ПЕРЕД СТЕНОЙ ЯЗЫКА

Я всегда говорю истинную правду, – начинает свою речь для телевидения Лакан в 1973 году. Речь – не средство коммуникации, не инструмент распространения информации. Речь‑обитель истины. Речь‑единственное средство, позволяющее приблизиться к истине желания субъекта. «Говорите все, что приходит вам в голову», – требует Зигмунд Фрейд; и «истина приоткроется», – добавляет Лакан.

Сказать, что речь в психоанализе играет большую роль, значит, ничего не сказать. В психоанализе нет ничего, кроме речи. Уже в 1895 году Фрейд понимает: симптомы встраиваются в разговор. Пациент вдруг ощущает острую боль в какой‑то момент речи; и боль эта означает нечто несказанное. Симптомы, по Фрейду, ‑слова, захваченные телом.

В 1915 году в статье «Бессознательное» Фрейд противопоставляет шизофрению неврозам на основании особенностей речи. В речи шизофреника язык становится языком органов. Речь строится по законам сгущения и смещения. Сходство словесного выражения, а не сходство обозначаемых вещей предписывает построение фраз. Словесные представления преобладают на предметными. Если при неврозах словесные представления вытесняются, но окончательно не отрываются от представлений предметных, то при шизофрении слова как бы обретают полную свободу. Невротику не хватает слов, у шизофреника их избыток.

Язык – условие бессознательного. Бессознательное ‑атрибут говорящего существа. Бессознательное говорит в самом субъекте; говорит по ту сторону субъекта; говорит даже тогда, когда субъект об этом не подозревает; говорит больше, чем он полагает. Бессознательное, по Лакану, возникает исключительно у говорящих существ, у остальных же имеется инстинкт, знание, необходимое для выживания. Бессознательное – та часть дискурса, которая не отдается субъекту для восстановления непрерывности сознательного дискурса. Сновидения, остроты, ошибки и даже симптомы организованы, структурированы языком. Бессознательное не дано, оно конституируется! Бессознательное говорит, что делает его зависимым от языка. Человек держит речь, но говорит при этом язык. Человек не держит речь. Он – существо не столько говорящее, сколько говоримое. Этот парадокс становится совершенно очевидным у параноика, речь которого свидетельствует о том, что говорит не он сам, а кто‑то другой. Перечитывая историю болезни Шребера, Лакан задается следующим вопросом: а говорит ли пациент? Ответ «да» только в том случае, если не проводить различия между языком и речью, ведь говорит он, подобно доведенной до совершенства кукле.

Речь, язык, бессознательное – вот вопросы, которые занимают друга Жака Лакана, лингвиста Эмиля Бен‑вениста. Бенвенист – один из первых, кто обратился к лингвистике психоанализа. Его статья на эту тему появилась еще в первом сборнике «Психоанализ», вышедшем под редакцией Лакана в 1956 году. Бенвенист продолжает развивать описанную де Соссюром оппозицию речи и языка. Язык – социальная система, независимая от человека; речь же – индивидуальная сторона речевой деятельности.

Особенно важным оказывается для Лакана понятие шифтер, позаимствованное Якобсоном у датского лингвиста Есперсена. Согласно Бенвенисту, шифтер‑средство перехода от языка к речи. Шифтер – подвижный определитель, местоимение, переключатель. Шифтер‑я, здесь, это – без контекста не значит ничего: кто «я»? где «здесь»? что «это»? Якобсон говорит: шифтер– понятие, чье значение не может быть установлено без ссылки на то сообщение, которое передается от отправителя к получателю. Шифтер связывает сообщение с актом речи, с говорящим и слушающим. Так, слово «я» обозначает и говорящего, который говорит «я» и «я» содержащееся в отправленном им послании.

Бенвенист утверждает, что необходимость использования шифтеров для указания на себя производит в самом сердце субъекта раскол. Местоимение «я» обозначает субъект, но не означает его, поскольку оно само по себе – пустой знак. Оно принадлежит всем и никому. Местоимение «я» позволяет переключаться с уровня акта высказывания на уровень высказанного. Пропасть между субъектом высказывания и тем, что высказывается и позволяет Лакану перевернуть в 1957 году картезианскую формулу субъекта. Лакан говорит: «Я думаю там, где меня нет, следовательно, я там, где я не думаю».

Лакан обнаруживает противостоящую речи стену языка. Язык не только обусловливает речь, но для того и существует, чтобы выстраивать стену. Стена языка может быть преодолена только полной речью. Полная речь – речь аналитика, которого Лакан отождествляет с античным учителем, дающим в нужный момент нужное толкование. Никакой информации, никакого нового знания, только полная речь, открывающая интерсубъективность.

Речь и язык располагается на двух осях – символической и воображаемой. Причем, символические отношения всегда блокируются воображаемой осью. Я, согласно стадии зеркала, представляет себя, воображает себя [moi], исходя из образа другого. Я [je] же как субъект речи говорит благодаря Другому, архиву означающих. Символические отношения упираются в воображаемую «стену языка», и речь Другого доходит до субъекта в отчасти фрагментированной и перевернутой форме.

В отношениях языка и речи в субъекте Лакан обнаруживает три парадокса. Первый парадокс: язык может обнаружиться без посредства речи. Таков парадокс психоза. Второй парадокс – парадокс невроза: речь есть, но она зафиксирована в симптоме и отделена от языка вытеснением. Наконец, третий парадокс – парадокс современного человека; будучи отчужденным в научную среду, он объективирует свою речь в универсальном языке и утрачивает смысл своего существования в общем труде. Отношения языка и речи связаны с положением господствующего означающего, каковым для Лакана выступает фаллос.