Трансцендентальный идеализм о системе способностей души, или о функциях сознания

На авансцену философских интересов вновь выходит проблема сознания, проблема субъективной реальности. Это происходит каждый раз, когда научно-философскому сообществу кажется, что причастные к изучению сознания науки: нейрофизиология, компьютерные науки, когнитивная и эмпирическая психология, этология и др. – сделали решающий прыжок в развитии своем, и теперь последний философский бастион падет. Оптимизм физикалистски настроенных ученых поистине неисчерпаем. Ситуация выглядит странно, так как не усваиваются уроки прошлого, а они говорят о том, что вечная философская проблема не может быть сведена к однозначному научному решению; можно попасть в те же силки, в которых уже не раз бились наши предшественники, и реальность показывает, что опасность сия беспамятных подстерегает без снисхождения и жалости.

Одно из, казалось бы, отрезвляющих предостережений прозвучало из уст Вл. Соловьева, который высказался в том духе, что "в после-критический (или после-кантовский)"^[163] период уже невозможно не оглядываться на Канта, не учитывать решений, предложенных великим мудрецом из Кенигсберга. Кант же обосновывал ошибочность всех попыток натуралистического обоснования сознания вообще и нравственного сознания в особенности. На мой взгляд, и в проблеме сознания Кантом совершен "коперниканский переворот" в философии: он сумел выделить сознание как совершенно особый, специфический предмет, в понимании которого легко совершить "натуралистическую ошибку", если воспользоваться идеей Дж. Мура. Предшествующая Канту философия, как эмпирическая, так особенно и рационалистическая, даже не осознавала, что опутана паутиной "натуралистических ошибок" и первого, и второго рода, где первый род – это сведение сознания к природе, а второй – к Божьей ипостаси.

Кант решает проблему сущности сознания как "последовательный дуалист" (не могу не отметить здесь, что характеристическая оценка эта принадлежит Т. И. Ойзерману), опираясь на созданную им максимально последовательную форму антропологической философии – трансцендентальную антропологию – из всех тех, что имеют место в истории философии.^[164] Сознание рассматривается философом как идеальная субстанция, строго противостоящая субстанции материальной, включающей и наше тело. "Когда я говорю о душе, я говорю о Я в строгом смысле, - пишет Кант в лекциях конца семидесятых годов XVIII века, непосредственно подготовивших "Критику чистого разума" и, несомненно, проливающих свет на многие с трудом осознаваемые идеи этого главного философского текста трех последних столетий, как минимум. И далее он разъясняет смысл этой строгости: понятие души мы получаем только через Я, стало быть, через внутреннее созерцание внутреннего чувства; сознавая все свои мысли, я могу тем самым говорить о себе как о состоянии внутреннего чувства. Этот предмет внутреннего чувства, этот субъект, сознание в строгом смысле есть душа. Я беру себя [Selbst] в строгом смысле, поскольку опускаю все то, что относится к моему субъекту в широком смысле. Я же в широком смысле выражает меня как целого человека с душой и телом"^[165]. Такое "Я есть субстанция. Я означает субъект, поскольку он не есть предикат какой-либо другой вещи. То, что не есть предикат другой вещи, есть субстанция"^[166].

Но "предмет (курсив тут мой – Л. К.) внутреннего чувства, этот субъект, сознание" как интеллигенция составляет мышление и воление. "Но мышление и воление, - пишет кенигсбергский философ, - не могут быть созерцаемы. Поэтому я и не есть объект внешнего созерцания. Но что не есть объект внешнего созерцания, то нематериально"^[167].

Конечно, такое понятие сознания как нематериальной простой субстанции представляет собой результат абстракции, мысленного выделения этого предмета из обладающего сознанием существа. Однако это только одна сторона дела, необходимая для определенных теоретических целей. Душу можно рассматривать и не просто как интеллигенцию, но как человеческую душу, когда она состоит в такой связи с телом, которое представляет собой взаимодействие. А последнее "есть такая связь, где душа составляет единство с телом, где изменения тела одновременно являются изменениями души, а изменения души – изменениями тела. В душе не происходит никаких изменений, которые не соответствовали бы изменениям тела. Более того, не только изменение, но и состояние души соответствует состоянию тела. Что касается соответствия изменений, то в душе ничего не может происходить без участия тела"^[168]. "Душа ничего не мыслила бы, - пишет Кант, - если бы тело не должно было также аффицироваться мышлением. … Чем более деятельна душа, тем сильнее используется тело"^[169]. Стало быть, "мозг есть условие мышления"^[170], мы можем фиксировать физическими средствами материальные изменения работающего мозга, но, конечно, не идеальное содержание мышления. Кант специально предупреждает вульгарно материалистическое понимание работы души, отмечая, что "мозг не вырабатывает мысли"^[171] в качестве особого вещества. Душа как идеальная субстанция не может изучаться естественнонаучными средствами.

Именно трансцендентальная антропология есть такая философская система, в границах которой появляется строгое понятие субъекта, равно как и объекта. Предшествующая философия, не вводя дистинкции вещь для нас – вещь в себе, или явление и вещь в себе, не имела возможности строгого отделения субъекта от объекта; особенно настоятельно обнаруживал себя этот недостаток в лейбнице–вольфовой философии. Субъект – это онтологический базис сознания; не имея возможности точно определить первый, мы не в состоянии достаточно близко к истине ставить вопрос о втором. Философская система Канта обеспечивает нас такою возможностью.

Согласно Канту природа человека как истинного субъекта, в одно и то же время эмпирического, трансцендентального и трансцендентного, т.е. несущего в себе сразу все три эти уровня, определяется тем обстоятельством, что человек – это деятельное существо, творящее мир явлений, или природный мир, из материала, предоставляемого ему миром вещей в себе. Деятельность – принципиально двухуровневый процесс: он протекает сначала идеально, в чистом сознании, а затем – материально, в мире чувственных феноменов. На идеальном уровне строится мысленная модель всего процесса деятельности, на уровне материализации эта модель опредмечивается, то есть осуществляется деятельность как таковая. Такая двойственность деятельности является условием возможного ее разделения на деятельность духовную, ограничивающуюся процессом моделирования, и деятельность материальную, воплощающую готовые модели.

Докантовская философия рассматривала природный мир как данность, в которой надо только распознать то, что человеку полезно и как оно полезно. Следовательно, успешность бытия в природе связана с познанием. Природа может рассматриваться как дарованная Богом, может существовать сама по себе, но она дана в готовом виде. Надо только уметь присваивать производимый ею продукт. Такое понимание мира приводило к тому, что сознание человека сводилось к познанию. Знание рассматривалось в качестве панацеи от всех бед, преследующих человека, источником которых является его невежество. Единственной задачей, стоящей перед человеком, была задача познавать, а потому и человеком-то в подлинном смысле этого слова можно было считать только ученого и достойным человека занятием – науку. Идеальный мир – это мир, организованный учеными. Да, человек располагал чувствами, волей и разумом, но все это рассматривалось в качестве познавательных сил, служащих получению знания. Они могли помогать познанию, могли препятствовать ему, но в любом случае накрепко были привязаны в одном и том же поле, - поле знаний, которого не могли покинуть. Можно было заняться изящными искусствами, однако и искусство считалось формой познания, цель его виделась общею с наукой. Несколько по-иному эти способности действуют в искусстве и в науке, но результат в обоих случаях один – знание.

Философия Нового времени, занятая поисками метода познания, совместными усилиями как эмпиризма, так и рационализма разработала эффективную методологию механицизма. Разум начал отождествляться с механицизмом: разумны те действия, где мы строго придерживаемся механистической методологии. Только тут обеспечен успех. На протяжении XVII – XVIII веков механицизм и разум срослись друг с другом в нерасторжимое целое. Но именно такое положение порождало главные противоречия, с которыми в итоге неизбежно встречалось сознание. В области гносеологии это было столкновение эмпиризма и рационализма; в сфере онтологии механицизм приводил к тому, что от познания ускользали биологические и социальные системы. Мир разделился на две сферы: познаваемую, подвластную разуму, и непознаваемую, разуму недоступную. Неорганические макросистемы (правда, качественно специфичных микро- и макросистем наука Просвещения не знала) раскрывали свои тайны познающему разуму все больше и полнее, однако попытки использовать эту же успешную методологию для познания жизни или разумной жизни неизменно оканчивались полным конфузом разума.

Именно с этой ситуацией встретился Кант еще на студенческой скамье, и она мало изменилась к концу его жизни, хотя, конечно, именно им созданы условия для выхода из этого парадоксального положения разработкой так называемого телеологического метода, предназначенного для познания систем с целями, а именно такими и являются биологические и социальные системы. Противоречие, о котором идет речь афористически выражено Кантом уже в первой его значительной работе "Всеобщая естественная история и теория неба" (1755), где он писал: "Мне думается, здесь можно было бы в некотором смысле сказать без всякой кичливости: дайте мне материю, и построю из нее мир, т.е. дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен возникнуть мир. – И продолжал: … А можно ли похвастаться подобным успехом, когда речь идет о ничтожнейших растениях или о насекомых? Можно ли сказать: дайте мне материю, и я покажу вам, как можно создать гусеницу? Не споткнемся ли мы здесь с первого же шага, поскольку неизвестны истинные внутренние свойства объекта и поскольку заключающееся в нем многообразие столь сложно? Поэтому пусть не покажется странным, если я позволю себе сказать, что легче понять образование всех небесных тел и причину их движений, короче говоря, происхождение всего современного устройства мироздания, чем точно выяснить на основании механики возникновение одной только былинки или гусеницы" (I 124)^[172]. Кант неслучайно оговаривает условие: "на основании механики", т.е. весь логический механизм ситуации ему ясен безусловно. И через 35 лет, в знаменитой "Критике способности суждения", в той самой, где он предложил выход из данного положения, он констатировал, что воз остается на том же самом месте: "Вполне достоверно то, что мы не можем в достаточной степени узнать и тем более объяснить организмы и их внутреннюю возможность, исходя только из механистических принципов природы; и это так достоверно, что можно смело сказать: для людей было бы нелепо даже только думать об этом или надеяться, что когда-нибудь появится новый Ньютон, который сумеет сделать понятным возникновение хотя бы травинки, исходя лишь из законов природы, не подчиненных никакой цели (keine Absicht geordnet hat). Напротив, такую проницательность следует безусловно отрицать у людей" (5, 428)^[173].

Первая попытка разрешить эту проблему, предпринятая еще в студенческой работе, Канту явно не удалось, однако она, как заноза, не давала философу покоя. Решение оказалось кардинальным, с далеко уводящими следствиями. Оно было связано с осознанием деятельностной природы человека, пришедшее к Канту не без помощи Руссо. Он выразил эти свои размышления в знаменитом пассаже из черновых набросков к "Наблюдению над чувством прекрасного и возвышенного", не вошедших в основной текст: "Сам я по своей склонности исследователь. Я испытываю огромную жажду познания, неутолимое беспокойное стремление двигаться вперед или удовлетворение от каждого достигнутого успеха. Было время, когда я думал, что все это может сделать честь человечеству, и я презирал чернь, ничего не знающую. Руссо исправил меня. Указанное ослепляющее превосходство исчезает; я учусь уважать людей и чувствовал бы себя гораздо менее полезным, чем обыкновенный рабочий, если бы не думал, что данное рассуждение может придать ценность всем остальным, устанавливая права человечества". (II 372-373). Осознание, что деятельность ученого – это только средство для совершенствования жизни рабочих людей (для Руссо, как известно, люди науки паразитируют на труде простого народа), повлекло за собою переоценку практического сознания - умений и норм, того, что Кант назвал практическим разумом, состоящим из двух частей: из морально-практического и технически-практического разума. Практический разум представляет собою не способность познания, а способность желания, в основе которой лежит воля. Он также установил, что чувство, традиционно рассматриваемое как низшее средство познания, может выступать как самостоятельная способность сознания – чувство удовольствия и неудовольствия, задача которого – оценивать человеком свое положение в мире, осуществлять ценностное ориентирование.

В результате складывается ситуация, демонстрирующая, что если познавательная способность – теоретический разум – с его механицизмом служит средством познания природы, то две дополнительные способности – способность желания и чувство удовольствия и неудовольствия – обеспечивают нас возможностями понять сущность человека и, благодаря ему, - сущность жизни вообще, специфику поведения биологических систем. Применительно к этим двум дополнительным открытым им способностям сознания Кант разработал особый метод – телеологический, которому оказалось по силам объяснить поведение живых и разумных существ, что для теоретического разума было камнем преткновения.

Рассматривая этот вопрос еще в лекциях конца семидесятых годов XVIII в., Кант сам себя спрашивал, "объединены ли все силы души и могут ли они быть выведены из одной основной силы, или же для объяснения всех действий души должно быть допущено несколько основных сил [?] Вольф допускает одну основную силу и говорит, что сама душа есть основная сила, представляющая себе универсум"^[174]. Эта точка зрения Вольфа стара, как сама философия. Она восходит к тезису Сократа о тождестве истины, добра и красоты, поскольку все это есть истина. Кант спорил с этой вековечной традицией, не отвергая того, что душа есть единство, доказываемое тождественностью нашего Я. "Поскольку же мы находим в человеческой душе реальные определения или акциденции существенно различного вида, - пишет он, - то любой философ напрасно пытается вывести их из одной основной силы. Главное правило философа состоит, правда, в том, чтобы он старался, насколько это возможно, свести все к одному принципу, с тем, чтобы избежать излишнего умножения познавательных принципов, но из этого не следует, что и в человеческой душе у нас имеется основание для редуцирования различных сил к одной силе"^[175]. Итог этого рассуждения: "Итак, познавательная способность, способность удовольствия и неудовольствия и способность желания – основные силы. Напрасно стараются вывести все силы души из одной, а уж тем более сделать так, чтобы в качестве основной силы могла быть принята сила представления универсума"^[176] - привел к необходимости специального анализа в трех знаменитых главных сочинениях: познавательной способности – в "Критике чистого разума", способности удовольствия и неудовольствия – в "Критике способности суждения" и способности желания в "Критике практического разума". (Я специально обращаю внимание читателя на порядок перечисления Кантом основных способностей, поскольку это красноречиво говорит, что уже изначально система трансцендентального идеализма должна была содержать три части и что каждая из способностей опирается на соответствующие априорные формы. По прошествии более чем десятилетия Кант полагал, что он заново нашел априорный принцип рефлексивной способности суждения – принцип эстетического вкуса, тогда как на деле один раз проблема уже была решена, и Кант обращался к этому решению еще до написания "Критики способности суждения").

Найденная Кантом система основных способностей души строго соответствует структуре деятельности как способа существования человека. Ведь деятельность можно определить как преобразование, трансформацию субъектом предмета (отдельной части объекта, каким в строгом смысле является вещь в себе) в соответствии с наперед заданной целью с помощью адекватного этой цели средства. Сам философ нигде это определение понятия "деятельность" не эксплицирует, но можно показать, что он исходит из него во многих своих рассуждениях. Главное – оно лежит в основе всей системы.

Познавательная способность – это способность конструирования в сознании модели предмета предстоящей деятельности, то есть тех условий, тех объективных обстоятельств, в которых предстоит реализовывать нашу цель. Это гносеологическая функция сознания, которая, ставшая специализированной, превратилась в научную деятельность. Продукт познавательной функции – знания. Чувство удовольствия и неудовольствия – это способность конструировать в сознании цели нашей деятельности как модель желаемого результата, как образ того состояния предмета, которое мы хотим получить. Это ценностно-оценочная, или аксиологическая, функция сознания, продукт которой – ценности и которая, ставшая специализированной, превратилась в художественную деятельность, производящую в этом случае – искусство во всем богатстве его форм. Ну, а способность желания – это способность конструировать модель способа деятельности, того средства, с помощью которого можно предмет уподобить цели, достичь желаемого результата. Это праксеологическая функция сознания, которая производит различного рода нормы. Специализированный вид деятельности, вырастающий из этой функции, - это технологическая деятельность в широком смысле слова, а ее разновидностью можно считать производство, например, норм права, нравственных норм. Итак, поскольку структура деятельности содержит только три момента: предмет, цель и средство, - система сознания содержит три соответствующих элемента: знания, ценности и нормы.

Когда пришло время работать над "Критикой способности суждения", где Канту постоянно приходилось иметь в виду все три основные и качественно не сводимые друг к другу способности души, без каждой из которых была бы невозможна деятельность, он свел их в свою знаменитую таблицу высших способностей души:

(5, 199)

Она представлена здесь в более обобщенном виде, нежели в так называемом "Первом введении в "Критику способности суждения", и сравнение двух таблиц сделает предмет более понятным.

(5, 153)

Относительно второй колонки "Познавательные силы", или "Высшие способности познания" следует отметить, что здесь речь идет о рассудке, чувственности (поскольку в основе рефлексивной способности суждения лежит чувственность) и разуме как тех механизмах психики, которые представляют три ее уровня и которые участвуют, согласно Канту, в любой из функций сознания, внутренне перестраиваясь. Для каждой функции нужны все три уровня, но в познавательной способности на первое место выделяется рассудок, а чувственность и разум помогают ему находить законы природы, познавать мир. В работе чувства удовольствия и неудовольствия на ведущее место выделяется чувство, а рассудок и разум его обслуживают, когда определяется целесообразность и формируется цель. Применительно к способности желания определяющую роль играет разум, которому и чувство, и рассудок помогают.

Кант, если бы он последовательно реализовал свои интенции, должен был бы в последнюю графу – "Продукты" - внести соответственно: знания (у него - природа), ценности (у него - искусство) и нормы (у него - свобода или нравственность), однако только понятие знание играет у него роль терминологическую, другие же два понятия, хотя изредка и используются, но еще не как термины. К тому же об идее определяющей роли субъекта в конституировании мира природы, явлений, тем более в конституировании искусства или нравственного поведения не следовало забывать, напротив, - это должно было быть подчеркнуто, и Кант это делает. О том, что указанные интенции не удалось провести более точно и строго, можно судить по тому, как в двух вариантах таблицы представлена способность желания, или праксеологическая функция. "Целесообразность, которая в то же время есть закон (обязательность)", явно шире, чем "конечная цель", поскольку свобода в своем идеальном виде – это мораль, или полностью подчиненное морали царство целей, тогда как нравственность содержит в себе и нормы права, не соответствующие конечной цели, но соответствующие целесообразным законам обязательности. Вместе с тем, надо учитывать, что способность желания, или практический разум, содержит, согласно Канту, не только моральнопрактические законы, но и техническипрактические правила, т.е. нормы технологии различного рода, которые выступают у Канта еще под именем "культуры умения". Мыслитель, правда, говорит, что их можно рассмотреть как знание, разделяя последнее на чистое и техническое. Это значит, что в Кантовых схемах, вместо того чтобы входить в число норм и быть добавленными в графу "Свобода", или "Нравственность", технически практические правила входят в графу "Природа", которой соответствует знание.

Графы "целесообразность" и "искусство" также далеко не полностью учитывают мир ценностей, ограничивая его только художественными ценностями, природа которых, правда, универсальна. Ведь чувство удовольствия и неудовольствия является основой выделения чувства приятного и неприятного, понимания полезности и вредности, созерцания прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного – ценностей жизни, а не только искусства.

В этом анализе тех упрощений, которые Кант осуществляет своими таблицами, я не прибегаю к цитированию, доказывающему более гибкую и содержательную мысль Канта, направляемую пониманием субъекта как деятеля, а значит и структурой деятельности. В этом легко убедиться, читая тексты Канта. Уточненная таблица, в которой интенции Канта более полно реализуются, выглядела бы так:

Ближайшие последователи Канта не сумели удержать этого результата, полученного Кантом относительно трифункциональности сознания, - результата, который с полным правом можно назвать еще одним "коперниканским переворотом" в философии. Сказывалось стремление философов "свести все к одному принципу" в условиях, когда они не умели строго отделить гносеологической (по существу точнее было бы использовать здесь термин когитологической, поскольку лат. cogitare означает не столько познавать, сколько размышлять, думать, задумывать, представлять себе, воображать, намереваться, то есть выполнять не одну познавательную, а все три функции сознания) и онтологической реальности, не придерживались необходимого дуализма. Фихтевское трансцендентальное Я или абсолютная идея Гегеля – прекрасная тому иллюстрация. Гегель вновь вернул философию к тому докантовскому ее положению, когда и искусство, и религия, и философия рассматривались в качестве форм знания и выполняли единственную функцию – гносеологическую.

К этим идеям Канта вернулась лишь постклассическая философия в виде таких течений, как философия жизни, неокантианство, философская антропология, экзистенциализм, феноменология с ее "региональными онтологиями"… В них идеи Канта прояснялись и развивались, но многое и утрачивали, не достигая необходимой философской целостности.

С.А. Чернов, И.В. Шевченко