В социологических теориях

В силу того, что понятие социального взаимодействия является центральным в социологии, возник целый ряд социологических теорий, разрабатывающих и трактующих разнообразные его проблемы и аспекты на двух основных уровнях исследования — микроуровне и макроуровне. На микроуровне изучаются процессы общения между индивидами, находящимися в прямом и непосредственном контакте; такое взаимодействие протекает, главным образом, в пределах малых групп. Что касается макроуровня социального взаимодействия, то это взаимодействие крупных социальных групп и структур; здесь интерес исследователей охватывает, прежде всего, социальные институты. В этом параграфе мы кратко рассмотрим лишь некоторые из наиболее распространенных теорий и их "ответвлений".

Одной из наиболее известных и основательно разработанных теорий, описывающих социальное взаимодействие, считается теория обмена. Вообще сама концептуализация социального взаимодействия, социальной структуры и социального порядка с точки зрения обмена отношениями имеет давнюю историю в антропологии, хотя лишь сравнительно недавно была принята на вооружение социологами. Интеллектуальные основы идеи обмена восходят еще к классической политэкономии, основоположники которой Бентам, Смит и др. считали, что основным движущим фактором деятельности любого человеческого существа следует считать стремление к полезности и получению выгоды. В конце прошлого — начале нынешнего веков во многих работах по социальной антропологии указывалась важная роль обменных сделок в жизни первобытных племен.

Одна из исходных предпосылок, на которых базируется теория обмена, - это допущение, что в социальном поведении человека заложено некое рациональное начало, которое побуждает его вести себя расчетливо и постоянно стремиться к получению самых разнообразных "выгод" — товаров, денег, услуг, престижа, уважения, одобрения, успеха, дружбы, любви и т.д. В начале 60-х годов американский социолог Джордж Хоманс пришел к выводу, что такие утвердившиеся в социологии понятия, как "статус", "роль", "конформизм", "власть" и др. следует объяснять не действием макросоциальных структур, как это принято в функционализме, а с точки зрения тех социальных отношений, которые порождают их. Суть же этих отношений, как считает Хоманс, состоит в стремлении людей к получению выгод и вознаграждений, а также в обмене этими выгодами и вознаграждениями.

Исходя из этого, Хоманс исследует социальное взаимодействие в терминах обмена действиями между "Деятелем" и "Другим", предполагая, что в подобном взаимодействии каждая из сторон будет стремиться извлечь максимум выгоды и минимизировать свои затраты. К числу важнейших из ожидаемых вознаграждений он относит, в частности, социальное одобрение. Возникающее в ходе обмена действиями взаимное вознаграждение становится повторяющимся и регулярным и постепенно перерастает в отношения между людьми, базирующиеся на взаимных ожиданиях. В такой ситуации нарушение ожиданий со стороны одного из участников влечет за собой фрустрацию и, как следствие, — возникновение агрессивной реакции; при этом само проявление агрессивности становится в определенной степени получением удовлетворения.

Эти идеи развивал другой американский социолог, Питер Блау, который утверждал, что практически "все контакты между людьми покоятся на схеме эквивалента давания и возврата /giving and returning the equivalence/". Разумеется, эти выводы были заимствованы из идей рыночной экономики, а также бихевиористской психологии. Вообще теории обмена усматривают сходство между социальными взаимодействиями и экономическими или рыночными сделками, осуществляемыми в надежде, что оказанные услуги будут так или иначе возвращены.

Таким образом, базовая парадигма теории обмена являет собой диадическую (двухличностную) модель взаимодействия. Повторяем, что акцент при этом делается на взаимном обмене, хотя основа взаимодействия все равно остается расчетной и плюс к этому включает в себя некоторую долю доверия или обоюдно разделяемых моральных принципов.

Такой подход почти неизбежно сталкивается с целым рядом критических замечаний. Суть этих замечаний сводится к следующему. (1) Психологические предпосылки этого подхода слишком упрощены и делают чрезмерный акцент на эгоистических, расчетливых элементах индивидуальности. (2) Теория обмена, по сути, ограничена в развитии, поскольку не может перейти от двухличностного уровня взаимодействия к социальному поведению более обширного масштаба: как только мы переходим от диады к более широкому множеству, ситуация приобретает значительную неопределенность и сложность. (3) Она не в состоянии объяснить многих социальных процессов, таких, например, как господство обобщенных ценностей, которое невозможно извлечь из парадигмы диадического обмена. (4) Наконец, некоторые критики утверждают, что теория обмена — это просто "элегантная концептуализация социологической тривиальности".

Учитывая это, последователи Хоманса (Блау, Эмерсон) старались проявлять бу льшую гибкость для преодоления того разрыва между микро- и макроуровнями, который создавала теория обмена. В частности, Питер Блау предлагал проводить исследования социального взаимодействия на путях синтеза принципов социального обмена с понятиями таких макросоциологических концепций, как структурный функционализм и теория конфликта.

Одной из модификаций теории обмена является возникшая в 80-х гг. теория рационального выбора. Это относительно формальный подход, в котором утверждается, что социальная жизнь в принципе может быть объяснена как результат "рациональных" выборов социальных б кторов. "Оказываясь перед лицом нескольких возможных вариантов действия, люди обычно делают то, что, по их убеждению, должно с определенной степенью вероятности привести их к наилучшему результату в целом. Это обманчиво простое предложение резюмирует теорию рационального выбора". Для этой формы теоретизирования характерно стремление к применению технически строгих моделей социального поведения, которые стремятся извлекать ясные выводы из относительно небольшого числа изначальных теоретических предположений о "рациональном поведении".

Другой влиятельной теорией, ставящей своей целью дать объяснительное описание социального взаимодействия, является символический интеракционизм. Это теоретико-методологическое направление сосредоточивается на анализе социальных взаимодействий преимущественно в их символическом содержании. Последователи этого подхода утверждают: любые действия людей есть проявления социального поведения, основанного на коммуникации; коммуникация же становится возможной благодаря тому, что люди придают одинаковые значения данному символу. При этом особое внимание уделяется анализу языка как главного символического посредника взаимодействия. Взаимодействие, таким образом, рассматривается как "непрерывный диалог между людьми, в процессе которого они наблюдают, осмысливают намерения друг друга и реагируют на них". Само понятие символического интеракционизма было введено еще в 1937 г. американским социологом Г. Блумером, который резюмировал основные принципы этого подхода с позиций трех предположений:

(a) человеческие существа совершают свои поступки в отношении тех или иных объектов на основе тех значений, которые они этим объектам придают;

(b) эти значения возникают из социального взаимодействия;

(с) любое социальное действие проистекает из приспособления друг к другу индивидуальных линий поведения.

Одним из социологов, которых считают основоположниками концепции символического интеракционизма, был Джордж Герберт Мид (Н.Смелзер вообще считает его автором этой теории). Мид почти всю свою жизнь был профессором философии в Чикагском университете, никогда не считая себя никем, кроме как философом, и действительно проводил довольно сложные исследования по философии. Тем не менее, его влияние на американскую философию осталось весьма поверхностным, а вот его влияние на американскую социологию и социальную психологию оказалось огромным. Работа, в наибольшей степени обеспечившая его влияние, до его смерти не публиковалась. Это был цикл лекций, собранный его последователями в книгу, которую они озаглавили "Разум, самость и общество". В этой работе Мид очень подробно анализирует, каким образом социальные процессы создают человеческую самость (осознание им самого себя и своего особого места в обществе), подчеркивая, что понять человека вне понимания его в социальном контексте невозможно. Ключевым понятием в социальной философии Мида выступает роль (которую мы обсуждали в предыдущей части), и работы Мида по этому предмету стали основанием для того, что позднее было названо в американской социологии "ролевой теорией". Влияние Мида осталось очень сильным и по сей день, и его обычно оценивают как одну из самых влиятельных фигур в той школе социологии и социальной психологии, которую сегодня называют символическим интеракционизмом.

Аргументация Мида состояла в том, что разница между человеком и любым деятельным существом иной породы включает два следующих различия. (1) Все виды деятельных существ, включая и человека, оснащены мозгом, но только человек обладает разумом. (2) Все другие виды, включая и человека, имеют тела, однако лишь человек обладает ощущением своей собственной исключительной и неповторимой личности. В первом из этих двух различий мозги являют собою определенные психологические сущности (entities), органы, состоящие из материальных веществ, обладающие определенными свойствами и представленные тем, что во времена Мида было названо центральной нервной системой. Однако, в отличие от тех исследователей мозга, которые рассматривали его как сугубо биологическую субстанцию, Мид писал: "Абсурдно смотреть на разум /mind/ только с позиций индивидуального человеческого организма". Поэтому "мы должны оценивать разум... как возникающий и развивающийся в рамках социального процесса". Человеческие формы познания характеризуются процессом, в ходе которого социальный разум наделяет биологический мозг возможностями познания окружающего мира в совершенно особых формах: "Субъективный опыт индивида должен быть поставлен в определенные отношения с естественными социобиологическими действиями мозга для того, чтобы сделать вообще возможной приемлемую оценку; и это может быть сделано только в том случае, если признается социальная природа разума". Таким образом, разум предполагает наличие, по меньшей мере "двух мозгов". Разум может пополнять мозг информацией в той (и до той) степени, в какой индивид инкорпорирует в свои действия точки зрения других людей.

Однако мидовский анализ — это нечто большее, чем просто попытка рефлексии путем постановки себя на место другого. Второе из отмеченных выше различий — различие между телом и личностью. Что позволяет физическому телу стать социальной личностью? Только возможность взаимодействия с другими социальными личностями. Поскольку "личности могут существовать только в определенных отношениях с другими личностями", качества разума могут существовать лишь в тех случаях, когда жест "оказывает одинаковое воздействие и на индивида, который делает его, и на того индивида, которому он адресован". Поэтому ни один индивид не может обладать чисто рефлексивным интеллектом — то есть не может считаться имеющим разум — без взаимодействия с другим индивидом, также обладающим умом. Причем этот другой уже должен быть личностью еще до того, как наша личность может вступить с ним в коммуникацию. Таким образом, человеческое познание отличается от любого другого типа познания, поскольку оно требует, чтобы мы отфильтровывали наши мысли через тот способ, каким, по нашему мнению, можно эффективно довести их до понимания других человеческих существ.

Социальная жизнь зависит от нашей способности воображать самих себя в других социальных ролях, и это принятие роли другого зависит от нашей способности к внутреннему разговору с самим собой. Мид представлял себе общество как обмен жестами, который включает в себя использование символов. Таким образом, символический интеракционизм — это, по сути дела, изучение отношения общества к самому себе как к процессу символических коммуникаций между социальными деятелями. Этот взгляд внес важный вклад в анализ таких социологических понятий, как роль, социализация, коммуникация и действие. Он оказался довольно эффективен при разработке социологии девиации для понимания карьеры, а также при изучении криминального поведения. Интеракционистский подход дал также теоретическую базу для других, более поздних социологических концепций, в частности, таких, как теории навешивания ярлыков, а также социальных стереотипов. Он, в частности, доказал свою ценность в медицинской социологии для изучения взаимодействия врач — пациент и роли больного. В то время как Мид подчеркивал свой социальный объективизм (общество обладает собственным объективным существованием, а не просто отражает субъективное сознание входящих в его состав деятелей), современный символический интеракционизм стремится рассмат-ривать общество как систему, возникающую из множества различных дел, совершенных социальными деятелями.

В самом деле, в какой-то мере символическую нагрузку несут практически все окружающие нас предметы, явления и поступки людей. И, лишь поняв, что именно они символизируют для нашего партнера по взаимодействию (реального, потенциального или воображаемого), мы сможем это взаимодействие осуществить. Практически любое действие, которое мы совершаем, связано с осмыслением не только поступков, но и возможных намерений партнера, способностью "влезть в его шкуру". Мид называл такое осмысление "принятием на себя роли другого". Это означает, что, к примеру, ребенок не только обучается распознавать у кого-то определенный аттитюд и понимать его значение, но что он обучается сам принимать его для себя. Очень важной частью этого процесса обучения является игра. Каждый, конечно, наблюдал детей, играющих в своих родителей, в старших братьев и сестер, а позднее — в войну, ковбоев, индейцев. Такая игра важна не только для тех конкретных ролей, которые она охватывает, но и для обучения ребенка любой роли. Поэтому не имеет значения, что данный конкретный ребенок никогда не играет в ковбоев или индейцев. Но при проигрывании роли в первую очередь разучивается обобщенный паттерн поведения. "Дело не в том, чтобы стать индейцем, а скорее в том, чтобы научиться, как играть роли".

Помимо этой общей обучающей функции "проигрывания ролей", тот же самый процесс может также передавать социальные значения "для реальности". То, как российские дети будут в своих играх изображать роли милиционеров и жуликов, будет сильно зависеть от того, чту эта роль означает в их непосредственном социальном опыте. Для ребенка из интеллигентной обеспеченной семьи милиционер — это фигура, исполненная авторитета, уверенности, готовности к защите рядовых граждан, к которой можно обратиться в случае беды. Для ребенка из маргинальной семьи та же роль, вполне вероятно, будет подразумевать враждебность и опасность, скорее угрозу, чем доверие, кого-то такого, от кого скорее нужно убегать, чем прибегать к нему. Мы можем также предполагать, что в играх американских детей роли индейцев и ковбоев будут иметь различные значения в белом пригороде или в индейской резервации.

Таким образом, социализация протекает в непрерывном взаимодействии с другими. Но не все другие, с кем имеет дело ребенок, одинаково важны в этом процессе. Некоторые из них явно обладают для него "центральной" важностью. Для большинства детей это родители, а также в той или иной степени — братья и сестры. В некоторых случаях эта группа дополняется такими фигурами, как дедушка и бабушка, близкие друзья родителей и друзья по играм. Есть и другие люди, которые остаются на заднем плане и чье место в процессе социализации может быть лучше всего описано как фоновое воздействие. Это все виды случайных контактов — от почтальона до соседа, которого видят только от случая к случаю. Если рассматривать социализацию как разновидность драматического спектакля, то его можно описать с точки зрения античного греческого театра, где некоторые из участников выступают в качестве главных героев пьесы (протагонистов), в то время как другие функционируют как хор.

Главных героев в драме социализации Мид называет значимыми другими. Это люди, с которыми ребенок взаимодействует наиболее часто, с которыми он имеет важные эмоциональные связи и чьи аттитюды и роли являются решающими в его положении. Очевидно, в том, что происходит с ребенком, очень важно, кто именно являются этими значимыми другими. Под этим мы имеем в виду не только их индивидуальные особенности и причуды, но также их местоположение в структуре более крупного общества. На ранних фазах социализации, какие бы аттитюды и роли ни принимались ребенком, они принимаются именно от значимых других. Они в очень реальном смысле и есть социальный мир ребенка. Однако, по мере того, как протекает социализация, ребенок начинает понимать, что эти конкретные аттитюды и роли соотносятся с гораздо более общей реальностью. Ребенок начинает, например, понимать, что не только его мать сердится на него, когда он обмочился, но эта рассерженность разделяется каждым из других значимых взрослых, которых он знает, и в действительности — миром взрослых в целом. Именно в этот момент ребенок начинает соотноситься не только с конкретными значимыми другими, но и с обобщенным другим (еще одно понятие Мида), который представляет общество во всем его объеме. Эту ступень нетрудно увидеть с точки зрения языка. В более ранней фазе ребенок как бы говорит себе (во многих случаях он реально делает это): "Мама не хочет, чтобы я обмочился". После открытия обобщенного другого это становится примерно таким утверждением: "Этого делать нельзя". Конкретные аттитюды становятся теперь универсальными. Специфические команды и запреты индивидуальных других становятся обобщенными нормами. Эта ступень носит весьма решающий характер в процессе социализации.

По мнению некоторых социологов, символический интеракционизм дает более реалистическое представление о механизмах социального взаимодействия, нежели теория обмена. Однако он концентрирует свое внимание на субъективных представлениях взаимодействующих индивидов, каждый из которых, в сущности, уникален и неповторим. Поэтому на его основе довольно трудно сделать обобщения, которые можно было бы применить к самым разнообразным жизненным ситуациям.

Кратко упомянем еще две влиятельные социологические концепции взаимодействия. Первая из них — этнометодология. Это теоретическое направление пытается взять на вооружение методы исследования, которые применяют антропологи и этнографы для изучения примитивных культур и общин, сделав их социологически универсальными. Базовое предположение здесь состоит в том, что правила, регулирующие контакты между людьми, обычно принимаются ими на веру, в готовом виде. Таким образом, этнометодология ставит своей целью исследование того, каким образом люди ("члены") конструируют свой мир. Ее предметом выступают скрытые, неосознаваемые механизмы социальной коммуникации между людьми. При этом все формы социальной коммуникации сводятся в значительной степени к речевой коммуникации, к повседневным разговорам. Один из этнометодологических методов исследования иллюстрируют эксперименты их основоположника Гарольда Гарфинкеля по разрушению стереотипов повседневной жизни. Гарфинкель просил своих студентов, придя домой, вести себя так, как если бы они были квартирантами. Реакции родителей и родственников носили драматический характер, вначале недоуменный, затем — даже враждебный. По Гарфинкелю, это иллюстрирует, насколько тщательным, даже деликатным образом сконструирован социальный порядок повседневной жизни. В других исследованиях (к примеру, поведения присяжных заседателей) он изучал, как люди конструируют свой порядок в различных ситуациях, всецело полагая его само собой разумеющимся. Дж. Тернер следующим образом сформулировал программное положение этнометодологии: "Черты рациональности поведения должны быть выявлены в самом поведении".

Автор еще одной концепции социального взаимодействия, Эрвин Гоффман назвал ее управлением впечатлениями. Основной интерес его исследований был связан с элементами скоротечных встреч, возможностями, заложенными в моментальных столкновениях, то есть с социологией повседневной жизни. Для того, чтобы изучить и понять порядок таких встреч, Гофман использовал драму как аналогию для постановки социальных встреч, поэтому его концепцию называют иногда драматургическим подходом. Основная идея его состоит в том, что в процессе взаимодействия люди обычно разыгрывают друг перед другом своеобразные "шоу", режиссируя впечатления о себе, воспринимаемые другими. Социальные роли, таким образом, аналогичны театральным ролям. Таким образом, люди проектируют собственные имиджи, причем обычно такими способами, которые наилучшим образом служат их собственным целям. Регулирование взаимодействий между людьми основывается на выражении выгодных для них символических значений, и они нередко сами создают ситуации, в которых, как они считают, могут произвести наиболее благоприятное впечатление на других.