Западноевропейская культура XVII в. и начало Нового времени

(предпосылки формирования, особенности и основные тенденции развития)

А.А. Скакун

Введение в культурологию. Курс лекций / Под ред. Ю.Н. Солонина, Е.Г. Соколова. СПб., 2003. С.88-96

[88]

С точки зрения историков, Новое время — это понятие, имеющее строгие хронологические рамки. Его начало было ознаменовано событиями первой Английской буржуазной революции и бегством из Лондона Карла I (1640-1642), а завершение — франко-прусской войной и образованием Германской империи (1870-1871). Впрочем, по мнению отдельных историков, эпоха Нового времени завершилась несколько позднее, после окончания Октябрьской революции в России и Первой мировой войны (1917-1918). С точки зрения культурологов, Новое время как понятие не столь жестко конкретизировано и не связано с определенными историческими событиями. Оно начинается как минимум двумя десятилетиями ранее «исторического» Нового времени, в 1620-х гг. (а по некоторым данным — уже в конце XVI в.), и завершается на рубеже XIX-XX столетий либо продолжается до сих пор (соответственно, в этом случае не имеет смысла говорить о так называемом Новейшем времени).

Понятие «Новое время», как явствует из его «внутренней формы», подспудно ориентировано на другое понятие, по аналогии с которым оно было создано. В самом деле, раз существует Новое время, значит, некогда было какое-то Старое время, ему противопоставленное. Это Старое время — прежде всего Средневековье, всеобъемлющий кризис которого наметился не позднее последней трети XVI в.

Как известно, культура — явление живое и динамическое, проходящее определенные этапы в своем развитии. Поэтому культурологи, как правило, оперируют такими понятиями, как «культурно-историческая эпоха» («культурная эпоха») и «этап культурно-исторической эпохи». Так, в начале XVII в. завершается эпоха Возрождения (этап позднего Возрождения) и начинается эпоха барокко и классицизма, продолжающаяся вплоть до конца этого столетия.

Следует сказать, что характер европейского культурного процесса в XVII в. был крайне сложен, неоднороден и кричаще противоречив. В начале этого столетия, как уже упоминалось, завершается эпоха Возрождения,

[89]

в течение всего века в очень неоднозначных взаимоотношениях находятся такие художественно-эстетические направления, как барокко и классицизм, а в конце его в Англии зарождается качественно иная разновидность классицизма — просветительский классицизм и начинается эпоха Просвещения.

С точки зрения истории философии, культуры, искусства, науки и техники, XVII столетие является одним из наиболее сложных и важных периодов. Его совершенно особое положение определяется прежде всего характером и масштабом изменений в сферах социальной и духовной жизни европейского человека. С одной стороны, это уже не средневековое общество, но, с другой стороны, еще и не современное — таков переходный, пограничный характер этого века. Старая идеология уже не отвечает растущим запросам большинства европейцев, а новая еще не успела сформироваться. Именно поэтому пафос поиска уверенно доминирует, порождая, в свою очередь, новые открытия, изобретения и мысли, а также их чрезвычайное разнообразие.

XVII век — это век грандиозных открытий и переворотов в науке (особенно в астрономии, физике, химии, биологии, географии, алгебре и геометрии). В то же время это век стремительнейшего развития искусства, когда бурно расцветают литература, живопись, архитектура, декоративно-прикладное и садово-парковое искусства, появляются первые оперы и балеты, а театр все более освобождается от элементов «городской культуры» Средневековья. Это период активного сотрудничества и обмена опытом между представителями науки и искусства, между философами и художниками. Резко обозначившийся процесс секуляризации (т.е. «обмирщения») культуры и знания приводит к смещению акцентов: из «сакрального» континуума университетских кафедр и клерикальных центров ученые разговоры постепенно проникают в «профанное» пространство аристократических салонов и гостиных; напряженный научный диспут, который в средние века мог продолжаться 10-12 часов, в XVII столетии нередко превращается в непринужденную светскую беседу, «изящную болтовню». Особую популярность литературно-философские салоны приобретают во Франции и Англии; в салонах встречаются аристократы и буржуа, философы и писатели, художники и музыканты; салоны способствуют не только коммуникации, но и расширению горизонтов познания. В этом смысле можно говорить о светском и даже салонном характере европейской культуры XVII в.

Таким образом, культура XVII в. ведет диалог не столько с прошлым (с культурой Ренессанса, Средневековья, античности), сколько

[90]

внутри себя, что проявляется, в частности, в бурных философско-эстетических полемиках того времени (например, между сторонниками рационалистического и эмпирического способов познания), а также в сложном характере взаимоотношений между искусством барокко и классицизма.

В общественно-политическом плане XVII в., как известно, ознаменован возникновением мощной государственной власти, сосредоточенной в одних руках, т. е. возникновением абсолютизма. Сильная королевская власть была призвана максимально подчинить себе различные социальные институты, а также сферу культуры. Соответственно, во Франции в 1634 г. по инициативе А. де Ришель¸ основана Французская Академия, главные задачи которой — кодификация литературного языка и пропагандирование норм поэтики классицизма, первой «официально одобренной» художественно-эстетической системы. Однако подобное усиление власти монарха вызвало в среде старого французского дворянства ответную, крайне негативную реакцию и породило неповиновение и открытое противодействие королю со стороны феодалов, вылившееся в восстание 1648-1653 гг. (известное во Франции под названием Фронда).

Думается, что неприятие идеологии абсолютизма многими европейцами того времени можно проследить и на уровне отторжения ими его официальной культурной политики. В частности, не желающие подчиняться нормам классицистической поэтики литераторы нередко собирались все в тех же «буржуазно-аристократических» салонах, открыто выражая свое несогласие с навязыванием сверху определенных художественных принципов и создавая оппозиционные и по форме, и по духу произведения, очевидно тяготеющие к искусству барокко. В этом отношении фрондерство было феноменом не только политической, но и культурной жизни Западной Европы XVII в. Помимо всего вышеизложенного, XVII в. был также ознаменован завершением длительного процесса формирования различных европейских национальных культур. Если применительно к эпохе Средневековья можно говорить лишь о наличии «культуры Италии», «культуры Испании», «культуры Франции» и т.п., то по отношению к XVII в. уже можно смело оперировать адъективными словосочетаниями «итальянская культура», «испанская культура», «французская культура» и т.д. Если эпоха Возрождения способствовала росту национального самосознания европейских народов, то XVII столетие окончательно сформировало характерные особенности каждой из национальных культур этих народов.

[91]

Таким образом, с культурологической точки зрения, XVII в. — совершенно особый этап в европейском культурном развитии. С его идеями соглашались и полемизировали, их принимали и им оппонировали, но их колоссальное значение признавалось всеми и всегда.

Однако несмотря на чрезвычайное идейное и стилистическое разнообразие XVII в., в искусствоведческом отношении это прежде всего эпоха барокко и классицизма.

Термин «барокко» (от итал. barocco — «неправильный, причудливый») вошел в искусствоведческий обиход сравнительно недавно, в самом конце XIX—начале XX вв. (работы Г. В¸льфлина). Искусство барокко — это одновременно и своеобразная реакция на кризис ренессансной идеологии, и попытка как-то осмыслить ее художественные завоевания. На место ренессансной идеи всемогущества человека (так называемый возрожденческий антропоцентризм) приходит идея его слабости, подчиненности жизни. Все земное — бренно, временно, дисгармонично; здешняя жизнь есть сон, подлинная же жизнь наступает лишь после смерти человека. Мир мыслится как юдоль страданий, которые надо переносить стойко, ожидая приближения смерти. Отсюда — специфические атрибуты живописи и графики барокко: череп, скелет, коса как символы смерти и т.п.

В литературе барокко уверенно доминируют темы скоротечности земного бытия и ничтожности всех человеческих деяний перед лицом Вечности:

а) Ты смертен, человек, так помни, помни это!
Строй планы дерзкие, верши свои дела,
Но пролетят века, развеется зола,
И был иль не был ты, никто не даст ответа.

Ш. Вион д' Алибре

б) Что значит жизнь с ее фальшивым блеском?
Что значит мир и вся его краса?
Коротким представляется отрезком
Мне бытия земного полоса.
Жизнь — это вспышка молнии во мраке,

[92]

Жизнь — это луг, поросший лебедой,
Жизнь — скопище больных в чумном бараке,
Тюрьма, куда мы заперты бедой.

Х. Гофман фон Гофмансвальдау

Однако представители искусства барокко, помня о смерти (memento mori) и суетности бытия (vanitas mundi), пытались разрешить эти проблемы по-разному. Одни искали утешение в религиозном мистицизме, отвергая земные соблазны и растворяясь душой в Боге; другие же, напротив, стремились максимально использовать каждое мгновение своей земной жизни, наслаждаясь ее маленькими радостями. Первые (религиозно-мистическая ветвь барокко) преобладали в Испании и Германии, вторые (эротико-гедонистическая ветвь) — во Франции и Италии.

Барокко — стиль, потрясающе антиномичный, противоречивый. С одной стороны, дух барочного писателя и художника взволнован, поэтому его произведения лишены ясности, четкости и композиционной упорядоченности. За основу берется принцип остромыслия (понимаемого как способность сочетать несочетаемое), полностью отрицающий любые художественные штампы и формулы. Одним из своих приоритетов поэты барокко считают способность удивлять, поражать воображение читателей (слушателей) неожиданными образами и определениями, своеобразными «блестками» остроумия (итал. concetti; франц. pointes). Но, с другой стороны, искусству барокко свойствен и некоторый рационализм, поскольку вся система «неожиданных» художественных аллегорий, метафор и сравнений была предварительно тщательно продумана ее автором. Учитывая вышеизложенное, по всей видимости, имеет смысл говорить о «рациональной иррациональности» искусства барокко.

Наиболее характерными чертами барочных произведений являются их метафоричность, орнаментальность, тяга к контрастам (небесное и земное, христианское и языческое, дух и плоть, свет и тень, жизнь и смерть и т. п.), повышенная эмоциональность и экспрессивность. Помимо мыслей о бренности жизни и суетности мира, для искусства барокко также весьма характерно наличие особых, эсхатологических мотивов, представлений о близком и неотвратимом наступлении конца света:

Каркнул ворон надо мной,
Тень затмила мне зеницы,
Два хоря и две лисицы
Путь пересекают мой.

[93]

Грянул гром, но где же тучи?
Бьется мой слуга в падучей,
На колени конь мой пал,
Бледный призрак мне предстал.
Слышу близкий зов Харона —
И земля разверзла лоно.
Камни кровью налились;
Бык на колокольне распят;
Здесь медведица и аспид,
Любодействуя, сплелись;
Обратился вспять ручей;
Пожирает грифа змей;
Почернело солнца чрево;
Льдину гложут пламена;
Вижу — рушится луна
И шагнуло с места древо.

Т. де Вио

Другой художественно-эстетической системой XVII в. был классицизм (от лат. classicus — «первоклассный, образцовый»). Как термин слово «классицизм» впервые стало употребляться в конце 1820-х гг., во время знаменитой полемики классиков и романтиков. В отличие от искусства барокко, антиномичного по своей природе, классицистическое искусство стремится к максимальной упорядоченности и регламентации. Если для барокко более характерен иррационализм, то классицизм, напротив, предельно рационалистичен. Искусство, по мысли последователей классицизма, должно учить, апеллируя к человеческому разуму, оно должно показывать победу высшего, разумного начала над низшим, чувственным.

Гражданственность и открытая тенденциозность искусства являются одними из наиболее существенных признаков классицизма. В частности, классицистической литературе присуще представление, согласно которому писатель — это прежде всего гражданин. Следовательно, идея служения Отечеству — ведущий стимул творчества литераторов-классицистов. Классицистическое требование подчинения личности государству, по сути дела, выражает ту же самую идею общегосударственного, общенационального служения; соответственно, любимый герой искусства классицизма — это обязательно герой-патриот.

[94]

Предметом художественного изображения в искусстве классицизма является этический, а не социальный человек. Поэтому типология классицистических героев основана не на их социальном статусе (король, священнослужитель, дворянин, ремесленник и т. п.), а на их моральных качествах (ханжа, скупец, мот, щеголь и т. д.). В свою очередь, из отношения к человеку как явлению этическому и из требования изображения правдоподобного (т. е. должного, а не сущего) непосредственно вытекает характернейший для классицизма принцип внеисторизма. По мысли классицистов, если этическая природа людей в античной Греции, Древнем Риме или Франции XVII в. одна и та же, значит, возможно и даже необходимо обращаться не столько к современности, сколько к античности, поскольку герои того времени являют образцы могучих характеров с высокими добродетелями и сильными страстями.

Согласно одному из основных положений эстетики классицизма, существует некий вневременной идеал Прекрасного — универсальный, единый и неизменный для всех времен и народов. Этот идеал — античное искусство. Поэтому классицисты, стремясь максимально приблизиться к этому идеалу, в своих произведениях постоянно используют античные сюжеты, образы и мотивы.

Следуя аристотелевскому учению о мимесисе (т. е. «подражании»), адепты классицизма в своем творчестве подражают не только античному художественному наследию, но также и «искусству простой природы» (Ж. де Лафонтен), делая, однако, объектом изображения лишь то, что согласуется с вечными законами разума и красоты. Искусство классицизма, будучи своеобразной отрицательной реакцией на иррационализм и дисгармоничность мироздания, призвано быть разумным и гармоничным.

Нормативность эстетики классицизма нашла свое отображение в знаменитом драматургическом «правиле трех единств», в соответствии с которым действие в трагедии должно проходить во дворце, а в комедии — на базарной площади («единство места»), события в пьесе не должны занимать более 24 часов («единство времени»), а сам драматург не должен вводить в произведение побочные сюжетные линии («единство действия»). Делу регламентации была призвана служить и классицистическая теория литературных жанров, согласно которой все жанры подразделяются на три группы: высокие, средние и низкие. Проблемы общегосударственного, политического характера составляют содержание высоких жанров (эпическая поэма, трагедия, ода и т.п.),

[95]

этические проблемы общечеловеческого характера — предмет средних жанров (идиллия, эклога, горацианская сатира и т. д.), а бытовая тематика, реальная действительность — достояние низких жанров (комедия, бытовая сатира, комическая поэма и т. п.). В данном случае можно говорить и о другой, не менее важной особенности классицизма — принципе механического соответствия формы содержанию.

Вплоть до настоящего времени в исследовательских и научно-популярных работах нередко встречаются утверждения, в соответствии с которыми для культуры Западной Европы XVII в. было характерно наличие двух противоположных взглядов человека на мир — барочной и классицистической картин мира. Думается, что существование подобной точки зрения абсолютно неправомерно, поскольку различные индивиды, находящиеся, тем не менее, в одинаковой социокультурной среде и живущие в одну и ту же историческую эпоху, не могут обладать диаметрально противоположным мировидением. Иными словами, человек, живущий в доме напротив, не может придерживаться абсолютно иных мировоззренческих представлений, нежели его соседи; такова специфика картины мира как самостоятельного культурно-исторического и психологического феномена. В связи с этим барокко и классицизм следует считать полноправными художественно-эстетическими системами и стилистическими доминантами того времени, но отнюдь не разными типами человеческого мировоззрения. Картина мира была едина для всей Западной Европы XVII в. и характеризовалась ощущением кризисности и переломности этого исторического момента.

Как правило, барокко и классицизм стремятся представить как две художественно-эстетические системы, совершенно противопоставленные и даже откровенно враждебные по отношению друг к другу. Однако в данном случае необходимо принимать во внимание то обстоятельство, что теоретические постулаты зачастую весьма существенно отличаются от их практического воплощения. Если, с теоретической точки зрения, барокко и классицизм суть направления-антагонисты, то в реальной художественной практике они очень часто сближались, а границы между ними полностью исчезали. Так, например, историкам литературы нередко приходится иметь дело с произведениями, которые нельзя механически атрибутировать, причислить к тому или иному литературному направлению, к барокко или к классицизму. Явления

[96]

«чистого» барокко и «чистого» классицизма, как это ни парадоксально звучит, чрезвычайно редки; в основном они характерны для творчества второстепенных авторов, существуя, главным образом, в теоретизированном виде (трактаты, критика и т. п.).

В самом конце XVII в. во Франции произошло событие, фактически положившее конец эпохе барокко и классицизма, так называемый «Спор о древних и новых». Эта крупнейшая эстетическая дискуссия конца XVII — начала XVIII вв., по сути дела, является первым фактом в истории мировой культуры, когда идеологический «раскол» произошел в пределах одной художественной системы. Формально начавшись 27 января 1687 г. во Франции, на одном из заседаний Французской Академии, «Спор о древних и новых» продолжался в течение тридцати лет, то затихая, то возрождаясь, и постепенно перерос в полемику общеевропейского уровня и значения.

На заседании Французской Академии Ш. Перро прочитал свою панегирическую поэму «Век Людовика Великого», сочиненную по случаю благополучного выздоровления французского монарха, перенесшего достаточно тяжелую болезнь. В этом произведении он утверждал, что его современники и соотечественники добились значительно больших успехов во всех науках и искусствах, нежели древние греки и римляне, перед авторитетом которых они преклоняются и художественное наследие которых почитают за высочайший образец для подражания.

Таким образом, главным предметом «Спора» стало отношение к античному художественному наследию. Дотоле сплоченный лагерь классицистов впервые разделился на две большие идеологические группировки — на ортодоксальных классицистов, верных адептов «древних» (т. е. античных) авторов, и «классицистов-ревизионистов», сторонников «новых» (т. е. современных им) авторов и национальной культуры.

Французский «Спор о древних и новых» имел колоссальное прогрессивное значение, явившись первым «внутрисистемным восстанием» классицизма против классицизма. «Классицисты-ревизионисты» стали непосредственными предшественниками просветителей, а весь «Спор» в целом — родоначальником особого, просветительского классицизма и эпохи Просвещения.