Мемуары

В последние годы жизни, по примеру Жан-Жака Руссо, автора «Исповеди», Фонвизин начал писать мемуары, которым дал название «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях». Они должны были, по словам писателя, состоять из четырех разделов, знаменующих историю его духовного развития: «младенчество», «юношество», «совершенный возраст» и «приближающаяся старость».

Содержание мемуаров оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, в нем звучит покаянная нота. Фонвизин с горечью признается в юношеских «кощунствах» по отношению к религии, с сожалением вспоминает об «острых словах», из-за которых он нажил множество врагов. Все это Фонвизин расценивает как грехи молодости, как плоды неопытного, самонадеянного ума. Исповедальный характер этих размышлений усиливается эпиграфами к каждой главе, взятыми из Священного писания. Покаянные мысли Фонвизина были вызваны двумя причинами. В 1785 г. его разбил паралич. Свою болезнь писатель склонен был расценивать как божие наказание за юношеское вольнодумство. На настроение Фонвизина могли повлиять также и правительственные репрессии, обрушившиеся на писателей в 1790 —1792 гг. в связи с революцией во Франции.

Но есть в воспоминаниях и другие страницы, воскрешающие интересные, подчас забавные события из жизни писателя. К ним, например, относится описание экзамена по латинскому языку в университетском пансионе. Накануне этого дня учитель пришел в класс в кафтане, имевшем пять пуговиц, и в камзоле с четырьмя пуговицами. Эти пуговицы, пояснил он ученикам, «суть стражи вашей и моей чести: ибо на кафтане значат пять склонений, а на камзоле четыре спряжения... Когда станут спрашивать... тогда примечайте, за которую пуговицу я возьмусь... и никогда ошибки не сделаете» (Т. 2. С. 87 —88).

С большим воодушевлением рассказывает Фонвизин о встрече с Ломоносовым, о первом посещении петербургского театра, который привел его, тогда еще мальчика, в неописуемый восторг, о знакомстве с лучшими артистами того времени — Волковым, Шумским, Дмитревским. С нескрываемой гордостью пишет Фонвизин об успехе первой своей комедии «Бригадир». Сначала автор читал ее знакомым, читал, вживаясь в каждый характер пьесы. «Я... имел дар, — указывает он, — принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей» (Т. 2. С. 99). Слухи о комедии дошли до императорского двора, и Фонвизин был приглашен во дворец, где читал ее сначала Екатерине II, а затем — Павлу. Среди слушателей был и граф Н. И. Панин, сделавший ряд интересных замечаний о языке и образах «Бригадира».

Смерть помешала Фонвизину довести свои воспоминания до конца, но и в незавершенном виде они остаются одним из лучших образцов мемуарной литературы XVIII в.

 

 

Н. П. Николев (1758-1815)

По своим общественным взглядам Николай Петрович Николев принадлежал к кругу дворян-оппозиционеров. Он получил воспитание в доме родственницы — княгини Е. Р. Дашковой. Видимо, Дашкова, не только читавшая, но лично знавшая и Дидро и Вольтера, первая познакомила Николева с просветительской литературой. Она же ввела Николева в дом братьев Паниных, известных своим вольнодумством. В двадцатилетнем возрасте, после тяжелой болезни Николев ослеп. Единственной его отрадой стала литературная деятельность. Современники называли его российским Мильтоном, по аналогии с английским поэтом, также слепцом.

Оппозиционность Николева весьма умеренна. Как и все просветители, он осуждал деспотизм, но его вполне устраивала монархическая форма правления. Русское государство, писал он, «есть монархическое, а не деспотическое (так, как иностранные писатели ложно о том думали) паче при владении Екатерины II, запретившей верноподданым своим называться рабами; паче после премудрого Наказа, сочиненного сердцем богачеловека».[101] Обличительные тирады николевских героев в адрес тиранов отличаются хотя и эффектным, но довольно отвлеченным пафосом. Основой творчества Николева был классицизм. Он писал оды, сатиры, послания. Лучшими среди его сочинений признаны классицистическая трагедия «Сорена и Замир» (1784) и сентиментальная комическая опера «Розана и Любим» (1776).

 

«Сорена и Замир»

Эта трагедия, впервые поставленная в 1785 г. в Москве, имела у зрителей большой успех. Пьеса принадлежит к числу тираноборческих произведений и продолжает традицию «Дмитрия Самозванца» Сумарокова. Вместе с тем в ней чувствуется влияние трагедии Вольтера «Альзира». В сравнении с пьесой Сумарокова трагедия ближе к просветительству. В ней противопоставлены не только два типа правителей — монарх-тиран и монарх«отец», как это было у Сумарокова, но и два общественных уклада: половецкая земля, где люда живут под защитой законов, и владения русского князя Мстислава, где подданные отягощены рабством. Половецкая «княгиня» Сорена с отвращением говорит о подданных Мстислава:

Они невольники; монарх у них тиран, Так их достоинства измена и обман, А извиненье им — оковы их и бедства.[102]

То же самое повторяет ее муж Замир:

Тиран в моих странах, а рабство мне несносно,

Свободы не лишусь, хоть весь восстанет мир,

С свободою рожден и с ней умрет Замир (Ч. 5. С. 275).

От контраста тирании и свободы берет начало высокая лексика пьесы, выдержанная в духе антитез: рабство и свобода, граждане и рабы, монарх и тиран. В своих общих медитациях Николев иногда заявляет смелые мысли о недопустимости наделять правителей неограниченной властью:

Исчезни навсегда сей пагубный устав,

Который заключен в одной монаршей воле!..

...Где властью одного все скованы сердца,

В монархе не всегда находим мы отца! (Ч. 5. С. 293).

«Но если и цари покорствуют страстям, Так должно ль полну власть присваивать царям?» (Ч. 5. С. 310) — размышляет на ту же тему и сам «российский царь» Мстислав. В уста своих героев Николев вкладывает и еще более дерзкие мысли — о необходимости уничтожения тиранов:

Тирана истребить есть долг, не злодеянье.

И если б оному внимали завсегда,

Тиранов не было б на свете никогда (Ч. 5. С. 313 —314).

Видимо, от Вольтера воспринята Николевым и идея веротерпимости. В ответ на решение Мстислава насильственно обратить Замира в христианство его наперсник Премысл заявляет:

Все веры суть равны, коль бога чтут за бога,

К блаженству истинна для всех одна дорога (Ч. 5. С. 290).

Но все эти тирады в конечном счете повисают у Николева в воздухе, поскольку идеальным общественным строем признается просвещенная монархия, а реальным ее воплощением — правление Екатерины II, Безвредность николевской трагедии для своего престижа хорошо почувствовала и сама императрица, охотно выступавшая в своем «Наказе» против монархов-тиранов. В 1785 г. московский главнокомандующий Я. А. Брюс нашел трагедию Николева опасной для постановки на сцене и послал свое решение на высочайшее утверждение. Екатерина не согласилась с мнением ретивого администратора. «Удивляюсь, граф Яков Александрович, — писала она, — что Вы остановили представление трагедии... Смысл таких стихов, которые Вы заметили, никакого не имеют отношения к Вашей государыне. Автор восстает против самовластия тиранов, а Екатерину вы называете матерью».[103]

Принадлежность Николева к просветительскому лагерю нашла отражение и в сентиментальной комической опере «Розана и Любим». Пьеса посвящена злободневной для того времени теме помещичьего произвола. Об этом красноречиво поет в своей песенке лесник Семен:

Бары нашу братью так

Принимают, как собак,

Нет поклонов, нет речей,

Как боярин гаркнет: бей

В зад, и в макушку, и в лоб,

Для него крестьянин — клоп (Ч. 22. С, 82).

В основу пьесы положен широко распространенный в европейской литературе сюжет: покушение дворянина на честь девушки-крестьянки и защита ее доброго имени или женихом, или близкими родственниками, а иногда и односельчанами. Эта весьма типичная для феодального мира тема открывает перед авторами самые разнообразные решения, начиная с примирительных и кончая бунтарскими, как это было, например, в «Овечьем источнике» Лопе де Вега. Главные герои пьесы Николева — пастушка Розана и рыбак Любим. Писатель поэтизирует и героизирует любовные чувства крестьян, ставит их выше мимолетных, скоропреходящих увлечений помещиков. Эта тема специально обыгрывается в песенке Розаны. Обращаясь к дворянам, она поет:

Да и слух идет об вас,

Что любовь у вас на час;

А крестьянские сердца

В ней не ведают конца (Ч. 29. С. 58).

Так еще до появления повести Карамзина «Бедная Лиза» было заявлено, что и крестьянки «любить умеют». В пьесе говорится не только о любовных чувствах, но и о человеческом достоинстве, о чести крестьян. Тем самым одной из ведущих тем становится просветительская идея внесословной ценности человеческой личности.

Конфликт пьесы несет на себе печать сентиментальной литературы. В мир трогательных идиллических отношений вторгается чуждое им начало, воплощенное в лице развратного крепостника. Такое соотношение сил не в пользу «детей природы» и таит в себе трагическую развязку. Но здесь все зависит от смелости писателя и от степени зрелости его политических взглядов. На Розану обратил внимание помещик Щедров. По его распоряжению девушку похищают на глазах у жениха и отвозят в помещичий дом. В защиту Розаны выступают ее жених Любим и ее отец — отставной солдат Излет. Именно ему принадлежит монолог о человеческом достоинстве крестьянина: «Так вот добродетели-то знатных бояр; коли не разоряют соседей, так увозят девок, не ставят за грех обесчестить бедного человека, с тем, чтобы бросить ему деньги... Не знает он (т. е. Щедров. — П. А.), что честь также дорога и нам... Ах! мне бы легче было видеть её во гробе, нежели в позоре» (Ч. 22. С. 78).

Наряду с защитниками добродетели, Николев рисует и другой тип крестьян, у которых под влиянием помещичьего произвола побеждают рабские чувства и мысли. Таков прежде всего лесник Семен, пьяница и циник, помогавший похищению Розаны. Он советует Излету безоговорочно подчиниться барской воле: «Постой, постой, ты, право, брат, тововано с ума спятился: ну куда ты хочешь итти?.. Нам ли, свиньям, с боярами возиться» (Ч. 22. С. 80). Убедительны образы псарей помещика Щедрина. Втайне они ненавидят не только своего барина, но и все дворянское сословие в целом. Об этом красноречиво свидетельствует песенка, которую они распевают в отсутствие своего господина:

Барское щастье — наше нещастье,

Барское ведра — наше ненастье,

Их забава —

— Наша отрава;

Их беда —

Хлеб да вода;

Хлеб да вода —

Наша еда (Ч. 22. С. 32).

Все это не мешает им безоговорочно выполнять волю помещика и участвовать в похищении Розаны.

В последнем действии события достигают наивысшего драматизма. В дом Щедрова, где томится Розана, врываются Любим и Излет. Отец Розаны угрожает помещику заступничеством Екатерины II: «Я пойду к самой царице просить суда на твое беззаконие. Она защитит меня: для ее правосудия все подданные равны» (Ч. 22. С. 100). Розана и Любим, стоя на коленях, умоляют Щедрова сжалиться над ними. Вся эта сцена глубоко потрясает помещика, не закоренелого злодея, а легкомысленного, взбалмошного человека, способного не только на дурные, но и на добрые поступки. Следует умилительнослащавая развязка, не вытекающая из общего обличительного содержания пьесы. Щедров отказывается от своих притязаний на Розану, награждает ее и Любима деньгами, а Излета благодарит за преподнесенный ему урок: «Ты научил меня своим примером, что добродетель неравенства не знает... Тщетно наша гордость присваивает все преимущества: природа везде одинакова» (Ч. 22. С. 103).

 

 

Я. Б. Княжнин (1740-1791)

Ярким воплощением просветительского гражданского классицизма в драматургии стали трагедии Якова Борисовича Княжнина. В лучшей своей трагедии «Вадим Новгородский» (1789) писатель поднялся до сочувствия республиканским порядкам. Пьеса вызвала гнев правительства и была запрещена.