Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи реализма –
И. Паперно
ЧАСТЬ Ш
ТЕКСТЫ
Опыт «примирения с действительностью», который Чернышев-ский испытал в женитьбе, был систематически эксплицирован и объективирован в его сочинениях. В них он ставил перед собой ог-ромную задачу — разработать конкретные приемы мысленного ов-ладения действительностью и контроля над ней. Первые шаги на пути к этой задаче были сделаны в его магистерской диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» (1853), где вопрос о действительности был поставлен прямо и разрешался в философическом ключе. В течение последующего десятилетия Чер-нышевский продолжал работать над этой задачей в своих научных статьях. На этой стадии своей деятельности он экспериментировал также с различными профессиональными ролями, которые помог-ли бы ему довести до общества свою систему. В конце концов, он воплотил модель взаимодействия человека с действительностью в романе «Что делать?» (1863).
ЖИЗНЬ - ЛИТЕРАТУРА - НАУКА
Согласно доктрине, изложенной Чернышевским в его диссерта-ции, назначение литературы— оценивать (и разъяснять) явления действительной жизни, тем самым делая их доступными человеку и катализируя деятельность. Таким образом литература является по-средником между человеком и действительностью. Репрезентируя и объясняя жизнь, литература в то же время служит и посредником между человеком и другим авторитетным судьей явлений действи-тельности— «чистой абстрактной наукой» (4:5). Эта идея была впервые высказана Чернышевским в работе о Лессинге (1856), с ко-торым он отождествлял себя4. Если мир художественной литерату-ры представляет собой более ясную, надежную и доступную область Деятельности, чем реальность, то мир чистой абстрактной науки оказывается еще одним планом существования, где легко достига-
ется контроль над действительностью и связанная с ним возмож-ность деятельности. В науке, где отношения между объектами выра-жаются в ясной и однозначной форме математических расчетов и формул, Чернышевский увидел универсальный механизм разреше-ния жизненных конфликтов.
В своих научных статьях Чернышевский часто обращался к жи-тейским проблемам, имевшим личные коннотации, — таким, как супружеские отношения или пищеварение. Будучи представлены в виде пространных аналогий научных задач, эти ситуации получали разрешение с помощью системы научных аргументов. Типичный пример такого рода встречается в статье «Экономическая деятель-ность и законодательство» (1859). Чернышевский начинает с того, что перечисляет три меры, необходимые для установления справед-ливого общественного порядка, и, для примера, выбирает «хоть только одну из них». Этой наугад выбранной мерой является «отня-тие привлекательности у порока», и среди многих встречающихся пороков, также случайно, берется «хотя только один порок» — расто-чительность. Чтобы показать последствия расточительности для об-щественного порядка, Чернышевский переходит к обсуждению кон-кретной ситуации — расточительности молодой жены, буквально убивающей мужа, который, трудясь выше сил, должен умереть от чахотки (5:585). Примечательно, что ситуация заимствуется из ли-тературного текста— стихотворения Некрасова «Маша», которое Чернышевский трактует далее как случай из подлинной жизни. Связь с частной жизнью Чернышевского в данном случае очевидна, так как это стихотворение послужило поводом для неприятного ин-цидента в его семейной жизни. Ольга Сократовна приняла его на свой счет и решила, что, описывая историю Маши и ее мужа, Не-красов имел в виду ее и Николая Гавриловича. Негодованию ее не было предела (15:352). Пытаясь успокоить Ольгу Сократовну, Чер-нышевский указывал ей — и совершенно справедливо, что это сти-хотворение было написано до того, как Некрасов познакомился с семьей Чернышевского. И все же у Ольги Сократовны были все ос-нования полагать, что в ней легко было увидеть некрасовскую Ма-шу.
В частной жизни Чернышевский не мог разрешить проблему расточительства жены ни в молодости, ни тогда, когда вернулся из сибирской ссылки. Однако как ученому и как политическому эконо-мисту ему было совершенно ясно, что делать с той проблемой, вер-нее, с ее литературной модификацией. Причины расточительства жены в стихотворении Некрасова очевидны: это зависть к более со-стоятельным друзьям, дурное влияние развращенной семьи и изъя-ны воспитания. Чтобы справиться с женским мотовством, прави-тельство просто должно упразднить эти факторы и, таким образом,
приобрести контроль над расточительными женами своих поддан-ных:
«Для прекращения мотовства конфисковать все имущества, пре-вышающие известную меру, для прекращения хвастовства имена-ми запретить употребление фамильных имен и приказать, чтобы подданные отличались друг от друга только нумерами, для улучше-ния характера воспитания брать всех детей по достижению пяти или шести лет из отцовского дома и отдавать в какие-нибудь казар-мы для малолетних» (5:586).
В этом научном труде Чернышевский расправляется с досад-ным явлением, прибегая к следующей стратегии. Он подставляет литературу на место действительности (в литературном тексте, по крайней мере, все факты налицо и поддаются оценке) и приобретает затем полный контроль над действительностью, трансформируя ис-ходную проблему в объект «научной» абстракции.
К проблеме расточительной жены он обращается также и в ро-мане «Пролог». В области художественной литературы конфликт ре-шается путем изменения ситуации, имеющей место в реальной жизни автора, в желательную сторону: Волгин слишком много ра-ботает, потому что хочет создать для своей жены комфорт; заботли-вая и бескорыстная жена, со своей стороны, старается убедить мужа работать меньше и беречь здоровье.
Другим примером того же рода является проблема законности рожденных в браке детей — также выбранная «наугад» и призванная продемонстрировать юридические преимущества общинного зем-левладения. Эта ситуация, явно имевшая личные коннотации (у Чернышевского были все основания сомневаться в том, что рож-денные Ольгой Сократовной дети были от него), обсуждается в той же статье. Вопрос о том, от кого зачаты рожденные женщиной де-ти — от мужа (вследствие чего они получают законное право насле-довать имущество отца) или от партнера по адюльтеру, подается как пример «материального факта», истинность которого зависит от «бесчисленного множества фактов, обстоятельств и документов, чуждых публичной известности и часто неизвестных даже тому ли-цу, к которому они относятся» (5:617). В научной статье Чернышев-ский с легкостью разрешает проблему, применяя к ней принципы науки политэкономии: принцип общинной собственности отменяет необходимость уточнения всех этих подробностей, и вопрос о том, рождены ли дети в законном браке, объявляется абсолютно нереле-вантным. «Тут нет вопроса о том, действительно ли Иван Захаров есть Иван Захаров, а не какой-нибудь подкидыш или самозванец, Действительно ли Иван Захаров — законный сын Захара Петрова, законен ли был брак Захара Петрова, не было ли других детей у За-хара Петрова, не было ли завещания у Захара Петрова, не было ли Долгов у Захара Петрова, и так далее, и так далее. До всего этого ни-
кому дела нет. Принадлежность участка Ивана Захарова так же ясна для всех и так же бесспорна, как принадлежность ему тех мозоли-стых рук, которыми он кормит свою семью» (5:618).
В мире абстрактных Иванов и Захаров, или, еще лучше, людей-чисел, чьи взаимоотношения решаются с помощью магии матема-тических формул и управляются универсальными законами утопи-ческого общественного порядка, мучительные проблемы повседнев-ного существования волшебным образом разрешаются.
Математические расчеты — главный инструмент Чернышевско-го-ученого. К количественным подсчетам он обращается с таким упорством, что даже в контексте характерного для того времени ув-лечения математическими методами и статистикой использование чисел становится отличительной чертой его научного метода и сти-ля. Предполагается, что расчеты доказывают правильность сделан-ных в работе утверждений; на самом деле, в некоторых случаях связь между исходным утверждением и следующими за ним расче-тами вполне очевидна, в других — совершенно абсурдна. Важна ма-гия цифр сама по себе — расчеты, порою многостраничные, окружа-ют довод аурой беспристрастного доказательства. Вот как, напри-мер, Чернышевский доказывает, что кредит зависит от бюджета:
«Пусть каждый рассудит, может ли это быть иначе. 2x2 = 4, это — штука, или нет, не "штука": будем говорить ученым языком, это — формула известная, рассмотрим же формулу по-ученому. По-ученому, 4 тут результат, производимый взаимодействием факто-ров 2x2. Положим теперь...» (7:555).
Подсчеты продолжаются и продолжаются; то же равенство, представлено в виде 2x2=1 + 1 + 1 + 1 = 3 + 1 = 5—1 = 7 + 2—5, чтобы доказать, что результат всегда составляет 4. По мне¬нию Чернышевского, эти операции доказывают справедливость его утверждения о неизменной зависимости кредита от бюджета. Про-извольность таких подсчетов хорошо видна на ошибках, допущен-ных Чернышевским в расчетах. Так, неверны подсчеты в двух при-мерах, приведенных в статье «Капитал и труд». Чернышевскому, ра-ботавшему быстро и много, некогда было вычитывать корректуру, он не заметил просчетов и они проникли в печать (они воспроизве-дены и во всех изданиях полного собрания его сочинений, а самый факт ошибки отмечен в редакторских примечаниях; 7:20). '
Манипулирование цифрами, которое Чернышевский использо-вал как еще один рациональный прием для овладения действитель-ностью, был оправдан популярной позитивистской идеей, припи-сывавшей математике способность унифицировать и упорядочи-вать человеческий опыт. Вопрос о применимости математических методов к проблемам психологии, морали и социального поведения стал в 60-е годы в России предметом оживленных дискуссий. Фор-мула «2x2 = 4» была привычным символом позиции нигилистов.
«Важно, что дважды два четыре, а остальное все пустяки», — заявля¬ет Базаров. Герой «Записок из подполья» Достоевского (антагонист новых людей), напротив, видит манифестацию своей человеческой сущности в утверждении, что «дважды два — пять»; это утверждение свободы воли.5
В способности математики дать «всеобъемлющую формулу», ко¬торая может объяснить и организовать все, и состоит, по мысли Чернышевского, сущность науки. С характерной горечью он писал в «Антропологическом принципе в философии»: «Естественные науки еще не дошли до того, чтобы подвести все эти законы под один об¬щий закон, соединить все частные формулы в одну всеобъемлющую формулу. Что делать! Нам говорят, что и сама математика еще не успела довести некоторых своих частей до такого совершенства» (7:294).
На протяжении всей жизни Чернышевский неустанно старался создать инструмент для универсального разрешения всех проблем человеческого существования. В ранней молодости такой идеей был perpetuum mobile. Позже он собирался написать «энциклопедию ци-вилизации», в которую войдет вся полнота человеческих знаний и, таким образом, будут решены все проблемы и отрегулированы все стороны жизни. Он вдохновлялся традициями эпохи Просвещения и попытками Сен-Симона и его последователей создать новую эн¬циклопедию, взамен составленной Дидро, — синтез современной науки, в котором будет выведена формула социальной гармонии. Сразу после ареста, освободившись, наконец, от забот повседневной жизни, Чернышевский решил претворить свой план в жизнь. 5 ок¬тября 1862 года он писал жене из Петропавловской крепости, что собирается начать многотомную «Историю материальной и умст¬венной жизни человечества», какой до сих пор не было. За этим пойдет «Критический словарь идей и фактов», основанный на этой истории. В качестве последней стадии этого проекта планировалась переработка того же материала «в самом легком, популярном духе, в виде почти романа, с анекдотами, сценами, остротами, так чтобы ее читали все, кто не читает ничего, кроме романов». Необходимо, убеждал он, разъяснить людям, «в чем истина и как следует им ду¬мать и жить». В заключение он прибавлял: «Со времени Аристотеля не было еще сделано никем того, что я хочу сделать, и я буду до¬брым учителем людей в течение веков, как был Аристотель» (14:456).
Его художественные сочинения периода тюрьмы и ссылки так¬же задумывались как гигантские циклы, сложная композиция кото¬рых позволила бы ему объединить в единое целое множество мел¬ких вещей. Он предполагал реализовать такую структуру в «Пове¬стях в повестях» (1863—64) и в «Книге Эрато». О последней он пи¬сал, что это должна быть «энциклопедия в беллетристической фор-
ме», прибавляя, что «это будет нечто колоссальное по размеру» (14:507). Ни один из этих планов не был осуществлен, но Черны-шевский никогда не расставался с этой идеей. Перевод «Всеобщей истории» Вебера, которым он занимался в последние годы жизни, сопоставим с этими проектами. В письме к своему издателю Чер-нышевский охарактеризовал свой перевод как оригинальное сочи-нение; имя Вебера просто будет служить «лишь прикрытием» для его собственного обзора всеобщей истории, который затем будет пе-реведен на немецкий, французский и английский языки.
И как ученый, и как писатель Чернышевский видел свое призва-ние в создании всеобъемлющей научной формулы или всеобъем-лющего текста, приложимых ко всем явлениям жизни и несущих разрешение всем жизненным проблемам.