Хониара

 

 

Я пытаюсь произвести хорошее впечатление в яхт‑клубе. – Однако производить его не на кого. – И наслаждаюсь обществом представителей высшего света Хониары.

 

Хониара, о чем я быстро догадываюсь, – отвратительный нарыв на прекрасном и соблазнительном теле Соломоновых островов. К счастью, она не слишком отравляет впечатление от них, ибо, как было указано Джерри, одурманенная жарой острова Гуадалканал, она ничем не напоминает Мехико. В действительности скорее смахивает на картонные декорации низкобюджетного вестерна.

Свернувшись подобно пьяному бродяге, у подножия гребня Тандачехе, Хониара взирает мутным взглядом через единственную главную улицу на море и морской порт, представляющий собой усеянный обломками пролив между Гуадалканалом и Флоридскими островами. В 1942‑м здесь происходило крупнейшее в истории морское сражение.

Местная служба разведки сообщила американцам, что японцы строят взлетную полосу на поле Хендерсона на Гуадалканале, чтобы совершать с нее налеты на другие острова Тихого океана, включая Новую Зеландию и Австралию. И военно‑морской флот Соединенных Штатов решил, что пора действовать. Последующая битва при Саво, состоявшаяся 9 августа 1942 года, стала одним из крупнейших поражений в истории военно‑морского флота США. Последующие контратаки здесь и в Западной провинции, на островах, окружающих Рандуву, заставили японцев отступить, и чудовищное кровопролитие в этом забытом уголке мира стало поворотным пунктом во всей Тихоокеанской кампании. Здесь было уничтожено семьдесят военных кораблей и более тысячи самолетов, а количество павших было настолько велико, что называть точную цифру просто бессмысленно. Достаточно сказать, что теперь этот тихий участок океана называется Железным дном. По иронии судьбы, а может, вполне закономерно строительство современного международного аэропорта здесь начало финансироваться в 1996 году японским правительством.

Главная дорога – Мендана‑авеню – теперь использовалась как полоса препятствий для рядов помятых импортных легковушек и пикапов, которые подскакивали и тряслись в пыли, постоянно окутывавшей город, словно изображение извергающихся газов в комиксах.

Изогнувшись как матадор, я успешно увиливаю от фонтана серой жижи, вылетающей из‑под колес микроавтобуса. Он издает хриплый рев и, астматически кашляя, исчезает в толпах людей, выбравших грязную метрополию в качестве места жительства в надежде на процветание и горы пластиковых упаковок, служащих символом столь любимого всеми западного образа жизни.

– Зайди в яхт‑клуб, – советовал мне Джерри. – Там в баре всегда толпится масса людей. Наверняка окажется кто‑нибудь, кто сможет дать тебе совет.

Я выхожу из тени гостиничного навеса и, успешно миновав главную улицу, направляюсь вниз в сторону доков. Впереди виднеются открытые металлические ворота, из‑за которых доносится шум голосов членов клуба, собирающихся на ланч. Вписываю свое имя в гостевую книгу и захожу внутрь. Помещение клуба явно проектировалось специалистом по аэронавигационной архитектуре, так как с одной стороны оно выходит на море, а с другой – на бетонную стену. Вяло вращающиеся вентиляторы перемешивают дух ушедшей истории, перегоняя застоявшийся запах табака и ограниченности над седыми головами присутствующих.

Вдоль одной из стен расположена длинная барная стойка, у которой сидит около дюжины посетителей. Поскольку перед каждым красуется по стакану, а то и по два, я тоже заказываю себе пиво, чтобы не выглядеть здесь чужаком. В ожидании заказа улыбаюсь и здороваюсь с джентльменом, облаченным в шорты и носки, который расположился рядом. Он оборачивается с таким видом, словно я спросил у него, нельзя ли приобрести его дочь по сниженным тарифам. Хрюкнув, он соскальзывает со своего сиденья и неуверенно направляется в противоположную часть зала.

– Эта собака подошла ко мне и начала разговаривать. Я состою членом этого клуба уже почти семнадцать лет. Семнадцать лет! А он позволяет себе обращаться ко мне! Да что ж это такое? – с горестным видом обращается он к официанту.

Я смущенно расплачиваюсь за пиво и робко улыбаюсь соседу, сидящему с другой стороны от меня.

– Не надо слушать его. Несчастный старик. Всегда был несчастным, – добродушно, хотя и несколько неуверенно добавляет он. – Недавно приехал?

– Ну да, утром.

– Дон, меня зовут Дон. – Он вытирает свою влажную ладонь о рубаху и протягивает мне руку. Его лысый череп с редкими зачесанными поперек черными волосами сияет от уха до уха. Мой собеседник икает и, чуть повременив, прикладывает руку ко рту. – А ты спроси, что тебе надо, и я тебе скажу.

– На самом деле мне надо попасть в Чайна‑таун.

Я понимаю, что ошибся, лишь тогда, когда он пододвигает к себе стопку подставок для пивных кружек и начинает их раскладывать на стойке.

– Чайна‑таун… понял… Так что ты делаешь в яхт‑клубе?! – рявкает он, ударяя по одной из подставок, которая тут же падает на пол.

– Хорошо, Чайна‑таун, хорошо. Но это яхт‑клуб! – Снова ударяет по еще одному картонному квадратику, и тот тоже падает на пол.

– Не будет вам никаких китайцев! – Сосед с силой сворачивает на пол еще один. – Куда ты собрался? В Чайна‑таун? Тебе надо в Чайна‑таун?

Это уже попахивало катастрофой.

– Простите, вы – Уилл?

Я отрываю голову от пола, где изображаю человека, активно пытающегося найти упавшие подставки, и вижу перед собой дружелюбно улыбающуюся женщину и выбритого наголо мужчину.

– Вы нас не помните?

– О, привет! – восклицаю я, судорожно копаясь в памяти. – Я… м‑м‑м… – И тут меня осеняет. – Да‑да. Джейн и Ник. Мы встречались в гостевом доме. Как дела? – с несколько фальшивым энтузиазмом спрашиваю я.

– Все хорошо, спасибо.

Джейн – консультант по сельскому хозяйству – работала на одну из крупных фирм. Ее муж Ник был шкипером на траулере, однако в настоящее время находился в отпуске. Они жили в Новой Зеландии, и я был очень рад знакомству с ними в Мунде, где Джейн проводила консультации по выращиванию овощей, сидя на лестнице аэропорта. (Я пристраивался в заднем ряду слушателей.)

В отличие от большинства филантропов, путешествовавших по островам, Джейн излучала уверенность и профессионализм. И ее больше интересовало дело, чем покупки в маленькой сувенирной лавке, всегда битком набитой молодыми людьми в сандалиях и с волосами, завязанными в хвостик, и девицами в длинных цветастых платьях, которые напыщенно произносили «Мамочке это обязательно понравится» или: «Ты представляешь, солнышко, они не принимают доллары США. Уму непостижимо!».

Я пытаюсь отвязаться от Дона, который с непонимающим видом пялится на свою карту, и заверяю его, что уже все понял. Дон кивает и переключается на более серьезное занятие, а именно – пытается дотянуться до своего стакана, стоящего на стойке, и влить хотя бы часть его содержимого себе в рот. Мы удаляемся к незанятой стойке, окружающей колонну, возведенную в центре зала.

Джейн спрашивает, что привело меня в Хониару, и терпеливо выслушивает мои пространные объяснения.

– К тому же я не хочу присутствовать при охоте на дельфинов, – добавляю я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота при одном воспоминании о виденном.

Джейн хихикает.

– Я пыталась организовать ферму по разведению коров в Макире, но жители настолько привыкали к коровам, что потом не могли забить их. Они даже не позволяли никому подойти к ним. Дело закончилось тем, что они сломали ограждения загона темной ночью и всех выпустили на волю.

Вот и я говорю.

– Ну, нам пора, – добавляет она, снимая с планки ключи. – А ты где остановился, Уилл?

– Ну, я еще не знаю, – признаюсь я, и они тут же с великодушным гостеприимством, которое многие англичане находят назойливым, требуют, чтобы я поселился у них.

– Мы все устроим. Пошли. – Джейн даже подпрыгивает от энтузиазма.

– Завтра поедем в хозяйственный магазин, – загадочно сообщает Ник, когда я залезаю на заднее сиденье большого белого полноприводного пикапа, на боку которого розовыми буквами выведено «Сельскохозяйственная помощь женщинам Соломоновых островов».

Я подпрыгиваю на ухабах и вымоинах, которыми покрыты холмы, окружающие город. За очередным поворотом передо мной открывается вид на внутреннюю часть острова с его лугами и деревнями.

– Видишь, это территория Республиканской армии Гуадалканала, – указывает Ник большим пальцем через окошко.

И если дневное блуждание по городу было утомительным и гнетущим, то сутки, проведенные вне городских стен, превратились в напряженное, рискованное и даже опасное времяпрепровождение. За пределами города всем управляла Республиканская армия Гуадалканала в одном из своих обличий: эти юные хулиганы меняли название своей организации всякий раз после просмотра очередного голливудского боевика, которые они крутили на краденых видеоплеерах.

Изначально они объединились для того, чтобы бороться с наплывом «иммигрантов» с разных Соломоновых островов, стремившихся оказаться в Хониаре. Чтобы воспрепятствовать их дальнейшему продвижению на территорию острова, они организовали блокпосты на выезде из города. «Иммигранты», в свою очередь, для самозащиты от этих хулиганов создали собственные блокпосты, что привело к долгому противостоянию. Как бы там ни было, Хониара оказалась заблокированной, и все поставки в нее могли осуществляться лишь по морю. В настоящее время Республиканская армия Гуадалканала отошла на заранее подготовленные позиции и затаилась в ожидании, когда что‑нибудь произойдет. Пока ничего не успело случиться, и бандиты удовлетворялись тем, что грабили и поджигали заброшенные дома.

Вооруженные самодельным оружием, изготовленным из ржавых останков Второй мировой войны, которое было заряжено самодельными пулями, члены группировки внушали ужас не столько своей огневой силой, сколько отсутствием организации и дисциплины.

Ситуация по‑прежнему оставалась довольно напряженной, и двойные блокпосты сохранялись с обеих сторон города. Следует ли говорить, что мне предлагалось жить в пределах этих границ.

И все же, несмотря на это, с точки зрения личной безопасности Хониара представляла собой гораздо более спокойное место, нежели большинство европейских городов, а уж по сравнению с американскими она вообще казалась детской площадкой, хотя и заваленной мусором.

Мы сворачиваем на круговую подъездную дорожку и останавливаемся перед кирпичной виллой, которая довольно непредусмотрительно высится над крутым склоном. Познакомившись со сторожевой собакой, страдающей обильным слюнотечением и склонной к запихиванию своего бесстыжего носа в неподобающие места, я вхожу вслед за своими знакомыми в дом. И только в этот момент понимаю, как давно не видел нормальных домов. Пол здесь выложен плиткой, окна застеклены, а в нише гостиной стоит телевизор. Я замер в благоговении.

– Ну вот, устраивайся, – говорит Джейн, открывая одну из дверей, выходящих в коридор.

Огромная комната, залитая светом, заставлена шкафами, у окна, занимающего всю стену, расположен туалетный столик с зеркалом, большая кровать с четырьмя колоннами, занавешенная москитной сеткой, напоминает средневековую повозку. Я сажусь на кровать, и водяной матрац начинает колыхаться как гигантская медуза. За дверью в дальнем конце комнаты есть ванная с двумя раковинами, биде, ванной и душем. Я считаю – десять кранов. На девять штук больше, чем во всем Мендали.

Я задумчиво обхожу комнату, прикасаясь рукой к деревянным и пластиковым поверхностям. Затем останавливаюсь у окна и смотрю на море, при этом большая часть города оказывается скрытой деревьями, а то, что остается видимым, внезапно приобретает невероятную притягательность.

– Потрясающее место! – восклицаю я, пока Джейн достает из шкафа сложенные полотенца и складывает их стопкой на кресле, стоящем рядом с гладильной доской, которой я уже планирую воспользоваться в ближайшем будущем.

– Да, только это не наш дом. Он принадлежит заместителю специального уполномоченного. Он сейчас уехал в отпуск с женой и дал всей прислуге выходные. Так что дом сторожим мы. Кстати, нас сегодня пригласили на прием к одному из крупных боссов сельского хозяйства. Не хочешь пойти с нами?

Естественно, я хотел.

– Однако, к сожалению, у меня нет подходящего костюма.

– Так возьми у Ника. Думаю, его одежда должна подойти тебе.

Через час, смыв с себя под душем дорожную пыль и наигравшись с биде, струя из которого почти достигала потолка, я натягиваю узковатые и короткие бежевые хлопчатобумажные брюки Ника. Разница в четыре дюйма в росте особенно сильно проявлялась в длине штанов. Сидеть в них было сложно, а наклоняться и вовсе не получалось. Однако, похоже, мое стремление соответствовать моде, которое никогда не было особенно сильным, свалилось на самое дно списка приоритетов, так как я с большим удовольствием примериваю серые ботинки, доходящие мне до щиколоток. Стоило немного согнуть колени, и они почти достигают края брюк. В шкафчике ванной я обнаруживаю какой‑то индонезийский одеколон (или мне кажется, что он индонезийский и что это – одеколон), простирываю свою рубашку и натягиваю ее снова на себя. Проходя мимо зеркала, исполняю несколько танцевальных па и без дальнейших проволочек отправляюсь на прием.

Под шорох безукоризненно чистого гравия мы подъезжаем на машине Сельскохозяйственной помощи женщинам к резиденции. Ник звонит в дверь, и нам открывает житель Соломоновых островов, который чувствует себя крайне неловко в униформе дворецкого. Прошло совсем немного лет с тех пор, как я заявлялся на подобные мероприятия незваным гостем, поэтому сейчас немного нервничаю и слегка присаживаюсь, чтобы брючины доходили до ботинок.

– Мои дорогие! – восклицает дама в блекло‑зеленом бархатном платье и жемчугах. В одной руке она держит бокал с шампанским и смятую салфетку, а в другой – сигарету с длинным столбиком пепла, который явно не поддается силе земного притяжения. Ее грудь и густо напомаженные губы усыпаны крошками песочного печенья.

– Паула, мы привезли с собой нашего друга Уилла. Он живет неподалеку от Мунды.

– В провинции? Как замечательно. – И она целует меня в щеку, а я ощущаю ее влажные и липкие губы. – Я бы тоже хотела поехать туда… ну, мне все равно куда.

Я выпрямляюсь, опасаясь, что у меня сведет ноги.

– Надеюсь, вы не возражаете против моего появления…

– Возражаю? С чего бы мне возражать? Чем больше народу, тем веселее. – Она криво улыбается и начинает игриво перебирать свой жемчуг. – Надеюсь, это вы не будете возражать против всех этих чудовищных зануд, которые окажутся здесь сегодня вечером. А куда я поставила этот несчастный джин?

И она устремляется по направлению к клозету, оставляя за собой след из пепла и сигаретного дыма.

– Это жена, – хихикает Ник. – Подожди, когда познакомишься с его превосходительством! Мы называем его Венценосным Ронни.

Мы проходим через почти пустую комнату, спускаемся по широкой лестнице и оказываемся в большом саду. Воздух насыщен запахами парфюма, купленного в бутиках аэропорта, и атмосферой значительности.

Точно так же, как некоторые вступают в специальные общества, чтобы воссоздать события английской гражданской войны, или напяливают на себя костюмы 1940‑х годов, чтобы исполнить джиттербаг, я вдруг оказываюсь в колониальном обществе поклонников дебоша, цель членов которого заключалась в том, чтобы пространно разглагольствовать, а потом напиваться до беспамятства. Все шло хорошо.

Точно так же, как и светское общество Гримбла на островах Гилберта и Эллис, группа экспатриантов на Соломоновых островах была незначительна, поскольку они жили на удалении двух месяцев пути от друзей и родственников и не входили в верхнюю десятку аванпостов Британской империи. И действительно, на протяжении многих лет ими почти единолично управлял первый британский уполномоченный Чарлз Моррис Вудфорд, назначенный главой протектората в 1896 году. В течение почти двадцати лет он с помощью пары дюжин сотрудников отвечал за сто тысяч островитян, большинство из которых энергично занималось охотой за головами. Получая лишь гражданское жалованье и ведя исключительно скромный образ жизни, он правил Соломоновыми островами вплоть до своей отставки в 1915 году. И все эти годы принципиально ходил безоружным, пытаясь убедить воинственных островитян в достоинствах мирного сосуществования. Он создал систему управления и судопроизводства, которая действует по сей день.

Он несомненно пришел бы в восторг от образа жизни сотрудников благотворительных фондов, наводнивших острова после обретения ими независимости: регулярные рейсы на родину, дома, машины, занятия по дайвингу, страховки, пенсии и, конечно же, целые связки нулей в необлагаемых налогами зарплатах. И все это воспринималось как само собой разумеющееся. Однако, если бы в его обязанности входило регулярное посещение подобных мероприятий, возможно, это слегка остудило бы его пыл.

Сцена, увитая ветвями деревьев, была подготовлена для выступления местного ансамбля, члены которого предстали облаченными в традиционные костюмы, состоявшие из листьев и ракушек. Их вид резко контрастировал с мягкими костюмами и нарядными платьями гостей. Казалось, вечеринка длится уже не первый час, и проходящие мимо незнакомцы так и норовили поздороваться со мной. Многие уже беседовали на повышенных тонах. Африканец с бледным оттенком кожи принес нам выпивку: держа все три стакана в одной руке, он наполнил их до отказа.

– Отличная вечеринка. Да, отличная вечеринка. На старину Ронни всегда можно рассчитывать. Вы англичанин? – спрашивает он меня, совершая круговое движение рукой и подавая мне стакан.

– Да.

– Ну, будь здоров, старик, – смеется африканец и, задрав голову, делает глоток из бутылки, которую держит в руке.

Ник и Джейн быстро исчезают, захваченные какими‑то знакомыми американцами, и я остаюсь в одиночестве среди все усиливающего шума. То и дело до меня долетают обрывки разговоров:

– А почему бы тебе не позволить собаке пользоваться парадной дверью, а прислуга пусть ходит через черный ход, – спрашивает дама с выщипанными бровями и налившимися кровью глазами.

– Пусть ходят где хотят, главное, чтобы никто из них не пользовался бассейном, – отвечает мужчина с чернильно‑черными волосами и седыми корнями, которые отблескивают в лучах праздничного освещения.

– В этом новом магазине рядом с рынком можно даже купить настоящую итальянскую моцареллу. Ее делают в Новой Зеландии из молока яков. Там теперь очень хороший ассортимент.

– Маргарет хочет сделать подтяжку лица, когда у нас будет отпуск.

– Самое время!

– Да, но отвратительнее всего, что платить за это придется мне. Боюсь, я не осилю эти заморские расценки. Ха‑ха!

Из занавешанной веранды доносится взрыв смеха и грохот разбитой бутылки.

– Естественно, наша благотворительная программа самая лучшая на островах – чертовски крутая, как вы говорите. Когда Дитер через год уйдет на пенсию, ее возглавлю я – правда, здорово?

– Послушай, старик, а почему ты считаешь, что ваша программа такая…

– А это кто еще? – раздается голос за моей спиной. – Тебя кто пригласил, приятель?

– Э‑э… ну, я вообще‑то… – Я оглядываюсь и вижу перед собой сгорбленного худого мужчину лет пятидесяти.

Его жидкие волосы цвета сигаретного дыма зачесаны назад, что подчеркивает размеры носа. Этот чрезвычайно длинный мясистый отросток обладает цветом кларета, который он нюхает, побалтывая в своем стакане. Он моргает своими водянистыми глазами и прерывает мой лепет:

– Как вас зовут, молодой человек?

Я сообщаю.

– Ну а я – Ронни, очень рад, что вы вместе с нами на борту. Давайте я вам покажу дом и кое с кем познакомлю.

Он обхватывает меня за плечи и, как покупатель, проталкивающий свою тележку по переполненному супермаркету, начинает лавировать между гостями.

– Сьюзен, это новый парень в городе. Пригляди за ним и постарайся не жаловаться ему на свою жизнь.

– Хорошо, Ронни, – покорно отвечает Сьюзен. Ее муж занимается нефтью, а трое детей‑подростков учатся в пансионе в Англии. – Конечно, я бы предпочла, чтобы они были здесь, но думаю, там им лучше. Ну и к тому же компания оплачивает все расходы.

Я допускаю огромную ошибку, сообщая ей, что тоже когда‑то занимался преподавательской деятельностью. Это заставляет ее вытащить фотографии своих отпрысков и начать шаг за шагом рассказывать мне об их академических успехах, или скорее о полном отсутствии таковых.

– Понимаете, у Фредди всегда было плохо с учебой. Зато у него получается масса других вещей… он здорово отгадывает загадки в отличие от меня… то есть он не тугодум… – Она задумчиво всматривается в фотографию. – Я тоже плохо успевала в школе, но я же не идиотка, хотя Джеральд считает иначе. Я вам кажусь глуповатой? Простите, как вас?…

В это время ансамбль начинает играть на своих бамбуковых инструментах и петь бог знает о чем. Никто даже не удосуживается обратить на них внимание, и лишь в конце каждой песни раздаются механические аплодисменты. Я вижу, как через толпу гостей проталкивается Ник.

– Когда будешь готов ехать, кивни. Ладно?

Я киваю.

Джейн, похоже, уже окончательно доведена беседой с толстым финном, повествующим ей об участии европейцев в развитии Соломоновых островов. По крайней мере, он хотя бы трезв. Но ей уже не терпится избавиться от него. Однако, только мы делаем несколько шагов по направлению к двери, как нас останавливают.

– И куда это вы собрались, молодежь? – спрашивает «его превосходительство».

Мы бормочем о том, что завтра у нас тяжелый день и надо рано вставать. Ронни высказывает несколько совершенно неприличных предположений относительно истинной причины нашего отъезда и предлагает нас проводить. Забравшись в машину, мы уже собираемся попрощаться, когда Ронни вдруг резко бледнеет, икает, сворачивает в сторону, прислоняется к стволу пальмы, и его начинает рвать. Мы замираем в некотором смущении. Наконец он приходит в себя, вытирает рот носовым платком и возвращается.

– Простите, – произносит он со слабой улыбкой. – Просто надо было прочистить горло.