Я — круг, круг — это я.

Отчетливый, словно колокольный звон, голос мэра сплетается у меня в голове с моим собственным голосом, он как бутто говорит прямо в моем Шуме. От неожиданности я чуть не падаю с лошади. Даже Дейви удивленно оглядывается, не понимая, на что это я так среагировал.

А мэр просто едет себе по дороге, словно ничего не случилось.

Чем дальше на восток и дальше от собора мы уезжаем, тем серее становится вокруг. Скоро под копытами лошадей оказывается гравий, а дома вокруг становятся все проще и проще — длинные деревянные бараки на большом расстоянии друг от друга: бутто кирпичи, разбросанные по лесу.

От этих домов исходит женская тишина.

— Верно подмечено! — говорит мэр. — Мы въезжаем в Женский квартал.

Мое сердце сжимается, тишина эта подобна стальной хватке.

Я пытаюсь выпрямиться и скакать ровнее.

Потомушто где-то здесь может быть она, где-то здесь ее лечат.

Дейви снова подъезжает ко мне, его жалкие недоусики изгибаются в гнусной улыбке.

Я скажу тебе, где твоя шлюшка, говорит его Шум.

Мэр Прентисс резко оборачивается.

От него исходит ужасно странный звук — как бутто крик, но беззвучный, неземной, словно вмещающий в себя тысячу слов одновременно. Он проносится мимо и даже взъерошивает мне волосы на затылке.

Но реагирует на него Дейви…

Его голова дергается назад, словно от удара, и он судорожно хватается за поводья, чтобы не выпасть из седла. Конь разворачивается, и я вижу глаза Дейви: ошарашенные и безумные, из разинутого рта тянется ниточка слюны.

Черт, это еще что такое?..

— Он ничего не знает, Тодд, — говорит мне мэр. — Все, что ты узнаешь о ней из Шума моего сына, — ложь от начала и до конца.

Я перевожу взгляд на Дейви, ошарашенного и часто моргающего от боли, потом опять на мэра:

— Это значит, что она цела и в безопасности?

— Это значит, что он не знает. Верно, Дэвид?

Да, па, отвечает Шум Дейви, все еще дрожащий от страха и боли.

Мэр Прентисс поднимает брови.

Дейви стискивает зубы.

— Да, па, — выдавливает он.

— Я знаю, что мой сын — лжец, — говорит мэр. — Что он невежа, хулиган и плевать хотел на мои принципы и убеждения. Но он всетаки мой сын. — Прентисс снова обращает взгляд на дорогу. — И я верю в искупление.

Шум Дейви становится тихим, но где-то в глубине его слышится алое шипение.

Нью-Прентисстаун постепенно тает вдали, вдоль дороги теперь почти нет построек. Между деревьев мелькают то красные, то зеленые фермерские поля — что-то из посаженного мне знакомо, что-то я вижу впервые. Тишина женщин постепенно сходит на нет, а местность вокруг дичает: в канавах растут цветы, восковые белки дразнят друг друга, ярко светит сонце и всюду царит мир и покой, как бутто ничего не случилось.

Река поворачивает, мы огибаем холм, и вдруг впереди вырастает огромная железная башня.

— Что это? — спрашиваю я.

— Тебе-то какая разница? — говорит Дейви, хотя ответа явно не знает. Мэр молчит.

Сразу за башней дорога опять поворачивает и идет вдоль длинной каменной стены. Чуть дальше в стене виднеется арка больших деревянных ворот. Больше за длинную — очень длинную — стену никак не попасть, а у ворот дорога заканчивается.

— Первый и последний монастырь Нового света, — говорит мэр, останавливаясь у ворот. — Он был построен для спокойной жизни наших святейших, когда мы еще верили, что сможем побороть Шум с помощью десцеплины и самоотречения. — Его голос твердеет. — Но монастырь забросили, не успев толком достроить.

Мэр Прентисс поворачивается к нам. В Шуме Дейви вдруг вспыхивает странная искорка радости. Мэр бросает на него предостерегающий взгляд.

— Тебе не дает покоя вопрос, — говорит он мне, — почему я назначил своего сына твоим надзирателем.

Я кошусь на Дейви: тот все еще улыбается.

— Тебе нужна твердая рука, Тодд, — говорит мэр. — Ты до сих пор раздумываешь, как бы отсюдова сбежать, и при первой возможности попытаешься это сделать. Чтобы найти свою драгоценную Виолу.

— Где она? — спрашиваю я, заранее зная, что ответа не получу.

— Я не сомневаюсь, что Дейви будет как раз такой твердой рукой.

Его сыночек ухмыляется.

— А взамен он поймет, что такое настоящая отвага. — Улыбка Дейви тут же меркнет. — Что такое благородство, что значит быть настоящим мужчиной. Другими словами, он поймет, что значит быть тобой, Тодд Хьюитт. — Он бросает на сына последний взгляд и разворачивает коня. — Мне не терпится узнать, как прошел ваш первый день вместе.

С этими словами он дергает поводья и уносится обратно в Нью-Прентисстаун. Зачем он вапще с нами ездил? Уж наверняка у него были дела и поважней.

— Разумеется! — кричит мэр, не оборачиваясь. — Но тебя нельзя недооценивать, Тодд Хьюитт!

Он скрывается из виду. Мы с Дейви дожидаемся, пока топот копыт не стихнет вдали.

Я заговариваю первым:

— Скажи, что случилось с Беном, или я выгрызу тебе глотку.

— Босс тут я, малыш, — говорит Дейви, опять ухмыляясь. Он спрыгивает на землю и бросает на землю свой рюкзак. — Лучше относись ко мне с уважением, не то т..

Я уже спешился, и мой кулак летит прямо в жалкое подобие его усов. Он не успевает увернуться от удара, но тут же бьет в ответ. Я тоже бью, не обращая внимания на боль, и мы валимся на землю в вихре кулаков, локтей и коленей. Дейви все еще покрупней меня будет, но не намного, такшто я почти не замечаю разницы. И все же в конце концов он прижимает меня к земле, заламывает мне руки за спину и утыкается локтем в горло.

Его разбитые губы кровоточат, нос тоже, да и мое лицо выглядит не лучше. Плевать! Дейви тянется за спину и достает из кобуры пистолет.

— Твой па ни за что не позволит меня пристрелить, — говорю я.

— Ага, — выплевывает Дейви. — Но все равно у меня пушка есть, а у тебя нет.

— Бен тебя побил, — хриплю я под его локтем. — Тогда, на дороге, он тебя остановил, и мы сбежали.

— Никто меня не останавливал, ясно? — ухмыляется Дейви. — Я взял его в плен! Отвел к па, и па разрешил мне его пытать. Я замучил его до смерти !

И тут в его Шуме…

Я…

Я не знаю, что возникает в его Шуме (он лжец, лжец !), но это придает мне сил, и я скидываю его с себя. Мы снова деремся, Дейви пытается отбиться прикладом пистолета, но в конце концов я сваливаю его и припечатываю локтем к земле.

— Помни это, сопляк, — выдавливает Дейви, кашляя, но пистолет из рук не выпуская. — Когда мой па опять начнет тебя расхваливать, помни — это он разрешил мне замучить Бена.

— Ты врешь, — говорю я. — Бен тебя побил.

— Да что ты? И где же он тогда? Идет на помощь?

Стиснув кулаки, я делаю шаг назад, потомушто он прав, так ведь? Мой Шум взрывается от горя, как бутто все происходит сейчас, как бутто он умирает у меня на глазах.

Дейви хохочет, отползая к огромным деревянным воротам.

— Мой па видит тебя насквозь! — кричит он, и его глаза радостно распахиваются. — Читает тебя, как книгу !

Мой Шум взвывает еще громче.

— Отдай мне книжку! Или клянусь, я убью тебя!!!

— Ничего ты мне не сделаешь, мистер Хьюитт , — говорит Дейви, прижавшись спиной к воротам и осторожно поднимаясь. — Ты не станешь рисковать жизнью своей возлюбленной сучки, забыл?

И все.

Больше я ничего не могу сделать.

И они это знают.

Потомушто я не стану подвергать ее опасности.

Мои руки хотят изувечить Дейви Прентисса — как тогда, на склоне, когда он выстрелил в нее…

Но теперь они ничего не сделают… Хотя и могли бы…

Потомушто он слаб.

И мы оба это знаем.

Улыбка Дейви меркнет.

— Думаешь, ты такой особенный, да? — выплевывает он. — Думаешь, па тебя приголубит?

Я стискиваю кулаки, разжимаю. Но с места не схожу.

— Па знает тебя, — говорит Дейви. — Видит насквозь.

— Ничего он не знает, — цежу я. — И ты тоже.

Дейви опять ухмыляется:

— Неужели? — Его рука тянется к железной ручке ворот. — Тогда познакомься со своим новым стадом, Тодд Хьюитт!

Он толкает ворота, открывает их и отходит в сторонку, чтобы я все увидел своими глазами.

Из загона на меня смотрят сто с лишним спэков.