Мистическое озарение

На следующее утро я проснулся, услышав, что Билл уже поднимается с постели. Мы провели эту ночь в доме одного его знакомого. Билл сидел на раскладушке, торопливо на­тягивая одежду. За окном было еще темно.

— Давайте-ка быстро собираться, — прошептал он.

Мы уложились и в несколько ходок перетащили в джип запас еды в дорогу — всё, что Билл успел закупить накануне.

Мы находились менее чем в километре от центра город­ка, но огней на улице почти не было. Заря едва занялась, и только редкие голоса приветствующих приближение утра птиц нарушали тишину.

Когда со сборами было покончено, я сел в машину. Билл коротко переговорил со своим приятелем, который, позевы­вая, вышел на крыльцо нас проводить. Внезапно раздался шум моторов, и мы увидели огни трёх грузовиков, которые подъехали к центральному перекрестку и остановились там.

— Не Дженсен ли пожаловал? — заметил Билл. — Ну-ка, сходим поглядим, что там такое! Только осторожно.

Кружным путем, через несколько улиц мы вышли в узкий переулок, глядящий прямо на центральную площадь. До гру­зовиков было шагов тридцать. Два из них как раз заправля­лись, а третий ждал своей очереди перед зданием магазина.

Несколько человек стояли рядом. Я увидел Марджори — она вышла из магазина и положила что-то на сиденье грузови­ка, потом стала прохаживаться, разглядывая витрины. Она подходила все ближе к нам.

— Пойдите к ней, — шепнул Билл. — Попробуйте уговорить ее ехать с нами. Я буду ждать здесь.

Я скользнул за угол, сделал несколько шагов и остановил­ся, как громом пораженный. Только сейчас я заметил, что стоящие у магазина люди Дженсена вооружены автоматами. И, к вящему моему испугу, на противоположной стороне улицы показался отряд вооруженных солдат, крадучись под­ступавших к грузовику.

Дальше всё происходило одновременно: Марджори заме­тила меня, люди Дженсена заметили солдат и рассыпались. Тишина взорвалась автоматными очередями. Марджори смотрела распахнутыми в ужасе глазами.

Я подскочил и схватил ее за плечо. Мы нырнули в ближайшую боковую улочку. Сзади раздавались выстрелы, кто-то кричал по-ис­пански. Мы споткнулись о кучу картонных коробок и упали, едва не столкнувшись лбами.

— Бежим! — крикнул я, поспешно вскакивая. Марджори, едва приподнявшись, снова опустилась на землю, кивком указывая вперед.

В конце переулка, спиной к нам, стояли двое вооруженных мужчин, оглядывая следующую улицу. Они явно пытались скрыться от солдат. Мы замерли на месте. Наконец, мужчины решились перебежать улицу и помчались в сторону ближнего леса.

Я понимал, что нам надо пробираться к дому Биллова при­ятеля, где остался джип. Билл, конечно, тоже придет туда. Мы прокрались к углу. Справа раздавались крики и выстрелы, но дома загораживали от нас схватку. Я взглянул налево — нико­го не видно. Где Билл? Наверное, успел убежать.

— Побежали к лесу! — сказал я Марджори, которая успела немного оправиться от испуга. — Там пойдем вдоль опушки. Как раз выйдем к нашему джипу.

— Хорошо! — согласилась она.

Мы перебежали улицу и краем леса подобрались шагов на тридцать к дому. Джип стоял на месте, но Билла не было. Мы приготовились к последней перебежке, но тут из-за угла вывернулась машина с солдатами и поползла к дому.

Откуда ни возьмись появился Билл, бросился через двор к джипу, вскочил в кабину, завел двигатель и помчался прочь. Маши­на пустилась за ним.

— Ах ты, черт! — вырвалось у меня.

— И что теперь делать? — спросила Марджори, побледнев от страха.

За спиной у нас снова раздалась автоматная очередь. Те­перь стреляли гораздо ближе. Прямо перед нами темнел лес, покрывающий горный склон. Это был тот самый кряж, ко­торый я видел, когда мы с Биллом подъезжали к Куле. Он нависал над деревней, простираясь с юга на север.

— Вперед! — крикнул я. — Скорей!

Мы вскарабкались по косогору на сотню метров. Добрав­шись до ровного места, мы остановились и оглянулись. По улицам городка разъезжали военные машины, и солдаты обходили улицы, заглядывая в каждый дом. От подножия склона, где мы только что были, доносились голоса.

У нас не было выбора. Мы бросились наверх. Всё утро мы шли на север вдоль гребня, почти не останав­ливаясь и только припадая к земле, когда на дороге, шедшей по второму, параллельному гребню показывалась машина.

В основном, это были всё те же серые военные джипы, но по­падались и легковушки. Отойти подальше от дороги мы не решались, так как она, будучи источником опасности, служи­ла в то же время единственным ориентиром. Я боялся заб­лудиться в густой чаще, покрывающей гору.

Впереди, на месте схождения двух гребней, вздымалась каменистая вершина. Острые выступы скал нависали над долиной. Неожиданно мы увидели едущий по второму греб­ню навстречу нам джип, чрезвычайно похожий на Биллов. Мелькнув перед глазами, машина быстро свернула на боко­вую дорогу, спускающуюся, петляя, в долину. Немного про­ехав, она остановилась.

— Это не Билл ли там? — воскликнул я, всматриваясь изо всех сил.

— Пошли скорее вниз! — обрадовалась Марджори.

— Подожди! А что, если это ловушка? Вдруг они захватили Билла и используют его машину для приманки?

Ее радость вмиг испарилась.

— Оставайся здесь, — решил я. — Я спущусь, а ты смотри, что будет. Если всё нормально, я тебе махну рукой.

Она нехотя согласилась. Я стал спускаться по крутому склону. Сквозь листву я смутно различал вышедшего из ма­шины человека, но разглядеть его не удавалось. Я пробирал­ся кустарником, огибая каменистые выступы и время от вре­мени поскальзываясь на перегнившей опали.

Наконец, я подошел к машине на расстояние сотни мет­ров. Нас разделял только неширокий овраг. Рассмотреть водителя, стоявшего, прислонясь к заднему колесу, по-прежне­му не удавалось. Я отошел поправее, откуда было лучше вид­но. Да, это был Билл!

Радостно вскрикнув, я бросился бежать и вдруг поскользнулся и поехал вниз. В последний момент я схватился за ствол дерева и сумел подняться. Сердце у меня на мгновение остановилось от испуга — я был на краю круто­го обрыва высотой не меньше десяти метров. Упав туда, я бы, конечно, разбился насмерть.

Всё еще держась за спасительный ствол, я замахал Биллу. Он обводил взором гребень горы над моей головой. Нако­нец он опустил глаза и заметил меня. Вздрогнув, он бросил­ся ко мне через кусты. Я указал на край обрыва. Он осмотрел овраг и сказал:

— Здесь не перебраться. Придётся вам спуститься в доли­ну и обойти кругом.

Я уже собирался подать знак Марджори, когда услышал отдаленный шум приближающейся машины. Билл вскочил в джип и поспешил вернуться на главную дорогу. Я заторо­пился наверх. Сквозь листву я видел Марджори, пробираю­щуюся мне навстречу.

Неожиданно у нее за спиной раздались громкие крики и топот шагов. Кричали по-испански. Марджори нырнула под выступ скалы. Я повернул и, стараясь двигаться быстро, но бесшумно, стал отходить влево. При этом я всё время обво­дил глазами деревья, чтобы вовремя увидеть Марджори.

И увидел — она кричала, а двое солдат, схватив ее за руки, под­нимали с земли. Я побежал дальше по склону, поднимаясь всё выше, с ко­лотящимся сердцем, не помня себя от страха. Добравшись до гребня, я пустился на север.

Пробежав около мили, я остановился и прислушался. Всё было тихо. Бросившись навзничь на землю, я старался отды­шаться и обдумать положение, но ничего не получалось: ужасная сцена пленения Марджори неотступно стояла перед глазами. Как я мог оставить ее одну? Что теперь делать?

Я сел на землю, сделал глубокий вдох и посмотрел на со­седний гребень. Пока я бежал, я не видел там ни одной ма­шины. Я еще раз внимательно прислушался: ничего, кроме обычных лесных звуков. Постепенно спокойствие стало воз­вращаться ко мне.

Возможно, Марджори не причинят вреда, Она ведь не нарушила никаких законов, всего лишь убегала от выстрелов. Возможно, ее задержат для установления лич­ности — что же, она ученый, в стране находится легально. В чём ее могут обвинить?

Я отправился дальше на север. Я устал и перепачкался, желудок подвело от голода, поясницу ломило. Тупо, ни о чём не думая, я шел около двух часов, никого не встретив.

Внезапно на склоне, опускающемся вправо, послышался топот бегущих ног. Я замер и прислушался. Тишина. Здесь деревья были повыше, они затемняли землю, и подлесок был не такой густой, так что метров на пятьдесят лес просматри­вался. Я не увидел никакого движения.

Стараясь двигаться как можно тише, я зашел за купу деревьев, растущих у большого валуна. Впереди торчали три скалы. Я прошел мимо двух, и когда добрался до третьей, за моей спиной хрустнула ветка. Я медленно повернулся.

У одной из скал стоял толстый бородач, которого я видел на ферме Дженсена. В его глазах был безумный страх. Дро­жащими руками он направил автомат прямо мне в живот. Мне показалось, что он готов узнать меня.

— Не стреляйте! — с трудом произнес я. — Я знакомый Дженсена.

Уставившись на меня, он медленно опустил оружие. Сзади, в лесу, послышался звук шагов. Бородач пустился бежать к се­веру, мимо меня, держа автомат в одной руке. Я без размышле­ний побежал тоже. Мы мчались во весь дух, цепляясь за ветки и спотыкаясь о камни и время от времени оглядываясь.

Через несколько минут он споткнулся, и я вырвался впе­ред. Увидев расщелину, я бросился туда, чтобы перевести дух и оглядеться. Я увидел солдата, который целился из винтов­ки в толстяка, который как раз поднялся с земли.

Я хотел закричать, предупредить его, но не успел. Грянул выстрел. Пули прошили грудь бородача, брызги крови долетели до меня. Громкое эхо прошумело в горах. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, с остекленев­шими глазами, потом рухнул на землю.

Не чуя под собой ног, я бросился вперед, подальше от солдата с ружьем, надеясь, что деревья заслонят меня от пули. Мой путь забирал всё круче вверх, камней и скал становилось всё больше.

Дрожа от страха и усталости, я протискивался между ска­лами. В какой-то миг, поскользнувшись, я решился бросить взгляд назад. Солдат подходил к поверженному телу. Мне удалось скрыться за каменным выступом прежде, чем он поднял глаза, глядя в мою сторону.

Прижавшись к земле, я пополз среди скал. Дальше шло ровное место, где мой пре­следователь уже не мог меня увидеть, и я снова вскочил на ноги и побежал. В голове не было ни одной мысли. Я чув­ствовал только одно желание: убежать, скрыться. Я боялся оглянуться. В ушах звенело, и я был уверен, что слышу шаги бегущего за мной солдата.

Впереди снова был крутой склон. Я вскарабкался вверх, чувствуя, что силы мои на исходе. Дальше опять пошло ров­ное место, поросшее деревьями с густым подлеском. А потом передо мной оказалась отвесная скала. Осторожно, хватаясь за выступы и ставя ноги в углубления, я кое-как влез на нее и с упавшим сердцем увидел перед собой крутой тридцати­метровый обрыв. Дальше было не пройти.

Это был конец. Я слышал, как осыпались камни под ногами моего преследователя. Он приближался. Я упал на колени. Сил больше не было. Я глубоко вздохнул, отказываясь от дальней­шей борьбы. Мне оставалось только смириться с моей участью и ждать выстрела.

Как ни странно, смерть, означающая конец этого ужаса, казалась желанным избавлением. Я ждал, и в голо­ве мелькали картины детства, воскресного богослужения. Как искренне я думал о Боге в те дни! Какой она будет, смерть? Я старался подготовиться к последнему испытанию.

Шло время. Не знаю, долго ли я ждал, но, наконец, осознал, что ничего не происходит. Я посмотрел вокруг и впервые заметил, что нахожусь на самой вершине горы. Оба хребта тянулись гораздо ниже, и передо мной открывалась широ­кая панорама местности.

Мой взгляд уловил какое-то движение. Там, далеко внизу, на склоне, вразвалку уходил прочь солдат, повесив на плечо автомат убитого. Мне стало жарко, Я трясся от беззвучного хохота.

Я жив и буду жить! Я сел на землю, скрестив ноги, наслаждаясь опь­яняющим чувством свободы и безопасности. Стоял чудес­ный ясный день, и солнце сияло в лазурном небе.

Я обратил внимание на синеющие вдалеке холмы. Каким-то образом мне казалось, что они совсем рядом. Над голо­вой ползли белые ватные облака, и мне чудилось, что я могу дотянуться до них рукой.

Я поднял кверху руку. Я ощущал свое тело совершенно по-новому и очень необычно. Рука скользнула вверх с удивившей меня свободой и легкостью. Я держал спину, шею и голову со­вершенно прямо без малейшего усилия. Мне захотелось встать, и я мгновенно встал, без всякого усилия и, не опираясь руками о землю. Мне казалось, что мое тело ничего не весит.

Глядя вдаль, я увидел опускающуюся за горной грядой бледную дневную луну. Она была в первой четверти и висе­ла над горизонтом, как опрокинутая чаша. Я мгновенно по­нял, почему у нее такая форма.

Солнце, висящее в небе за миллионы миль от меня, освещало только макушку заходя­щей луны. Я ощутил прямую линию, ведущую от солнца к лунной поверхности, и это позволило моему осознанию окружающего расшириться ещё дальше.

Я представил себе луну, опустившуюся за горизонт, и зер­кально отраженную форму, которой она представится тем, кто живет дальше к западу и будет видеть ее и тогда. Потом я представил себе, что луна находится по другую сторону земли, в точности напротив того места, где я стою. Тамош­ним жителям она будет казаться полной, потому что стоящее над моей головой солнце осветит ее целиком.

По спине у меня прошла дрожь восторга, и я еще шире расправил плечи. Я понял — нет, я ощутил, что небесное про­странство, которое я привык созерцать над головой, прости­рается и у меня под ногами, по другую сторону земного шара. Впервые в жизни я не просто головой знал, что земля круглая, но всеми чувствами ощущал это.

Я чувствовал возбуждение и восторг и, в то же время, но­вые ощущения казались мне совершенно естественными. Мне хотелось только одного — полностью погрузиться в ощущение парения в безграничном, простирающемся во всех направлениях пространстве.

Мне уже не казалось, что я стою, упираясь ногами в землю и сопротивляясь ее притя­жению, — нет, я чувствовал, что какая-то сила тянет меня вверх, словно воздушный шар, наполненный гелием, и я парю, едва касаясь ногами земли.

Спортсмен, находящийся в превосходной форме после года утомительных трениро­вок, не ощущает такой легкости и согласованности всех дви­жений, как я в тот миг.

Я присел на камень. По-прежнему всё казалось мне уди­вительно близким — и изломанная граница горы, и высокие деревья на склоне, и синеющие на горизонте вершины. Гля­дя на раскачивающиеся по ветру ветви деревьев, я не просто видел, я ощущал, как свои, их движения, словно не листву шевелил ветер, а мои собственные волосы.

Всё окружающее я воспринимал, как часть самого себя. Я сидел на самой верхушке горы, созерцая далекие просторы, и то, что я привык считать своим телом, казалось мне толь­ко головой какого-то другого, громадного тела, включающе­го в себя весь видимый мир. Я ощущал, что вся бескрайняя Вселенная глядит на себя моими глазами.

Это ощущение всколыхнуло воспоминания. Моя память устремилась к давнему прошлому, до поездки в Перу, до мо­его детства, — до моего рождения. Я сознавал, что моя жизнь началась не в момент рождения, не в момент зачатия — нет, намного раньше. Она началась, когда зародилось мое тело — мое настоящее тело, вся Вселенная.

Теория эволюции, когда приходилось изучать ее в школе, всегда казалась мне скучной. Но теперь, когда память воскре­шала мою прошлую жизнь, мне вспомнилось всё, что я чи­тал на эту тему. Вспомнились и беседы с моим другом — тем, которого напомнил мне Рено. Вот о чем, оказывается, мы с ним рассуждали — об эволюции.

То, что я знал из книг, смешивалось с моими собственны­ми воспоминаниями. И воспоминания позволили мне те­перь представить себе эволюцию совершенно по-новому.

Вот произошел первоначальный взрыв и образовалась Вселенная. Я ощутил правоту Третьего откровения — непроницаемой, твердой материи не существует.

Материя — это просто энергия с определенным уровнем колебаний, и вна­чале она существовала только на простейшем колебатель­ном уровне, в виде элемента, который мы называем водоро­дом. Больше ничего не было во Вселенной, один водород.

Далее, я наблюдал, как атомы водорода стали притягивать­ся друг к другу, словно бы материей руководило стремление обрести более сложную форму. И когда скопление водоро­да достигало достаточной плотности, оно воспламенялось — возникало то, что мы называем звездой.

В звездных недрах атомы водорода сплавлялись в огне и возникали элементы с более высоким уровнем колебаний.

Я видел, как звезды, постепенно старея, наконец, взрыва­лись, остатки водорода и новые элементы разлетались в про­странстве и всё начиналось сначала. Снова собирались вме­сте атомы, скопление разогревалось, и когда температура повышалась достаточно, рождалась новая звезда.

Новые, более сложные элементы сплавлялись в ней, порождая ещё более высокие вибрации вещества. И так далее. В каждом новом поколении звезд появлялись атомы, не существовавшие прежде, пока не возник весь на­бор элементов и не рассеялся по космосу.

Материя, в своем развитии, прошла путь от водорода — простейшей формы вещества с самыми низкими колебаниями — до углерода, элемента, чей уровень колебаний во много раз выше. Всё было готово для следующей стадии эволюции.

Когда образовалось наше Солнце, некоторые скопления вещества стали обращаться вокруг него. Одно из них — наша Земля — обладало всем набором новосозданных элементов, включая углерод.

По мере того, как Земля остывала, газы, ра­створенные в полужидкой магме, поднимались к поверхнос­ти и, собираясь в скопления, образовали тучи, из которых полились обильные дожди. Так возникли океаны.

А когда воды покрыли большую часть поверхности нашей планеты, небо очистилось, и ярко пылающее Солнце обрушило на новорож­денный мир потоки света, тепла и радиации.

И вот, в неглубоких водоемах, под действием солнечного излучения и многочисленных бурных гроз, бушующих в небе планеты, вещество перешло от колебательного уровня углерода к еще более высокому — возникли аминокислоты.

Поскольку новое состояние материи было чрезвычайно сложным, его уровень — такая ситуация возникла впервые — не мог поддерживаться сам собой.

Новая материя должна была постоянно поглощать другую материю, чтобы сохра­нять уровень своих колебаний. Другими словами, она долж­на была питаться. Так новый виток эволюции создал жизнь. Я видел, как жизнь, существующая пока только в водной среде, разделилась на две формы.

Одна из этих форм — та, которую мы называем растительной — питалась неоргани­ческой материей, превращая ее элементы в свою пищу с помощью двуокиси углерода, поступающей из атмосферы, которая имела, в те времена, не такой состав, как сейчас.

По­бочным продуктом этого процесса явился свободный кис­лород, которым растения стали насыщать атмосферу. Расти­тельная жизнь постепенно распространилась в океанах, а затем вышла и на сушу.

Другая форма жизни — животная — нуждалась для под­держания своих колебаний в органической пище. Я видел, как животные плодятся в океанах. Это была эпоха рыб. За­тем, когда растения достаточно обогатили атмосферу кис­лородом, животные стали появляться и на суше.

Сначала это были амфибии — наполовину рыбы, наполо­вину нечто новое. Покинув воду, они стали дышать воздухом при помощи нового органа — легких. Затем возникла новая форма жизни: появились рептилии и заполнили Землю. На­чалась эпоха динозавров.

Ещё позже стали появляться всё в большем количестве теплокровные животные. И каждая но­вая форма жизни имела более высокий уровень колебаний, по сравнению с предыдущей. И, наконец, как вершина жиз­ненных форм эволюции, появился человек.

Человек... На этом мое видение завершилось. В один крат­кий миг передо мною прошла вся великая история эволю­ции — возникновение материи, ее развитие в согласии с не­ким грандиозным планом, повышение ее колебательного уровня, подготовившее появление человека... каждого из нас.

Сидя на вершине горы, я почти осознал и дальнейший ход эволюции, предметом которой стала теперь жизнь человека. Орудием эволюции стали теперь значимые совпаде­ния, случающиеся с людьми.

В жизни каждого из нас проис­ходят события, дающие нам новый жизненный толчок и создающие для нас новый уровень колебаний. Эволюция продолжается. И всё же, как я ни пытался ясно представить себе, как это происходит, я не смог.

Я долго сидел на камне, поглощенный ощущением душев­ного мира и полноты жизненных сил, и не сразу заметил, что солнце уже клонится к западу. Еще я заметил, что в миле от меня к северо-востоку лежит какой-то город. Я различал очертания крыш. Дорога на западном гребне после несколь­ких поворотов подходила прямиком туда.

Я начал спуск среди скал. Меня обуревал радостный смех. Я всё еще ощущал кровную связь с ландшафтом, словно сту­пал по своему собственному телу, исследуя и изучая его. Это ощущение переполняло меня радостью.

Спустившись с обрыва, я вошел в лес. Удлинившиеся тени деревьев свидетельствовали о скором наступлении вечера. На полпути вниз я забрел в густую, высокую чащу. Чувство легкости и свободы движений усилилось. Я остановился и обвел взглядом деревья и кусты, любуясь их красотой. Я уви­дел розоватое свечение, перемежающееся белыми вспышка­ми света вокруг каждого растения.

Я пошел дальше. На моем пути оказался ручей, от которо­го исходило голубое мерцание, наполнившее меня неизъяс­нимым покоем. Я даже почувствовал легкую сонливость. Наконец я пересек долину и поднялся на соседний гребень. Там шла гравиевая дорога. Я зашагал на север.

Впереди, у поворота, я увидел человека в одежде священ­ника. Охваченный радостью, без всякого страха, я ускорил шаг, решив заговорить с ним: Я еще не знал, что скажу ему, но не сомневался, что нужные слова придут сами собой. Я чувствовал себя великолепно.

Вдруг, к моему крайнему удив­лению, священник пропал из глаз. В этом месте от дороги отходило ответвление, ведущее вниз, в долину, но там я ни­кого не увидел. Я пустился бежать по главной дороге. Впере­ди не было никого.

Я подумал, не вернуться ли, чтобы всё-таки поискать его на дороге, ведущей вниз, но, поскольку город лежал впереди, я решил идти туда. И все же дорога в долину продолжала занимать мои мысли.

Шагов через сто, добравшись до следующего поворота, я услышал урчание двигателей. За деревьями показалась колон­на армейских машин. Они быстро приближались. Какое-то время я колебался — мне казалось, что я справлюсь с любой ситуацией. Потом я вспомнил ужас, пережитый на склоне.

Времени хватило только на то, чтобы скатиться с дороги и замереть. Мимо пронеслось не меньше десятка джипов. Я лежал на открытом месте — мне оставалось только надеять­ся, что никто не взглянет в эту сторону. До меня донеслась удушливая волна выхлопных газов — машины проезжали в каких-нибудь шести-семи метрах, я отчетливо различал лица солдат.

К счастью, никто меня не заметил. Когда колонна скры­лась, я заполз за толстое дерево. Руки дрожали. От ощущения душевного мира и сопричастности природе ничего не оста­лось, прежний страх снова сковал движения.

Наконец, я снова вскарабкался на дорогу. Снова послы­шался шум машин, снова я бросился с дороги вниз. На этот раз проехало два джипа. Меня тошнило.

Больше я на главную дорогу не вернулся. Вместо этого, я осторожно пробрался по склону назад, к оставленной поза­ди дороге в долину. Но и на нее я побоялся выйти. Ловя каж­дый звук, я решил пробираться в долину лесом, вдоль Доро­ги. Мое тело снова было сковано тяжестью, движения давались с трудом.

Что же я наделал, спрашивал я себя, зачем я потащился на эту дорогу? Должно быть, я был одурманен эйфорией, последовавшей за пережитым шоком и неожи­данным спасением. Опомнись, вернись-ка к реальности, приказал я себе. Осторожность прежде всего! Любая ошиб­ка может стоить тебе жизни.

И тут я замер на месте. Впереди, в нескольких десятках метров перед собой, я увидел того самого священника. Он сидел под сенью большого дерева, окруженного скалами. Я уставился на него. Он открыл глаза, и наши взгляды встре­тились. Я вздрогнул. Он улыбнулся и жестом пригласил меня подойти.

Я нерешительно подошел. Он сидел не двигаясь — худой, высокий, лет пятидесяти, с коротко остриженными темны­ми волосами и карими глазами.

— По-моему, вам нужна помощь, — произнес он. Его английский был превосходен.

— Кто вы? — спросил я.

— Меня зовут отец Санчес. А вас?

Я назвался, сказал, кто я такой и откуда. Ноги не держали меня. Я опустился на одно колено, потом сел.

— Вы имеете отношение к тому, что случилось в Куле?

— А вам что об этом известно? — Я решил проявить осторожность. Можно ли ему довериться? Я не знал.

— Я знаю, что кое-кто наверху сильно разгневан. Они не хотят, чтобы о Рукописи знали.

— Но почему?

Он встал, глядя на меня сверху вниз.

— Может быть, вы пойдете со мной? До нашей миссии каких-нибудь полмили. У нас вам ничего не угрожает.

Я понимал, что выбора у меня нет. С трудом поднявшись на ноги, я кивнул. Мы медленно зашагали по дороге. Его речь была вежли­ва и нетороплива, каждое слово обдумано.

— Солдаты ещё ищут вас? — спросил он среди разговора.

— Не знаю.

После недолгого молчания он задал еще один вопрос:

— Вы ищете Рукопись?

— Уже нет. Сейчас у меня одна задача: остаться в живых и вернуться домой.

Он сочувственно покивал. Я начинал проникаться к нему доверием. Его заботливость и доброта располагали к нему. Он напомнил мне Билла.

Миссия представляла собой скопление набольших доми­ков, глядящих во двор скромной церкви. Место тут было очень красивое. Во дворе было несколько человек в рясах.

Отец Санчес что-то сказал им по-испански, и они мгновен­но ушли. У меня не было сил даже посмотреть им вслед, я валился с ног от усталости. Священник привел меня в один из домиков.

Внутри оказалась небольшая гостиная и две спальни. В печке горел огонь. Вскоре другой священник принес поднос с хлебом и супом. Я устало хлебал суп, а отец Санчес вежли­во ждал, сидя рядом. Потом он предложил мне располагать­ся на одной из кроватей. Я растянулся в постели и провалился в глубокий сон.

Когда я утром вышел во двор, прежде всего мне бросились в глаза безукоризненный порядок и чистота. Гравиевые до­рожки обрамлялись ровными рядами кустов. Их естествен­ные очертания не были искажены стрижкой.

Я потянулся, чувствуя прикосновение накрахмаленной ру­башки. Она была из грубоватой хлопчатобумажной ткани, и воротник слегка натирал шею. Зато, рубашка была чистая и свежевыглаженная. Когда я проснулся, двое незнакомых свя­щенников натаскали в корыто горячей воды и дали мне смену одежды.

Помывшись и одевшись, я вышел в комнату и обнару­жил на столе горячие оладьи и вяленые фрукты. Я жадно на­бросился на еду, а священники стоя ждали. Когда я поел, они ушли, а я вышел во двор и вот теперь стоял, осматриваясь.

Я присел на каменную скамейку. Солнце стояло невысо­ко над верхушками деревьев и согревало мне лицо.

— Как спали? — раздался голос у меня за спиной. Я повернулся и увидел отца Санчеса. Он стоял, держась очень прямо, и улыбался.

— Спасибо, прекрасно.

— Можно присесть с вами?

— Конечно!

Несколько минут мы молчали, мне даже стало неловко. Я посматривал на него и несколько раз собирался что-то ска­зать, но он смотрел на солнце, откинув голову и сощурив глаза. Наконец, он заговорил первый:

— Славное местечко вы выбрали.

Я не сразу понял, что он имеет в виду эту скамейку.

— Послушайте! — начал я. — Мне нужен совет. Есть ли безопасный способ вернуться в Соединенные Штаты?

Он серьезно поглядел на меня.

— Не знаю. Смотря по тому, насколько опасным считает вас наша власть. Расскажите, как вы оказались в Куле.

Я рассказал ему всё, начиная с того дня, когда впервые услышал о Рукописи от Чарлины. Дойдя до радостного воз­буждения, охватившего меня на вершине, я скомкал рассказ, считая то, что там происходило со мной, плодом самомне­ния и фантазии. Но Санчес очень заинтересовался этим эпи­зодом и засыпал меня вопросами.

— Что же вы делали после того, как солдат ушел, не заметив вас?

— Просто сидел там пару часов. Чувствовал облегчение. Хотел отдышаться.

— А что вы чувствовали, кроме облегчения?

Мне не хотелось рассказывать, но я всё же, попытался.

— Это нелегко описать. Я чувствовал радость и родство со всем окружающим, безопасность и уверенность в себе. Усталости совсем не было.

Он улыбнулся.

— У вас было мистическое переживание. Есть немало людей, ощутивших нечто подобное на той вершине.

Я неуверенно кивнул. Он повернулся на скамье. Теперь он глядел мне прямо в глаза.

— Сходные переживания описываются мистиками всех религий. Вам приходилось читать что-нибудь о подобных вещах?

— Кое-что читал, но давно. Несколько лет назад.

— Но испытать самому до вчерашнего дня не довелось?

— Вроде нет.

К скамейке приблизился совсем молоденький священ­ник, поздоровался со мной и что-то шепнул Санчесу. Тот кивнул, и молодой священник сразу отошел от нас. Санчес провожал его взглядом. Юноша пересек двор и оказался в расположенном дальше парке.

Только сейчас я обратил на этот парк внимание. Он был очень чистый, ухоженный и зеленый, полный разнообразных растений. Молодой свя­щенник ходил там, время от времени останавливаясь, словно искал что-то. Наконец он сел. Похоже было, что он за­нялся каким-то упражнением.

Санчес удовлетворенно улыбнулся и снова повернулся ко мне.

— Я думаю, что пока вам не стоит пытаться выбраться из страны, слишком опасно. Я попробую разузнать, как обстоят дела и не слышно ли чего о ваших друзьях. — Он встал со скамьи. — Мне сейчас надо кое-чем заняться. Не сомневайтесь, что мы поможем вам во всём, что в наших силах. Надеюсь, вам
будет у нас хорошо. Отдыхайте пока, набирайтесь сил.

Я кивнул. Он достал из кармана бумаги и протянул мне.

— Вот текст Пятого откровения. Здесь как раз описывается нечто подобное тому, что вы испытали на горе. Вам, наверное, будет интересно.

Я нехотя взял бумаги.

— Как вы понимаете последнее из усвоенных вами откровений? — спросил он.

Я ответил не сразу. Мне сейчас не хотелось думать ни о каких рукописях с откровениями.

— Люди постоянно вступают в схватки из-за энергии, — наконец произнес я. — Когда кому-то из нас удается навязать другому свою точку зрения, а тот подчиняется, мы заряжаемся его энергией и испытываем прилив сил.

Он улыбнулся.

— Беда, следовательно, в том, что энергии не хватает на всех, так? Ведь мы охотимся за чужой энергией, потому что ощущаем недостаток собственной, верно?

— Именно так.

— Но можно поправить дело, обратившись к другим источникам энергии, правильно?

— Так там написано.

Он кивнул и неторопливо направился к церкви. Я сидел, опустив голову и упираясь локтями в колени и не спешил заглядывать в бумаги. Мне просто не хотелось их читать. События последних двух дней охладили мой пыл. Меня теперь интересовала не столько Рукопись, сколько возвращение домой.

Молодой священник тем временем поднялся на ноги, неспешно перешел в другой уголок парка и снова сел, как и в тот раз, лицом в мою сторону.

Мне стало любопытно, чем он там занят. Я подумал, что, возможно, узнаю об этом из Рукописи. Я взял первый из дан­ных мне листков и начал читать.

Там давалось новое объяснение феномену, известному издавна под названием мистического озарения. В последние десятилетия двадцатого века, говорилось там, подобные оза­рения, достигающиеся эзотерической практикой многих религий, станут доступны многим.

Для большинства эти оза­рения останутся всего лишь умственным представлением, темой для разговоров и дискуссий, но всё большее число людей начнет познавать их на собственном опыте. Для них это будут реально переживаемые вспышки особого созна­ния.

Эти озарения, утверждала Рукопись, помогут покончить со всеми человеческими конфликтами, потому что во вре­мя прозрений людям станет доступен иной источник энер­гии — и постепенно они научатся пользоваться им в любое время по своему усмотрению.

Я поднял глаза и снова взглянул на молодого священни­ка. Его глаза были открыты и обращены, кажется, в мою сто­рону. Я не различал выражения его лица, но на всякий слу­чай кивнул. К моему удивлению, он кивнул в ответ и слегка улыбнулся.

Потом он встал и, не глядя на меня, вышел из парка, прошел через двор и скрылся в одном из домиков. Сзади послышались шаги. Я повернулся и увидел выходя­щего из церкви Санчеса. Он подошел ко мне с улыбкой.

— Быстро отделался, — заметил он. — Не хотите ли не­много прогуляться?

— С удовольствием, — ответил я. — Расскажите мне, что у вас тут за парк. — И я указал на место, где сидел молодой священник.

— Пойдемте, поглядим, — предложил Санчес.

Пока мы шли через двор, Санчес успел рассказать мне, что этой миссии более четырехсот лет. Ее основателем был один выдающийся испанский миссионер. Он был един­ственным, кто считал, что обращать индейцев в католичество следует не силой оружия, а убеждением, обращаясь к их сердцам.

Он действовал, по словам Санчеса, весьма успеш­но, и отчасти поэтому, отчасти же потому, что он выбрал для своей проповеди такую удаленную местность, его оставили в покое и позволили действовать, как он хотел.

— Мы следуем его традиции и ищем истину в сердце, — сказал Санчес.

Парк содержался в образцовом порядке. Примерно пол­гектара леса расчистили и засадили цветами и красивым кустарником, проложили дорожки, посыпанные речной галькой. Растения здесь не теснились, каждое свободно рос­ло, выявляя свою неповторимую форму.

— Где бы вы хотели присесть? — спросил Санчес.

Я осмотрелся. Вокруг было несколько уютных уголков, и каждый сам по себе закончен и красив. В каждом были и от­крытая площадка, и цветы, и камни, и большие деревья са­мой разнообразной формы. В одном из них, слева, там, где сидел молодой священник, камней было больше.

— Пожалуй, вот здесь, — решил я.

Санчес одобрительно кивнул. Мы прошли туда и сели. Несколько минут он молчал, глубоко и равномерно дыша, потом посмотрел на меня.

— Расскажите мне еще о своих переживаниях на горе, — попросил он.

Мне не хотелось об этом говорить.

— Да я уж всё, кажется, рассказал. Это продолжалось не­ долго.

Священник посмотрел сурово.

— То, что это переживание испарилось, когда вы снова испугались, не значит ведь, что оно потеряло значение. Возможно, оно еще вернется к вам.

— Возможно, — ответил я. — Но мне трудно сохранять космическое сознание, когда меня пытаются убить.

Он засмеялся и бросил на меня сочувственный взгляд. А вы здесь, в миссии, изучаете Рукопись? — спросил я.

— Да. Мы учим людей достигать того состояния, в котором вы находились на горе. Ведь вам хотелось бы снова испытать такое, разве нет?

Наш разговор прервался: со двора кто-то окликнул Санчеса. Он, извинившись, встал и пошел поговорить со священ­ником, который его позвал. Я в это время, слегка запрокинув голову, смотрел на окружающие меня растения и камни, рас­фокусировав взгляд.

Мне удалось рассмотреть легкое мерца­ние вокруг ближайшего куста, но когда я перевел глаза на камни, ничего не получилось. Вернулся Санчес.

— Мне нужно ненадолго отлучиться, — сказал он. — Я встречусь кое с кем в городе. Заодно попытаюсь что-нибудь разузнать о ваших друзьях. Во всяком случае, узнаю, насколько безопасно для вас передвигаться.

— Да, пожалуйста. Вы сегодня вернетесь?

— Вряд ли. Скорее всего, завтра утром.

Должно быть, у меня на лице отразилась тревога, которую я испытывал, потому что он подошел ближе и положил мне руку на плечо.

— Не волнуйтесь. Вы здесь в полной безопасности. И пожалуйста, чувствуйте себя как, дома. Походите, осмотритесь. Пообщайтесь со священниками. Только учтите, что не все они одинаково продвинуты. Одни смогут понять вас лучше, чем другие.

Я кивнул. Он улыбнулся и, обогнув церковь, сел в старенький гру­зовичок, которого я раньше не заметил. После нескольких бесплодных попыток Санчес, наконец, завел двигатель и вы­ехал мимо церкви на дорогу, ведущую к гребню.

Я оставался в парке еще несколько часов, приводя в по­рядок мысли. Я думал о Марджори — как там она, обошлось ли?— и о Билле — удалось ли ему уйти от погони? Несколь­ко раз передо мной возникал образ убитого человека с бо­родой, но я боролся с этими воспоминаниями, чтобы сохра­нить душевное равновесие.

Около полудня я заметил, что священники поставили посреди двора длинный стол и носят на него блюда с едой. Когда стол был накрыт, к ним присоединилось еще несколь­ко человек в рясах.

Они клали на тарелки свои порции и, присаживаясь на скамьи, ели. Священники ласково улыбались друг другу, но почти не разговаривали. Один из них заметил меня и приглашающе кивнул, указывая на еду.

Я подошел и положил себе вареной кукурузы и бобов. Я ловил на себе взгляды обедающих, но никто не пытался за­говорить со мной. Я сам попробовал завязать разговор, сде­лав несколько замечаний по поводу еды, но мне отвечали только улыбками и вежливыми кивками.

Тогда я в одиночестве уселся на одну из скамей и принял­ся за еду. Овощи и бобы были не посолены, но приправлены травами. Когда обед закончился и все вернули посуду на стол, из церкви вышел еще один священник и поспешно наполнил свою тарелку.

Потом он оглянулся, ища куда бы присесть, и наши глаза встретились. Он улыбнулся. Я узнал того самого юношу, который утром медитировал в парке. Я улыбнулся в ответ. Он подошел и заговорил на ломаном английском.

— Можно мне сесть с вами?

— Да, пожалуйста!

Он сел и начал есть, очень медленно, тщательно всё раз­жевывая и время от времени улыбаясь мне. Был он невысок, с худощавой, гибкой фигурой и угольно-черными волосами. Глаза были светло-карие.

— Вам понравился обед? — спросил он.

Тарелка лежала у меня на коленях, и в ней оставалось не­много кукурузы.

— Да, очень, — ответил я и положил в рот кусочек. Заметив, как медленно и тщательно он жует, я постарался есть так же. Тут я сообразил, что так ели все они.

— Вы тут, в миссии, сами выращиваете овощи? — спросил я. Он помедлил с ответом, дожевывая очередной кусочек.

— Да. Ведь очень важно, что есть.

— А вы медитируете над растениями? Он поглядел на меня с удивлением.

— Вы читали Рукопись?

— Да, первые четыре откровения.

— И вы тоже выращиваете овощи?

— Нет, нет. Просто я интересовался этим.

— А вы видите энергетические поля?

— Иногда.

Мы помолчали. Он съел еще несколько кусочков.

— Энергия поступает прежде всего с пищей, — заметил он. Я согласно кивнул.

— Но чтобы усвоить энергию, надо ценить пищу и... Он, видимо, подыскивал нужное английское слово. Наслаждаться вкусом, — произнес он, наконец. — Надо ценить вкус пищи, это ключ ко всему.

Для этого и нужна молитва перед едой. Мы не просто выражаем благодарность за дарование пищи, мы освящаем процесс еды. Тогда энергия наполнит наше тело.

Он внимательно посмотрел, чтобы понять, уяснил ли я его слова. Я молча кивнул. Он задумался. Я тоже размышлял над сказанным. Значит, думал я, обы­чай возносить благодарственную молитву перед едой служит тому, чтобы заключенная в пище энергия лучше усваивалась,

— Но брать энергию из пищи, — снова заговорил юноша, — это только первый шаг. Накопив немного энергии, мы начинаем замечать ее повсюду... и тогда можно усваивать ее иначе, без еды.

Я снова кивнул.

— Всё вокруг нас, — продолжал он, — наполнено энергией, только по-разному. Поэтому, в одних местах можно зарядиться лучше, чем в других. Всё зависит от того, насколько вы сродни этому месту.

— Вы именно это и делали утром в парке? — спросил я. — Заряжались энергией?

Он кивнул, очень довольный.

— Да.

— А как это делается?

— Надо открыться, почувствовать родство со всем вокруг, оценить красоту. Словом, всё так, как при созерцании энергетических полей. Только надо сделать еще один шаг — ощутить, что энергия наполняет вас.

— Не совсем вас понимаю.

Он нахмурился, огорченный моей непонятливостью.

— Хотите, пойдем вместе в парк? Я покажу вам.

— Пошли, — согласился я.

И я отправился следом за ним в парк. Там он остановил­ся и осмотрелся, словно ища что-то.

— Пойдемте туда, — сказал он, показывая на местечко у границы густого леса.

Мы пошли по дорожке, петляющей среди деревьев и кус­тов. Мой спутник выбрал место под высоким деревом, узло­ватый ствол которого вздымался из груды валунов. Корни обвивались вкруг камней, прорастали сквозь них, добираясь до земли.

Впереди полукругом стояли кусты, усыпанные жел­тыми цветами, и до меня долетал их незнакомый сладкий запах. А дальше зеленой стеной возвышался лес. Юноша предложил мне сесть на прогалинку среди кустов, лицом к дереву, и сам сел рядом.

— Как по-вашему, это дерево красиво? — спросил он.

— Да.

— Ну, так почувствуйте... мм...— Он снова не мог найти нужное слово. Подумав, он сказал: — Отец Санчес говорил, что у вас было прозрение там, на вершине. Вы можете припомнить, что чувствовали тогда?

— Легкость. Безопасность. Причастность.

— Причастность к чему?

— Это очень трудно описать. Как будто вся природа была частью меня самого.

— Да, но как именно вы это ощущали?

Я задумался. Как же я это ощущал? Потом нужное слово пришло.

— Я любил! — воскликнул я. — Я чувствовал всеобъемлющую любовь.

— Именно так. Любовь. Полюбите это дерево!

— Но как? — удивился я. — Ведь любовь приходит сама. Как можно полюбить по заказу? Я не могу заставить себя любить.

— Не надо заставлять себя. Позвольте любви войти в вас. Для этого надо вспомнить, как это было тогда и постараться, чтобы это ощущение вернулось.

Я смотрел на дерево и старался припомнить то, что пе­реживал на горной вершине. Постепенно я начинал прони­каться красотой дерева и обостренным ощущением его при­сутствия. Я восхищался этим деревом и действительно начинал его любить.

Я любил его так, как когда-то в детстве любил свою мать, а позже, подростком, — одну девочку. Я смотрел на дерево и любил его, это чувство переполняло мое сердце и распространялось на всё окружающее. Молодой человек отошел на несколько шагов, не отрывая глаз от меня.

— Хорошо! — прошептал он. — Вы наполняетесь энергией. Я заметил, что его взгляд расфокусирован.

— Откуда вы знаете?

— Я вижу, как ваше поле расширяется.

Я закрыл глаза, стараясь достичь такой же силы и глуби­ны чувства, как тогда, на вершине. Но нет, то, что было, не повторилось. Всё было похоже, но гораздо слабее. Неудача заставила меня усомниться в себе.

— Что случилось? — удивился мой спутник. — Ваше поле ослабевает.

— Сам не знаю, — ответил я. — Мои чувства слабее, чем тогда. Не могу их усилить.

Ему кажется, показалось это забавным. Он сказал с легким нетерпением:

— То, что вы испытали на горе, было даром, прорывом, указанием нового пути. Теперь вы должны научиться сами достигать такого состояния. Это не может получиться сразу.

Он сделал шаг назад.

— Попробуйте еще раз.

Я закрыл глаза, стараясь переживать свое состояние, как можно глубже. Наконец, чувства снова нахлынули на меня. Я удерживал их и, не отводя взгляда от дерева, старался понем­ногу усиливать.

— Вот сейчас очень хорошо, — сказал внезапно священник. — Вы и получаете энергию и отдаете ее дереву.

— Я посмотрел на него, ничего не понимая.

— Отдаю дереву?

— Когда вы восхищаетесь красотой и неповторимостью чего-то, — объяснил он, — вы получаете энергию. Но когда ваше чувство поднимается до истинной любви, вы можете, если пожелаете, вернуть энергию.

Я долго просидел перед деревом. Чем внимательнее я смотрел на него, чем больше росло мое восхищение его красотой, тем больше любви ко всему вокруг я испытывал. Это было поразительное ощущение.

Я представлял себе, как моя энергия подплывает к дереву и наполняет его, но увидеть это так и не смог. Краем глаза я заметил, что молодой священ­ник встал и хочет уйти.

— А как выглядит переход моей энергии к дереву? — спро­сил я.

Он подробно описал мне, что видел, и я узнал то самое явление, которое наблюдал, когда Сара передавала энергию филодендрону в Висьенте. У Сары это получалось, хотя она не знала, что для передачи энергии нужно испытывать лю­бовь. Видимо, для нее ощущение любви было настолько ес­тественно, что она даже не сознавала его.

Священник направился к домам, и я потерял его из виду. Сам я оставался в парке до темноты. Я вошел в дом, и двое священников вежливо кивнули. Ве­чер был прохладный, но в печке полыхал огонь, несколько масляных ламп ярко освещали комнату.

Пахло овощным или, может быть, картофельным супом. На столе стояла гли­няная миска и тарелка с четырьмя ломтями хлеба, лежали ложки.

Один из священников тут же повернулся и, не глядя на меня, вышел. Другой, опустив глаза, кивнул мне на чугунок, стоящий на печи рядом с огнем. Из-под крышки торчала ручка половника.

— Вам нужно что-нибудь еще? — осведомился священник,

— Пожалуй, нет, — ответил я, — спасибо. Попрощавшись кивком, он тоже ушел. Я остался один.

Поднял крышку чугунка — картофельный суп! Запах от него шел восхитительный. Я наполнил миску, сел за стол и, выта­щив пятую главу Рукописи, которую дал мне Санчес, поло­жил ее рядом, намереваясь почитать за едой.

Но суп оказал­ся таким вкусным, что я полностью сосредоточился на еде. Покончив с супом, я сложил посуду в таз и долго, как зача­рованный, смотрел на огонь, пока печка не прогорела. Тог­да я привернул фитили у ламп и отправился в постель.

Проснулся я на заре, великолепно выспавшись. За окном стоял утренний туман. Я подложил в печку угля, добавил щепок и раздул огонь, после чего собрался пошарить на кух­не в поисках чего-нибудь съедобного. Но тут послышалось тарахтенье Санчесова грузовичка.

Я вышел во двор и увидел, что Санчсс выходит из-за церк­ви с мешком в одной руке и несколькими свертками в другой.

— Я привез кое-какие новости, — сказал он, проходя в дом. Я последовал за ним.

Немедленно появилось несколько святых отцов с кукуруз­ными лепешками, овсянкой и вялеными фруктами. Выложив всё это на стол, они молниеносно удалились. Мы с Санчесом сели.

— Я встретился кое с кем из Южного совета церквей, — начал он. — Мы собрались, чтобы потолковать о Рукописи. Вернее, об агрессивном поведении власть имущих. Впервые группа священников открыто собралась, чтобы высказаться в поддержку этого документа. Только мы начали обсуждение, как явился некий правительственный чин и потребовал, что­ бы мы допустили его на заседание.

Положив себе на тарелку немного еды, он на время за­молчал и, тщательно, как всегда, пережевывая, съел несколь­ко кусочков.

— Этот господин, — продолжал он, — всячески уверял нас, что единственная цель правительства — не допустить, чтобы чуждые элементы спекулировали на Рукописи. Граж­дане Перу должны получить разрешение на хранение копии.

Он заявил, что понимает нашу озабоченность, но требует, чтобы мы подчинились требованиям закона и сдали свои копии, а правительство, якобы, немедленно предоставит нам официально изготовленные экземпляры.

— И вы сдали? — перебил я.

— Еще Чего!

Несколько минут мы молча ели. Я старался хорошо же­вать и наслаждаться вкусом.

— Мы подняли вопрос о стрельбе в Куле, — продолжал Санчес. — Он ответил, что эта акция была необходима. Она была направлена против человека по имени Дженсен. Якобы, несколько его людей были вооруженными иностранными агентами и собирались завладеть не обнаруженной до этого частью Рукописи и вывезти ее из Перу. Поэтому, у пра­вительства не было иного выхода, кроме как немедленно арестовать их. Ни о вас, ни о ваших друзьях он не упомянул.

— И вы ему поверили?

— Естественно, нет. После его ухода мы продолжали обсуждение. Все согласились действовать методом мирного сопротивления. Мы по-прежнему будем делать списки и, соблюдая осторожность, их распространять.

— А как на это посмотрит ваше церковное начальство?

— Трудно сказать. Вообще-то оно настроено против Рукописи, но пока что ничего не предпринималось против тех, кто ею занимается. Главным образом, нас беспокоит один кардинал, чья епархия лежит дальше к северу, — кардинал Себастьян.

Это очень влиятельный иерарх. Он выступает против Рукописи громче всех. Если он подвигнет руковод­ство церкви на решительные меры, нам придется крепко подумать, что делать дальше.

— А почему он выступает против Рукописи?

— Боится.

— Но чего же?

— Я давно с ним не виделся, а о Рукописи мы с ним вообще никогда не говорили. Похоже, он думает, что человек должен жить одной верой и не нуждается в духовных знаниях. Он боится, что знакомство с Рукописью приведёт к потря­сению основ, к крушению церковного авторитета.

— Каким образом?

Санчес наклонил голову с едва заметной улыбкой.

— Кто обладает истиной, тот свободен.

Я смотрел на него, доедая хлеб и фрукты, и пытался по­нять его слова. Он съел еще несколько кусочков и встал, ото­двинув стул.

— А у вас вроде сил прибавилось, — заметил он. — Общались с кем-нибудь без меня?

— Да. Я научился подключаться к энергии у одного священника — не знаю, как его зовут. Он медитировал в парке вчера утром, когда мы сидели на скамье, помните? Потом я с ним разговорился, и он научил меня впитывать энергию и отдавать ее.

— Это Джон, — вставил Санчес и кивнул мне, чтобы я про­ должал.

— Это было необыкновенное переживание. Я вызвал в себе любовь и раскрылся. Я просидел там целый день, упиваясь этим состоянием. Было не так, как на горе, но очень близко к тому.

Санчес посерьезнел.

— Смысл и действие любви долгое время понимались совершенно неверно. Предполагалось, что мы должны стремиться к любви, чтобы стать лучше самим или чтобы мир стал лучше, — из некоего абстрактного морального долга или чтобы избавиться от эгоистического стремления к наслаждениям.

Когда мы подключаемся к энергетическому полю, мы испытываем возбуждение, радостный восторг и, наконец, любовь. Если у нас будет достаточно энергии, что­ бы сохранить переживание любви, то и мир, конечно, станет лучше, но, в первую очередь, это идет на пользу нам самим.

Это и есть высшее наслаждение. Я согласился. Тут я заметил, что он отодвинулся со стулом на несколько шагов и смотрит на меня расфокусированным взглядом.

— И как же выглядит мое поле?

— Оно расширилось. Вы, наверное, хорошо себя чувствуете?

— Очень.

— Прекрасно! Вот этим мы тут и занимаемся.

— Расскажите, пожалуйста, об этом.

— Мы обучаем священников, которым предстоит проповедовать индейцам в горах. Им там приходится полагаться только на собственные силы, а это нелегко. Мы тщательно отбираем пригодных для такой работы людей, и все они имеют нечто общее — каждому довелось пережить мистическое озарение.

Я занимаюсь изучением мистического опыта уже много лет, — продолжал он. — Когда я начинал, Рукопись еще не была обнаружена. Я уверен, что человеку, знакомому с мис­тическими переживаниями, гораздо легче достичь состоя­ния, нужного для подключения к энергии.

Остальным это тоже доступно, но дается гораздо труднее и времени требу­ет больше. Думаю, вы на собственном опыте убедились, что воспоминание о пережитом облегчает обретение нужного настроя. Не сразу, но он возвращается.

— И что тогда происходит с собственным полем?

— Оно расширяется и изменяет цвет.

— Как?

— Как правило, тускловато-белое свечение сменяется зеленым и голубым. Но главный признак — расширение поля. У вас, например, во время вашего озарения на вершине горы поле расширилось настолько, что охватило всю Вселенную. Вы поглощали энергию бескрайнего космоса и, в свою очередь, изливали ее на всё его пространство. Вы помните, что тогда испытывали?

— Да. Я ощущал всю Вселенную, как собственное тело, а сам я был лишь головой или, вернее, глазами.

— Вот именно. В ту минуту вы объединили свое поле с полем вселенским, и Вселенная поистине была вашим телом.

— И с памятью моей, — добавил я, — происходило нечто странное. Я ясно помнил, как развивалось это мое громад­ное тело, Вселенная. Я видел, как из водородных скоплений возникали первые звезды и как потом сменялись поколения звезд и возникала более сложная материя.

Правда, я не видел никакой материи — только колебания энергии, которая развивалась и усложнялась, переходя ко всё более высокому уровню колебаний. А потом... потом возникла жизнь и ее эволюция привела, наконец, к появлению человека...

Внезапно я замолчал. Мое настроение изменилось, и Сан­чес это заметил.

— Что с вами?

— На этом поток воспоминаний оборвался, — объяснил я. — Я чувствовал, что эволюция должна продолжаться и дальше, но как именно — не ощутил.

— Да, — подтвердил священник, — эволюция действительно продолжается. И продолжают ее люди. Именно они призваны поднять Вселенную до высочайшего колебательного уровня.

— Каким образом?

Он улыбнулся, но оставил мой вопрос без ответа.

— Поговорим об этом позже. Сейчас мне надо заняться кое-какими делами. Увидимся через час-другой.

Я кивнул. Он ушел, прихватив со стола яблоко. Я вышел было во двор вслед за ним, потом вспомнил про оставшу­юся в спальне пятую главу Рукописи и вернулся за ней. Еще раньше мне вспомнился лес, где я впервые увидел Санчеса.

Как ни был я измучен и напуган тогда, я не мог не заметить необыкновенной красоты этого уединенного уголка, куда я сейчас и решил отправиться. Идущая на запад дорога при­вела меня прямо к тому месту, где сидел тогда Санчес. Там я и устроился.

Прислонившись спиной к дереву, я некоторое время смотрел вокруг, ни о чем не думая. Утро было ясное и ветре­ное, и я смотрел на колеблющиеся над головой верхушки деревьев, глубоко дыша чистым, прохладным воздухом.

Под шорох ветра я вынул бумаги и стал искать место, на котором остановился. Но раньше, чем я смог его найти, до моих ушей донесся шум машины.

Я лег на землю у подножия дерева и попробовал опреде­лить, с какой стороны она приближается. Звук шел со сто­роны миссии. Потом машина показался на дороге, и я узнал грузовик Санчеса. Сам он сидел за рулем.

— Я так и думал, что вы здесь, — сказал он, подъехав ко мне. — Садитесь, надо уезжать.

— Что случилось? — спросил я, взбираясь на сиденье. Он выехал на главную дорогу.

— Один из наших священников рассказал мне о разговоре, который он случайно услышал в деревне. Туда явились какие-то официальные лица с расспросами обо мне и о на­шей миссии.

— И что им нужно, как вы думаете?

Во взгляде Санчеса не было ни тревоги, ни страха.

— Не знаю. Но у меня больше нет уверенности, что они оставят нас в покое. Думаю, что в качестве предосторожно­сти нам стоит перебраться повыше в горы. Там, поблизости
от Мачу-Пикчу, живет один из наших священников, отец Карл. У него в доме мы будем в безопасности, а тем временем, разузнаем что можно. — Он улыбнулся. — В любом слу­чае, вам стоит взглянуть на Мачу-Пикчу.

Внезапно меня охватило страшное подозрение: а вдруг Санчес уже договорился с властями и собирается сдать меня им в руки? Я решил быть очень осторожным и оставаться начеку, пока дело не разъяснится.

— Вы уже дочитали перевод? — спросил Санчес.

— Совсем немного осталось.

— Вас интересовала эволюция человека. Вы прочли место, где говорится об этом?

— Нет.

Он отвел глаза от дороги и пытливо взглянул на меня. Я сделал вид, что ничего не замечаю.

— Что с вами? — спросил он.

— Ничего, всё в порядке. До Мачу-Пикчу далеко ехать?

— Часа четыре.

Я предпочел бы помолчать — пусть говорит Санчес. Я на­деялся, что он как-нибудь проговорится о своих замыслах. Но любопытство всё-таки пересилило, и я спросил:

— Так как же люди эволюционируют? Он бросил на меня быстрый взгляд.

— А вы сами что об этом думаете?

— Я не знаю, — ответил я, — но там, на горе, у меня мелькнула мысль, что это имеет отношение к тем значимым совпадениям, о которых толкует Первое откровение.

— Это так и есть. Ведь это согласуется со следующими откровениями, верно?

— Я растерялся. Я почти понял, о чём он говорит, но не до конца, и, потому, промолчал.

— Посмотрите, как откровения естественно вытекают одно из другого, — продолжал Санчес. — Первое говорит о совпадениях — мы должны относиться к ним серьёзно. Эти совпадения заставляют нас осознать, что за событиями на­шей жизни скрывается некая духовная сила.

Второе откровение придает этому осознанию реальное содержание. Мы понимаем, что всё наше внимание было отдано материальному выживанию. Мы познавали мир по­стольку, поскольку это нужно было для нашей безопасности. Теперь же, с осознанием действия духовных сил, мы при­ближаемся к истинному постижению мира.

Третье откровение позволяет нам взглянуть на жизнь со­вершенно по-новому. Мы узнаём, что материальный мир построен из чистой энергии, которая способна откликать­ся на наши мысли и чувства.

Четвертое откровение объясняет людям их привычку от­нимать у других энергию, подавляя их, порабощая их разум. Это — преступление, совершать которое нас заставляет не­достаток собственной энергии, который мы ощущаем, как упадок жизненных сил.

Однако, этот недостаток можно вос­полнить, подключаясь к иным источникам энергии. Вселен­ная даст нам всё, в чем мы нуждаемся, если мы сумеем от­крыться ей. И это является содержанием Пятого откровения.

Возьмем ваш случай, — продолжал священник. — Вы испытали мистическое озарение, которое помогло вам по­нять, какие громадные запасы энергии могут стать доступ­ны человечеству. Можно сказать, что вы совершили некий прорыв, скачок в будущее, опередив остальных.

Такое пере­живание не может долго длиться. Как только мы начинаем общение с кем-то, кто находится в обычном состоянии со­знания, как только мы возвращаемся к жизни в мире, где продолжаются конфликты и стычки, нас мгновенно отбра­сывает в прежнее состояние.

И вот теперь, вашей задачей является медленное и посте­пенное овладение тем, что явилось вам мгновенным про­блеском. Вы должны начать медленное и упорное восхожде­ние к высшему сознанию.

Но, для этого следует научиться сознательно усваивать энергию, потому что, именно запас энергии увеличивает число значимых совпадений, тех собы­тий жизни, которые и помогут нам сделать новое состояние сознания постоянным.

У меня, видимо, был очень озадаченный вид, потому что Санчес добавил:

— Обдумайте это и постарайтесь понять. Когда случает­ся маловероятное событие, придающее нашей жизни новое направление, человек, как бы, находит, реализует себя. Он чувствует, что исполняет свое предназначение. И тот энергетический уровень, который позволяет происходить таким событиям, становится для него естественным.

Он, конечно, может потерять его, сбиться на более низкий уровень при сильном испуге, но это временно. Ему будет нетрудно вер­нуться на уже достигнутый ранее высокий уровень. Он уже другой человек, существующий на более высоких энергиях. Поймите это! Он перешел на новый уровень колебаний.

Вы поняли суть? Мы наполняемся энергией, растём, сно­ва наполняемся и снова растём. Именно так мы, люди, про­должаем эволюцию Вселенной — переходя ко всё более вы­соким колебательным уровням.

Санчес замолчал, а потом, как будто, вспомнил что-то и добавил:

— Этот процесс шёл на всем протяжении человеческой истории, только мы его не сознавали. Этим объясняется и прогресс цивилизации, и то, что люди становились выше ростом, жили дольше и так далее. А теперь, мы начинаем осо­знавать это. И в Рукописи говорится об этом. Духовное осознание распространяется по всему миру.

Я внимательно слушал. Слова Санчеса произвели на меня большое впечатление.

— Значит, основная наша задача — усвоить побольше энергии? Так, как научил меня Джон? И тогда частота значимых совпадений увеличится?

— В общем, так и есть, только, всё-таки, это не так просто, как вам кажется. Прежде чем мы сможем перейти на новый энергетический уровень — не на краткое время, а прочно — придётся преодолеть еще один рубеж. Об этом говорится в Шестом откровении.

— Что же это за рубеж?

Священник заглянул мне в глаза.

— Каждый из нас подчиняет себе других на свой, особый лад. И вам придётся изучить себя, чтобы понять, какой способ доминирования присущ именно вам. Вы помните, что в Четвертом откровении говорится, что люди, постоянно ощущая нехватку энергии, стремятся навязать другим свою волю и точку зрения, чтобы отобрать их энергию.

Пятое же откровение учит нас извлекать недостающую энергию из другого источника. Но дело в том, что мы не сможем постоянно под­питываться из этого источника, пока не преодолеем привыч­ку подчинять других именно своим, индивидуальным спосо­бом. Потому что, если мы опять начнем это делать, то сразу отключимся от источника.

А преодолеть эту привычку нелегко по той причине, что мы тут действуем бессознательно. Следовательно, мы долж­ны осознать, во-первых, что мы постоянно стремимся к подчинению себе своих ближних и, во-вторых, что мы это делаем каждый по-своему — тем способом, который мы ус­воили еще в детстве, чтобы привлечь к себе внимание и за­рядиться энергией.

Усвоив свой стереотип, мы повторяем его снова и снова. Я называю это нашим бессознательным сценарием борьбы за власть.

Я выбрал слово «сценарий», потому что это действитель­но напоминает кино, где повторяется одна и та же ситуация, в которой мы действуем по сценарию, написанному нами самими в начале жизни. Мы проигрываем этот сценарий снова и снова, не сознавая этого.

Всё, что мы осознаем, — это то, что в нашей жизни постоянно возникают сходные ситу­ации. Мы зацикливаемся на них, и тогда кинофильм нашей жизни не может продолжаться, и для волнующих приключе­ний, к которым могли бы привести значимые совпадения, просто не остается места. Мы сами его останавливаем, буду­чи в плену своего сценария, своего стереотипа битвы за власть.

Санчес убавил скорость, чтобы осторожно миновать глу­бокие выбоины на дороге. Я чувствовал усталость и тоску. Его рассуждения о сценарии остались мне непонятны. Я хотел пожаловаться ему, но не смог. Недоверие отдаляло меня от него, и открывать душу не хотелось.

— Вы меня поняли? — спросил он.

— Не знаю, — коротко ответил я. — По-моему, у меня нет никакого сценария.

Участливо взглянув на меня, он фыркнул от смеха.

— Неужели? — произнес он. — Откуда же тогда ваша всегдашняя замкнутость?