ПОСЛЕСЛОВИЕ

Автор этой книги — крупный польский ученый и об­щественный деятель, директор Института философии и социологии ПНР, президент Международной социологи­ческой ассоциации.

Вышедшая еще в 1965 г. монография Яна Щепаньского и по сей день представляется лучшим марксистским пособием по социологии, чем и объясняется ее переводнарусский язык.

Но книга эта настолько своеобразна, что без обстоя­тельного анализа ее многое в вышеприведенной характе­ристике останется неясным и до предела спорным. Во-первых, только ли пособие, то есть максимально доступ­ным языком написанное изложение общепринятых истин? Во-вторых, беглый просмотр предлагаемого нашему чита­телю труда Щепаньского наверняка вызовет у многих недоумение: «А что же здесь марксистского?» Ведь мы, что греха таить, нередко привыкли видеть в литературе, претендующей на звание «марксистской», обилие цитат из работ классиков научного коммунизма (притом далеко не всегда и не везде правильно применяемых), буквально на каждой странице выражения типа «в противовес буржуазной социологии марксистская наука правильно утверждает, что...», претензии на исчерпывающее изложение и, самое главное, объяснение множества исключительно сложных социологических проблем, стремление одним махом разделаться с теми вопросами, над которыми не один десяток лет ломают головы лучшие представите­ли социальной мысли.

Ни следа подобного рода тенденций мы не найдем в книге Яна Щепаньского. Хотя в основу ее и положен цикл лекций, прочитанных автором студентам-первокурс­никам, перед нами глубокое, очень интересное и тон­кое, подлинно научное исследование, которое без каких-

[227]

либо преувеличений можно считать во многих отношениях образцовым.

Начнем с того, что Щепаньский великолепно знает многоязычную социологическую литературу — и старую, и наиновейшую, безошибочно ориентируется в неисчис­лимом обилии социологических, философских, социально-психологических, исторических, демографических школ, направлений, течений и, что, пожалуй, основное, ко всем им подходит творчески, критически, умея точно находить «рациональное зерно» и давать столь же точную оценку и самым абстрактным теоретическим построениям и сугу­бо конкретным специальным выводам. В корне чуждый какой-либо претенциозности и категоричности, отлично сознающий, какими губительными последствиями они обо­рачиваются в любой науке, а тем более в столь молодой еще, по существу, как социология, Щепаньский предельно сдержан и осторожен именно там, где эти качества осо­бенно необходимы.

И в самом деле, разве не соблазнительно было в кни­ге, скромно именуемой «Элементарные понятия социоло­гии», дать четкий ответ на вопрос, уже столько времени являющийся предметом ожесточенных споров,— что такое социология вообще и каков предмет этой науки? Щепань­ский считает излишним ставить во главу угла те или иные дефиниции, понимая их субъективность, условность и временный характер, ибо ныне (в отличие от XIX века, ког­да социология только создавалась и обособлялась от дру­гих социальных и философских наук, а потому «точное определение, очерчивающее ее предмет, область иссле­дований и специфические методы, считалось основным условием ее существования или обоснованием ее притязаний на самостоятельность») «преобладает скорее тен­денция к интеграции общественных наук, к их сближению и объединению, чем к их разделению. Все более преобладающей становится тенденция к комплексному, всесто­роннему исследованию явлений и процессов общественной жизни, к совокупному исследованию с точки зрения нескольких наук, к комбинированию их познавательных усилий. С другой стороны, сама по себе дефиниция нау­ки ничего не предрешает, поскольку ни одна научная дисциплина не существует в готовой, замкнутой и не­изменной форме, позволяющей охватить ее точной дефиницией, но всегда является изменяющейся системой

[228]

взглядов, теорий, гипотез и утверждений, проблем и вопросов, на которые ученые ищут ответы, нередко опровергая то, что еще недавно признавалось безусловным» (стр. 7—8). Несомненно, такой подход — свидетельство глубо­кого понимания проблемы. И в то же время Щепаньский дает верную характеристику основных объектов изуче­ния социологии — это «явления и процессы возникновения различных форм совместной жизни людей, структуры раз­ных форм человеческих общностей, происходящие в них явления и процессы, возникающие из взаимодействия людей, силы, объединяющие и разрушающие эти общно­сти, изменения и преобразования, происходящие в них» (стр. 8—9). При этом автор предлагает различать общесоциологическую теорию и частную социологию, включа­ющую в себя разделы, изучающие социальные институты (социология семьи, социология политики, социология воспитания, социология права и т. д.), разные типы социальных совокупностей (например, малых групп, территориальных общностей, классов и социальных слоев и т. д.), специализированные исследования социальных процессов (например, явлений социальной дезорганизации).

Очерченная Щепаньским структура конкретного со­циологического знания позволяет выявить в системе об­щественных отношений особую область социальной жиз­ни, изучаемую социологией, — «человеческие общности, целостности... образованные индивидами, институтами, культурными образцами и традициями» (стр. 13). В от­личие от других общественных наук, исследующих либо общество в целом, взаимосвязи различных сторон обще­ственной деятельности людей (социальная философия), либо отдельные сферы общественной жизни (право, этно­графия), социология, полагает автор, изучает конкретные формы проявления общих законовв сфере социального взаимодействия людей в исторически сложившихся фор­мах общения.

Такая трактовка проблемы близка к той, которую раз­вивают ныне многие советские исследователи. И это впол­не понятно, ибо и они и Ян Щепаньский исходят из еди­ных — марксистских — методологических принципов.

Именно в теории исторического материализма видит польский социолог общую теорию общественного разви­тия, то есть «синтез и обобщение конкретных исследова­ний социальных процессов развития, происходящих в

[229]

группах и общностях, в микроструктурах и малых общно­стях» (стр. 223).

С позиций этой концепции общественного развития решаются Щепаньским все узловые проблемы социологи­ческой теории. Весьма показателен в этом отношении его подход к онтологическим проблемам социальной реально­сти, к поискам ответа на вопрос: что такое социальная группа? «Наше изложение,— пишет Щепаньский, — опи­рается на материалистическую точку зрения, то есть на предположение, что группа — это определенного рода ре­альность, существующая (Независимо от стремления и во­ли индивидов» (стр. 191). Касаясь тех форм социальных общностей, которые образуют слои и классы, Щепаньский применяет к последним как наиболее верное известное ленинское определение классов: «...большие группы лю­дей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению... к средствам производства, по их роли в общест­венной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают»[198].

В отличие от буржуазных теорий социальной стратифи­кации и их буржуазных же авторов, которые фактически низводят термин «класс» лишь до одной яз форм слоя, приравнивая его к касте, статусу и т. п., Щепаньский последовательно применяет Марксову теорию социального расчленения общества, во многом ее успешно конкретизи­руя и дополняя современными данными (стр. 173 и ел.) и именно в борьбе классов видя могучий фактор, форми­рующий всю общественную жизнь (стр. 172).

Марксово же определение человека как «совокупности всех общественных отношений» считает Щепаньский ис­ходным и при рассмотрении проблем личности и процесса социализации.

Данный теорией исторического материализма научный анализ структуры общественный формации, причинной связи и функциональных зависимостей между элементами социальной структуры, определение объективной на­правленности исторического процесса — все это отчетли­во осознается и умело конкретизируется польским уче­ным.

[230]

Такое впечатление производит, в частности, первая глава, где впервые в специальной литературе подробно изложены проблемы социальной экологии, зоо- и фитосоциологии, обстоятельно анализируются природные, био­логические, геофизические, демографические основы об­щественной жизни. Здесь множество неизвестных нашему читателю интересных положений (в особенности о роли географической среды), изложены дискутируемые в сов­ременной науке острые проблемы (например, о врожден­ных интеллектуальных способностях), но автор неиз­менно занимает правильную позицию, — приемля все по­зитивное, что создано буржуазными социологическими течениями, он категорически отвергает (притом, что важно подчеркнуть, в весьма тактичной форме) их ошибочные, ложные и откровенно реакционные общие выводы, крайности и «перегибы», показывая — в полном соответствии с марксизмом, — что «окончательная форма общественной жизни формируется сложным комплексом сил, в котором природные явления и процессы являются только одним из элементов» (стр. 31).

Постоянная и необходимая основа общественной жизни, подчеркивает Ян Щепаньский, — это производство материальных благ. Именно поэтому «производство материальных благ и связанные с ним явления и процессы » значительно большей степени, чем явления биологические, определяют основные процессы общественной жизни» (стр. 33). И далее: «Производя, люди воздействуют не только на природу, но также и друг на друга, и эти системы взаимодействий, непосредственных и опосредованных, сознательных и бессознательных, образуют производственные отношения между людьми» (стр. 34). На основе последних «вырастает «надстройка» культурной деятельности общества, то есть научной, философской, худо­жественной, религиозной и политической деятельности», в свою очередь оказывающая влияние на базис (стр. 36— 37). Такова доминирующая социологическая установка автора, позволяющая ему глубоко проанализировать все остальные сложные проблемы.

С особым интересом читается раздел о культуре, определяемой автором как «совокупность продуктов челове­ческой деятельности», материальных и нематериальных ценностей и признанных способов поведения, объективи­рованных и принятых в различных общностях, переда-

[231]

ваемых другим общностям и последующим поколениям. Как видим, здесь в социологическое понятие культуры включено то, что в нашей литература обычно анализиру­ется лишь в нормативно-этическом плане, — образцы и модели поведения, нормы, принципы общения и т. д. Такой путь представляется нам совершенно правиль­ным, — равно как и данная Щепаньским дифференциация форм культуры — «личной культуры индивида», «культу­ры группы», «культурного наследства». Автор вводит в научный оборот такие новые социологические категории, как «функциональные единицы культуры», «культурный комплекс», «культурная модель», «образец культуры» и др., позволяющие изучить внутренние механизмы не только функционирования, но и развития культуры.

Влиянию культуры на общественную жизнь автор уделяет особое внимание, считая, что оно осуществляется через: а) социализацию и формирование отдельного индивида; б) создание и введение ценностей; в) образцы деятельности и образцы поведения; г) создание моделей институтов и социальных систем (стр. 48).

Не вызывает принципиальных возражений и общая трактовка Щепаньским процесса социализации личности. Здесь им выделяются несколько важнейших этапов — этап роста, когда происходит реализация имманентных за­датков организма в результате благоприятного взаимодействия организма и среды, этап «полного влияния среды», то есть всех стимулов — как благоприятных, так и неблагоприятных, — воздействующих на организм; этап социализации, когда происходит приобщение индивида к участию в общественной жизни и выполнению различных социальных ролей, и, наконец, этап воспитания, то есть целенаправленного формирования личности.

Значительное внимание уделяется автором воздействию на ход общественной жизни системы ценностей, развивающейся в рамках культуры. Он называет ценностью «любой предмет, материальный или идеальный, идею или институт, предмет действительный или воображаемый, в отношении которого индивиды или группы занимают позицию оценки, приписывают ему важную роль в своей жизни и стремление к обладанию им ощущают как не­обходимость» (стр. 52). И доказывает, что стремление к ценностям «решающим образом влияет на отношения людей с другими индивидами» (стр. 52).

[232]

«Социологическая концепция человека и личности» — это, пожалуй, центральный раздел книги Яна Щепаньского, до предела насыщенный богатым и разносторонним фактическим материалом, глубокими и свежими мыслями.

Выше мы уже говорили о том, что за основу автор берет здесь Марксово определение человека как «совокуп­ности всех общественных отношений», одновременно — опять-таки в соответствии с теорией исторического материализма — указывая на важную роль (но отнюдь ее не абсолютизируя!) био- и психоэлементов.

«Биогенные, психогенные и социогенные элементы личности, — указывает Щепаньский, (см. стр. 76) —...взаимно приспособлены друг к другу, сопряжены и состав­ляют интегральное единство структуры и функционирова­ния» (хотя между ними зачастую возникают противоречия или конфликты).

Правильно констатируя тот факт, что пока еще нет последовательной и полной социологической теории личности, Щепаньский тем не менее делает акцент на главном—на том, что свою человеческую природу человек приобретает «благодаря совместной социальной жизни, а в изоляции она обречена на исчезновение» (стр. 65). Этот процесс настолько точно и ярко очерчен автором, что даже у профессиональных социологов вызовут живейший интерес те страницы, где речь идет о понятиях, казалось бы им давным-давно и досконально известных,— «социальная роль», «субъективное Я», «отраженное Я», и т. д., — но нередко под пером Щепаньского предстающих в ином, более глубоком и интересном свете.

В большей части своей оригинальным представляется нам и раздел «Социальная связь», в особенности трактовка типологии и структуры социальных связей, а также анализ форм социального контроля.

Большое методологическое значение имеет и рассматриваемая здесь проблема интерпретации социальной ре­альности. Автор подробно рассматривает различные формы пространственных и психических контактов, их связь с непосредственными социальными контактами и возникающим на их основе систематическим социальным взаимодействием. Эта проблема — одна из кардинальных в социологической теории, и потому будет весьма поучительно ознакомиться с той трактовкой, которую дает ей Ян Щепаньский.

[233]

Вследза Флорианом Знанецким — этим выдающимся ученым, чей вклад в развитие социальных наук только сейчас, по существу, начинает вырисовываться во всей своей масштабности и глубине, — он считает социальные действия или поступки определенными системами, состоя­щими из нескольких элементов:

«...социальными действиями, — отмечает Щепаньский, — мы будем называть только те действия, которые имеют целью вызвать изменения поведения, установок или стрем­лений индивидов или общностей» (стр. 85). Это опреде­ление позволяет «отделить социальные действия в точном значении этого слова от действий, например, религиозных, в которых предмет действия — некая трансцендентная си­ла, а цель действия — изменение поведения этой силы (бога)» (стр. 85). Подробно анализируя цель и структуру социальных действий, Щепаньский, однако, отнюдь не считает нужным полностью одобрять все детали соответст­вующей концепции Знанецкого, слабым местом которой является, как известно, преуменьшение значения психо­логического аспекта установок и восприятие всех соци­альных и культурных явлений в том виде, как их пере­живает «актер», а также отрицание значения для социо­логии теории личности как организованной системы взгля­дов и действий. Щепаньский не склонен разделять тезис Знанецкого о том, что социальные действия — это основ­ной тип замкнутых социальных систем, равно как и ут­верждение Макса Вебера, что социальные действия пред­ставляют собой основной элемент социальной действитель­ности и что все сложные общественные образования, та­кие, как институты, группы и другие совокупности, яв­ляются, собственно, констелляциями и кристаллизациями этих действий. Не склонный к подобного рода максима­лизму, Щепаньский все же признает, что именно в них осуществляется функционирование индивидов и групп, функционирование социальной связи.

Он определяет социальные взаимодействия как «взаим­но сопряженные системы действий, между кото­рыми возникает причинная зависимость» (стр. 89), но, к сожалению, считает почему-то излишним сколько-ни­будь подробно развивать далее эту интересную мысль.

В этом же разделе обратим внимание на критику ав­тором тех буржуазных социологов (в первую очередь так называемых «социальных бихевиористов»), которые

[234]

стремятся все явления и процессы, происходящие в лю­бом обществе и в любом масштабе, свести к явлениям взаимодействия и провозгласить «центральным предме­том исследований общественных наук» взаимодействия индивидов и групп (Д. Ландберг), причем преимущест­венно непосредственные взаимодействия, вызванные осоз­нанием присутствия предмета воздействия. Щепаньский же не разделяет убеждения, «что вся «действительность» жизни группы или иной общности сводится лишь к вза­имодействиям между членами малых групп, что эти взаи­модействия слагаются исключительно из действий, явля­ющихся реакциями на поведение партнера, находящегося непосредственно перед нами» (стр. 90). В соответствии с подлинно материалистическими принципами Щепань­ский придает понятию «взаимодействие» более широкое значение, охватывая им также «взаимодействия, вытека­ющие из системы зависимостей, существующих между ин­дивидами независимо от их сознания, что позволяет... ис­следовать структуры и процессы, происходящие под дей­ствием надиндивидуальных сил» (стр. 90).

Важное значение приобретает и даваемая польским ученым трактовка многозначного (и в нашей литературе не всегда точно употребляемого) термина «социальные отношения», понятий о социальной зависимости и социальном контроле. К различным элементам последнего Щепаньский относит «привычки», «обычаи», «санкции», «социальный институт». Определяя данное понятие, автор не только критически осмысливает дефиниции, встречающиеся в специальной литературе, но и устанавливает основные критерии для более емкой и исчерпывающей его характеристики. Рассматриваемые Щепаньским категории «поведение», «действие», «установки», «образец действия», «взаимодействие», «воздействие» «социальное действие», «социальный контакт», «социальная организация» подводят читателя к характеристике социальных отношений в целом.

Интересна трактовка, даваемая автором понятию «социальная организация», которое одни исследователи отождествляют с общественным устройством, другие — со структурой, считая, что в обоих случаях речь идет о функциональной системе, упорядочивающей составные элементы общности и делающей возможным ее существование и развитие.

[235]

Щепаньский, однако, считает необходимым отличать организацию «как систему методов координирования функций и средств... от социальной организации, которая может быть и очень часто бывает результатом спонтан­ных процессов, никем не направляемых» (стр. Ill), a также отмежевывать ее от структуры (считая последней «упорядочение составных элементов какого-либо целого в соответствии с определенным принципом, делающее возможным функционирование целого»). Структура, пола­гает Щепаньский, — это строение какого-то целого, орга­низация (формальная, неформальная) — это его функцио­нирование (стр. 112).

Много нового вносит Щепаньский и в проблему со­циальных общностей, в особенности там, где речь идет о понятии «группа». Таковой он называет «определенное число лиц (не меньше трех), связанных системой отно­шений, регулируемых институтами, обладающих опреде­ленными общими ценностями и отделенных от других общностей определенным принципом обособления» (стр. 117—118). Естественно, встает вопрос — почему не мень­ше трех лиц? Ведь, как известно, многие социологи счи­тают, что уже два лица являются социальной группой. «Я полагаю, однако, — пишет Щепаньский, и его аргумента­ция представляется нам вполне убедительной, — что пара, то есть два лица, образуют особый вид, в котором возни­кают отношения, не имеющие характерных признаков от­ношений, возникающих в больших общностях, и прежде всего в группах. Я полагаю, что группа начинается толь­ко там, где в рамках одной социальной организации ин­дивид А находится в отношениях не только к Б, но и к В, и в отношении к тому, что происходит между Б и В... Далее, мы считаем, что для появления группы существен­на внутренняя организация, то есть институты, формы контроля, образцы деятельности (стр. 118). Поэтому он считает неправильным называть группами объединения, не имеющие внутренней организации, собственных цен­ностей и т. д.

Оригинален подход автора и к вопросу о социальной структуре группы, обычно понимаемой как система и принцип упорядочения членов группы, институтов и под­групп, составляющих группу. «В этом определении,— справедливо отмечает Щепаньский, — принимаются во внимание лишь «социальные» элементы, то есть члены

[236]

и отношения между ними; в социальную структуру не (включаются все те элементы, которые входят в состав группы, такие, как центры объединения, имущество и т. п... Все эти элементы играют важную роль в жизни группы, и при описании строения группы следует указать их место» (стр. 132).

Специальному анализу подвергается Щепаньским такая особая группа, как семья, осуществляющая, по его мнению, две основные функции — обеспечение биологической непрерывности общества it передачу культурного наследия более широких общностей. Любопытно, что наряду с понятием «функции семьи» польский ученый вводит новое для социологической литературы понятие — «задачи семьи», дающее возможность глубже понять механизмы связи этой группы с более широкими общностями и опровергнуть пессимистические теории о ее все убыстряющемся разложении и грядущем окончательном уничтожении.

Впервые в социологии Ян Щепаньский характеризует так называемые целевые группы, то есть группы, «созданные с сознательным предположением, что они будут стремиться к достижению целей, либо определенных замыслами организаторов, либо выраженных в формализованном статуте» (стр. 151—152), детально описывая механизм их генезиса, функционирования и развития, их внутреннюю структуру и т. д.

В связи с этим анализируется и пресловутая проблема «бюрократии». Щепаньский убедительно доказывает неправомочность использования данного термина лишь в обиходном его значении как отрицательного стиля руководства. «В социологическом значении этого слова, — пишет он, — бюрократия — это определенная рационализированная и деперсонализированная система управления и руководства, обеспечивающая максимальную четкость и эффективность деятельности институтов, администрации, предприятий или других целевых групп. Говоря упрощен­но, бюрократия — это метод четкого урегулирования вопросов» (стр. 158), единственно возможная в современном обществе рациональная система организации труда.

Немало поучительного найдет для себя читатель и в тех разделах книги Щепаньского, где речь идет о поня­тиях «социальная мобильность», «социальная стратифика-

[237]

ция», разграничиваются категории «толпа» и «публика», уточняются термины «род», «племя», «народ» и т. д.

Базируясь на положениях исторического материализ­ма, Щепаньский подчеркивает, что вообще реальность си­стем социальной стратификации 'основывается прежде всего: «I) на объективных отношениях, которые создают­ся в процессе производства, разделения труда и его об­щественной организации; 2) на объективных возможно­стях деятельности, которые имеют люди, занимающие то шли иное положение в этой объективной системе отно­шений» (стр. 175).

Но, к сожалению, Щепаньский иногда идет по такому пути, который, как правило, не дает плодотворных резуль­татов тогда, когда необходимо дать четкий ответ на прин­ципиально важные вопросы. Сам же автор признает, раз­бирая, например, механизм формирования функциониру­ющих систем общественных отношений: «Наш анализ был чисто формальным. Мы не вникали в различную сущность системы институтов и контроля, которая изменяется в за­висимости от исторических эпох и общественно-экономи­ческих формаций» (стр. 113).

К сожалению, именно это-то весьма нередкое увлече­ние «чисто формальным» анализом и не дало возможно­сти Яну Щепаньскому правильно осветить и проблему общества[199] и сущность критериев социального прогресса, что значительно снижает ценность теоретических разде­лов его книги.

Но в целом, повторяем, перед нами труд, который, бу­дучи не во всем бесспорным, убедительным и исчерпыва­ющим, тем не менее представляет собой крупный вклад в социологию, в развитие ее языка, ее понятийного аппа­рата, ее проблематики и конкретики.

Знакомство с книгой Яна Щепаньского раскрывает но­вые ракурсы исследований социальной действительности, новые приемы изучения и обобщения социологического материала. Вот почему издание перевода этой работы принесет, бесспорно, немалую пользу отечественной со­циологии.

[238]