Джентльмен и идальго

Но что значит «быть джентльменом»? Если не тратить лишних слов — а нам никак нельзя этого делать, — лучше всего сказать, что в джентльмене мы наблюдаем тип пове­дения, который обыкновенно вырабатывается человеком в краткие моменты существования, когда его не гнетут тяже­сти и скорби жизни, и, чтобы как-то отвлечься, он преда­ется игре, воспринимая в ее ключе все остальное, иначе го­воря, все трудное и серьезное. И здесь мы вновь в острей­шей — в силу ее парадоксальности — форме видим, почему жизненная программа сверхъестественна. Ведь игры и те правила поведения, которым они подчиняются, являются чистым изобретением в противоположность типу жизни, который предоставляет природа сама по себе. Здесь же, в самом понятии жизни, происходит инверсия терминов, и перед человеком ставится задача, чтобы и в условиях вы­нужденного существования, в борьбе со средой вести себя так же, как себя должно вести в нереальном, вымышлен­ном мире спорта и игр.

Итак, если человек играет, значит, он чувствует себя абсолютно уверенным и обеспеченным по отношению к элементарным жизненным требованиям. Игра — роскошь жизни и предполагает заранее обретенную власть над низшими уровнями существования, то есть такое положение, когда нужда не гнетет человека, когда дух, наслаждаясь полным достатком средств, развивается в просторных рам­ках покоя, не ощущая волнения, тревог и дурной суеты, которые неизбежно связаны с убогой жизнью, когда все кругом — сплошная проблема. Такого рода душа наслажда­ется свойственной ей гибкостью и позволяет себе роскошь играть по правилам, честно, то есть вести fair р1ау, иначе; говоря — быть справедливой, защищая свои права и одновременно признавая права ближнего, никогда не прибегая к обману. Обман — это фальсификация, отрицание самой игры. И точно так же игра — рвение, которое, однако, вов­се не обусловлено примитивным утилитаризмом, порожда­ющим лишь напряжение, навязанное обстоятельствами труда. Нет, игровое усилие всецело зиждется на самом себе и не связано с заботой, отчуждением, которые вызваны в трудовой деятельности необходимостью достичь поставлен­ных целей любой ценой.

Отсюда берут начало правила поведения джентльмена, его чувство справедливости, честность, самообладание, ос­нованное на предварительном господстве над окружающим, а также ясное понимание своих прав по отношению к дру­гим и прав других по отношению к себе; иными словами, понимание собственных обязанностей. Для джентльмена любая уловка лишена какого 'бы то ни было смысла. Все, что джентльмен делает, он делает хорошо — остальное не­важно. Так, продукцию английских промышленников от­личают следующие признаки: все добротно, надежно, со­лидно как с точки зрения использованного сырья, так и с точки зрения приложенной рабочей силы. Английские то­вары— это не то, что следует сбыть с рук любой ценой; они — полная противоположность халтуре. Известно: анг­лийские фабриканты никогда не приспосабливались (как это сделали впоследствии немцы) к дурным вкусам и кап­ризам покупателей. Наоборот, они преспокойно ждали, по­ка клиенты приспособятся к их продукции. Англичане практически никогда не прибегали к рекламе, в которой всегда есть что-то от обмана, бесчестной игры, демагогии. Добрый товар берут не глядя. Все сказанное — справедливо и в отношении английской политики, где почти нет места фарсу, лжи, грязной провокации. Больше того, в такой по­литике нет и тени нетерпимости, как, впрочем, нет и зна­чительного числа законов, поскольку закон — с момента его возникновения — вырождается в голую фразу, в господство бессмысленных слов, которые просто в силу своей неосуществимости оборачиваются разного рода правитель­ственными махинациями, дешевыми подделками тех же законов. Народу, состоящему из джентльменов, не нужна конституция; Англия прекрасно обошлась без нее.

Как мы уже убедились, в противоположность бодисатве джентльмен стремится жить в подлинном мире максималь­но насыщенной жизнью. Его задача — стать в высшей сте­пени индивидуальным, сосредоточиться на себе и поддер­живать собственные силы ощущением полной независимо­сти. В посмертном существовании нет смысла быть джент­льменом, поскольку там существование и так должно быть высшим наслаждением от игры, а, как известно, джентль­мен стремится стать хорошим игроком здесь, то есть в суровых земных условиях, при всей невыносимой тяжести невыносимой действительности. Поэтому главная стихия, так сказать, сама атмосфера джентльменства пронизана чувством жизненной свободы, основана на преизбытке власти над обстоятельствами. И наоборот, как только подо­бная радость жизни сходит на нет, с ней исчезает послед­ний шанс стать истинным джентльменом. Вот почему человек, желающий претворить существование в спорт и игру, являет собой полную противоположность мечтателю. Он лучше других понимает, как сурова, тяжела и жестока сама жизнь, именно потому, что желает себе исключитель­но спорта и игры. Поэтому такой человек серьезнейшим образом старается утвердить свое господство и над обстоя­тельствами, то есть материей, и над другими. Все это позволило джентльмену стать и великим техником, и вели­ким политиком. Подобная пламенная страсть быть лично­стью, придать земной участи очарование игры сформирова­ла у джентльмена потребность даже физически отделиться от остальных, а также от всех вещей и заставила его по­святить себя культу собственного тела, который подразу­мевает вместе с тем облагораживание самых низменных функций.

Потребность ежедневно менять рубашки, соблюдать чи­стоту, принимать ванну (со времен древних римлян такой причуды на Западе не было ни у кого) — этим обычаям джентльмен следует неукоснительно. Прошу меня изви­нить, но я вынужден здесь напомнить, что даже wаtеr-closet пришел к нам из Англии. Человек интеллектуального скла­да никогда бы не изобрел клозета — он слишком презирает свое тело. Напомню еще раз: джентльмен не интеллигент. Во всей своей жизни он ищет dесоrит (внешнего прили­чия), стремится к здоровью духа и тела.

Разумеется, все это предполагает богатство. Идеал джентльменства породил колоссальное богатство и в то же время сам основывался на нем. Все достоинства джентльмена свободно развиваются и процветают исключительно в рамках мощной экономики. Действительно, тип джентль­мена обрел свою полноту, когда в середине прошлого века англичане стали обладателями огромного богатства. Английский рабочий может позволить себе стать джентльме­ном в известной мере, поскольку зарабатывает больше (среднего буржуа в иных странах.

Было бы крайне интересно, если бы какой-нибудь умный и талантливый человек, давно и близко знакомый со всем, что связано с Англией, взялся определить стадию, переживаемую ныне системой жизненных норм, которую мы называем словом «джентльмен» Ведь за последние двадцать лет экономическое положение англичан сущест­венно изменилось. Сейчас они гораздо беднее, чем их соотечественники начала XX века. Можно ли быть бедняком и вместе с тем англичанином? Уцелеют ли основные досто­инства англичанина в условиях нищеты?

Я слышал, что именно среди представителей высших классов английского общества наблюдается упадок джентль­менства, и этот процесс совпал как со снижением уровня особенной, присущей британцам техники, так и с небывалым уменьшением аристократических состояний. И все же не могу гарантировать моим читателям точности сведений. Ведь зачастую мы не в силах и вообразить, до чего трудно, но всей видимости, даже тонким, умным людям адекватно оценивать общественные явления.

Однако в любом случае нельзя забывать о некоем об­разцовом типе жизни, который сохранял бы в себе лучшие черты джентльмена и в то же время был бы сопоставим с бедностью, неминуемо угрожающей нашей планете. И в тех умственных усилиях, которые приложит читатель, ста­раясь создать такую новую фигуру, обязательно родится в качестве термина для сравнения другой значительный исторический образ, в известном смысле всего ближе сто­ящий к джентльмену и тем не менее берущий начало в условиях бедности. Я имею в виду идальго. Самое главное его отличие от джентльмена в том, что идальго не работа­ет; он сводит материальные потребности к минимуму и в результате не создает каких-либо видов техники. Идальго живет в нищете, словно те пустынные растения, которые цветут и произрастают даже в засушливой, безводной местности. И все же идальго, несомненно, находит в этих чудовищных условиях решение, достойное человека. И по признаку благородства, и по чувству собственного достоин­ства идальго, бесспорно, схож с джентльменом, своим более удачливым собратом.