и метафорическим. Специальное значение слова было обусловлено выделением особого вида деятельности, обеспечивающей введение ребенка во взрослую жизнь, для которой он должен быть специально обучен и воспитан. Метафорическое значение обусловлено тем, что в «поводыре» время от времени нуждается любой человек, и у каждого человека в жизни возникает потребность в педагоге-учителе, в педагоге-наставнике, в духовном учителе, в человеке, который передает другому свое дело, свои умения в этом деле, мастерство, учит его этому мастерству.

Но значит ли это, что истоки педагогической деятельности находятся в не слишком далекой истории — истории Древней Греции? На этот вопрос надо ответить отрицательно. История понятия-термина оказывается более молодой, чем история явления, им обозначенного.

Ученые считают, что воспитание и обучение относятся к древнейшим видам социокультурной деятельности человека. И в самом деле: человеческий детеныш при рождении — самый беспомощный из всех живых существ. Он долго нуждается в помощи взрослых, в их поддержке, уходе, а затем в специальном обучении и воспитании, без чего он не может приспособиться к жизни и стать самостоятельным.

Именно помощь взрослого, передача взрослым ребенку необходимых знаний об окружающем мире, обучение необходимым для дальнейшей жизни умениям явилось прообразом педагогической деятельности, ставшей впоследствии делом специально подготовленных людей. Таким образом, корни педагогической деятельности уходят в глубокую древность. Потребность человечества в таком виде деятельности была обусловлена необходимостью сохранить род, ибо, как писал Д. Б. Эльконин, общество без детских популяций — умирающее общество [4, с. 32].

В значительной степени мы можем лишь догадываться, каковы были истоки педагогической деятельности (обучения и воспитания) в далекой древности. Мы можем судить об этом также по результатам этнографических исследований воспитания у тех народов, которые еще не интегрировались в мировую цивилизацию и у которых сохранился образ жизни, предполагающий следование традициям родо-племенного общества, обучение и воспитание младших старшими членами общества.

В 1928 году вышла книга американской исследовательницы М. Мид «Взросление на Самоа», в которой немало страниц посвящено обучению в примитивном обществе девочек и мальчиков в реальном процессе жизнедеятельности посредством овладения практически значимыми знаниями и умениями. У девочки шести-семи лет главная обязанность — быть нянькой младших детей. «К этому же времени у нее формируется и ряд простых навыков. Она обучается искусству плести твердые угловатые мячики из пальмовых листьев, делать из них же или же из цветов франгипани волчки; она умеет взбираться своими маленькими гибкими ножками по стволу кокосовой пальмы, вскрывать кокосовый орех твердым и метким ударом ножа размером с себя самое. Убирать мусор с пола, выложенного галькой, приносить воду с моря, раскладывать копру для просушки и убирать ее, когда надвигается дождь, свертывать листья папдануса для плетения; ее можно послать в соседний дом за зажженной лучинкой для трубки вождя или для домашнего очага, и она проявляет такт, обращаясь с какими-нибудь просьбами к взрослым» [5, с. 101—102]. Исследовательница рассказывает о самоанских подростках, воспитывающихся в процессе самой жизни: «на его плечи возлагается забота о младшем», «она обучается искусству», «теперь они должны научиться многому», «ее вместе с взрослыми посылают в океан за рыбой» и т. д. Описывая самоанскую педагогику и противопоставляя ее цивилизованной педагогике XX в., М. Мид подчеркивает непрофессиональный, неспециализированный характер первой.

Таким образом, и в примитивном обществе ребенка учат и воспитывают. Однако мы не видим здесь специального человека, который это делает. Деятельность по обучению и воспитанию детей еще носит коллективный и во многом анонимный, обезличенный характер. Ею занимаются многие взрослые. «Самоанский же ребенок каждый свой шаг в работе или в игре соизмеряет со всей жизнью общины; каждый элемент его поведения оправдан с точки зрения его ясно понятой связи с единственной нормой, известной ребенку, — жизнью самоанской деревни. Столь сложное и расслоенное общество, как наше, не может рассчитывать на стихийное возникновение такой простой схемы воспитания» [5, с. 169].

Но и в примитивном обществе возникает потребность в специализированном обучении и воспитании. Появляются люди, которые знают свое дело лучше других, — мастера своего дела, знающие его тайны, секреты, основы. Их знания и умения в своей области превосходят знания и умения других людей. Именно поэтому возникает феномен учительства—ученичества, возникают роли учителя и ученика, возникают особые взаимоотношения, благодаря которым опыт, знания, мудрость учителя как бы «перетекают» в ученика.

Эта духовная связь учителя (педагога) и ученика, вне которой не может совершиться по-настоящему обучение и воспитание одного поколения другим, прекрасно передана в романе Г. Гессе «Игра в бисер»: «Великим богатством традиций и опыта, всеми знаниями тогдашнего человека о природе надо было не просто владеть и пользоваться, их надо было передавать дальше. (...) Кнехту приходилось учиться больше чувствами. Больше ногами и руками, глазами, осязанием, ушами и обонянием, чем разумом, и Туру учил гораздо больше примером и показом, чем словами и наставлениями. (...) Учение Кнехта мало отличалось от выучки, которую проходит у хорошего мастера молодой охотник или рыбак, и оно доставляло ему большую радость, ибо учился он только тому, что уже было заложено в нем. Он учился сидеть в засаде, прислушиваться, подкрадываться, стеречь, быть начеку, не спать, вынюхивать, идти по следу; но добычей, которую подстерегали он и его учитель, были не только лиса и барсук, гадюка и жаба, птица и рыба, а дух, все в целом, смысл, взаимосвязь» [6, с. 403, 412—413].

В этом фрагменте романа речь идет о человеке-учителе, обладавшем искусством заклинания погоды. «Кроме заботы о погоде, у учителя была еще своего рода частная практика в качестве заклинателя духов, изготовителя амулетов и волшебных средств, а в иных случаях, когда это право не сохранялось за прародительницей, и врача» [6, с.408].

Чем больше человек познавал окружающий его мир, тем больше появлялось мастеров-учителей, способных передать свои знания и опыт ученикам. Целостный феномен учитель—ученик становился все более многообразным, проникающим в различные сферы духовной и практической жизни. Это была многовековая предыстория педагогической деятельности, смысл которой — в глубинных основах человеческого бытия, во взаимоотношениях человеческих поколений, в развивающемся отношении людей к знаниям и опыту (умениям и навыкам в различных делах) как величайшей ценности, которую надо сберечь и передать другим, ибо без этой ценности невозможно само существование человека.

Становление педагогической деятельности как профессиональной, требующей владения специальными знаниями и умениями, связано с возникновением письменности. На смену устному преданию, а также простой схеме воспитания, основанной на наблюдении за действиями мастера, умелого человека, на смену подражанию его действиям приходит письменная форма закрепления знаний. Именно поэтому выделилась специальная сословно-кастовая группа людей, владеющая письменностью и умеющая передать ученикам это универсальное средство сохранения культурных ценностей. Наряду с учителем-мастером, передающим тайны своего ремесла, дела, опыта посредством наблюдения за его деятельностью, повторения его действий, непосредственного участия в деле, появилась фигура учителя, способного дать своеобразный «ключ» ко многим тайнам практического дела и духовного опыта, уже запечатленного в слове.

Изменение способа передачи накопленного культурного опыта от одного поколения к другому, от «знающего» к «незнающему» обусловило появление людей умственного труда, жизненным предназначением которых стала педагогическая деятельность. Человек, занимающийся этой деятельностью, стал особой фигурой в обществе. От него стало зависеть очень многое. Стали исчезать анонимность и коллективный характер обучения. Обучение, ранее неотделимое от бытовых, трудовых и иных отношений, стало постепенно самостоятельным видом отношений и деятельности.

Возникновение и развитие письменности, сложная техника письма (клинопись, иероглифы) требовали и от учителя особых знаний и подготовки. Он должен был быть готов к тяжелому повседневному труду, ибо именно это упорство, усердие, прилежание он должен был передать своим ученикам: «Люби писание и ненавидь пляски. Целый день пиши твоими пальцами и читай ночью» [7, с. 76—77]. Наставляя ученика, требуя от него аскетизма, отречения от земных радостей, учитель должен был подготовить его к повторению своего собственного пути: «Вставай на твое место! Книги уже лежат перед твоими товарищами. Читай прилежно книгу. Не проводи дня праздно, иначе горе твоему телу. Пиши твоей рукой. Читай твоим ртом. Спрашивай совета того, кто знает больше тебя» [7, с. 75]. Не случайно в некоторых древних цивилизациях учитель-наставник был весьма почитаемым человеком, а его деятельность считалась почетной — например, в древнем Китае, в древней Индии, в древнем Египте.

Появление учителей в нашем понимании этого слова как наиболее типичных представителей педагогической деятельности неразрывно связано с возникновением школы — особого места, где учат и учатся. В исторической повести М. Матье «День египетского мальчика» оно описывается так: «Комната, в которую вбежал Сети, большая и светлая. Здесь уже не одна, а целых четыре колонны поддерживают потолок. Пол устлан циновками; на них и сидят, поджав ноги, во время занятий ученики» [8, с. 17]. А каков учитель этой школы? «Это невысокий человек лет сорока пяти, с равнодушным лицом и холодным взглядом серых глаз, которые, кажется, сразу видят все, что происходит в комнате. На голове учителя пышный завитой парик, в одной руке он держит длинный посох, на который опирается при ходьбе, в другой руке — плеть. За ним раб несет письменный прибор и два ящика с рукописями» [8, с. 18].

Педагогическая деятельность, учитель и школа в глазах людей древних культур, далеких времен приобретали особый смысл. Прочитайте отрывок из дошедшего до нас папируса «Поучение Ахтоя»:

«И он ему сказал:

— Обрати же свое сердце к книгам... Смотри, нет ничего выше книг!.. Если писец имеет должность в столице, то он не будет там нищим... О, если бы я мог заставить тебя полюбить книги больше, чем твою мать, если бы я мог показать перед тобой их красоты!» [8,с.123].

Ахтой, поучая своего сына, говорит о многих профессиях: о меднике, каменотесе, брадобрее, земледельце, ткаче, красильщике, сандалыцике, прачечнике, рыбаке. Все они, по его мнению, трудны, опасны, неблагодарны, не дают средств к жизни. И есть одна должность, по мнению древнего египтянина, которая избавляет от нищеты и вызывает уважение других людей, — это должность писца: «Это лучше всех других должностей. Когда писец еще ребенок, уже его приветствуют» [8, с. 123]. Именно поэтому надо ходить в школу, учиться писать и читать, «знать книги»: «Если кто знает книги, то ему говорится: "Это для тебя хорошо!" Не так с занятиями, которые я тебе показал... Не говорят писцу: "Поработай для этого человека!.." Полезен для тебя день в школе, работы в ней вечны, подобны горам» [8, с. 125]. Должность писца потому была так уважаема, что именно писцы становились первыми учителями: сами переписывали тексты, учили учеников писать, переписывать рукописи, заниматься математикой, читать поэмы, гимны, сказки, красиво говорить.

Как и писательница М. Матье, мы можем предположить, что и в те далекие времена, о которых она рассказала в своей книге, не все учителя были подобны злому Шедсу, для которого девизом были слова: «Ухо мальчика — на его спине, и он слушает, когда его бьют». Вероятно, действительно были и такие учителя, как молодой учитель Аменхотеп, помогающий ученикам, сочувствующий им, увлекающий их своим отношением к истории страны, к ее поэзии:

«Аменхотеп умолкает и, взглянув на Мехи, видит, насколько тот увлечен.

— Что, хорошие стихи, Мехи? — спрашивает Аменхотеп.

— Чудесные! — с восторгом отвечает мальчик.

— Значит, есть хорошие стихи, которые и тебе нравятся? (...) А Аменхотеп не дает ему опомниться и начинает читать отдельные отрывки из других победных гимнов, выбирая такие строки, которые отличаются яркостью образов и четкостью стиха и в то же время достаточно просты и понятны, чтобы заинтересовать Мехи. Учитель тут же разбирает отдельные стихи, подчеркивает их параллельное построение» [8, с. 47].

Эти отрывки, как вы видите, показывают, что помимо секретов грамотности учитель передавал ученикам и особый тип отношений между учителем и учеником (страх, ужас перед наказанием и отношение к учению как тяжкому, безрадостному труду или, напротив, чувство радости от познания нового, интересного, красивого). Надо думать, что уже в те далекие времена существовали разные типы учителей: учителя, главным средством которых были страх и наказание, и учителя, которые стремились заинтересовать ученика, открывали перед ним увлекательный путь познания.

Размышляя о развитии педагогической деятельности в историческом плане, следует обратить внимание на личность тех людей, которые ее воплощали. Объектом их деятельности были прежде всего дети — ученики, наиболее чувствительная к любым внешним воздействиям, влияниям часть общества. Вероятно, в первую очередь отношение к детям стало «водоразделом» между типами людей, занимающихся педагогической деятельностью, критерием «злого» и «доброго» учителя, учителя, для которого главная цель — обучение и воспитание любой ценой, и учителя, для которого главный результат его деятельности — сам ребенок, его заинтересованная тяга к знаниям, его духовное преображение.

Историческое развитие педагогической деятельности имеет своим результатом уже в наше время переосмысление отношений между учителем и учеником. Постепенно все больше стала осознаваться ограниченность субъект—объектных отношений в процессе обучения и воспитания, при которых ученик — только объект педагогических воздействий. Все больше стала цениться система субъект—субъектных отношений, в которых учитель и ученик взаимодействуют, влияют друг на друга, стремятся к взаимопониманию, делаются способными к сопереживанию.