ПРЕДСТЙВЛСНИП

Вторая ступень образного отражения. Виды представлений. Свойства и структура представлений.

Сущность и функции представлений. Смысл и семиотические отношения. Имитация и чувственное моделирование. Формирование представлений

Итак, в предыдущих лекциях мы рассмотрели перцептивный уровень отражательной деятельности психики и отвечающие ему структуры переработки информации (сенсомоторный интеллект). Выражаясь в восприятии и практически-действенном мышлении, они обеспечивают более глубокое познание объективной реальности и более высокую ступень организации поведения, чем сигнальное отражение. В частности, они обеспечивают адаптирующееся поведение, т.е. гибкое приспособление к объективным свойствам окружающей среды.

Однако, для адаптирующего поведения такой уровень отражательной деятельности уже недостаточен. Чтобы приспособить окружающий мир к своим нуждам, надо его изменить определенным образом. Но для этого мало правильно воспринять его свойства и подчинить им свое поведение. Надо создать что-то новое, чего нет еще в окружающем мире, что не воспринимается в данный момент. Иными словами, действия индивида должны управляться образом желаемого будущего.

Но где находится этот образ? Ясно, что пока соответствующие предметы не созданы, их образ может находиться только в голове. Следовательно, для продуктивной деятельности и прежде всего для трудовой деятельности необходима способность воссоздавать в голове образы предметов (явлений), которые в данный момент не воспринимаются, и умение регулировать свои действия этими образами. Такие психические образы предметов и явлений, которые в данный момент не воздействуют на органы чувств или вообще отсутствуют в окружении индивида, называют представлениями. Использование представлений для целесообразного регулирования поведения, для решения практических и познавательных задач, встающих перед индивидом, именуют образным мышлением.

Рассмотрим сначала представления. Выше мы, так сказать, логически доказали, что они должны существовать. Но существуют ли они действительно? Вопрос этот не бессмыслен. Ведь представления по самому определению существуют только в голове, только в сознании человека. Их невозможно объективно наблюдать. Их существование невозможно объективно проверить.

Исходя из этого, некоторые психологи вообще отрицали существование представления. Например, французский психолог Мутье писал: «Представление невозможно определить; оно ускользает от всякого анализа, от всякой реальности; оно не существует. Мы категорически отрицаем существование представления». Точно также отрицают существование представлений в связи с невозможностью объективно их наблюдать и регистрировать большинство бихевиористов.

При всей внешней убедительности доводов против существования представлений или, по крайней мере, против возможности их объективно наблюдать и исследовать, эти доводы ошибочны. Неверно, что представления нельзя объективно наблюдать, что их существование невозможно объективно установить и доказать. Возьмем хотя бы такую вещь, как портрет, нарисованный художником по памяти. Нет никакого сомнения, что портрет это вещь, которую можно объективно наблюдать и исследовать. Но откуда она взялась? Откуда взялся тот образ, который зафиксирован художником на портрете? Ответ возможен единственный: раз оригинала в момент рисования перед художником не было, значит образ, зафиксированный на портрете, взят из головы. Значит в портрете мы имеем, так сказать, реализацию того образа, который существовал во время рисования лишь в сознании художника, и, соответственно, можем этот образ исследовать и изучать.

Сказанное относится не только к портретам или даже вообще живописи по памяти. Фактически все «человеческие» вещи, которые нас окружают, сначала существовали только как образы в голове их создателей. Например, в природе нет колеса. Тем более в природе не существует домов, столов, стульев, чашек, ложек, телевизоров, электромоторов, кораблей, трамваев и т.д. и т.п. Все эти вещи, которые нас окружают, возникли сначала как образы в голове их создателей. И не только когда-то, но и сейчас, проектируя любую вещь, изготовляя любую деталь, инженер, техник, рабочий исходят в значительной мере из представляемых образов необходимой вещи, способа ее действия, продукта, который требуется получить и т.д. Как отмечал Выготский, в этом смысле все решительно, что окружает нас и что сделано рукой человека, весь мир культуры, в отличие от мира природы — все это является продуктом человеческого воображения и творчества, основанного на этом воображении. Или иначе говоря, все это раньше существовало только как образы в голове людей. «Все предметы обыденной жизни, — говорит Выготский, — не исключая самых простых и заурядных, являются, так сказать, кристаллизованным воображением».

Поэтому изучение психических образов, изучение характера, свойств, функций, способов образования представлений возможно не только на основе самонаблюдения, но и на основе изучения их объективных воплощений в искусстве, культуре, технике, человеческой цивилизации. Наконец, возможно и экспериментальное исследование представлений, хотя они как будто упрятаны в недосягаемых для нас тайниках субъективного. К таким экспериментам относятся, например, задания испытуемым воспроизвести или нарисовать по памяти определенные вещи, изображения или ситуации, которые они ранее воспринимали, наблюдали. Другой способ исследования представлений — это так называемый метод пиктограмм. Он заключается в том, что испытуемые рисуют картинки, изображающие, какие образы возникли у них в голове в ответ на определенное слово, картину, или действие. Наконец, для исследования представлений широко используются ассоциативный эксперимент.

Используя все перечисленные методы, можно прежде всего найти ответ на вопрос, что представляют эти психические образы, что они изображают. Оказывается, что психические образы могут представлять или воспроизводить вещи, которые были в опыте человека. Так, например, мы можем представить себе дом, собаку, улицу, знакомого человека, или человека вообще, лес, в котором бродили, или лес вообще и т.д. Все эти вещи мы уже встречали. Мы уже их воспринимали. Чтобы их представить, достаточно лишь, так сказать, восстановить этот прошлый перцептивный опыт в памяти. Такие психические образы, представляющие прошлые наши восприятия, именуют репродуктивными образами, или представлениями памяти.

Но исследования, да и весь наш опыт свидетельствуют, что возможен и иной случай, когда у нас в сознании возникают образы вещей, явлений, действий, с которыми мы никогда не сталкивались в своей жизни.

Вспомним, например, описание сказочной страны у А.С. Пушкина.

«У лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том,

И днем и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом.

Идет налево — песнь заводит,

Направо — сказку говорит.

Там чудеса... там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит.

Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей.

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окои, без дверей.»

Здесь перечисляются образы сказочных предметов и действий, которых заведомо не было в опыте не только нашем, но и ни одного человека. Подобного типа психические образы называют фантастическими образами или представлениями воображения.

Если мы проанализируем изображение всех этих сказочных существ или их описания в сказках, то заметим, что и у этих фантастических образов легко прослеживается связь с перцептивным опытом человека. Так, например, дуб, золотая цепь, кот, песни — все это существует в действительности, и, по-видимому, каждый из нас в той или иной форме эти вещи воспринимал.

Необычной, фантастической является только комбинация этих явлений: образ ученого кота, ходящего по золотой цепи и говорящего сказки. То же относится и к чисто сказочным образам лешего, русалки, избушки на курьих ножках. Все они складываются из элементов, которые встречались в перцептивном опыте человека, которые существуют в реальности. Необычными, фантастическими являются только их комбинации, их сочетания. Например, женщин с рыбьими хвостами и проживанием под водой (русалка), избушки с курьими ножками и т.д.

Наконец, возможен третий случай, когда и сами элементы, из которых складывается образ, реальны и связь этих элементов реальна, т.е. такова, как бывает в действительности. Однако, в перцептивном опыте данного человека или вообще людей такая конкретная связь чувственных переживаний не встречалась. Примером могут служить художественные образы. Так, например, никто, разумеется, не встречал в жизни Наташу Ростову, или Анну Каренину, или Клима Самгина. Потому что этих людей в действительности не существовало. Но те черты, которые приданы их образам, встречаются у множества людей. И комбинации этих черт в Анне Каренине или, предположим, в Климе Самгине типичны для определенной категории людей, существующих или существовавших в действительности.

О том, что эти образы возникли именно таким путем, говорят и сами их создатели. Например, Л. Толстой так рассказывает о том, как у него возник образ Наташи Ростовой в романе «Война и мир»: «Я взял Таню, — говорит он, — перетолок с Соней и вышла Наташа». (Соня — это жена Л. Толстого Софья Андреевна Толстая, Таня — ее сестра Татьяна Андреевна.) О том же говорил М.Ю. Лермонтов, отвечая критикам, которые увидели в образе Печорина самопортрет автора. Лермонтов писал, что Печорин «точно портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии». Так же описывал процесс создания художественного образа и М. Горький: «Характер героя делается из многих отдельных черточек, взятых от различных людей его социальной группы... Необходимо очень хорошо присмотреться к сотне-другой попов, лавочников, рабочих, для того, чтобы приблизительно верно написать портрет одного рабочего, попа, лавочника».

По-видимому, к той же категории психических образов относятся представляемые образы реальных вещей и явлений, которых мы не видели, но конструируем из знакомых нам элементов по определенным описаниям. Примером может служить образ пустыни, которую мы никогда не видели, но представляем себе по описаниям других путешественников. Или же описание эксперимента, которого мы не видели или который вообще можно проделать только в воображении (например, превращение многоугольника в окружность при бесконечном увеличении числа его сторон). В отличие от чисто фантастических, такие психические отражения можно назвать конструктивными образами или воссоздающими представлениями.

Нетрудно заметить, что рассмотренные типы психических образов отличаются друг от друга не только по своему отношению к реальности, к прошлым восприятиям человека, но и по степени полноты отражения реальности, по детальности и конкретности воссоздания прошлого опыта. Здесь, например, с одной стороны, образ Анны Карениной — строго индивидуального, единичного человека. А с другой стороны — образ русалки вообще. Аналогично обстоит дело и в области репродуктивных образов. Это могут быть единичные образы нашего хорошего знакомого Ивана Ивановича, нашей собаки Жучки и т.д. А могут быть представления о человеке вообще, собаке вообще и т.п. Первый тип образов называют единичными представлениями, а второй — обобщенными представлениями.

Разница между ними может быть проиллюстрирована, например, сравнением портрета Пушкина, созданного Кипренским, и рисунка человека, сделанного ребенком (точка, точка, запятая, носик, ротик, оборотик, палка, палка, огуречик — вот и вышел человечек). Нетрудно заметить, что обобщенный образ отличается от единичного тем, что в нем выделены только некоторые, наиболее важные отличительные черты. Поэтому он может прилагаться к большому кругу конкретных объектов. Единичный образ наполнен большим богатством деталей, в число которых входят отличительные для данного единственного и индивидуального предмета (вспомним, например, индивидуальные отличительные черты образов Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича. У одного голова редькой хвостом вверх, а у другого — хвостом вниз.)

Исследования показывают, что общие представления могут образовываться по-разному. Например, мы проводили следующие опыты. Испытуемым давался ряд слов и они должны были изобразить при помощи рисунков или описаний, с какими образами связаны у них значения этих слов (метод пиктограмм). Эти опыты показали, что общие представления могут образовываться тремя различными способами.

Первым из этих способов заключается в том, что представлением выделяются одна или несколько отличительных деталей, которые характерны для всех объектов или явлений данной категории. Например, слово «хищник» вызывало у многих испытуемых образ зубастой пасти. Слово «радость» вызывало образ широкой улыбки до ушей и т.п. Обобщение представления такого типа можно назвать образами-синекдохами. В них определенная деталь или признак представляют целый класс, целую категорию предметов.

В других случаях общность представления достигается упрощением образа. Хотя он остается целостным, но как бы бледнеет, теряет все подробности и детали. Благодаря этому он также может быть приложен к большому количеству разнообразных объектов или явлений. Такое обобщенное представление можно назвать образом-схемой. Примером образа-схемы как раз и служит описанная выше структура: «носик, ротик, оборотик...» и «человечек», полученный с ее помощью.

Наконец, обобщенность представления, т.е. его приложимость ко всем объектам или явлениям определенной категории, может достигаться тем, что в представлении объединены существенные отличительные черты целого класса объектов или явлений, причем они связаны между собой тоже типичным, характерным для этого класса явлений, способом. В этом случае представление носит по-видимости характер единичного. Оно может быть очень индивидуализировано, обладать большим богатством деталей и подробностей. Однако сами эти детали характерны для всего класса представляемых объектов или явлений. Примером могут служить упоминавшиеся уже образы Анны Карениной, Печорина, Клима Самгина, короче, любые типические художественные образы, будь то в литературе, живописи или в ином виде искусства. Обобщенные представления такого типа можно назвать образами-воплощениями.

Как бы ни различались рассмотренные типы образов по степени реальности отображаемых ими связей или комбинаций реальных элементов, а также по степени полноты или обобщенности отображенных в них свойств и характеристик вещей или явлений, все они, как мы видели, в конечном счете построены из элементов прошлого перцептивного опыта человека, из материала его прошлых восприятий. Поэтому представления вообще можно определить как образы предметов и явлений, основывающиеся на прошлом опыте человека и возникающие в его психике (сознании) в отсутствии самих этих предметов или явлений или, по крайней мере, без их непосредственного воздействия на органы чувств человека.

Как же возникают образы представлений, чем решающе определяются их характер и содержание?

Мы уже видели, что для восприятий таким решающим фактором являлось воздействие объекта на органы чувств, на анализаторы. Характер этих воздействий властно диктовал, и какой сенсорный материал пойдет на построение образа, и какие механизмы переработки информации будут в нем участвовать, и, в конечном счете, какой образ возникнет благодаря этой переработке.

Когда мы имеем дело с образами представлений, все обстоит иначе. Возникновение самого образа, а также его характер и содержание диктуются уже какими-то внутренними психическими факторами, так как самого представляемого объекта перед нами при этом нет.

Какие это факторы? Эксперименты и психологические наблюдения показывают, что к таким факторам относятся, во-первых, ассоциации, т.е. психологические связи между различными образами, обусловленные опытом человека. Так, например, вид улицы, на которой я когда-то жил, пробуждает образы людей, с которыми я встречался. Образ моря вызывает образы кораблей, лодок, прошлых морских поездок и т.п.

Вторым фактором, который может порождать образы представлений или направлять их конструирование, является слово. Если первый фактор — образные ассоциации — широко используется живописью и отчасти музыкой, то этот второй фактор — слово — лежит в основе художественной литературы. По-существу, вся художественная литература — это в значительной мере система словесных команд, которые запускают у людей механизмы формирования различных образов в голове. Так, когда Пушкин пишет: «Бледна, печальна, молчалива, как лань лесная боязлива...», он по-существу подает одну за другой команды, запускающие механизмы конструирования соответствующих образов. В итоге эти последовательные команды позволяют построить некоторый более или менее определенный образ, в чем-то напоминающий тот, который имелся в сознании писателя.

Третий фактор, определяющий возникновение и формирование образов представлений, это наша деятельность и задачи, которые она ставит перед нами. Пример этого мы уже видели, когда рассматривали условия возникновения индивидуальных или общих образов. Образ представления и в этом случае диктуется задачей деятельности и управляет этой деятельностью. Наконец, четвертым фактором, который может вызвать появление представлений и диктовать их характер, а также и содержание, являются потребности и эмоции человека. Идея эта закреплена в старой народной мудрости «голодной курице просо снится». Научно та же идея, хорошо известная человеку из его повседневного опыта, закреплена психологией в так называемом «законе двойного выражения чувств». Суть его состоит в том, что всякая эмоция как бы стремится воплотиться в знакомые образы, соответствующие этой эмоции. Говоря словами Выготского, эмоция как бы обладает способностью подбирать впечатления, мысли и образы, которые созвучны тому настроению, которое владеет нами в данную минуту. «Образы фантазии дают внутренний язык для нашего чувства.» Так, например, мрачное настроение влечет за собою вереницу печальных воспоминаний, а также и фантастических образов или ситуаций, в которых все уныло, мрачно и наводит тоску. Наоборот, радость заставляет совершенно по-иному представлять себе те же вещи и ситуации: люди представляются симпатичными, прошлое — радостным, будущее — сияющим и т.д. Эта особенность механизма представлений тоже лежит в основе художественного творчества. Определенное настроение вызывает у писателя соответствующие образы. И обратно — эти образы, когда они воплощены писателем в произведение искусства, вызывают соответствующие чувства и переживания у других людей.

Итак, возникновение, содержание и характер образов представлений определяются ассоциациями, словом, задачей и эмоциями человека. Нетрудно заметить, что все эти четыре фактора не обязательно требуют наличия самого представляемого объекта или ситуации. Все эти факторы находятся в распоряжении человека, или, по крайней мере, действуют, так сказать, изнутри. Это создает определенную свободу возникновения представлений и их содержания, определенную их независимость от внешней ситуации, от непосредственно сложившейся в данный момент обстановки, освобождает психику человека от плена текущего мгновения и окружающих вещей.

Таким образом, у человека возникает возможность «увидеть» то, что было, или то, что будет, выйти в прошлое или будущее. Благодаря способности представить прошлое и вообразить будущее у человека появляется история. У него появляется самосознание. Потому что самосознание — это прежде всего совокупность воспоминаний о своем прошлом и представлений о своем будущем.

Далее, благодаря представлению человек получает возможность реагировать не только на текущий момент, на данную ситуацию, на внешнее воздействие в данный момент, как животные, но и способность реагировать на прошлое. Иначе говоря, он получает возможность руководствоваться в своем поведении прошлым опытом, знаниями, переживаниями. Помните у Лермонтова, лишь только он закроет глаза, как «видит печальные очи и слышит веселую речь», и сердце у него «сжимается в тревоге» и прочее. Поэт здесь представляет и видит то, что было, а не то, что есть. И само его переживание — это реакция на то, что было, а не на то, что есть в данный момент. Такая способность реагировать на прошлое обусловливает способность управлять своим поведением на основе накопленного опыта, ложится в основу сознательного научения.

Далее, механизм представления позволяет человеку реагировать на будущее. Человек может представлять себе то, чего еще нет, но что должно быть. Таким образом, он приобретает возможность планировать свою деятельность, направлять свое поведение в соответствии с отдаленными будущими событиями. Эта способность лежит в основе любой целесообразной сознательной деятельности, составляет базис человеческой воли и разумного сознательного, волевого поведения.

Наконец, механизм представления позволяет человеку вместо того, чтобы производить опыты с реальными вещами, производить эти опыты мысленно, с представлениями о вещах, с образами вещей, т.е. осуществлять идеальный эксперимент. Это лежит в основе теоретической науки. Так, например, первый закон Ньютона гласит, что любое тело стремится сохранить состояние покоя или равномерного прямолинейного движения до тех пор, пока какая-нибудь сила не выведет его из этого состояния. Этот закон невозможно проверить прямым экспериментом, так как не существует способа, чтобы изолировать какое-нибудь тело от действия всех окружающих сил. Однако, мысленным экспериментом доказать этот закон можно. Поскольку везде, где наблюдаются изменения движения, его замедление или ускорение, мы наблюдаем силу, которая вызывает это изменение движения, то если представить себе тело, на которое не действуют никакие силы, оно должно будет сохранять неизменным свое движение, т.е. двигаться прямолинейно и равномерно. Аналогично, только на уровне представлений можно провести эксперименты с геометрическими аксиомами, например, представить себе параллельные прямые, которые не пересекаются, или наоборот, пересекаются. Не случайно Лобачевский так прямо и назвал свою неэвкли-дову геометрию — «воображаемой».

Все сказанное позволяет в определенной мере представить себе источники представлений, условия их возникновения и их роль в жизни человека. В сказанном есть только один недостаток — оно не позволяет выяснить, установить, что собственно такое представление.

Оно, так сказать, не объясняет, что представляет собой представление.

Дело в том, что психические образы, все равно реальные или фантастические, возникающие в отсутствии самих предметов — событие довольно распространенное в деятельности психики и происходит оно в разнообразных формах. К ним относятся, в частности, последовательные образы, эйдетические образы, галлюцинации, бред, сновидения, гипногогические (внушенные) образы и др.

Феномен последовательных образов основывается на инерционности наших органов чувств и прежде всего зрительного анализатора. Его можно проиллюстрировать следующим опытом. Поместим перед собой белый лист бумаги с нарисованным в центре сплошь черным квадратиком. Сосредоточенно и пристально будем разглядывать этот квадрат в течение примерно 30 сек. Закроем затем глаза или переведем их на какую-нибудь светлую поверхность. Перед нами отчетливо предстанет изображение листа с квадратом, но только как-бы негативное: черный квадрат будет видеться белым, а белая поверхность листа — серой. Такой последовательный образ может довольно длительное время как бы стоять перед глазами, особенно если мы закроем глаза. Аналогичные последовательные образы могут возникать и от окрашенных объектов. Общий закон здесь остается тот же. Последовательный образ окрашен будет в дополнительные цвета к окраске самого объекта.

По мере его внутреннего, так сказать, разглядывания последовательный образ претерпевает изменения. В одних случаях он просто медленно угасает, растворяясь во тьму. В других случаях он сначала проходит ряд трансформаций. Например, цвета его изменяются, приближаясь к действительному цвету объекта (положительный последовательный образ). Но независимо от всех этих трансформаций остается в силе главный факт: образ предмета сохраняется, пусть небольшое время, после исчезновения самого предмета, после того, как прекратилось его воздействие на органы чувств.

Эйдетические образы в определенной мере родственны последовательным образам. Они тоже заключаются в сохранении воспринятой картины после того, как мы перестали воспринимать сами объекты. Однако, они отличаются от последовательных образов целым рядом особенностей. Во-первых, эйдетические образы выступают в тех же цветах, что и восприятие. Далее, последовательный образ имеет ту особенность, что при проекции его на более отдаленную плоскость он увеличивается прямо пропорционально расстоянию. Эйдетический образ практически не увеличивается при удалении экрана (хотя все-таки несколько увеличивается в размере). Наконец, в отличие от последовательного, эйдетический образ не смешивается с цветом фона, а перекрывает его, как и восприятие. Короче говоря, эйдетический образ выглядит так, как если бы воспринятая нами картина продолжала сохраняться перед глазами и после того, как мы закрыли глаза или же перевели взгляд на чистый экран. В последнем случае человек как бы видит воспринятую ранее картину на этом экране в течение некоторого времени.

Эйдетический образ иногда рассматривается как очень мощная зрительная память, которая схватывает и сохраняет восприятие целиком таким, каким оно было. Известно, что такой памятью обладали некоторые известные счетчики и мнемонисты, например, Шершевский, Куни и др. В частности, например, Куни утверждает, что он решает в уме задами следующим способом. Взглянув в течение секунды на доску, где записаны числа, он как бы фиксирует эту доску в памяти. Затем, отвернувшись, он удерживает перед глазами эту доску и, читая записанные на ней числа, производит над ними соответствующие действия.

Как видим, и здесь имеет место образ предметов после того, как сами предметы перестали воздействовать на органы чувств. Правда, при феномене последовательных образов речь идет, по-видимому, скорее всего об остаточном возбуждении в самих органах чувств. При эйдетическом образе речь идет уже о задержке восприятия, т.е. как бы удержании впечатления в голове.

Как бы то ни было, но интуитивно мы не относим ни последовательные, ни эйдетические образы к представлениям. Почему? По-видимому, потому что оба эти феномена носят явно следовый характер. Они представляют собой лишь продолжение, удержание непосредственно предшествующих раздражений, ощущений или восприятий. С этой точки зрения они ограничены непосредственно предшествующим впечатлением, непосредственным чувственным опытом. Совсем иное дело представления. Они могут отображать очень давние восприятия и впечатления. Более того, даже и в этих впечатлениях они не ограничены лишь непосредственно воспринятым, а могут, как мы видели, видоизменять его, комбинировать и преобразовывать. Причем, именно это широкое включение прошлого опыта и его преобразование как раз являются одним из главных признаков представления. Ничего подобного мы не наблюдаем в последовательных образах и эйдетических образах.

Второй ряд явлений, в котором наблюдается тот же феномен, появления образов предметов в отсутствии самих предметов, составляют сновидения, галлюцинации, гипнотические внушения, бред и некоторые другие состояния психики. Рассмотрим из них, например, галлюцинации. Иногда их определяют как «ложные восприятия в отсутствии объекта». Этим подчеркивают, что субъективно человек не отличает галлюцинаторных образов от реальности, переживает их как подлинное восприятие реальных предметов и явлений.

По их форме галлюцинации могут быть слуховыми, зрительными, обонятельными, вкусовыми и т.д. Чаще всего наблюдаются слуховые галлюцинации. Человек слышит вой ветра, грохот моторов, визг тормозов, какие-то крики, шум и т.д. Особенно часты вербальные галлюцинации. Больной слышит голоса, окрики, обрывки несуществующих разговоров. Чаще всего это угрозы, упреки, обвинения, брань. Иногда голоса выбалтывают самые сокровенные тайны, которые больной хочет скрыть. Иногда предъявляют ему чудовищные обвинения. Голоса эти настолько реальны, что больные пытаются убежать от них, затыкают себе уши, умоляют их замолчать, вступают с ними в беседу. Звучат эти голоса из внешнего пространства, из стен, столов, из подушки, а иногда прямо в голове.

Зрительные галлюцинации чаще встречаются простые: вспышки, искры, цветные пятна и т.д. Но бывают зрительные галлюцинации более сложные, когда больной видит несуществующих животных, перед ним появляются устрашающие человеческие лица, скачут и кривляются различные жуткие химеры и т.п. И здесь характерно абсолютное переживание реальности этих гал-люцинируемых образов. Так, больной алкогольным психозом яростно пытается стряхнуть с себя маленьких черных жучков, бегающих по его телу и щекочущих его лапками. Он снимает и выбрасывает одного за другим крохотных зеленых чертиков, которые разбегаются по столу и т.п.

Иногда галлюцинации носят комбинированный характер, сочетая в себе переживания и данные со стороны всех органов чувств. Иногда они принимают развернутый характер, разыгрывая целые сложные сцены и ситуации перед глазами больного. Такие последовательные и сложные галлюцинации обычно включаются в бред. Так, например, психиатр Кандинский описывает следующий случай. В коридоре клиники он увидел одного из больных, который, согнув колени, всем корпусом подавшись вперед, почти на корточках двигался по коридору, с усилием раздвигая локтями, как-будто бы преодолевая какую-то вязкую среду. На окрик врача он не ответил, его широко раскрытые глаза ничего не видели вокруг. Позднее больной рассказал психиатру, что в его бред включалась уверенность, будто в канале, огибающем больницу, живет крокодил. Решив бежать, он боялся попасться ему в зубы. И вот однажды он вдруг почувствовал, что проглочен этим чудовищем заживо. Его локти упирались в скользкие покатые бока, тело с трудом протискивалось между непонятным нагромождением внутренностей, было душно и трудно дышать, впереди виднелся какой-то свет, казавшийся выходом. И вот он, напряженно расталкивая стенки локтями и согнувшись, пытался протиснуться сквозь узкий проход во внутренностях животного к выходу из него.

Аналогичный характер носят галлюцинации, вызываемые наркотиками. В некоторых случаях это просто элементарные ощущения: вспышки, огненные полосы, крики. В других случаях — чудовищные морды, химеры. А в третьих — целые сложные сцены и ситуации. Например, один автор рассказывает, что наевшись ядовитого наркотического мексиканского гриба теонана-катл, индейцы «в своих видениях наблюдали, как погибают в сражениях, пожираются дикими зверями, берут в плен врага, становятся богатыми, нарушают супружескую верность, как им разбивают голову, они превращаются в камень, или мирно уходят из жизни, падают с высоты и умирают и т.д.».

Аналогичные явления наблюдаются и при гипнозе. Здесь гипнотизер может внушить испытуемому и отдельные ощущения (например, жары, холода, боли) и образы отдельных предметов. Например, он может уверить его, что перед ним лев. И тогда загипнотизированный в панике с криком бросается прочь от страшного хищника. Может внушить ему и целые сцены. Например, сказать загипнотизированному, что он находится в бане. И вот, человек разыгрывает целую пантомиму на глазах у зрителей. Он направляется к невидимому крану, пробует его температуру и доводит до желаемой. Затем начинает мыться, обливаться, вытирать все тело полотенцем и т.д. Внушены могут быть и совершенно фантастические события и приключения. И в этом случае мозг загипнотизированного услужливо развернет перед ним мнимую реальность, не отличимую от действительной жизни.

Хотя все описанное выглядит довольно экзотически, если вдуматься, то все это очень хорошо знакомо каждому из нас по собственному опыту. Потому что все это, как две капли воды, похоже на то, что каждый из нас испытывал во время сновидений. И действительно, как по характеру образов, так и по характеру их протекания все рассмотренные явления — галлюцинации, гипноз, бред, сновидения очень близки по характеру. Все они характеризуются возникновением и движением образов при отключении человека от реальности. Различаются они только по причинам этого отключения: сонное состояние, гипнотическое состояние, психическое заболевание, действие наркотиков или химических препаратов на мозг, переутомление и др. Так, например, при сновидениях образы возникают во время сна, а при галлюцинациях — во время бодрствования. При гипнозе образы возникают в промежуточном состоянии, когда выключены все каналы связи (как во сне), кроме линии связи с гипнотизером. Таким образом, сновидение можно определить как галлюцинирование во сне, а галлюцинации — как сновидение наяву. Соответственно, гипнотические образы можно рассматривать как внушенные сновидения, или как спровоцированные галлюцинации.

Как бы там ни было, очевидно, что и этот ряд психических явлений нельзя отождествлять с представлениями. Мы интуитивно чувствуем, что это что-то другое. Но почему?

По-видимому, здесь играют роль какие-то отличительные признаки, черты или свойства представлений по сравнению с восприятием. Какие? Мы уже видели, что относительная бледность представлений не может рассматриваться как такой отличительный признак, потому что в некоторых случаях представления могут быть и очень яркими, не теряя тем не менее своего свойства — сознаваться как нереальные, как только психические.

А какими же еще отличительными характерными признаками или свойствами обладают представления? Вместо того, чтобы отсылать к чужим высказываниям и мнениям, попробуем обнаружить или по крайней мере зарегистрировать для себя эти свойства с помощью эксперимента над самими собой. Итак, договоримся. Дойдя до этого места, вы на минуту отодвигаете книгу, закрываете (или не закрываете) глаза и пробуете представить себе, например, слона. Попробуйте заниматься этим в течение, примерно, минуты, наблюдая при этом и регистрируя, какие именно образы у вас всплывают в сознании при попытке представить слона и какой характер эти образы носят.

Если вы не принадлежите к очень редкой породе эйдетиков, то, несомненно, заметите в ходе описанного эксперимента целый ряд признаков, по которым представление слона в голове отличается от прямого восприятия того же слона, например, в зоопарке.

Во-первых, образ представления не проективен, т.е. он не вынесен в пространство вовне, не переживается как находящийся перед нами. Скорее наоборот, он переживается как находящийся в каком-то воображаемом зрительном пространстве в голове. То же самое можно сформулировать по-другому. Образы представлений имеют характер нестереоскопический. Они выглядят не как вещи, а как плоские картины.

Но и эти картины очень своеобразны по характеру. Прежде всего они неравномерно ясны в пространстве.

Одни их части более отчетливы, другие —* менее отчетливы, третьи — вообще не даны в образе. Таким образом, в отличие от восприятия, которое в норме целостно, представление в норме всегда неполно. Так, например, в эксперименте, который вы проводили над собой, вряд ли кому-нибудь из вас удалось восстановить перед своим «умственным взором» полный образ слона во всех его деталях. Скорее наоборот, в каждый данный момент виделась только какая-то часть объекта: только голова с хоботом, или общий контур туловища, или огромные уши и маленькие глазки и т.п. Эту особенность образов представлений называют их кусоч-ностью или по-латински фрагментарностью.

Если приглядеться к этим фрагментам, то окажется, что и они неполны, т.е. лишены каких-то важных (или неважных) деталей. Так, например, представленная голова слона с бивнями, в большинстве случаев не будет обладать всеми деталями даже этой части слона. Если отчетливо выступят глазки, уши, бивни, то смутно или вообще не будет видеться структура кожи, морщины, которые ее покрывают и т.д. Таким образом, в отличие от исчерпывающей детальности, которая присуща нормальным восприятиям, нормальные представления всегда неполны, лишены большей или меньшей части деталей, присущих объектов и т.д. Это свойство представлений можно назвать их схематичностью.

Обратимся теперь к третьей важной особенности образа, создаваемого представлением. Я уверен, что при всем желании никому (или почти никому) из читателей не удалось удержать перед своим «внутренним взором» образ того же слона (или какой-то его части) неподвижно в течение хотя бы нескольких секунд. Фактически образ представления всегда развертывается не только в пространстве, но и во времени. В отличие от восприятия, которое дает образ предмета устойчиво и сразу в целом, представление как бы строит этот образ по частям. Так, когда мы пытаемся представить себе слона, то сначала всплывает, например, голова с хоботом, потом выплывает туловище, его общий контур, потом столбообразные ноги, потом огромные уши и т.п. Таким образом, представление выступает не как статическая, а как динамическая картина, которая непрерывно меняется, течет, складывается во времени. Это свойство образов представлений можно назвать текучестью или динамичностью.

Наконец, последнее свойство представлений, которое вы легко обнаружите, если будете представлять себе слона, открыв глаза, это своего рода призрачность образов, даваемых представлением. Образы представления как бы прозрачны, сквозь них просвечивает реальность. Пожалуй, даже это не совсем точно. Скорее, когда мы смотрим перед собой, например, как сейчас вы смотрите в эту книгу, то, если мы одновременно представляем себе, например, слона, эти два образа — образ, даваемый восприятием, и образ, даваемый представлением, как бы не перекрещиваются. Они как-будто находятся в разных пространствах. Книга находится в реальном пространстве перед нашими глазами, а представляемый образ слона находится в каком-то другом воображаемом пространстве, где-то позади наших глаз, в голове. Вот это свойство представлений можно назвать их субъективностью.

Итак, при восприятии мы имеем объективированный вовне целостный, яркий, полный, детальный, индивидуализированный, развернутый в пространстве образ. При представлении мы имеем образ более или менее неустойчивый, фрагментарный, бледный, прозрачный, неполный, схематичный, развертывающийся во времени. Ясно, что это уже какой-то иной тип образов, что это форма кодирования реальности, несколько отличающаяся от той, какой пользуется психика при восприятии. Естественно, возникают вопросы —* как же формируется представление, откуда и почему у него такие свойства, как осуществляет психика такое своеобразное кодирование и отражение реальности на образном уровне?

Первая из теорий, которая пыталась объяснить особые свойства представлений, принадлежала ассоцианистам, в частности, психологам Тэну, Гамильтону и др. С точки зрения этой теории, представления являются просто спонтанно воспроизводимыми прошлыми восприятиями. Наши восприятия окружающего мира где-то в мозгу запечатлеваются и в подходящий момент, например, в связи с определенной ассоциацией или потребностью, они внезапно самопроизвольно (спонтанно) выплывают обратно в сознание, снова оживают. При, этом они представляют уже обедненные и поблекшие воспроизведения первоначальных ощущений. Так сказать, восприятия как бы хранятся где-то на складе. За это время они теряют свою силу, яркость, в них что-то стирается, выпадает. Отсюда и возникают фрагментарность представлений, их неустойчивость, схематичность, бледность и т.д. Таким образом, с точки зрения предлагаемой теории, представления — это просто оживленные, но слегка подпорченные за время хранения, отпечатки прошлых восприятий.

Некоторые опыты, проведенные психологами, как будто подтверждают это. Например, при исследовании памяти проводились такие опыты. Испытуемым давали на несколько секунд рассматривать по одному ряд изображений. Они представляли картинки, достаточно простые, чтобы любой человек мог легко их изобразить. Затем через некоторое время испытуемым предлагали по памяти воспроизвести эти картинки. И что же обнаруживалось? Оказывалось, что практически у всех испытуемых воспроизведенный образ довольно значительно отличался от оригинала, который пытались вспомнить. При этом изменения всегда носили довольно определенный характер. В частности, как правило, выпадали отдельные, особенно малозначительные или мелкие, детали изображения, т.е. происходила его схематизация. Далее, преувеличивались, выделялись отдельные части объекта, обычно наиболее важные, т.е. происходило как бы усиление неравнозначности отдельных частей изображения. Нетрудно заметить, что это уже полпути к его фрагментарности. Далее происходило то, что можно назвать улучшением изображения. Испытуемые рисовали и вспоминали его более симметричным, более плавным, более цельным, чем оно было в действительности. Т.е. происходила уже конструктивная переработка образа. Наконец, огромное влияние оказывал предыдущий рисунок, который испытуемые рисовали перед этим. Как правило, наблюдалась тенденция к уподоблению следующего рисунка предыдущему.

Нетрудно заметить, что описанные преобразования действительно сходны до некоторой степени с теми изменениями образа объекта, которые мы наблюдаем в представлениях. Иначе говоря, по-видимому, память действительно до некоторой степени может так преобразовать прошлое восприятие, что у него появятся некоторые черты, характерные для представления. И в этом отношении предлагаемая теория как-будто выглядит справедливой и кое-что объясняет.

Однако, эта теория не объясняет, почему память именно таким образом преобразует хранящиеся в ней следы прошлых восприятий. И самое главное, этой теории противоречат некоторые факты. В частности, ей противоречит факт существования обобщенных представлений. А степень этой обобщенности может быть очень велика. Так, например, мы способны представить себе человека вообще (не негра, не белого, не определенного знакомого, а именно человека вообще). Мы способны представить себе мелодию вообще (а не играемую на каком-то определенном инструменте). Польский психолог Конорский утверждает, что он, например, может представить себе почерк данного человека, вообще не представляя при этом никаких конкретных написанных им слов или букв. Точно также он способен представить себе голос данного человека, независимо и без представления каких-нибудь конкретных слов, которые он произносит.

Такие обобщенные представления не составляют редкого исключения. Они связаны у каждого человека буквально с каждым словом, которые он знает. Зачастую понять слово — это и означает для человека обобщенно представить себе класс предметов, обозначаемых этим словом. Например, прочитав или услышав слово «корова», человек представляет себе какую-то схему коровы вообще, а не определенную «знакомую» корову и т.д. Если бы рассматриваемая теория была верна, то все это было бы невозможно. При слове «корова» человек мог бы представлять себе куски или части только одной определенной коровы, восприятие которой в данный момент у него спонтанно воспроизвелось.

Пытаясь преодолеть это противоречие, другая теория представлений рассматривает их как результат суммирования прошлых восприятий. Формирование представлений эта теория объясняет по аналогии с техникой изготовления, так называемых, «коллективных портретов», которые разработал в конце XIX в. психолог Гальтон. Техника эта заключалась в следующем. Брались портреты нескольких родственников, причем фотографировались они так, чтобы их положение на портрете и его размер были одинаковы. Затем полученные негативы накладывались друг на друга, совмещались и такой коллективный негатив печатался на фотобумаге. Что получалось? Естественно, что те черты, которые встречались у нескольких лиц, на фотографии усиливались. Они складывались. Те же черты, которые различались на позитиве, ослаблялись или вообще исчезали, потому что они вычитались друг из друга. В итоге получалась некая (признаться, довольно смазанная), но общая фотография «рода». Фотография некоего общего лица всех родственников.

Представители рассматриваемой теории (например, французский психолог Филипп) считали, что примерно таким же способом формируются в мозгу образы представлений. Например, я посмотрел на кухонный стол. В памяти отложился образ большого, четырехугольного, гладкого и т.д. предмета. Затем я увидел письменный стол. У него уже почти все детали иные, но поверхность тоже прямоугольная. Соответственно, вот эта прямоугольная поднятая над землей поверхность усилится в «суммарном (коллективном) образе» стола, а остальные, отличающиеся, черты — ослабятся. Так у нас создается обобщенное представление стола, выделяющее лишь его наиболее общие черты.

И эта теория получила некоторое подкрепление в ряде опытов. В частности, упоминавшийся уже Филипп исследовал, как влияло на образ памяти многократное восприятие предметов, отличающихся друг от друга лишь некоторыми деталями. Филипп установил, что действительно общие, сходные элементы при этом накопляются, а индивидуальные отличительные признаки каждого из этих сходных предметов стираются, как бы исчезают из памяти, отбрасываются ею.

Теория суммирования, в отличие от теории воспроизведения, как-будто бы достаточно удачно объясняет существование и пути формирования обобщенных представлений. Но зато, тоже в отличие от предшествующей теории, она уже не в состоянии объяснить существования индивидуальных представлений. Если бы представления всегда были результатом только суммирования восприятия, мы не могли бы представить себе нашего хорошего знакомого Ивана Ивановича Иванова, воспроизвести в представлении образ дома, в котором мы когда-то жили и т.п. Все эти индивидуальные восприятия должны были бы уже давно раствориться в обобщенных представлениях человека, дома и т.д., растеряв свои собственные отличительные признаки.

Эти недостатки теории воспроизведения и теории суммирования пытается преодолеть третья группа теорий, которая рассматривает представления как результат интеграции восприятий.

Чтобы понять основную идею этих теорий, зададимся сначала вопросом: от чего собственно зависит, какие именно представления возникают у нас — индивидуальные или обобщенные? Например, в каком случае я представлю себе человека вообще, а в каком случае — отдельного конкретного человека?

По-видимому, прежде всего это зависит от задачи, которая передо мной стоит, от того, для чего мне нужно себе что-то представить. Например, мне нужно представить себе своего знакомого, чтобы описать его кому-то, кто должен его встретить и узнать. Тогда я и воспроизвожу в сознании индивидуальный образ этого знакомого, чтобы поточнее описать его своему собеседнику. Совсем иной образ возникает у меня, если, например, меня спрашивают, чем отличается человек от обезьяны. В этом случае я представляю себе человека вообще, а не только определенного знакомого (и, разумеется, обезьяну вообще).

Таким образом, само представление, по крайней мере, в некоторых случаях, конструируется в зависимости от задачи. Более того, зачастую именно в зависимости от задачи мы выделяем в нашем представлении те или иные стороны объекта. Так, например, если вас спросят, какие волосы у вашей знакомой, то вы выделите в своем представлении именно ее волосы и по возможности постараетесь сосредоточиться на цвете этих волос. Если же, предположим, вас спросят, какая фигура у этой знакомой, то вы, естественно, сосредоточитесь совсем на других ее частях и будете в представлении выделять и подчеркивать именно эти ее части.

С точки зрения теории интеграции, представления как раз и образуются таким путем, а именно через извлечение из памяти и объединение различных сторон или деталей образа. Иначе говоря, с точки зрения указанной теории у нас в памяти хранятся не только или даже не столько целостные образы прошлых восприятий, сколько образы отдельных сторон и свойств предметов, например, носа, ноги, руки, туловища и т.д. И когда задача требует от нас представить себе определенный объект или класс объектов, то мы конструируем их образ, извлекая и объединяя соответствующие стороны и детали прошлых восприятий.

Приведенная теория, по-видимому, неплохо согласуется с фактами текучести представлений, их схематичности, неполноты и т.д. Кроме того, в отличие от предыдущих теорий, она включает в круг объяснения также и фантастические представления, т.е. образы воображения.

Вместе с тем, все теории интеграции имеют один решающий дефект. Если теория воспроизведения и теория суммирования, опираясь на закономерности памяти, так или иначе все-таки объясняли, как возникает образ представления, то теория интеграции вообще не объясняет кто или что осуществляет эту работу по объединению элементов чувственного опыта в образе. Непонятно также, откуда этот кто-то знает, какие элементы надо отобрать и как их следует соединить. По-видимому, для этого надо руководствоваться каким-то образцом и с ним сверять получаемые комбинации. Но если такой образец уже есть и хранится в памяти, то мы возвращаемся к исходной теории хранения индивидуальных и обобщенных образов. Мы возвращаемся к пониманию представления как воспроизведения в той или иной форме прошлых восприятий.

Именно это предположение и составляет главный недостаток всех рассмотренных теорий. Все они рассматривают образ как что-то постоянное и неизменное, что хранится в памяти и в случае надобности извлекается из нее. При этом сама психика рассматривается как что-то вроде картотеки, где хранится набор таких образов. Фактически все эти теории рассматривают представление как некую вещь, устойчивую и постоянную, которая имеет собственное существование и где-то хранится в то время, когда мы ее не рассматриваем.

Но мы уже видели, что это абсолютно неверно.

Во-первых, образы представления оказались вовсе не статическими устойчивыми вещами или изображениями, развернутыми в пространстве. Они оказались динамическими картинами, развернутыми во времени, последовательно формирующимися и протекающими во времени. «Репродукция образа обычно не момент, а ряд моментов, в каждый из которых репродуктируется отчасти иной момент образа. Так, я сначала представлю лицо преподавателя и только в следующий момент его руки» (Блонский).

Во-вторых, психологический анализ показал, что образы представлений не существуют в том смысле, в каком мы говорим о существовании вещей, т.е. без нас, независимо от нас и самостоятельно. На эту особенность психических образов впервые обратил внимание американский психолог Джеймс. Он отметил, что образы представлений не существуют самостоятельно в данный момент и не сохраняются неизменными в течение какого-то времени. Отмеченные особенности образов следует расшифровать. Первое свойство — отсутствие самостоятельного существования означает, что образ представления никогда не появляется изолированно, как самостоятельная вещь, или как некое клише, некоторая постоянная картинка, которая хранится в памяти. Он всегда появляется в определенном контексте, в определенной ситуации, и его характер определяется в основном этой ситуацией. Так, например, мы видели, что индивидуальность или обобщенность возникающего образа зависят от задачи, которая решается с его помощью.

Второе свойство образов представлений — их изменчивость во времени означает, что они не обладают устойчивым самостоятельным существованием и во времени. Они не только непрерывно текут, не только изменяются в каждый данный отрезок времени, но и каждый раз, когда мы представляем себе ту же самую вещь или событие, они изображают их немножко по иному.

Таким образом, совершенно неправильно рассматривать представление, как своего рода внутреннюю «психическую вещь», существующую самостоятельно, устойчиво и постоянно. Или же видеть в представлениях неподвижные картинки, клише, своего рода собрание запечатленных в мозге изображений, которые мы по нашему желанию перелистываем. Альтернативой этой гипотезе будет предположение, что образы представлений возникают в тот момент, когда мы их представляем. С точки зрения этого предположения, процесс представления заключается не в извлечении образа определенных объектов из памяти, а в создании самого этого образа.

На первый взгляд все это кажется довольно заумным и малопонятным. Как это понять, что представление «не психическая вещь»? Как это представляемый образ не существует, до того как мы его представили, и возникает лишь в тот момент, когда мы представляем себе соответствующие вещи?

Однако, если вдуматься, то ничего головоломного во всем этом нет. Более того, удивительно было бы, если бы дело обстояло иначе.

Нас ведь не удивляло, что образ восприятия нигде не хранится, что он возникает только в момент взаимодействия с объектом. В этом смысле восприятие представляет собой не «вещь», а явление, не «картинку», а процесс. И действительно, мы видели, что восприятия — это вовсе не отпечатки воздействий внешних объектов, а процессы конструирования чувственных образов этих объектов на основе переработки информации, содержащейся в текущих сенсорных данных и в предшествующем опыте субъекта. Но ведь образы представлений суть всегда реконструкции из элементов восприятия. Значит, в них должно иметь место воспроизведение процессов, при помощи которых восприятие конструирует соответствующие чувственные образы. Если это так, то в памяти у нас хранятся не образы объектов, а правила работы мозга при конструировании чувственного представления этих объектов. Мозг выступает не как склад отпечатков, а как хранилище программ деятельности. Когда мы представляем себе какой-то предмет, то это происходит потому, что в мозгу запускается в действие программа процессов, которые порождают в сознании образ этого предмета. Например, чтобы нарисовать человечка, достаточно руководствоваться следующей программой: «точка, точка, запятая, носик, ротик, оборотик, палка, палка, огуречек — вот и вышел человечек». Нетрудно заметить, что здесь у нас в памяти хранится не образ человечка (рисунки получаются разные), хранится набор данных, т.е. программа, с помощью которой мы можем сконструировать образ человечка. С точки зрения предлагаемой гипотезы, именно так работает наш механизм представления: в мозгу хранятся только наборы команд, которые определяют, как должен работать мозг, чтобы у нас в сознании возник образ некоторого класса объектов.

Таким образом, представления не извлекаются из какого-то хранилища. Так же как и восприятия, они создаются в тот момент, когда мы их переживаем. Они строятся в соответствии с прошлым опытом человека (ассоциации), его текущим внутренним состоянием (эмоциями и потребностями), объективной ситуацией, в которой он находится (задачей, содержанием деятельности), наконец, социальными командами, которые поступают от других людей или даются себе самим человеком (слово).

Приведенная гипотеза объясняет многие свойства образов представления, которые мы рассмотрели ранее Так, например, изданной гипотезы вытекает, что представление строится постепенно, по частям, в соответствии с программой, которая реализуется во времени. Это и дает субъективное переживание текучести и фрагментарности представлений. Отсюда же понятно, почему образ представления никогда не охватывает всего объекта, т.е. неполнота представления. Она обусловлена тем, что программа конструирования образа никогда не охватывает всех его деталей. Наконец, из этой же гипотезы становится понятно, почему образ представления отвечает обычно нашим познавательным целям или практическим нашим мотивам или потребностям, и почему он перестраивается буквально на наших глазах по нашей воле.

Одним из доказательств этой гипотезы может служить наблюдение над больными, у которых сенсорный вход блокирован из-за повреждения соответствующих органов чувств. Если слепота или глухота наступила через некоторое время после рождения, т.е. некоторый фонд основных эталонных образов уже накоплен, такие люди оказываются способны создавать образы, представляющие самые различные предметы, которые они никогда не встречали в своем опыте. Одной из ярких иллюстраций может служить Ольга Скороходова, которая ослепла и оглохла в возрасте 5 лет. Став психологом, Скороходова написала интересную книгу «Как я воспринимаю и представляю окружающий мир». Из этой книги видно, что опираясь на довольно скудный фон детских зрительных впечатлений плюс тактильные ощущения, Ольга Скороходова смогла построить у себя в голове буквально целый мир представлений о предметах, о вещах и явлениях окружающего мира. Аналогичный пример конструирования ярких и новых слуховых образов дает Бетховен, который написал и исполнял на пианино свою 9 симфонию и другие произведения, будучи уже совершенно глухим. Приведенные случаи ярко иллюстрируют конструктивную природу образов представлений.

Психопатология знает и противоположные случаи, когда сенсорный вход, т.е. органы чувств, работают у человека нормально, но повреждены какие-то программы или механизмы конструирования представлений. Один из таких случаев описывает, например, психиатр Кричли. Больной — пациент психиатра Шар-ко — так рассказывает о своем состоянии: «Прежде мне достаточно было одного взгляда на человека или на предмет, чтобы они запечатлелись у меня в мозгу. Эту свою способность я широко использовал в своих занятиях. Я прочитывал то, что мне нужно было запомнить и, закрыв глаза, ясно представлял себе написанное во всех деталях. Также я запоминал лица людей, страны и города, которые посещал во время своих долгих путешествий, и вообще все предметы, которые попадались мне на глаза.

Внезапно это внутреннее видение совершенно исчезло. Сейчас никаким усилием воли я не могу представить себе даже черты лица своих детей и жены, более того — даже простейшие предметы повседневного обихода. Соответствующим образом абсолютно изменились и все мои впечатления. Изменились даже сновидения. Теперь мои сны — это слова, тогда как прежде передо мной возникали зрительные образы.

Если же я хочу удержать в памяти тот или иной предмет, я должен назвать его словом, тогда как прежде мне достаточно было его, так сказать, «сфотографировать».

Итак, сточки зрения рассмотренной гипотезы, представление — это отнюдь не пассивное и немножко подпорченное воспроизведение запечатленных в памяти образов прошлых восприятий или образов предметов. Наоборот, представление — это активное конструирование психикой чувственных образов объектов из элементов, которые имеются в реальности. Прошлый опыт играет здесь не ту роль, что он просто воспроизводится, а ту, что он служит критерием для оценки соответствия представлений некоторой реальности.

Как видите, механизм оказывается очень экономным. Не нужно никакого чудовищного склада фотографий действительности. В голове хранятся только программы работы механизмов конструирования представлений и сигналы или условия (эмоции, ассоциации, ситуации, задачи, слова), которые запускают эти механизмы. По-видимому, как и при восприятии, исходных деталей, т.е. эталонных признаков и моделей, из которых конструируются представления, в общем имеется не так уж много. Во-первых, потому что они носят обобщенный характер. Во-вторых, потому что они многократно используются в структуре самых различных образов.

Итак, мы узнали уже довольно много и нагипотезировали тоже достаточно много об условиях и механизмах возникновения индуцируемых изнутри психических образов, основанных на прошлом опыте. Благодаря этому мы вплотную подошли к пониманию представлений. Но все, что мы говорили до сих пор, справедливо и для галлюцинаций, и для сновидений, и для гипногогических (т.е. внушенных) образов и т.д. Все эти образы тоже конструируются нашей психикой и воплощают в себе наши потребности, эмоции, прошлый опыт (ассоциации), будущие задачи (программы деятельности) и т.д. Иногда считают, что все дело в относительной яркости, отчетливости, полноте и подробности галлюцинаций и сновидений по сравнению с представлениями, которые, мол, более бледны, менее отчетливы и потому менее реальны для человека.

Это, однако, неверно. Дело в том, что и сновидения и галлюцинации могут быть очень бледны, призрачны. С другой стороны, представления могут иногда достигать исключительной силы, полноты и яркости. Например, писатель Отто Людвиг свидетельствует: «Я вижу образы, одни или более, в определенной ситуации, с характерной мимикой и жестами... Вслед за первоначальной ситуацией выступают новые образы и группы их, пока вся драма не будет готовой во всех своих сценах». При этом Людвиг отмечает, что он видит лица так живо, как-будто они сидят рядом с ним. О том же рассказывает известный скандинавский писатель Гауптман: «Флориан Геев стал для меня настолько всецело живым, что я не только представлял его себе, как человека, которого вспоминаю от случая к случаю, не только слышал своеобразие его речи, но понимал его чувства и желания». О том же заявлял Гончаров: «...лица не дают покоя, пристают, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров — и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что это все носится в воздухе около меня и мне только надо смотреть и вдумываться».

Эти образы воображения могут иногда достигать такой яркости и силы, что писатель начинает говорить о героях своего романа, как о живых людях. Например, Флобер рассказывает о себе: «Когда я описывал отравление Эммы Бовари, на самом деле ощутил во рту вкус мышьяка, чувствовал, что отравился, дважды мне становилось плохо, так плохо, что меня даже вырвало». Диккенс сообщает, что когда записывал свой рассказ «Колокола», лицо его вздулось и надо было прятать его, чтоб не казаться смешным: «Такую муку и волнение духа испытывал, как-будто этот случай произошел в действительности». Тургенев вспоминает: «Когда я писал сцену расставания отца с дочерью в «Накануне», я так растрогался, что плакал... я не могу вам передать, какое это было для меня наслаждение».

И все-таки, при всей яркости, это именно представления воображения, а не галлюцинации. Это, в частности, подчеркивал и сам Флобер. «Не отождествляйте, — писал он критику Тэну, — внутреннее видение художника с видением поистине галлюцинирующим. Мне отлично знакомы оба состояния, между ними имеется пропасть». О том же говорили и многие другие писатели. Например, Альфонс Додэ, который так же, как Флобер, был подвержен галлюцинациям, французский поэт Альфред де Мюссе, болгарский поэт Яворов и др.

Эту разницу между самым ярким образом представления и галлюцинацией четко сформулировал Шаляпин: «Когда я пою, воплощаемый образ передо мною всегда на смотру. Он перед моими глазами каждый миг. Я пою и слушаю, действую и наблюдаю. Я никогда не бываю на сцене один... На сцене два Шаляпина. Одни играет, другой контролирует...»

Из этого признания Шаляпина вытекает один очень важный вывод. Различие между представлениями и галлюцинаторными образами следует искать не в их содержании или же их характере, а в том, какую роль они играют в поведении человека. В том, как они влияют на его отношения с действительностью.

Если отправляться от этого наблюдаемого признака, то сразу обнаруживается коренное принципиальное различие. Галлюцинации, бред, гипнотические внушенные образы не обеспечивают правильного приспособления поведения человека к реальности. Если они управляют поступками и действиями человека, то эти поступки и действия оказываются ошибочными, неверными, т.е. не обеспечивают решения поставленных задач, нарушают равновесие между человеком и реальностью. Например, человек может разбиться или даже убиться, убегая от привидившихся ему врагов или преследующих его чудовищ и не видя действительных препятствий, которые стоят на его пути, не замечая реальных опасностей и т.п. Аналогично, сильнее, чем реальная обстановка оказываются галлюцинаторные голоса. Их приказы, которым невозможно отказать, становятся иногда причиной поджогов, убийств, самых диких поступков. По-видимому, сказанное относится и к сновидениям, которые имеют в себе все признаки галлюцинаций и бреда. От губительных для индивида поступков в этом случае его защищает лишь пассивное его состояние, то что галлюцинаторные переживания протекают в этом случае при выключенной активности и не могут поэтому влиять на действия и поступки.

Если мы теперь рассмотрим с той же точки зрения роль и функции представлений, то увидим, что они, наоборот, позволяют человеку лучше приспособляться к реальности, используя прошлый опыт и руководствуясь образом будущего.

Чем же обуславливается такое коренное различие в жизненной функции галлюцинаций, с одной стороны, и представлений — с другой. Ведь и те и другие являются так или иначе переработанными образами прошлого перцептивного опыта человека? Ответ на это, по-видимому, надо дать следующий. При представлении воспроизводится образ некоторого предмета или явления, который в данный момент отсутствует. Но одновременно с этим сознается, что это не сама реальная вещь, а только ее образ в голове. Именно это сознание и позволяет верно регулировать поведение, правильно учитывать реальную обстановку и ситуацию