ОДЕРЖИМОСТЬ

 

Она там будет.

Мне не стоит туда идти.

Получится неловко.

Она там будет.

Вдруг кто-нибудь пригласит ее танцевать?

Вдруг она встретит своего будущего мужа, а мне придется на это смотреть?

Она не хочет меня видеть.

Я могу напиться или еще что-нибудь выкинуть, чтобы ее взбесить.

Она может напиться или еще что-нибудь выкинуть, чтобы взбесить меня.

Мне не стоит туда идти.

Я должен пойти. Ведь она там будет.

Размышляя над тем, не заглянуть ли на вечеринку в честь Дня святого Валентина, я неизбежно приходил к одному и тому же выводу: мне нужно видеть Эбби, а она туда придет.

Шепли был у себя в комнате, одевался. С тех пор как они с Америкой помирились, он со мной почти не разговаривал. Все еще сердился за их пятинедельную ссору. Теперь, когда Мерик к нему приходила, они запирались в его спальне и наверстывали упущенное.

При каждом удобном случае Америка демонстрировала мне свою ненависть. Особенно после того, как несколько дней назад я опять отличился: прервал свидание Эбби с Паркером, чтобы увезти ее на бой. Она действительно была мне там очень нужна, но еще хотелось позлить Хейса, показать ему, что он для нее никто. Я потешил свое самолюбие, воспользовавшись Голубкиными чувствами ко мне, и она это поняла.

Я и так был по уши виноват, а после того, как Эбби во время боя чуть не изнасиловали, мне вообще стало стыдно смотреть людям в глаза. Кстати, плюс ко всему прочему, на арену тогда нагрянули копы и нас всех чуть не замели. В общем, накосячил я хуже некуда.

С тех пор, сколько бы я ни извинялся перед Америкой, она не переставала метать в меня уничтожающие взгляды и язвительные реплики. И все-таки я радовался, что они с Шепли помирились. Если бы этого не произошло, он бы, наверное, никогда меня не простил.

— Я поехал, — сказал Шеп, заглядывая ко мне в комнату.

Я по-прежнему сидел в трусах, раздумывая, идти на вечеринку или нет.

— Нужно еще забрать Америку из общаги.

Я кивнул:

— Эбби идет?

— Да. С Финчем.

Я вяло усмехнулся:

— Думаешь, мне от этого должно полегчать?

Шепли пожал плечами:

— Мне бы полегчало. Снова развесил фотографии? — спросил он, осматривая стены моей спальни.

Я тоже огляделся:

— Может, не стоило. Но было как-то не по себе оттого, что они просто валялись в ящике.

— Ладно, пойду.

— Шеп?

— Что? — откликнулся он, не оборачиваясь.

— Мне правда жаль, старик.

Шепли вздохнул:

— Знаю.

Как только он ушел, я отправился на кухню и выплеснул в стакан остатки виски. Задумчиво посмотрел на янтарную жидкость, которая должна была принести мне утешение, и, вылив ее в глотку, решил прошвырнуться в магазин. Но пожалуй, во всей вселенной не нашлось бы столько спиртного, чтобы избавить меня от сомнений.

— К черту! — пробормотал я, хватая ключи от мотоцикла.

Заехав в супермаркет, я подкатил к общаге «Сигмы Тау». Остановил байк на обочине, открыл только что купленную маленькую бутылку, опустошил ее и, расхрабрившись, вошел в здание. Все там было красное и розовое, с потолка свисали дешевые самодельные украшения, пол сверкал блестками. Непрерывная болтовня и смех тонули в буханье колонок, которое гулко разносилось по всему общежитию.

Народу собралось полным-полно, и я принялся шерстить в толпе, выглядывая Шепли с Америкой и Финча с Эбби. Главным образом, конечно, Эбби. Ее не оказалось ни на кухне, ни в комнатах, ни на балконе. Тогда я спустился вниз и, увидев Голубку, замер.

Заиграла медленная песня. В темном полуподвальном помещении мне сразу бросилась в глаза знакомая улыбка. Эбби обняла Финча, и он стал неловко переминаться вместе с ней под музыку.

Ноги сами понесли меня вперед, и, не успев сообразить, что я делаю и каковы будут последствия, я оказался в нескольких дюймах от Голубки с ее кавалером.

— Финч, ты не против, если я украду у тебя партнершу?

Эбби застыла. Глаза у нее вспыхнули при виде меня. Взгляд Финча запрыгал с ее лица на мое и обратно.

— Да нет…

Он отошел.

— Финч! — прошипела Голубка ему вслед.

Я притянул ее к себе. Она продолжала танцевать, стараясь держаться от меня на максимальном расстоянии.

— Я думала, ты не придешь.

— Не собирался. Но узнал, что ты будешь, и решил приехать.

Каждую секунду она могла вырваться из моих рук, но не вырывалась, и это казалось каким-то чудом.

— Ты очень красивая, Голубка.

— Не надо.

— Чего не надо? Говорить тебе, что ты красивая?

— Просто не надо, и все.

— Я не имел этого в виду…

— Спасибо, — отрезала она.

— Нет… ты правда потрясающе выглядишь. Я о том, что сказал тебе тогда, в моей комнате. Не буду врать: мне приятно было утащить тебя со свидания с Паркером…

— Трэвис, это было не свидание. Мы просто ужинали. А теперь он, благодаря тебе, не разговаривает со мной.

— Я знаю. Мне жаль.

— Ни капельки тебе не жаль!

— Т-ты права, — сказал я, запинаясь от волнения. Она начинала сердиться. — Но я… Я повез тебя на арену не только для того, чтобы позлить Паркера. Ты действительно была мне там нужна. Ты для меня как оберег.

— Я для тебя ничто! — парировала она, смерив меня гневным взглядом.

Я нахмурился и перестал танцевать:

— Ты для меня все.

Губы Эбби образовали прямую линию, зато глаза смягчились.

— На самом деле ты ведь меня не ненавидишь, правда? — спросил я.

Она отстранилась и, глядя вбок, сказала:

— Иногда хочется возненавидеть тебя. Тогда, черт возьми, все стало бы гораздо проще.

Я осторожно улыбнулся:

— Так из-за чего же ты бесишься больше? Из-за того, что я сделал, чтобы внушить тебе желание меня ненавидеть, или из-за того, что у тебя ничего не выходит?

От этих слов Голубкин гнев моментально вернулся. Толкнув меня плечом, она поднялась по лестнице и направилась на кухню. Я в замешательстве остался посреди танцпола, с содроганием осознавая, что в сотый раз умудрился настроить Эбби против себя. Видимо, лучше вообще не затевать с ней разговоров. От них становится только хуже, и снежный ком недоразумений и нелепостей, из которых состоят наши отношения, растет на глазах.

Я поднялся по ступенькам и устремился прямиком к кегу с пивом, проклиная собственную жадность и вспоминая о бутылке из-под виски, валявшейся где-то на газоне.

После часа пивных возлияний и монотонной пьяной болтовни с «братьями» и их подругами я взглянул на Эбби в надежде привлечь ее внимание. Она смотрела на меня, но теперь отвернулась. Америка, похоже, произносила для нее какой-то ободряющий монолог. Финч тронул Голубку за плечо, — видимо, он не прочь был свалить.

Эбби одним быстрым глотком допила содержимое своего стакана и взяла Финча за руку. Они было направились к выходу, но тут заиграла та самая медленная песня, под которую мы с Голубкой танцевали на ее дне рождения. Она остановилась и, потянувшись к бутылке Финча, отхлебнула из нее.

Может, во мне заговорило выпитое, но я посмотрел Эбби в глаза и почему-то решил, что воспоминания, вызванные этой песней, одинаково болезненны для нас обоих.

Она все еще меня любила. Не могла не любить.

Один из моих «братьев» перегнулся через барную стойку и улыбнулся Эбби:

— Потанцуем?

Это был Брэд. Я знал: он, может быть, просто заметил, что Голубке грустно, и хотел ее приободрить, — но все равно у меня по спине пробежал холодок. Она покачала головой. В тот же момент я оказался рядом и, прежде чем рассудок успел меня остановить, брякнул:

— Потанцуй лучше со мной.

Все: Америка, Шепли и Финч — уставились на Эбби, ожидая ее ответа с таким же нетерпением, как и я.

— Оставь меня в покое, Трэвис, — сказала она, сложив руки на груди.

— Голубка, это же наша песня!

— Нет у нас никакой песни.

— Голубка…

— Нет! — отрезала Эбби и, посмотрев на Брэда, вымученно улыбнулась. — С удовольствием.

Его веснушчатая физиономия просияла, и он галантным жестом предложил Голубке первой подняться по лестнице. Я попятился, как будто получил удар в живот. Во мне забурлила ярость, смешанная с ревностью и грустью.

— Предлагаю выпить! — крикнул я, взбираясь на стул и торжественно поднимая бутылку пива, мимоходом выхваченную у кого-то из «братьев». — За подонков! — Я указал на Брэда. — И за девчонок, которые нас бросают! — Я поклонился Эбби. У меня перехватило дыхание. — За офигенное удовольствие терять женщину, которая была твоим лучшим другом и в которую ты сдуру влюбился!

Я залпом допил бутылку и бросил ее на пол. Все молчали и в замешательстве глядели на меня. Было слышно только музыку, доносившуюся снизу.

Вдруг Эбби быстрым движением схватила Брэда за руку и поволокла на танцпол. Я соскочил со стула и бросился за ними, но Шепли упер мне в грудь кулаки.

— Пора притормозить, — тихо сказал он. — Не то все плохо кончится.

— Ну и пусть кончается, мне по фигу!

Я оттолкнул Шепа и спустился туда, где Эбби танцевала с Брэдом. Снежный ком стал слишком большим, чтобы его можно было остановить. И я решил катиться вместе с ним. Да, у меня отказали тормоза, но я этого не стыдился. Терять мне было нечего: друзьями мы с Голубкой уже не будем, и теперь не страшно, если мы возненавидим друг друга.

Я растолкал парочки, толпившиеся на танцполе, и встал возле Эбби и Брэда:

— Отойди от нее!

— Нет, это ты отойди! — сказала она, негодующе глядя на меня исподлобья.

Я вонзил взгляд в глаза Брэда:

— Отвали от моей девушки, или я тебя наизнанку выверну. Прямо здесь, на танцполе.

Брэду стало не по себе. Он испуганно посмотрел на меня, потом на партнершу.

— Извини, Эбби, — сказал он, опуская руки и направляясь к лестнице.

— То, что я испытываю к тебе сейчас, Трэвис… очень напоминает ненависть.

— Потанцуй со мной, — пробормотал я, пошатываясь.

Песня закончилась. Эбби вздохнула.

— Иди опрокинь еще бутылку виски, Трэв, — ответила она и, отвернувшись от меня, начала танцевать с парнем, который случайно оказался рядом.

Ритмично двигаясь под быструю музыку, Эбби с каждым тактом приближалась к своему новому партнеру. Сзади к ней подполз Дэвид, мой самый нелюбимый «брат» по «Сигме Тау», и принялся хватать ее за бедра. Парни, осклабившись, стали лапать Эбби по всему телу. Дэвид приклеился тазом к ее заднице. Все стояли и смотрели. Немного придя в себя, я почувствовал не только ревность, но и угрызения совести: вот до чего я довел Голубку!

Я быстро подошел к Эбби, наклонился, подхватил ее за ноги и перебросил через плечо, толкнув Дэвида за то, что он так по-свински воспользовался ситуацией.

— Поставь меня! — крикнула Голубка, молотя кулаками по моей спине.

— Я не позволю тебе позориться из-за меня! — прорычал я и в два прыжка преодолел лестницу.

Не обращая внимания на вопли и барахтанье Эбби, я понес ее к выходу. Все присутствовавшие проводили нас взглядом.

— А сейчас, Трэвис, ты меня не позоришь?!

— Шеп, Донни там, на улице? — спросил я под градом ударов.

— Э-э-э… да, — ответил он.

Америка шагнула нам навстречу:

— Поставь ее!

— Мерик! — вскричала Эбби, извиваясь. — Не стой так! Помоги мне!

Америка приподняла уголок рта и усмехнулась:

— Забавно смотритесь!

— Вот спасибо тебе, подруга! — разочарованно проворчала Эбби. Когда я вынес ее из здания, она забилась еще сильнее. — Да отпусти же меня, черт подери!

Я подошел к машине Донни, открыл дверцу и втолкнул Голубку в салон:

— Донни, сегодня ты у нас дежурный водитель?

— Да… — Он обернулся, встревоженно глядя, как Эбби неистовствует на заднем сиденье.

— Нужно отвезти ее ко мне домой, — сказал я и плюхнулся рядом с Голубкой.

— Трэвис… мне кажется…

— Делай, что говорю, а то башку тебе проломлю, Богом клянусь!

Донни, испугавшись, завел машину, и мы тронулись. Эбби ухватилась за ручку дверцы:

— Не поеду к тебе!

Я поймал ее за оба запястья, она наклонилась и вонзила зубы мне в предплечье. Было чертовски больно, но я только закрыл глаза. Почувствовав, будто рука горит, я понял, что Голубка прокусила кожу, и, еле сдерживая вопль, прорычал:

— Давай не стесняйся! Все равно я уже так устал от твоего дерьма!

Она на секунду выпустила меня, потом снова принялась колотить, теперь уже не столько пытаясь высвободиться, сколько вымещая обиду:

— Моего дерьма? Останови эту долбаную машину!

Я поднес Голубкины запястья к лицу:

— Я люблю тебя, черт возьми, и ты никуда от меня не денешься, пока не протрезвеешь и мы все не разрулим!

— Нечего тут разруливать, Трэвис!

Я отпустил ее руки, она сложила их на груди и оставшуюся часть дороги ехала надувшись. Когда Донни остановил машину, наклонилась к нему и спросила:

— Ты можешь отвезти меня домой?

Я открыл дверцу, вытащил Эбби, снова закинул ее к себе на плечо и направился к лестнице:

— Спокойной ночи, Донни.

— Я позвоню твоему отцу! — закричала Голубка.

Я рассмеялся:

— Звони. Он похлопает меня по плечу и скажет: «Так держать!»

Пока я выуживал ключи из кармана, Эбби, не прекращая, извивалась.

— Угомонись, Голубка, а то с лестницы упадем.

Наконец-то справившись с дверью, я прямиком протопал в комнату Шепли.

— Поставь меня! — не унималась Эбби.

— Ладно, — сказал я, бросая ее на кровать Шепа. — Проспись, а утром поговорим.

Она была в неописуемой ярости и всю дорогу, то есть по меньшей мере минут двадцать, молотила по мне кулаками, отчего теперь у меня все болело, и тем не менее я испытывал огромное облегчение: Голубка опять дома.

— Ты не можешь указывать мне, что делать, Трэвис! Я тебе не принадлежу!

Ее слова всколыхнули во мне затаившуюся злобу. Я подошел к кровати и, опустив руки на матрас по обе стороны от бедер Эбби, наклонился к ее лицу.

— Зато я принадлежу тебе! — прокричал я, вложив в этот крик столько силы, что кровь отхлынула от лица.

Эбби выдержала мой взгляд, даже ни разу не моргнув. Тяжело дыша, я посмотрел на ее губы и шепотом повторил:

— Я принадлежу тебе.

Злоба испарилась, уступив место желанию. Эбби потянулась ко мне, но, вместо того чтобы ударить, взяла мое лицо в ладони и поцеловала. Ни секунды не раздумывая, я снова подхватил ее на руки и понес в свою спальню. Мы рухнули на кровать.

Эбби нетерпеливо принялась меня раздевать. Я одним махом расстегнул ей молнию на платье, она быстро стащила его через голову и швырнула на пол. Я поцеловал Голубку и застонал, почувствовав ответное движение ее губ и языка.

Прежде чем я успел что-нибудь сообразить, одежды на нас не осталось. Эбби порывисто прижала меня к себе, положив руки мне на ягодицы, но я вдруг ощутил прилив адреналина, взявшего верх над пивом и виски. Опомнившись, я подумал о последствиях. Я поступил как последний засранец, Голубка разозлилась на меня. Теперь мы оба плохо себя контролируем, но что, если потом она решит, будто я воспользовался ее минутной слабостью?

— Мы пьяные… — сказал я, тяжело дыша.

— Давай.

Ее бедра стиснули мои, и я почувствовал, как дрожат от нетерпения мышцы под нежной кожей.

— Это неправильно.

Легче всего было бы поддаться действию алкогольных паров, решив, что, каким бы ни оказался завтрашний день, за ночь с Эбби не жалко заплатить любую цену. Но я боролся с соблазном. Я хотел близости, но сильнее гормонов была боль при мысли о том, что утром Голубке станет стыдно. Я прижался лбом к ее лбу. Если она действительно решилась, я должен это услышать.

— Ну давай, — прошептала она мне в рот.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сказала.

— Все скажу…

— Тогда скажи, что ты моя, что мы снова вместе. Иначе я не могу.

— Разве мы по-настоящему расставались?

Мне этого было недостаточно. Я покачал головой, задевая губами ее губы, и умоляюще проговорил:

— Скажи. Я должен знать, что ты моя.

— Я стала твоей, как только в первый раз тебя увидела, — с мольбой в голосе проговорила она.

Несколько секунд я смотрел Эбби в глаза. Потом улыбнулся в надежде на то, что она сказала правду, а не просто поддалась влиянию момента. Я наклонился, нежно поцеловал Голубку, она потянула меня к себе, и я медленно вошел в нее, чувствуя, будто все мое тело тает.

— Скажи это еще раз, — попросил я, не до конца веря собственному счастью.

— Я твоя, — выдохнула она. — Хочу, чтобы мы никогда больше не расставались.

— Обещай мне, — проговорил я, не останавливаясь.

— Я люблю тебя и буду любить всегда.

Говоря это, Эбби смотрела мне прямо в глаза, и я наконец-то ощутил всю серьезность ее слов. Мы примагнитились друг к другу губами, ритм наших движений убыстрился. Больше ничего не нужно было говорить. Впервые за несколько месяцев все в моей жизни встало на свои места. Эбби выгнула спину и обхватила меня ногами. Я так долго был лишен возможности дотрагиваться до ее кожи, что теперь делал это с жадностью изголодавшегося человека. Прошел час, потом еще час. Я уже выбивался из сил, но останавливаться не хотел. Боялся, что тогда я проснусь и окажется, будто ничего этого не было.

 

Я зажмурился, почувствовав, как первый солнечный луч осветил мое лицо. Ночью я не спал, потому что знал: утром все закончится. Эбби пошевелилась, и я стиснул зубы. Мне не хватило этих нескольких часов, проведенных вместе с ней. Я был не готов расставаться.

Эбби потерлась лицом о мою грудь. Я поцеловал Голубкины волосы, потом лоб, потом щеки, шею и плечи, потом бережно поднес к губам ее руки и стал целовать запястья, ладони, пальчики. Мне хотелось крепко обнять Эбби, но я удержался. В третий раз с тех пор, как я впервые привез ее к себе домой, мне захотелось плакать. Сейчас она проснется, вспомнит вчерашнее, почувствует злость, досаду, обиду и уйдет от меня насовсем. Я всегда так любовался ее глазами, в которых переливались разные оттенки серого, но сейчас боялся в них смотреть.

Эбби улыбнулась, не размыкая век, и я опять поцеловал ее, в ужасе ожидая, что она вот-вот очнется.

— Доброе утро, — сказала она, не отрывая губ от моего рта.

Я приподнялся и снова принялся целовать Голубку. Обхватив ее руками, уткнулся лицом ей в шею, чтобы вдохнуть любимый запах, прежде чем она хлопнет дверью.

— Ты сегодня какой-то тихий, — сказала Эбби и, скользнув по мне рукой от шеи к ягодицам, закинула ногу на мое бедро.

Я покачал головой:

— Все в порядке.

— Точно? Или я что-то пропустила?

— Просто не хотел тебя будить. Может, поспишь еще?

Эбби откинулась на подушку и взяла меня за подбородок.

— Какого черта с тобой происходит? — спросила она, напрягшись всем телом.

— Засыпай, Голубка. Пожалуйста.

— Что-то случилось? С Америкой?

Она села. Я тоже сел и протер глаза.

— Нет. С Мерик все нормально. Они с Шепом пришли домой около четырех, спят. Еще рано, давай и мы поспим.

Эбби обвела взглядом комнату, восстанавливая в памяти вчерашние события. Я взял ее лицо обеими руками и в последний раз поцеловал, готовясь к тому, что сейчас она вспомнит, какое шоу я устроил на вечеринке.

— Ты не спал? — спросила Голубка, обнимая меня за талию.

— Не смог заснуть… не хотел…

Она поцеловала меня в лоб:

— Что бы там у тебя ни произошло, мы это переживем. А пока поспи. Проснешься — все уладим.

Такого ответа я не ожидал. Приподняв голову, я стал изучать Голубкино лицо:

— Что ты имеешь в виду? Что мы должны пережить?

Она нахмурилась:

— Я не знаю, с чего ты сегодня такой странный, но в любом случае я с тобой.

— Со мной? Ты остаешься? Здесь, у меня?

— Да, — озадаченно проговорила она. — Я думала, ночью мы это обсудили.

— Конечно, — сказал я, энергично кивнув.

Вид у меня, наверное, был совершенно дурацкий. Эбби прищурилась:

— Ты ждал, что я встану злая на тебя, да? Ждал, что уйду?

— Ну а разве это не было бы на тебя похоже?

— Вот из-за чего ты сам не свой? Всю ночь гадал, как я поведу себя, когда проснусь?

Я заерзал:

— Прости, что вчера все так вышло… Я напился, стал ходить за тобой, как маньяк, потом насильно утащил тебя с вечеринки, а потом мы…

Я покачал головой, содрогаясь от отвращения к себе.

— А потом был лучший секс в моей жизни, — сказала Эбби, улыбаясь и сжимая мою руку.

Я усмехнулся, с трудом веря собственным ушам:

— Так, значит, все хорошо?

Эбби приложила ладони к моим щекам и нежно меня поцеловала:

— Да, дурачок. Я же тебе обещала, забыл? Я сказала все, что ты хотел услышать, мы снова вместе, чего же тебе еще не хватает?

Я задержал дыхание и проглотил подступившие слезы. Мне до сих пор не верилось.

— Перестань, Трэвис, я люблю тебя, — сказала она, гладя мои веки своими тонкими пальцами. — Эта глупая ссора могла бы закончиться еще в День благодарения, но…

— Погоди… Что «но?» — прервал ее я, отстраняясь.

— Тогда я была готова все замять, а ты сказал, ты устал от попыток сделать меня счастливой, и после этого я не смогла признаться, как ты мне нужен.

— Ты смеешься? Я же просто хотел сделать так, чтобы тебе было легче! А самому мне было паршивее некуда! Ты знаешь об этом?

Эбби нахмурилась:

— Но после каникул ты выглядел вполне бодро.

— Я для тебя старался! Боялся, что если не притворюсь, будто согласен просто дружить, то совсем тебя потеряю. Так все это время мы могли быть вместе? Что за хрень, Голубка?!

— Да… глупо вышло.

— Глупо?! Я чуть не упился вусмерть, я по утрам еле с кровати сползал, под Новый год телефон разбил о стену, чтобы тебе не позвонить… И теперь ты говоришь, что вышло глупо?

Эбби прикусила нижнюю губу и пристыженно кивнула:

— Извини.

— Извиняю, — сказал я не раздумывая. — Не делай так больше.

— Не буду. Обещаю.

Я покачал головой и идиотски улыбнулся:

— Черт! До чего же я тебя люблю!