Пять основных функций экономической системы

Общая задача организации экономической активности общества может быть разделена на ряд основных функций. В реальной жизни они тесно взаимосвязаны и накладываются друг на друга. Однако их различение необходимо для обсуждения существующего экономического порядка, его структуры и работы, как в описательном, так и в критическом плане. Эти функции могут быть расположены в более или менее обоснованной логической последовательности.

Первая функция связана с решением вопроса о том, что именно нужно делать, т.е. какие товары и услуги должны быть произведены и в каких пропорциях. Это функция установления стандартов, выработки социальной шкалы ценностей или, иначе, функция социального выбора.

Вторая – функция организации производства, в узком смысле слова – функция изготовления вещей, относительно которых было принято решение, что их производство наиболее предпочтительно.

Третья – это распределение, пропорциональное распределение продукта среди членов общества.

Четвертая – а в действительности это несколько функций - касается поддержания или улучшения социальной структуры или стимулирования социального прогресса[72].

1. Функция установления стандартов. Понятие эффективности

В мире, где организация как таковая еще отсутствовала, где каждый индивид осуществлял свою жизнедеятельность изолированно и вне зависимости от других, вопрос стандартов был личным делом каждого[73]. Однако когда производство богатства приобретает общественный характер, возникает необходимость в социальном решении по поводу относительной значимости различных способов использования производственных возможностей и по поводу того, какие потребности должны быть удовлетворены, а какие нет, а также в какой степени одни потребности должны удовлетворяться за счет других. В случае с отдельным индивидом вопрос выбора касается только его собственных потребностей, но в социальной системе в конфликт друг с другом вступают сами потребности различных индивидов. Поскольку возникает вопрос, насколько потребности одного должны удовлетворяться за счет другого или должны оставаться неудовлетворенными в пользу другого, постольку он является вопросом о количественных соотношениях. В этом аспекте данная проблема касается распределения и будет рассмотрена в параграфе, посвященном третьей функции.

Однако общество во все более возрастающей степени находит необходимым или, по крайней мере, желательным контролировать процессы регулирования индивидом его собственного удовлетворения потребностей, поддерживая, таким образом, уровень жизни, соответствующий данному сообществу. Дело в том, что эти два вопроса тесно связаны друг с другом: чьим именно потребностям и каким потребностям должен быть отдан приоритет, и в каких соотношениях. Важно осознать, что это по сути один вопрос.

Различие в количестве (вещей), потребляемом различными (группами) людей, не соотносится с количеством соответствующих товаров. Разные люди потребляют разные вещи, которые могут быть сравнены в количественном отношении только при помощи ценностной шкалы. Тем не менее, существуют достаточные оправдания для логического разделения вопроса о том, что должно быть произведено, и о том, кто должен получить продукт. Наряду с этим есть основания для обсуждения проблем взаимоотношений между двумя фазами организации.

В связи с вопросом о стандартах фундаментальную значимость приобретает и вопрос о происхождении или первичном источнике потребностей. Система социальной организации делает больше, чем просто сводит индивидуальные ценности к общему знаменателю или к шкале эквивалентов. В значительной степени сами потребности индивидов порождаются социальным взаимодействием, а их характер во многом зависит от формы организации экономической системы, обеспечивающей процесс их удовлетворения…

Сама тема происхождения потребностей обширна не только по объему. Но возможности обсуждения этой проблемы в сугубо научном плане ограничены весьма узкими рамками: эта проблема в большей мере относится к сфере искусства, нежели науки. При этом обсуждение проблемы в рамках экономической науки должно сводиться преимущественно к анализу организации удовлетворения потребностей. В экономической науке потребности рассматриваются как сами собой разумеющиеся, связанные главным образом с местом и временем, а изучение их происхождения и формирования остается на долю других наук – социальной психологии и культурной антропологии. Намеренное создание или изменение потребностей в особых товарах, как это делается с помощью рекламы, является в некотором смысле исключением из правила. Но в целом такая деятельность должна рассматриваться как формирование знаний об определенных средствах удовлетворения потребностей, нежели изменение самих базовых потребностей.

Проблема стандартов или ценностей является ключевой в экономических науках. Необходимо иметь в виду, что практической целью экономики является совершенствование социальной организации и повышение ее эффективности. Распространенным является заблуждение, сводящееся к тому, что возможно измерить или рассмотреть эффективность организации в чисто физическом плане. Первый принцип физики или инженерной науки гласит, что неверно, будто термин «эффективность» подразумевает идею ценности, равно как и возможность измерения этой ценности. Возможно, самым важным принципом физической науки является тот, что ни материя, ни энергия не возникают из ничего и не исчезают. Поэтому что бы ни включалось в какой-либо процесс, должно в той или иной форме проявиться и в его результате. И, следовательно, в смысле сохранения количества, эффективность всех трансформаций будет равна ста процентам. На самом деле истинное определение эффективности связано с пропорцией, но не между «выходом» и «входом», а между полезным выходом и совокупным выходом и, соответственно, полезным входом. Таким образом, даже в случае простейшего преобразовании энергии говорить об эффективности бессмысленно без измерения полезности или ценности. При любой попытке понять экономическую эффективность становится очевидно, что понятие ценности оказывается все более важным, поскольку большинство экономических проблем касаются как затрат, так и прибыли. И нет другого разумного пути сравнения, кроме предварительного сведения всех факторов к общему знаменателю. Оказывается, что экономическая наука связана преимущественно с описанием и анализом того, как получается этот знаменатель вещей, произведенных и потребленных экономической системой, то есть с проблемой соотношения и измерения ценностей.

2. Функция организации производства

Логически рассуждая, после того, как проведено ранжирование и определение градаций полезности, на которую должны быть направлены производительные силы, следующий шаг состоит в том, чтобы на самом деле использовать их в соответствии с установленной таким образом шкалой ценностей. С социальной точки зрения этот процесс может быть рассмотрен в двух аспектах:

а) направление или распределение наличных производительных сил и материалов по различным отраслям промышленности и

б) эффективная координация различных средств производства в каждой отрасли таким образом, чтобы добиться наибольшего результата.

Вторая задача решается скорее технологической наукой, нежели экономической и рассматривается экономикой лишь в плане взаимосвязи социальной организации общества как целого и внутренней организацией отраслей промышленности.

3. Функция распределения[74]

Третья функция не может осуществляться в неорганизованном мире. Если бы каждый индивид действовал независимо от других, то он потреблял бы только то, что сам и произвел. Но там, где производство приобретает социальный характер, становится невозможным непосредственно идентифицировать или вычленить вклад каждого отдельного его участника. Очевидно, что современный фабричный рабочий, который все свое время проводит, пришивая пуговицы к одежде или обивая гвоздиками уголки крышек чемоданов, не может существовать за счет произведенного им продукта, рассматриваемого в сугубо физическом смысле. Дело в том, что существуют совершенно различные способы, с помощью которых разные индивиды вносят свой вклад в процесс производства, будь то: обработка земли, добыча «полезных ископаемых», производство оборудования, финансовая, управленческая деятельность или контроль, продажа товаров, или какие-то иные способы участия в производстве, при которых не происходит видимого физического изменения в каком бы то ни было продукте. При сопоставлении этого разнообразия способов участия в (совместном) производстве между собою, становится ясным до очевидности, что если каждый должен получить что-то для своей собственной жизни от этого процесса производства, то для этого требуется некий социальный механизм распределения.

Исходя из этого, следует постоянно принимать во внимание тесную связь между распределением и управлением производством. Решение относительно того, что должно быть произведено, тесно связано с решением, для кого это должно быть произведено. Следовательно, вторая и третья функции организации также тесно связаны друг с другом. В нашей социальной системе - системе «частной собственности», «свободной конкуренции» и «договора» - распределение является главным двигателем (chief agency), имеющим прямое отношение к управлению производством и стимулированию его эффективности. Это означает, что любой производственный ресурс или агент производства, включая и рабочую силу, как правило, «принадлежит» некоторому лицу, которое свободно в извлечении пользы из этих ресурсов в пределах правовых рамок рынка. Предполагается - и в ходе дальнейшей аргументации станет ясно, почему это происходит именно так, - что существует в некотором смысле реальная положительная связь между производительным вкладом каждого субъекта производства и вознаграждением, которое получает «владелец ресурса» для собственной пользы. Отсюда следует, это вознаграждение (доля в распределении) и желание довести его до возможных пределов образует главный инструмент общества на стимулирование производственной инициативы в общую систему производства с тем, чтобы сделать последнюю настолько продуктивной, насколько это возможно.

Самым сильным аргументом в пользу такой системы, как наша, является утверждение, что этот непосредственный, эгоистический мотив является единственным надежным методом или, по крайней мере, наилучшим методом обеспечения гарантий того, что производительные силы будут организованы и использованы эффективно. Данный аргумент предполагает, что, несмотря на вышеизложенную трудность определения каждого отдельного вклада в общий социальный продукт, сделанного человеком лично или в результате вложения части его собственности, этот вклад, тем не менее, можно выделить и измерить в стоимостном выражении. И система распределения осуществляет это с такой степенью точности, которая достаточна для того, чтобы вознаграждение варьировалось в зависимости от произведенного продукта.

Если бы это было неверным в основе своей, то это означало бы, что вознаграждение не могло бы на практике стимулировать инициативу в повышении эффективности производства. Это привело бы к тому, что экономический порядок, основанный на индивидуализме, не мог бы функционировать.

4. Поддержание экономического порядка и прогресс

Термин «прогресс» не имеет нравственной окраски. Он описывает лишь постоянно возрастающее изменение независимо от того, плохое оно или хорошее. Главные формы экономического прогресса следующие:

1) рост народонаселения и любое кумулятивное изменение в его составе или образованности, которое влияет на его производительную силу или потребности;

2) накопление материальных средств производства или «капитала» любых видов, включая такие постоянные источники удовлетворения потребностей, как недавно разведанные естественные ресурсы, а также продукты творчества (разрушение и истощение невозобновляемых ресурсов также являются прогрессивными изменениями);

3) улучшения технологического процесса или изменения в форме организации бизнеса.

Особенно следует отметить, что значение прогресса для экономической организации проявляется двояким способом. Во-первых, это один из результатов деятельности самой экономической организации, создаваемый за счет чего-либо, имеющий некоторую цену. Иными словами, прогресс предполагает использование производительной силы для достижения этой цели производства в ущерб остальным целям. Во-вторых, он воздействует и меняет характер самой экономической системы и условий, при которых эта система функционирует.

Четвертая функция организации, в особенности создание условий для прогресса, перекрывает первые три функции. На основе стандартов или ценностей решается вопрос о том, как далеко готово пойти общество по пути прогресса и сколько прогрессивных изменений оно готово воспринять, жертвуя при этом устоявшимися ценностями, а также в каких формах осуществляется прогресс. Эта задача производственной организации подразумевает использование определенной доли наличных производительных сил для обеспечения прогресса в таком объеме и формах, как это было решено. И это - проблема пропорционального распределения тягот и выгод прогресса среди членов общества. Можно напомнить также ту истину, что прогресс, как и иные направления действий человека, происходит в области экономики в той же степени, в какой он связан с организованной системой производства и распределения средств удовлетворения потребностей.

Первые три из этих функций (или четыре, поскольку вторая функция является двойной, имеющей два аспекта) имеет преимущественно «кратковременный» характер. Все они представляют собой аспекты общей проблемы экономического сообщества, действующего при «данных условиях», в отличие от четвертой функции, которая связана с проблемой улучшения самих этих условий с течением времени. Первые три функции, таким образом, связаны с решением проблем того, что может быть названо «статичной экономикой». Если общество либо не может, либо не хочет расти, двигаться по пути прогресса и улучшений, то его экономические проблемы целиком будут находиться в этой сфере. Но если экономические общества на деле готовы встретить вызовы роста и улучшения и приложить некоторые усилия для разумного решения возникающих проблем, то мы должны добавить четвертую функцию или даже целую группу функций. Подобные проблемы часто рассматриваются под рубрикой «динамичной» экономики, что, в силу причин, которые не могут здесь детально обсуждаться, является серьезной терминологической ошибкой. Они просто должны быть названы проблемами прогресса или историческими проблемами.

«Данные условия» статичной экономики рассматриваются под рубриками ресурсов, потребностей и технологий, которые могут быть подразделены и классифицированы более детально. Разделение основано на том простом факте, что в отношении социальных расчетов и планов, ориентированных на несколько лет вперед, эти факторы – ресурсы, потребности и технологическая система – изменяются недостаточно, чтобы планы можно было обсуждать всерьез. Но, рассматривая эти изменения в пределах исторического времени, можно сказать, что именно их направленность становится решающей в характере возникающих социально-экономических проблем. При этом ясно, что в пределах небольшого временного промежутка (в несколько лет) проблема состоит в том, чтобы наилучшим образом использовать наличные ресурсы и технологии для удовлетворения существующих потребностей.

5. Пятая функция: приспособление потребления к производству в течение коротких периодов.

Для целостности изложения этот обзор функций должен привести к выводу, что в течение очень коротких периодов времени общество сталкивается с другим рядом «данных условий» и, значит, другим типом проблем, поэтому экономическая организация должна иметь другую задачу или функцию. И хотя эта пятая функция резко отличается от тех, которые были охарактеризованы выше, этой функции не уделяется должного внимания, поскольку она не вписывается в концепцию «статичной экономики». Эта концепция видит лишь одну проблему - приспособления производства к потреблению при данных условиях. Однако во многих случаях производство нельзя быстро переориентировать. В то же время условия спроса изменяются достаточно быстро и вдобавок производство во многих отраслях подвержено колебаниям в силу неподконтрольных причин. Последствие такого положения дел состоит в том, что предложение многих товаров остается постоянным в течение значительных периодов времени. Оно сохраняется на таком уровне, который более или менее расходится с наилучшим приспособлением к существующим условиям спроса. Предложение в данный момент, конечно, является результатом прошлых производственных операций и должно быть достаточным, пока не созданы условия для его изменения. Наиболее очевидно это в случае с сельскохозяйственным производством. Урожай этого года должен быть достаточным, чтобы его хватило до тех пор, пока не будет собран урожай следующего года (если речь не идет о возможности использования урожая других регионов мира с иными сезонными циклами).

В случае с промышленными товарами их производство, по определению, не является периодическим. Однако дело в том, что уровень производства в промышленности часто не может быть изменен в течение короткого времени, чтобы успеть за изменившимся спросом. Часто это предполагает огромные расходы. Это означает, что в течение коротких периодов времени потребление и распределение должны контролироваться и осуществляться в соответствии с предложением или текущим уровнем производства. В то же время переориентация производства должна быть осуществлена настолько быстро, насколько это практически возможно. Существующее предложение пшеницы или картофеля, например, должно распределяться а) в течение сезона, на который его должно хватить, и б) среди различных потребителей с их различными нуждами.

Таким образом, имеется пятая функция организации, в некотором смысле противоположная второй функции из числа четырех, рассмотренных выше, а именно: краткосрочное приспособление потребления к прошлому или текущему производству.

 

Нина Федоровна Наумова(1930-2002) – известный российский философ и социолог, специалист в области социологии личности, социокультурной трансформации российского общества, системной методологии в социологических исследованиях, мировых тенденций в социальной политике. Она родилась в селе Михалево Муромского района Владимирской области. Окончила философский факультет МГУ (1954), защитила в Институте философии АН СССР кандидатскую диссертацию о социальных последствиях автоматизации (1963).

Н.Ф.Наумова работала старшим научным сотрудником в Институте философии (1955-1968), а с начала 60-х годов - в возникшем в этом институте первом в АН СССР социологическом отделе. Активно участвовала в одном из первых в стране эмпирических исследований – «Рабочий класс и технический прогресс» (1962-1965, г.Горький – Нижний Новгород). В 1968 г. перешла в созданный Институт конкретных социальных исследований АН СССР, где руководила программой «Человек в промышленной организации» в рамках большого проекта «Социальная организация промышленного предприятия» (1969-1973). Часть полученных ею результатов опубликована (Н.И.Лапин, Э.М.Коржева, Н.Ф.Наумова. Теория и практика социального планирования. 1975). После разгрома ведущих кадров ИКСИ (1973) перешла, вместе с коллегами, в социологическую лабораторию Института проблем управления, где начала разработку новой модели целеполагания; результаты отражены в монографии «Социологические и психологические аспекты целенаправленного поведения» (1988). С момента создания (1976) и до последних дней жизни Н.Ф.Наумова работала в Институте системного анализа АН СССР (РАН): предложила объяснение циклов в социальной политике, раскрыла особенности поведения человека в переходном, нестабильном обществе; результаты обобщила в монографии «Рецидивирующая модернизация в России» (1999).

Ниже из этой книги приведены, с сокращениями, два раздела первой главы. Они дают представление о позиции Н.Ф.Наумовой по сложным вопросам относительно характера российской трансформации и ответов человека на новые вызовы меняющейся реальности.

РЕЦИДИВИРУЮЩАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ КАК ФОРМА РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМ *1999

Никому не дано знать, какой человек понадобится человечеству, чтобы преодолеть ту полосу глобальных кризисов — экологического, демографического, геополитического и других, пока скрытых, — в которую оно вступает в конце XX века. Нам не только неизвестны нужные для этого качества, но и сам сегодняшний перечень таких качеств скорее всего окажется непригодным, «не о том». И уж тем более — устоявшиеся схемы, делящие живое, целостное существование человека на индивидуализм и коллективизм, новаторство и консерватизм, патриотизм и космополитизм, и так до бесконечности, до субатомного состояния этого существования…

«Вечно догоняющее» развитие: тупик современной цивилизации

или ее альтернатива?

События последних лет свидетельствуют о том, что развитие земной цивилизации все больше сдвигается к однолинейной модели. Усиливается тоталитарное истолкование истории по принципу «иного не дано», «магистральный путь истории» и «столбовая дорога современной цивилизации». Это значит, что запаздывающая, «вдогонку за развитыми странами» модернизация становится не просто столбовой, а единственной дорогой истории. Аналитики все реже ищут исторические альтернативы, чаще описывают очередь к современной цивилизации, размещают на этой дороге различные «эшелоны» модернизации. И утверждают, что у каждого последующего эшелона все меньше шансов попасть в эту цивилизацию.

Однако на этом пути все больше появляется стран, сделавших не одну попытку модернизации. Так возникает исторический феномен неизбежно повторяющейся, из-за предшествующих неудач, запаздывающей модернизации. Представляется, что такое развитие страны приводит ее социальную систему в особое состояние, формирует специфическое сознание и поведение. Это состояние после (или во время) серии «неполных», неудачных модернизаций, повторяющихся через одно-два поколения, и с неизбежно неприемлемой, высокой социальной ценой, мы называем рецидивируюшей модернизацией…

Сегодня все модернизации, кроме одной — в стране, которая всех обогнала, — запаздывающие. Они идут «вдогонку» за кем-то, за каким-то образцом. За сформировавшимися в другой стране, в другой культуре целями, средствами, нравами, стилем жизни. В этом смысле все они искусственны, в отличие от первой, в Англии, которая была естественной, как долго вызревавший продукт развития общества. Но, раз возникнув, дух модернизации распространяется, крепнет и в какой-то момент начинает навязывать себя — экономически, политически, идеологически, культурно… Такая политика может обернуться и уже оборачивается, на наш взгляд, блокированием исторических альтернатив.

Опыт стран, сделавших не одну (или очень затянувшуюся) попытку модернизации, показывает, что навязываемая альтернатива небесспорна. Многие исследователи этих стран, столкнувшихся с серьезными трудностями модернизации, с ее колоссальными социальными издержками и неэффективностью, пришли к этому выводу. Они считают, что модернизация — не обязательный исторический этап, через который должны пройти все страны; она возможна, но не предопределена. Попытки решить проблему неприемлемой социальной цены модернизации неизбежно приводят к теоретическому и практическому поиску «иного типа развития». Обобщая мировой опыт модернизаций, бразильские ученые, например, пришли к выводу, что в их стране невозможно механическое воспроизведение опыта как развитых государств, так и азиатских «новых индустриальных стран». Они считают, что исследования должны быть сосредоточены на раскрытии внутренних потенций модернизируемого общества, его способности внести вклад в мировую цивилизацию. К такой точке зрения склоняются и российские исследователи. Например, В.Хорос, который утверждает, что «модернизация, развитие могут успешно осуществляться лишь на почве собственных национальных традиций»[i].

Как бы ни был влиятелен сегодня миф о конце истории, переживание человеком альтернативности исторического процесса не может угаснуть. Драмы повальных модернизаций не позволят смириться с ростом «социальных цен» экономического роста.

Кроме того, именно реформируемые, переходные общества как нестабильные, развивающиеся системы демонстрируют свою потенциальность, т.е. способность непрерывно генерировать новые идеи, новые структуры, новые движения, т.е. варианты, альтернативы развития системы. Процесс этот очень динамичен, но во многом скрыт, незаметен, обманчив. Рождающаяся альтернатива развития может выглядеть просто отклонением, «слабым фактором», случайностью или даже «пережитком». Необходимо увидеть, распознать эти исторические варианты, трезво оценить их потенциал. И, может быть, поддержать, сберечь те из них, которые работают на «иную», возможно, более совершенную цивилизацию…

Вполне возможно, что именно тот тип личности, который формируется рецидивируюшей модернизацией, окажется наиболее приспособленным и эффективным в ситуации мирового кризиса. И тогда снова окажется прав Синдбад-Мореход, который утверждал, что «никто ведь не отличит опережающего от настигающего».

< … >

Ответы человека на рецидивирующую модернизацию: российская модель кризисного сознания (основные ориентиры эмпирического анализа)

Российские исследователи все чаще ощущают потребность в новом, адекватном нашей действительности, теоретико-методологическом подходе к ее изучению. Многие из них, пройдя этап идеологического лицензирования и убедившись в его исследовательской неэффективности, заняли позицию «своего пути» отнюдь не из-за националистических предрассудков. К этому их подвели результаты интенсивного эмпирического изучения наших переходных процессов, попытки их теоретически осмыслить.

«Теоретизирование в парадигме "индустриальное" — "постсовременное" общества — не самый надежный путь, — делает вывод В. А. Ядов. — Каждое общество (Россия — не исключение) входит в мировую систему своим особым способом и формирует свое особое будущее... В мировом пространстве Россия развивается как особая социально-культурная целостность. Культурные особенности прошлого и историческое наследие советского периода создают связку черт общества, делающую его неповторимым. Концепция модернизации России, т.е. реформации на основе некоторых как бы универсальных параметров сомнительна, ибо не существует универсальной шкалы рациональности, потому что человеческие индивиды и их сообщества отличаются от технических систем, где взаимодействие двух и более элементов описывается как однозначное»[ii].

Характерно, что, призывая отечественных социологов решать конкретные социальные проблемы, не забывая о «проблемах вечных» и, главное, учитывая особенности России как социально-культурной целостности, В.А.Ядов не может не отметить и основную методологическую проблему, которая здесь неизбежно возникает. Он формулирует ее как невозможность сконструировать в рамках социологии и социальной философии какую-то универсальную шкалу универсальной рациональности по отношению к деятельности человека и человеческих сообществ.

С этим нельзя не согласиться, но тогда возникает еще один методологический вопрос: если мы исследуем специфику, особенность, отличие вне некоторой универсальной модели, т.е. не как отклонения в поведении ее параметров, то что, собственно, мы наблюдаем, с каким объектом имеем дело? Каковы должны быть характер и структура того предмета изучения, который мы договариваемся считать социокультурной спецификой России?

В качестве такого предмета исследований часто предлагается «российский менталитет» или «российский национальный характер». При этом признается, что «серьезных работ, раскрывающих сущность менталитета вообще, менталитета россиян в особенности, его связи... с психологией и идеологией граждан России, у нас пока нет»[iii].

Предлагая свой подход к этой проблеме, А.П.Бутенко и Ю.В.Колесниченко исходят из того, что формируют, поддерживают и видоизменяют менталитет три основных фактора, системы причин. Первая — «расово-этнические качества» общности, то есть природные качества самого субъекта менталитета, численность, возраст, темперамент нации, а также «этническая монолитность» общности. Второй фактор — «естественно-географические условия проживания» общности, степень их суровости или благоприятности. И третий фактор — «причины, коренящиеся в устойчивых результатах многовекового взаимодействия данной общности и условий ее проживания»[iv].

Несомненно, влияние перечисленных факторов на характер или менталитет нации достаточно велико. Однако представляется, что концентрация внимания именно на этих факторах предопределила несколько ограниченную, одностороннюю, скорее психоаналитическую, чем социологическую, интерпретацию менталитета. Акцент делается на подсознательных, даже бессознательных, процессах, реакциях и установках. Авторы подчеркивают, что менталитет включает в себя «некие структуры национального характера, действующие, не проходя через сознание, спонтанно, наподобие определенного эмоционально-психологического кода», а в целом он представляет собой «записанный в материальных основах психики определенный поведенческий код», «коллективное бессознательное», «определенное социально-психологическое состояние субъекта — нации, народности, народа, его граждан, запечатлевшее в себе (не "в памяти народа", а в его подсознании) результаты длительного и устойчивого воздействия этнических, естественно-географических и социально-экономических условий проживания субъекта менталитета»[v].

Остается непонятным, как это может сочетаться с устойчивыми идеологическими ориентациями, о которых говорят авторы. Если, конечно, понимать идеологию не как впечатанный набор «культурных клише», а как социальную мораль человека, выбранные, принятые имсоциальные идеалы. Последние, в том числе и упоминаемые авторами «русская идея», ответ на вопрос «ради чего жить» или «тяготение к абсолютному», никак не сводимы к поведенческим кодам, к стереотипам поведения, укорененным в бессознательном. Ставка на подсознательные процессы превращает менталитет из фундаментального элемента культуры и цивилизации в хаотический набор неосознаваемых реакций. Он предстает как результат некоего зомбирования человека принудительными внешними воздействиями расово-этнического, естественно-географического и тому подобного характера, «условиями проживания» данной общности. В таком, чисто реактивном, жестко объективно детерминированном качестве, особенности менталитета не могут объяснить особенностей социальной деятельности людей как субъектов культуры, цивилизации и истории. На наш взгляд, ближе к цивилизационной интерпретации менталитета позиция И.К.Пантина, который определяет его как «выражение на уровне культуры народа исторических судеб страны, некое единство характера исторических задач и способов их решения, закрепившихся в народном сознании, в культурных стереотипах... Своеобразная память народа о прошлом, психологическая детерминанта поведения миллионов людей, верных своему исторически сложившемуся "коду" в любых обстоятельствах, не исключая катастрофические...»[vi].

Те духовные структуры — нравственные, психологические и социально-психологические, когнитивные и идеологические, — которые в значительной степени определяют особенности российского пути и места России в мире, могут определяться, моделироваться и изучаться по-разному. Это зависит от исследовательской задачи.

В рамках теории исторических циклов, историософии подъема и падения цивилизаций, последние развиваются в результате своих «ответов» на вызовы окружающей среды, в широком смысле этого слова. Причем «ответы» эти находит творческое меньшинство, элита, а большинство только их воспроизводит. Наше исследование исходит из другой посылки — большинство ищет и находит свои «ответы», которые должны стать самостоятельным предметом анализа.

Наш подход ориентирован на анализ структур таких «ответов» как фундаментальных, системообразующих элементов российской цивилизации. Такая ориентация требует приоритетного внимания к процессам сознательного, активного строительства человеком своего внутреннего мира. Речь идет о восприятии и оценке человеком социальных процессов, своего места в них, своих социальных перспектив, о выстраивании и корректировке своих ценностных предпочтений, о сознательном выборе жизненной стратегии. В первую очередь это относится к критическим — переходным, кризисным, катастрофическим — ситуациям. Бессознательные, стереотипные реакции на внешние воздействия могут воспроизводить цивилизацию (хотя и с убывающей точностью), но не могут ее формировать и развивать…

Разрабатывая схему исследования, мы исходили из предположения, подтвержденного затем эмпирически: ответы человека на исторические вызовы рациональны и системны. Иначе они не были бы эффективными, не смогли бы обеспечить человеку преодоление критических ситуаций, а соответствующая культурная подсистема перестала быть функциональной, отмерла бы. Поэтому при исследовании действий, поведения, сознания человека в условиях жесткого реформирования сверху имеет смысл опираться на модели, оперирующие понятием сознательного выбора — модели принятия решений, целерационального поведения, свободного выбора[vii] и т.д. Динамику, содержание и структуру той внутренней работы, которую непрерывно совершает человек в переходных, критических социальных ситуациях, и его поведения можно представить и анализировать с помощью следующих групп переменных.

Оценка социальной ситуации. Восприятие изменений в социальной структуре, в социальной дифференциации общества как оценка своих реальных социальных перспектив. Восприятие власти, элиты, социальных институтов как оценка социальной направленности и управляемости, контролируемости происходящих преобразований.

Определение ценностных приоритетов, построение личностной системы ценностей. Формы сохранения человеком независимости, автономности своего внутреннего мира. Роль и динамика ценностей сострадания, жалости и социальной справедливости. Особенности универсального кризисного сознания.

Организация своего социального пространства. Динамика социальной идентификации, чувства солидарности, общности, принадлежности. Особенности восприятия и использования географического пространства как возможного «ухода», как амортизатора социальных катастроф и нежелательных (ошибочных) управляющих воздействий. С этой точки зрения предпочитаемый ландшафт может выступать какдифференцирующий признак разных мироощущений.

Организация своего субъективного, личностного времени. Восприятие непрерывности времени, связи прошлого, настоящего и будущего. Роль каждого из них в жизни человека, в его целеполагании. Структурирование, организация человеком своего времени. Планирование жизни.

Мобилизация своего жизненного ресурса. Терпение как способ экономии и накопления жизненного ресурса. Различные психологические формы терпения и их динамика. Терпение как «безропотное мужество», терпение выживания и терпение как диапазон надежды. Молчание как активная реакция на изменения, как кризисный стиль общения и как социальный феномен (молчаливое большинство). Сдвиг к молчанию в критических ситуациях. Молчание как системная реакция, его связь с этосом, с нормативным сознанием, с оценкой своих социальных перспектив.

У каждой из этих переменных — свое поведение, как на социальном уровне, так и на индивидуальном. Эти особенности сознания и поведения человека могут быть представлены в различных формах, сочетаниях и с разной интенсивностью. В результате формируются весьма различные жизненные стратегии. Общее у них одно — «пусковой механизм», в качестве которого всегда выступает оценка человеком социальной ситуации и социальных тенденций, определенное восприятие происходящих радикальных перемен и переходного периода (общества) в целом.

Переходный период может переживаться людьми как стихийное бедствие. Формируются различные стратегии выживания. Терпение выступает преимущественно как проверенный веками способ экономии и накопления жизненного ресурса. Множатся социальные формы ухода, бегства от абсурдной реальности: наркотик политических эмоций, обостренная избирательность в потреблении информации, рост зависимости от массовой культуры, тяга к сверхъестественному. Расширяется мир молчания, «глухих» зон коммуникации. В то же время нарастает стремление к интеграции по социальным и этническим признакам…

Сегодняшнее «разбегание» основных жизненных стратегий неизбежно. Однако если такое взаимное отталкивание будет углубляться, превращаясь не только в идеологическое, но и в психологическое противостояние, дезинтеграция общества станет опасной. Важно уже сейчас, не дожидаясь социальной стабилизации, искать механизмы, обеспечивающие интеграцию разных систем поведения в единое целое. Для этого необходимо, во-первых, эмпирически исследовать переходные модели поведения, найти в них общие, взаимосвязанные механизмы. Во-вторых, определить, какое влияние на формирование жизненных стратегий оказывает бурный процесс новой стратификации общества, стимулирует ли он их отталкивание или позитивное взаимодействие. Или, может быть, это автономные процессы. И, в-третьих, важно найти те порождающие, исходные духовно-исторические структуры нашей страны, из которых вырастают стратегии поведения в кризисные времена и которые несут в себе залог и внутреннего единства, и внутреннего противостояния этих стратегий.

 

Осипов Геннадий Васильевич – (р. в 1929 г.) – выдающийся организатор советской и российской социологии, доктор философских наук (1964), профессор, академик РАН (1991, специализация «социология»), директор (1990-2004), научный руководитель Института со­циально-политических исследований РАН (с 2004), член Президиума Научного совета при Совете Безопасности Российской Федерации. Внес исключительный вклад в создание и институционализацию социологии в СССР, в ее развитие в современной России.

Г.В.Осипов окончил Московский институт международных отношений (1952), аспирантуру Института философии АН СССР (1955). Ученый секретарь, зам. директора, зав. социологическим сектором, отделом ИФ РАН (1956-1968). Один из создателей Института конкретных социальных исследований АН СССР (1968), зам. директора (1968-1972), зав отделом (1972-1990) ИКСИ, затем директор ИСПИ РАН, выделившегося из ИКСИ. Организатор и президент Академии социальных наук (с 1994), председатель Советской социологической ассоциации (1962-1972), член Исполкома Международной социологической ассоциации, президент Российского общества социологов и демографов, президент Российской социологической ассоциации (с 2003). Организовал масштабные социологические исследования проблем рабочего класса (г. Горький) и села (с. Копанка, Молдавия), индикаторов социального развития советского, затем российского общества. Результаты этих и других исследований опубликованы в книгах под ред.Г.В.Осипова: «Рабочий класс и технический прогресс» (1965), «Копанка 25 лет спустя» (1965), «Социология в СССР» (2 тома, 1965), «Рабочая книга социолога» (1977), «Энциклопедический социологический словарь» (1995) и др. В начале 60-х годов создал первый в СССР социологический журнал «Социальные исследования», организовал издание нескольких серий ротапринтных «Бюллетеней» ССА по итогам социологических исследований советского общества при его переходе от «оттепели» к «застою».

В условиях постсоветской России, с середины 90-х годов по инициативе и под редакцией Г.В.Осипова подготовлены ряд документов и научных трудов, в которых дана критическая оценка социальных последствий российских реформ, намечены пути выхода России из системного кризиса: «Реформирование России: мифы и реальность» (1994), «Реформирование России: итоги и перспективы» (1995), «Новый курс России: предпосылки и ориентиры» (1996), «Россия у критической черты: возрождение или катастрофа» (1997), «Реформирование России: реальность и перспективы» (2003) и др.

Профессор социологического факультета МГУ и ряда других вузов. Под его редакцией изданы учебники: «Социология. Основы общей теории» (1998, затем еще два издания), «История социологии в Западной Европе и США» (1999), переиздана «Рабочая книга социолога» (2003) и др.

Г.В.Осипов – активный участник почти всех международных социологических конгрессов, конференций Советской социологической ассоциации. На II Всероссийском социологическом конгрессе (сентябрь 2003 г., Москва) он выступил с обобщающим докладом «Российская социология в XXI веке». Ниже помещены вводный и заключительный разделы этого доклада.