Почему «социальная работа»? К вопросу институционализации понятийной номинации

Историческая практика различных форм помощи и поддержки как специфического института сохранения коллективных ценностей и нормативного поведения, а также идеологемы общественного сознания в своих понятийных номинациях до XIX века не совпадают. Можно утверждать, что формы практики помощи и представления о помощи носили разные номинации.

Однако общее у данных номинаций заключается в том, что наблюдается постоянная понятийная динамика на протяжении различных эпох. Это можно наблюдать на примерах разных социокультурных ареалов. Так, во Франции одним из первых понятий, идентифицирующих практику помощи, явилось понятие “charite” (милосердие, благотворительность). Это понятие обозначало систему поддержки, характерную для средних веков. Начиная с XVIII в. утверждается другое понятие - “assistance” - содействие. Оно идентифицировало новый уровень общественных связей и отношений сообщества к незащищенным группам населения, в этот период государство приходит на смену конфессиональным системам поддержки. И, наконец, в ХХ столетии это понятие вновь меняется, сначала на “aide social“ (социальная помощь), а затем на “travail social” (социальная работа).

Вместе с тем необходимо отметить, что процесс институционализации нового понятия – процесс сложный и многовариантный. Однако можно наметить контуры механизмов институционализации понятий, в частности понятия «социальная работа». Термин «социальная работа» – производная от термина «социальный работник», предложенного Симоном Паттеном в 1900 г. Этот термин был неологизмом в англоговорящей среде. Несмотря на то что, возможно, авторитет М. Ричмонд был значительно выше, тем не менее ее термин (более привычный) «благотворитель» не приживается. Нам представляется, что это связано с тремя факторами.

Первый фактор - средовый, он связан с изменением характера деятельности «добровольных помощников». Она не носила больше спонтанный характер, в ней начинали формироваться более упорядочные черты. Это хорошо просматривается на примерах работы в микросоциальной среде, благотворительных учреждениях. Появились новые нормы поведения и ценностные ориентации в деятельности «добровольных помощников». Благодаря осмыслению деятельности на ряде конгрессов благотворительных сил приходит осознание новой фазы развития добровольной помощи.

Второй, важнейший фактор, вытекающий из первого, связан с изменением общественных идеологем. Необходимы были новые деятельностные идеологемы для эмпирической практики. В этом отношении интересна работа Э. Дюркгейма «О разделении общественного труда», в французском варианте – «De la division du travail social». Важнейшими положениями, послужившими в дальнейшем идеологемами для практики социальной работы, явились: коллективность как интерпретационная основа объяснения индивидуальных феноменов (стратегии для социальной работы в дальнейшем обозначились в одном из первых практическом принципе «среда - личность», актуальность этого подхода заключалось и в том, что она соответствовала историческим формам практики работы в общине, благотворительных организациях, обществах); реститутивное (кооперативное) право, суть которого - за проступок не следует санкция, а «возвращение в состояние, при котором совершена ошибка» (отказ от стигматизации, стратегии помощи в общине «добровольных помощников»), контракт (который переосмысляется в социальной работе не как сфера распределения трудовой деятельности между сторонами, а как сфера взятых на себя обязательств).

Третий фактор связан с предметной, деятельностной и институциональной неопределенностью новых идеологем, форм практики, имплицитных теоретических представлений. Необходим был неологизм, за которым было бы больше, чем то понимание, которое существовало у носителей практики и языка. Была потребность в понятии, которое находилось в понятийном научном пространстве, но которое бы требовало своего институционального уточнения: семантического значения в системе уточнений неопределенности понятийного пространства, через реалии складывающихся новых предметных отношений и связей. В этом отношении был взят термин Э. Дюргейма travail social (общественный труд), который преобразуется в social work, точнее, social worker в эквиваленте С. Паттена. Синонимический ряд и во французском, и В английском языках позволял делать различные эквиваленты – от «общественного труда» до «социальной работы». Аналогичный пример переноса мы встречаем в этимологическом словаре у Макса Фасмера. Работа
Ж.-Ж. Руссо «Contrat social» («Общественный договор»), написанная в 1762 году, дала жизнь термину «социальный», но в научную лексику он попадает из немецкого языка (sozial) в его семантической неопределенности и не соотнесенности с понятийными реалиями.

Конечно же, сыграли свою роль и другие факторы: идеологема «социальность» была определенным знамением времени на рубеже прошлого века, как «экология» во всей ее многоаспектности в конце ХХ века. Российский философ Н. Бердяев, уловив это новое «миросозерцание» и «мироощущение», на рубеже веков в работе «Судьба России» писал: «Ориентация жизни сделалась социальной по преимуществу, ей были подчинены все другие оценки. Все ценности были поставлены в социальную перспективу». «Социальность» применительно к благотворительной практике разрабатывалась и на рубеже веков во всех странах мира. Так, в 1900 г. на конгрессе благотворительных сил в Париже предлагалось определить эту деятельность как «социальная медицина», с определением главной цели – «обеспечение полной независимости личности и ее семьи, их социального здоровья». В Германии в 1902 г. Альбрехт предлагает определять данный вид практики как «социальная деятельность» – Wohlfahrtspflege (sociale) и т.п. Доминирование этого понятия имело место до периода унификации образования в области социальной работы и было связано с обучением европейских социальных работников в вузах США. После периода сформирования национальных моделей практики и теории на рубеже веков идет поиск новых интерпретаций понятийной номинации.

Можно говорить о формировании новых исторических условий, которые предопределяют изменение сложившейся понятийной номинации. В новых исторических условиях это связано с кризисом концептов и моделей государства всеобщего благоденствия/социального государства, новыми формами практики и последствиями идеологии модернизма в социальной работе, изменением восприятия человека-нуждающегося и его места в системе социокультурных связей. Можно отметить определенные закономерности в институционализации понятия, эквивалентного понятию «социальная работа». Как и в начале ХХ века, институционализация понятия начинается с переосмысления идеологии деятельности и поиска терминологического эквивалента для нового исторического паттерна профессионала. Так, в Швеции «социального работника» стали определять как «соционом», в Германии он идентифицировался как социальный педагог/социальный работник (теперь как «работник социума»), в России – «специалист социальной работы». Возможно, определившись с номинацией, идентифицирующей профессионала, произойдет изменение в номинациях деятельности.

Институционализация предметного языка «социальной работы»

Отталкиваясь от концепции Эдварда Сепира о том, что язык есть область для изучения тенденций социокультурного поведения, можно говорить о динамике предметного языка «социальной работы», в котором отражены различные состояния социальных акторов, механизмов, институционализирующих поведенческую историческую практику социума в предметно-языковые структурализации. Логика развития предметного языка «социальной работы», – а мы говорим о лексическом эквиваленте, сформированном в ХХ веке – привносит характерные тенденции данного века, а современные языковые формы накладываются на предшествующие, существовавшие в другой понятийной номинации.

Соотношение предметного языка «парадигмы милосердия» (XI-XIII вв.) с языковой парадигмой «социальной работы» (XX вв.) в отечественной практике показывает, что процесс институционализации предметного языка связан с историческими формами поведения человека- нуждающегося. От архетипических форм, когда происходит его институционализация: идентификация с поведенческими нормированными паттернами определенных групп, в которых осуществляется сохранение образа жизни (др-русс. семантическое значение слова «питание»), – до деинституционализации человека-нуждающегося, которая выражается в праве «жить самостоятельно, независимо, с чувством собственного достоинства вне учреждений». Поэтому проблемы институционализации предметного языка связаны с проблемами институционализации человека-нуждающегося в социальной работе.

Можно выделить основные тенденции институционализации человека-нуждающегося: идентификация к групповой принадлежности на основе витальных потребностей и ценностей - идентификация к конфессиональным и родовым институтам, идентификация к учреждениям контроля и санкций, идентификация к тотальным учреждениям и учреждениям коллективной солидарности - идентификация на основе классовых, групповых, этнических, конфессиональных, гендерных особенностей; идентификация деинституционализации.