Потребности человека

Из других свойств индивидов отметим наличность потребнос­тей, данных вместе с организмом. Эти потребности неодинаковы у отдельных лиц и исторически изменчивы, но вместе с тем есть ряд потребностей, которые в той или иной мере присущи всем челове­ческим индивидам.

Классификацией человеческих потребностей занимались мно­гие социологи и представители отдельных социальных наук. 'Мы не будем здесь приводить историю этого вопроса. Ограничимся двумя-тремя примерами. Так, профессор Fairbanks делит все потреб­ности человека на семь основных классов, дающих основание для семи главных видов социальной деятельности. Таковы: 1) потреб­ность в пище и в защите против холода и воды, дающая основание для экономической деятельности; 2) потребности, вызываемые удов­летворением ряда эмоций – эгоистических и альтруистических (зависть, ревность, соперничество, симпатии и т. д.), дающие осно­вание для социальной деятельности; 3) потребность в защите себя от сотоварищей-людей, дающая основание для политической дея­тельности; таковы основные виды потребностей. Далее идут «про­изводные желания»: 4) эстетическая потребность, 5) интеллекту­альная, 6) моральная, 7) религиозная.

Близкую классификацию потребностей дает де Грееф, делящий потребности, а соответственно, и социальные явления, на семь ос­новных видов: 1) экономические, 2) воспроизводительно-семейные, 3) артистические, 4) религиозные, 5) моральные, 6) юридические, 7) политические⁷⁵.

Л. Уорд, признавая потребности и желания социальными сила­ми, главными из потребностей считает голод и любовь. В другом месте он дает несколько иную классификацию социальных сил, основанных на потребностях. Главными «потребностями-силами» он считает: 1) стремление к удовольствию, 2) избегание страдания, 3) половые и любовные желания, 4) родительские и родственные привязанности. Далее идут «несущественные» «силы-потребнос­ти»: 5) эстетическая, 6) эмоционально-моральная и 7) интеллекту­альная. П. Л. Лавров различает потребности питания, полового совокупления, ухода за детьми, безопасности, потребность обще­ния и наслаждения возбуждением нервов.

Немало потребностями в форме инстинктов занимались психо­логи и биологи. Одни из них, следуя Дарвину, признают у человека небольшое число инстинктов, а сообразно с этим и небольшое число основ­ных биологических потребностей, к которым присоединяются по­требности социально-психического порядка. Так, В. Вагнер все ос­новные инстинкты (а, следовательно, и биологические потребности человека) сводит к трем главным инстинктам: 1) питания, 2) размно­жения, 3) самосохранения.

Другие, подобно Джемсу, дают чрезвычайно дробную характе­ристику инстинктов, а сообразно с этим и основных биологических потребностей. К этому же направлению принадлежат и такие соци­ологи, как Эллвуд и Макдауголл. Первый различает следующие ин­стинкты (и потребности): питания, воспроизведения, самозащиты, стадности или социабельности, подражания, приобретения, господ­ства и подчинения, строительства (жилищ) и игры (эстетика).

До известной степени сходную (но более дробную) классификацию инстинктов и соответствующих потребностей дает Макдауголл. Он выделяет инстинкты (и потребности) бегства, отталкивания, любопытства, драчливости, покорности и самовыставления, родительский, размножения, стадный, приобретения, строительства; плюс – врожденные склонности: симпатия, внушение и под­ражание, потребность игры и соревнования; на этой почве, по его мнению, развиваются потребности высшего порядка (эстетические, нравственные, религиозные и интеллектуальные).

Отметим далее ряд социологов, из которых одни дают чрезвы­чайно краткую и простую классификацию потребностей, другие – весьма сложную. В русской социологической литературе примером первой может служить классификация К. М. Тахтарева. Человечес­кие потребности, говорит он, «могут быть легко сгруппированы в несколько основных видов потребностей: экономических, брачных и психических (нравственных, умственных и эстетических)».

Примером весьма сложной классификации потребностей (и то не всех) может служить классификация Парето.

Разделяя потребности на шесть основных классов: 1) инстинкт или по­требность комбинации (Istinto delle combinazioni), 2) потребность сохранения скомбинированных агрегатов (Persistenza degli aggregati), 3) потребность проявления внешними актами чувств (Bisogno di manifestare con atti esterni i aentimenti), 4) потребности, связанные с жизнью в обществе (Residui in relazione colla socialitd), 5) потреб­ность сохранения целостности индивида и его взаимоотношений {Integrita dell individuo e delle sue dipendenze), 6) половая потреб­ность (Residue sessuale), Парето каждый класс делит на ряд подраз­делений, дающих в итоге 52 группы, распадающиеся, в свою оче­редь, на ряд подгрупп. Среднюю позицию между ними занимают Штукенберг и Росс. Росс различает желания: 1) голода и жажды, 2) удовольствия, 3) эготические (требования «я»), 4) аффективные (любовь, симпатия и т. д.), 5) воспроизводительные, 6) религиоз­ные, 7) этические, 8) эстетические, 9) интеллектуальные.

Не приводя других примеров из этого беглого обзора, видно, какая разноголосица царит в вопросах классификации человече­ских потребностей. Но из него же видно и другое: разноречия каса­ются не столько самого существа дела (почти все, в конце концов, то более, то менее подробно дают под разными именами одни и те же потребности), сколько способа классификации и внешнего распо­ложения основных потребностей.

Не вдаваясь в критику изложенных классификаций, не претен­дуя на исключительность своей классификации, равным образом не ставя сейчас задачей детальный анализ природы каждой из по­требностей, я позволю себе дать нижеследующий список основных потребностей человека. Всякое существо, следовательно, и чело­век, пока оно живет и пока живет его род, должно удовлетворять потребности, необходимые для продолжения жизни. Отсюда вывод: человеку как организму, прежде всего, свойственны все основные биологические потребности, без удовлетворения коих организм жить не может. К таковым относятся: 1) потребность удовлетво­рения голода и жажды; 2) потребность половая (размножения), необходимая для сохранения рода; 3) потребность самозащиты от сил и влияний, угрожающих жизни, – каковы бы последние ни были (самозащита от космических влияний – температуры, смер­тельного воздуха, ветра, дождя, испарений, механических опаснос­тей, например, падения в пропасть, утопления, ожога и т. д.; самоза­щита от биологических опасностей – нападения зверей, болезней, гнилой пищи и т. д.; самозащита от социальных опасностей – от сочеловеков, от вредных для жизни и здоровья социальных усло­вий); 4) потребность групповой самозащиты (защита и покрови­тельство «своих», «близких» – членов семьи, детей, друзей, чле­нов племени, рода, тотема и т. д.; объем и характер этих «близких» колеблется и изменчив у различных индивидов); 5) потребность движения. Едва ли есть надобность доказывать свойственность этой потребности человеку. Она в виде «способности реагировать на раздражения составляет основное свойство всякой живой прото­плазмы». Движение – характерная черта животных организмов. Тем более важной и существенной является эта потребность у че­ловека⁸⁶. Не встречая обычно препятствий к ее удовлетворению, мы не замечаем ее важности. Между тем хотя бы кратковременное не­удовлетворение этой потребности влечет за собой ряд мучитель­нейших состояний и действует на организм вредно, почти убийст­венно. Состояние человека, связанного по рукам и ногам, было одним из приемов пытки и такое название заслуживает по справед­ливости. Мы чувствительны не только к лишению нас способности движений, но к малейшему ограничению свободы передвижения; мучительность заключения человека в камеру тюрьмы с ограничен­ным пространством, протесты и борьба против застав, шлагбаумов, против запретов въезда и выезда, паспортной системы и т. п. как нельзя лучше доказывают правильность сказанного; 6) остальные физиологические потребности: дыхания, обмена веществ, сна, от­дыха, разряжения избыточной энергии (игра) и т. д.

Человек, однако, не только организм, но еще организм, облада­ющий сознанием, психикой. Мало того, он существо, живущее в среде подобных себе существ. Эти обстоятельства на почве основ­ных биологических потребностей породили ряд добавочных по­требностей социально-психического порядка. В конкретной форме последние бесчисленны.

Основными из них мы можем считать следующие.

7) Потребность общения с себе подобными. В той или иной форме эта потребность есть у всех людей. Правда, она не одинако­ва у различных индивидов.

Одних мы называем «медведями-нелюдимами», другие прямо говорят: «одиночество для меня невыносимо». Есть и такие, кото­рые утверждают, что «люди им надоели». Однако можно смело го­ворить, что за исключением, может быть, чрезвычайно редких единиц (да и то вопрос – существуют ли они), потребность общения с другими людьми или прямо, или косвенно (путем писем, чтения книг, газет и т. д.) присуща всем людям. Одни одинаково общитель­ны и болтливы со всеми, другие – ведут светскую жизнь, третьи – ограничиваются обществом избранных друзей и семьи, четвер­тые – обществом любимых авторов – живых и мертвых, с кото­рыми они общаются путем книг, пятые – обществом собутыльни­ков и т. д.; одних она гонит на улицу, в кабачок, других – в «театр, в кино, третьих – на лекцию, четвертых – «побеседовать с друзь­ями», пятых – в толпу, шестых – на бал, седьмых – в церковь; короче – формы удовлетворения ее могут быть различными, но в том или ином виде она присуща всем людям.

Что это так, доказывается множеством фактов. Во-первых, тем, что люди жили и живут в обществе себе подобных и что изолиро­ванный человек несамодостаточен, а потому без общения с други­ми существовать не может. Людей, живущих изолированно от по­добных себе, мы, за весьма редкими исключениями, не знаем. Если эти редкие исключения и есть, то изолированность здесь была не добровольная, а принудительная.

Во-вторых, тем, что на самых первых ступенях жизни челове­чества люди, помимо обычного общества, периодически собирают­ся в более обширные соединения и устраивают празднества («короборри» австралийцев).

В-третьих, тем, что изоляция (даже относительная) мучительна и гибельно действует на человека. Доказательством этому служит обще­признанная мучительность одиночного заключения. Хотя здесь изоля­ция относительна (ибо обычно человек путем свиданий, писем, про­гулок, перестукиваний, чтения книг и т. д. общается с другими), но, несмотря на это, одиночное заключение является одним из самых тя­желых наказаний, вызывает застой и деградацию психической жизни, подтачивает здоровье, ведет к преждевременной старости и смерти.

В-четвертых, потребность в общении подтверждается и иссле­дованием причин самоубийства. Дюркгейм показал, что основной причиной самоубийств является ослабление социальной связи, т. е. рост одиночества и изолированности человека от сочеловеков.

Помимо этих фактов данность этой потребности свидетельству­ется известной всем по опыту «тягой к людям», желанием поде­литься своими переживаниями с другими и т. д. Сказанного достаточно, чтобы признать наличность данной по­требности. Она столь же реальна, как и все перечисленные. Под общей формой потребности общения с сочеловеками может быть чрезвычайно пестрое конкретное содержание: обмен идеями, чув­ствами-эмоциями, волнениями всякого рода, как сходными, так и несходными, как благожелательными, так и враждебными.

Рядом с этой потребностью следует отметить другие потребнос­ти социально-психического порядка, вытекающие из наличности вы­сокоразвитого сознания у человека. Если остановиться на обычном делении элементов психики на: 1) познавательные, 2) чувственно-эмоциональные, 3) волевые, – то социально-психические потреб­ности можно свести к: 1) интеллектуальным, 2) чувственно-эмоци­ональным и 3) волевым.

8) Потребности интеллектуальной деятельности. Нет ни одного человека, которому эта потребность не была бы свойственна в той или иной форме. Вместе с организмом человека даны ощущения, воспри­ятия, представления и их комбинации, т. е. различные формы интел­лектуальной деятельности. Эти явления имманентно присущи челове­ку. Как человек, пока живет, не может не есть, не пить, не двигаться, так он не может не ощущать, не воспринимать, не иметь представле­ний. Познавательная деятельность в простейших формах – различе­ния и элементарного синтеза – появляется уже в мире животных. Тем более она присуща человеку. Она от него неотъемлема. Конеч­но, степень и формы интеллектуальных потребностей различны у разных индивидов. Но в той или иной форме они имманентно при­сущи всем представителям homo sapiens. Раз у него имеется разви­тая нервная система – тем самым дана и интеллектуально-позна­вательная деятельность; ибо мы видели, что основной функцией нервной системы является анализаторская функция, т. е. различение и дифференциация раздражений среды. А психология указывает, что различение (discernement) представляет простейшую форму позна­вательной деятельности. Точно так же вместе с развитой нервной системой дана и синтетическая или комбинирующая деятельность. «Ученый в своей лаборатории синтезирует и комбинирует воспри­нимаемые явления согласно определенным нормам, правилам, ги­потезам. Невежда также синтезирует и комбинирует, хотя бы и фан­тастическим, детским, абсурдным образом... Имеется инстинкт, который толкает людей к такой комбинационно-синтетической деятельности, – правильно утверждает Парето.

«Люди имеют определеннейшую склонность давать логическое обоснование их актам... У них имеется синтетическая тенденция, не­заменимая для практических потребностей. Прежде всего, люди хотят мыслить, а плохо или хорошо они мыслят, это уже другой вопрос», – не менее справедливо говорит тот же автор. На почве удовлетворе­ния этой потребности выросла не только наука, но и все абсурдные обобщения, абстракции, олицетворения, персонификации и понятия вроде добра, справедливости, солидарности и т. д. «Такие или сход­ные комплексы, родившиеся из потребности мыслить и комбини­ровать, потом могут приобрести независимое существование и в из­вестных случаях быть персонифицированными». Не только факт существования науки, но еще в большей степени факт существования ошибочных абсурдных теорий, представлений, понятий, суеверных и наивных объяснений, нелепых умственных комбинаций, фантастич­ных интеллектуальных образований, короче – все те анимистические, фетишистские, тотемические и нелепейшие теории, которые созда­вало и создает человечество, начиная с самых первобытных людей и кончая «дикарями современной культуры», теории, которыми люди объясняли и объясняют окружающие их явления, все эти «суевер­ные обломки старых истин», которыми полна история человечества и которые мы находим всюду, где находим человека, все это служит непререкаемым и красноречивейшим доказательством наличности у человека интеллектуальной потребности. Если бы ее не было, то не могли бы возникнуть и эти уродливые детища мысли. Иными слова­ми, человеку свойственен в такой же степени интеллектуальный го­лод, в какой ему присущ голод физиологический. Один удовлетворяет его фантастическими теориями анимизма, другой – теориями Нью­тона и Дарвина, один для его удовлетворения создает теорию «семи дней творения», другой – теорию, подобную канто-лапласовской те­ории или доктрине «Основных начал» Спенсера.

Еще бесспорнее станет эта потребность, если мы учтем роль знания как лучшего орудия в борьбе за существование. Уоллес и Бергсон правы, говоря, что в силу этой потребности для человека стала излишней необходимость изменения тела для приспособления к среде: его место заняли изменения мозга и тех орудий и инстру­ментов, которые созданы человеческим знанием.

Этой потребностью вызвано к жизни бесчисленное множество представлений и теорий, истинных и ложных, – относящихся к явле­ниям и неорганического, и органического, и социально-психического мира. Короче, потребность в интеллектуальной или умственной дея­тельности столь же реальна, как и потребность в питании. Другое дело, столь ли важна она, как последняя. Но этим вопросом мы сейчас не занимаемся.

9) Потребность в чувственно-эмоциональных переживаниях. Под ней я понимаю потребность человека, опять-таки имманентно присущую его организму, данную вместе с последним, переживать ряд чисто аффективных состояний – чувств, эмоций, носящих название радости, страха, горя, нежности, любви, симпатии, обо­жания, отвращения, удивления и т. д., сопровождающихся или удо­вольствием, или страданием (положительные и отрицательные чув­ственные тоны), потребность, отличную от интеллектуальной и не совпадающую с последней.

Так же, как человек не может не мыслить, так же он не может не чувствовать. Больше того, человек хочет мыслить и хочет чувство­вать, часто он ищет чувственных переживаний... Реальна ли эта по­требность? Вместо ответа процитирую Ланге: «Эмоции, – говорит он, – не только играют роль важнейших факторов в жизни отдель­ной личности, но они вообще самые могущественные из извест­ных нам прирожденных сил. Каждая страница в истории – как це­лых народов, так и отдельных лиц – доказывает их непреодолимую власть. Бури страстей погубили больше человеческих жизней, опус­тошили больше стран, чем ураганы, их поток разрушил больше городов, чем наводнения». В той или иной форме эта потребность есть у всех людей. Не идеи, не голод и не остальные перечисленные потребности влекли и влекут людей на зрелища: первобытные пляс­ки, игрища («короборри»), в цирк гладиаторов, на мистерию, на бой быков, в современный цирк, в театр, в оперу, на концерт, в кинема­тограф, на поэтические вечера, на скандал, к месту казни и т. д.

«Хлеба и зрелищ» – таков вечный красноречивый свидетель дан­ности этой потребности у человека. Если лозунг «хлеба» относится к биологической потребности питания, то лозунг «зрелищ» говорит о потребности в аффективных переживаниях. Отнимите эту потреб­ность у человека, и вы сделаете непонятным существование множе­ства явлений, начиная с игры и кончая всем искусством: поэзией, жи­вописью, музыкой, балетом. «Дориан Грей» Уайльда – только сконцентрированный художественный образ человека, сделавшего «целью жизни» служение и удовлетворение потребности в чувствен­но-эмоциональных переживаниях. Все люди в большей или меньшей степени Дорианы, различны только формы и степени «прожигания жизни». Эта потребность дает себя знать всюду: обычай употребле­ния музыки на парадах, в наступлении, на похоронах и свадьбах, та­кие явления, как сервировка стола (цветы, художественность серви­ровки), явления комфорта, роскоши («пышные» платья, «красивая обстановка» комнаты, все, «что ласкает взор»), – все это выз­вано и появилось на почве удовлетворения этой потребности.

Она, как воздух, всюду проявляет себя, но как воздух, мы ее не замечаем... Если бы ее не было, то насколько упростилась бы наша жизнь. Удовлетво­рение голода не требует ни цветов, ни белоснежных салфеток, ни красиво убранного стола; все эти «аксессуары» вызваны к жизни «эс­тетикой», т. е. чувственно-эмоциональными потребностями. Ими же вызваны к жизни и почти все явления искусства, начиная с примитив­ных рисунков, фантастических сказок и первобытной песни и кончая Шекспиром, Диккенсом, Бетховеном и Рембрандтом. Она гонит одних в кабак, других – на митинг, третьих – на бал, четвертых – в цирк, пятых – в театр, шестых – в толпу, седьмых – в церковь, восьмых заставляет подзадоривать людей подраться, девятых – к опасным приключениям, десятых – на выставку. Всюду, где люди «любу­ются» чем-нибудь, всюду, где они говорят «о красивых переживани­ях», всюду, где действуют «страсти и аффекты», там вы найдете эту потребность. Она неизбывна для человека и соприсуща его природе. Борьба за «жизненные блага» в значительной степени является борь­бой за возможность чувственно-эмоциональных переживаний, за воз­можность их удовлетворения.

10) Потребность в волевой деятельности. Наряду с указанны­ми потребностями человека имеется потребность в волевой дея­тельности; она состоит в постановке и в достижении осознанной, намеренно поставленной цели.

Ставить цели, ближайшим образом связанные с нашим «я», и стре­миться к их осуществлению – свойство, имманентно присущее чело­веку. Если прав был Декарт, говоря: «Cogito, ergo sum» (я мыслю, сле­довательно, существую), – то не менее правильным будет сказать: «Volo, ergo sum» (хочу, следовательно, существую). Сознательное «хочу» дано вместе с человеком и от него неотъемлемо! Опять-таки характер целей и волевых стремлений различен у разных людей. Но в той или иной форме они присущи всякому человеку (кроме разве иди­отов и психически дефективных людей). Если история человечества есть в значительной степени результат эмоций и чувств, то известная доля исторических событий может и должна быть объясняема как результат воления и волевых действий. Если в прошлом роль после­дних была сравнительно незначительна, то по мере поступательного хода истории значение и роль волевой деятельности растут. Спраши­вается, что же служит доказательством наличности такой потребности у человека? Ответ гласит: постановка людьми осознанных целей, воспринимаемых ими в качестве целей, тесно связанных с интимней­шими сторонами их «я» и потому важных и ценных для того, кто их ставит, – с одной стороны. С другой, – борьба людей с теми, кто препятствует достижению таких целей, или, когда они достигнуты, борьба с теми, кто мешает их дальнейшему выполнению, кто угрожа­ет или препятствует осуществлению соответствующих волевых актов.

В той или иной форме такие осознанные воления, несводимые к желаниям, вызываемым другими потребностями, были и остаются свойственными человеку. Таково воление, связанное с целью поддержания достоинства собственного «я», «чести», «доброго имени», таково воление «власти» над другими, воление «славы», воление «пре­восходства над другими», «популярности, авторитета», «одобрения, уважения»; к этой же категории фактов относятся воление «справедливости», «добра», «нравственности», «подвига», «жертвы», «долга». Все эти воления отличны, прежде всего, от стремлений, вызываемых чисто биологическими потребностями: воление «славы» или «поддержания доброго имени» не есть ни потребность удовлетво­рения голода, ни инстинкта размножения, ни самозащиты (в биологи­ческом смысле), ни движения, ни других биологических импульсов. Отличается оно и от потребности удовлетворения интеллектуальных запросов и чувственно-эмоциональных (пассивных) переживаний... Возникнув на почве биологических потребностей, эти воления вырос­ли в своеобразный вид потребностей, отличающихся от всех их. По­этому приходится их выделять в самостоятельную группу.

В той или иной форме эти потребности свойственны большин­ству людей... Например, защита «чести», «доброго имени» или во­левая потребность «одобрения» другими проявляется в течение всей истории... Месть за оскорбление чести в первобытных груп­пах, поединки и турниры рыцарей средневековья, борьба из-за «ме­стничества» в нашей истории, современные дуэли и суды чести – все это ряд фактов, вызванных к жизни этой потребностью... Жела­ние побороть в схватке противника, победить в турнире соперника, «прославить свое имя» физической силой, ловкостью, хитростью, художественным даром, научным трактатом, артистической игрой, красотой движений или лица, пышным костюмом, выделиться пе­ред другими своей роскошной обстановкой, чистокровными ло­шадьми, какой-либо эксцентричностью (Герострат, из-за увекове­чения имени сжигающий храм) – все это разные виды деятельности, вызванной на почве воления «славы».

Защита «святая святых» своей души в виде норм нравственнос­ти и права; жертвование собой во имя исполнения долга, борьба с теми, кто нарушает правовые и нравственные заветы (преследова­ния и наказание преступников), – опять-таки категория фактов, подпадающих под факты, вызванные этой потребностью. Почти все акты, связанные с «долгом» и «моральным долженствованием», целиком вызваны ею же. Борьба за власть, за утверждение своего «я», принимавшая и принимающая на протяжении истории самые различные формы – начиная от примитивного «моему нраву не препятствуй», от элементарных «не смей мне перечить», «не возражать» и кончая борьбой за политическую и духовную власть, за гегемонию «я» над сотнями тысяч людей – опять-таки явления, выросшие на почве удовлетворения этой потребности.

Резюмирую.

Потребности человека: 1) удовлетворения голода и жажды, 2) половая (размножения), 3) индивидуальной самозащиты, 4) груп­повой самозащиты, 5) движения, 6) дыхания, обмена веществ, сна, разряжения избыточной энергии (игры) и другие физиологические потребности, 7) потребность общения с себе подобными, 8) интел­лектуальной деятельности, 9) чувственно-эмоциональных переживаний и 10) волевой деятельности.

Макс Хальбвакс. Характеристики средних классов[§]

При изучении политических организаций, в особенности парламентского режима, предполагающего наличие нескольких партий, иногда задаются воп­росом, какого количества партий достаточно для его нормального функцио­нирования. Чаще всего сходятся на том, что необходимы, как минимум, две партии: правительственная и оппозиционная. Подобный вопрос встает, когда речь идет и о классовом режиме. Сколько классов должно быть в нем?

Этот вопрос возникает, когда мы приступаем к изучению средних клас­сов. В наших обществах существуют четко определенные группы, которым не отказано называться классами: буржуазия, рабочий класс, дворянство. Под названием же "средние классы" (кстати, употребляемом то в единственном, то во множественном числе) понимается довольно разнородная масса, вклю­чающая в себя множество элементов. Здесь и встает вопрос: а представляют ли они собой группу, заслуживающую названия класса? Самое главное: нужен ли такой промежуточный класс? Почему бы не быть всего двум классам: классу богатых и классу бедных, классу высшему и классу низшему – тем, которых мы постоянно встречаем в разные эпохи под разными названиями?

Когда мы рассматриваем историю классов, нас поражает то, что во все времена, при всех состояниях цивилизации существовали не только высший и низший классы, но также один или несколько промежуточных. В антич­ной Греции, как мы знаем, был высший класс евпатридов, евгениев – класс людей высокого происхождения; у римлян были патриции, представляющие наиболее древние семейства. В нижней части социальной лестницы обеих цивилизаций был низший класс – рабы. Но мы также констатируем, что между этими двумя располагались и другие классы. Достаточно рассмот­реть различные учреждения Греции, чтобы увидеть, что либо на основании богатства, либо должностей во все времена выделялись различные социальные позиции (rangs). В римском обществе наблюдалась та же картина, и число классов даже увеличивалось по мере продвижения вверх по лестнице: на верху по лестнице были собственно патриции, внизу рабы, а между ними промежуточные классы – всадники, плебеи, освободившиеся рабы и ряд других.

К началу истории современных европейских народов, при феодальном режиме, выделились два четко определенных класса: дворяне и крепостные, но были также и простолюдины, или свободные крестьяне (вилланы). Конечно, между крепостными и простолюдинами различие было не очень четким. Эсмен в его «Элементарном курсе истории французского права» пишет, что простолюдины не имели права на привилегии дворян, а во многих отношениях с ними обращались как с крепостными; так что слово «виллан» «текстах XIII в. относилось к сельским простолюдинам, добавляет он, – оброк и барщина были столь же обязательными для простолюдинов, как и для крепостных". Однако юридически на них не распространялись ограничения, касающиеся крепостных: формаръяж (formariage) и право "мертвой руки". Первое происходит от foris mahtagium– запрет для крепостных сочетаться браком со свободными или принадлежащими другому сеньору без особого на то разрешения. Право "мертвой руки" означает, что крепостной не имел права передачи своего имущества: он мог завещать его богоугодным заведениям, но не передать по наследству (поскольку иногда он мог обладать небольшим земельным владением). Эти два ограничения не рас­пространялись на простолюдинов. К тому же они могли, в отличие от крепостных, свободно выбирать место жительства. Этого достаточно, чтобы ут­верждать, что класс простолюдинов и "вилланов" в городах и в сельской местности (еще не существовало различия между деревней и городом) представлял собой действительно промежуточный класс.

Если мы двинемся дальше по ходу истории, приблизившись к нашему времени, то увидим, что для периода средневековья характерно различение города и сельской местности. Возьмем, к примеру, городское общество как больших, так и малых городов. Временно забудем о дворянстве. Не будем думать ни о крепостных, ни о крестьянах, чье положение остается подобным крепостной зависимости. Итак, перед нами городское общество, в котором, на первый взгляд, образуется хорошо очерченное социальное единство. Хотя среди жителей различают две категории: богатые торговцы и ремесленники, которые выполняют более значительные функции в сравнении с другими, а также ремесленники рангом пониже. В городском законодательстве Флоренции различали artes majores и artes minores.

Все ли этим ограничивалось? Нет. Обратимся к тексту английского историка Эшли. "К середине XIV века появился рабочий класс, если это слово понимать в том смысле, которого оно не имело раньше. Теперь стало возможным найти определенное количество рабочих, которые не были ни уче­никами, имеющими договоренность с хозяином на период обучения, ни хозяевами-ремесленниками; то были люди, которые, побыв в ученичестве, поступали на службу к ремесленнику, но никогда не становились хозяева­ми. Вскоре обнаруживаются признаки роста этого класса: даже у обычного поденщика появляется возможность обзавестись своим хозяйством после нескольких лет работы. Поэтому можно говорить, что в некоторых отраслях промышленности с конца XIV века, а для большинства на полвека (или более) позже, появился рабочий класс – в том смысле, который мы прида­ем этому понятию в наше время".

Если внизу иерархической лестницы имелся класс людей, работающих без надежды когда-либо стать хозяевами, а вверху – городских патрициев, который объединял в своих рядах самых богатых ремесленников и торгов­цев, получается, что оставался и промежуточный класс, не сводимый к двум указанным. Следует добавить, что к этим элементам промышленной и ком­мерческой групп прилегал весь низший персонал королевской феодальной, а также провинциальной и муниципальной администрации: писцы, судеб­ные секретари – те, кто повсеместно отвечал за меры по исполнению реше­ний; они возвышались над массой крестьян и рабочих культурой, оплатой, но занимали явно низшее положение в сравнении с собственно администра­цией: судьями, прокурорами, начальниками администрации. Данная группа во все времена имела значительное влияние. Именно ее представители по­явятся во время Парижской коммуны в комитетах, формируемых на всей территории; это они будут формировать общественное мнение, так как мо­гут читать газеты; они будут обеспечивать выполнение предписываемых но­вым режимом мер, позволивших заменить режим старый. Добавим, что имен­но в кругах этих маленьких людей, составляющих, тем не менее, благодаря своему числу и роли значительную часть общества, от старого режима к новому перейдет дух и множество традиций, позволивших обеспечить пре­емственность: дух судов, канцелярий, контор. Мы вновь встречаем их в современных обществах под именем мелких чиновников. Это значительное социальное образование. Оно будет все расти – и тому есть причины, – поскольку такой персонал необходим для функционирования коммерции, промышленности и администрации, для выполнения принятых решений. По мере роста органов коммерции, промышленности, администрации этот средний и промежуточный класс должен увеличиваться численно, а также по силе воздействия.

Теперь попробуем дать ему определение. Здесь мы оказываемся в неко­тором затруднении, поскольку он представляет собой группу, границы ко­торой не вполне ясны, группу, состоящую из столь различных элементов, что между ними не сразу можно обнаружить общее. Возьмем определение, данное Франсуа Симианом.

«Под средним классом следует понимать устойчивую категорию людей, взятых вместе с семьей, имеющих доходы, а часто и земельное владение сред­него уровня, группу, занимающую промежуточное положение между высшим социальным классом и классом рабочих и служащих. Эта категория скорее относится к населению городов, в особенности малых. Данная группа включает высшие слои ремесленников, малых и средних коммерсантов и промышлен­ников, часть представителей либеральных профессий и средних чиновников».

Заметим, что в этом тексте речь вообще не идет о крестьянах. Напротив, Карл Маркс в "Коммунистическом манифесте" включает в средний класс мелких промышленников, мелких коммерсантов, крестьян (правда, в других произведениях, например, в "Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта" он разделяет крестьян и мелкую буржуазию, как если бы они являли собой независимые социальные категории). В самом деле, есть важное отличие между взятыми в совокупности сельскими и городскими группами, которые противостоят по стилю жизни как две различные цивилизации. Можно было бы изучать сельскую цивилизацию саму по себе и выявлять, какие классовые различия имеются в ней сегодня. Такая задача была бы существенно более трудной, чем в отношении городской среды, поскольку для крестьянского сознания скорее характерно самоощущение крестьянина (по отношению к юродским жителям), чем ощущение своего более высокого или низкого социального положения. Это представляется достаточной причиной для рассмотрения среднего класса лишь в рамках городской цивилизации. Последние, как мы это установили, можно сказать, что данное Симианом определение классов является точным, но носит, скорее, описательный характер. Симиан определяет классы через противопоставление, утверждая, что средний класс отличается от высшего [класса] и от промышленных рабочих: он определяет их через перечисление, разворачивая перед нами характеристики некоторых групп. Но эти группы очень различны, и непонятно, каким образом они оказываются объединенными в рамках одного и того же класса. Можно ли сказать, что эта разнородная масса обнаруживает общее сознание? Если мы возьмем большие категории, между которыми распределяется эта совокупность, мы заметим, что между ними существует, быть может, даже больше отличий, чем между ними и высшим либо низшим классом.

Возьмем для начала ремесленников, высших, средних и мелких коммерсантов. Они, безусловно, относятся к среднему классу. Что их характеризует? В противоположность служащим и чиновникам они являются самостоятельно работающими людьми, т.е. по отношению к другим они – независи­мые экономические агенты <...>

Перейдем теперь к обширной и сложной категории служащих. Десяток лет назад в Германии проводились исследования по среднему классу, который во многих странах, в частности, там, значительно вырос, но в связи с экономическими трудностями оказался под угрозой. Социологи сочли необ­ходимым провести точные исследования этих групп, и полученные данные относительно разнообразия занятий в названной группе оказались весьма любопытными. Статистические данные были представлены в виде диаграм­мы, на которой численно большую категорию людей изображал очень высо­кий человек, а маленькую – очень низкий. Мы видим на ней служащего, рассыльного, инженера, продавца, бухгалтера, секретаря, переписчика, машинистку и прочие категории – то есть множество различных профессий. Однако с общеэкономической точки зрения можно сказать, что, в сравне­нии с ремесленниками, они выказывают немалое внешнее сходство и обра­зуют своего рода единство, поскольку не обладают экономической неза­висимостью и являются подчиненными по отношению либо к своим хозяе­вам, либо к организациям и тем самым приближаются к рабочим.

К тому же есть категории служащих (в частности, в магазинах продо­вольственных и непродовольственных товаров), которые вынуждены совер­шать определенное число операций с материей. Имеется ли выраженная раз­ница между помощником мясника и рабочим? Помощник мясника – на­половину рабочий, так как он должен трудиться вручную для обработки материи, которая является если и не вообще неживой, то, во всяком слу­чае, лишенной жизни. С другой стороны, служащие в магазинах, которые вынуждены с утра до вечера класть что-то в пакеты, конечно, являются служащими, но в то же время почти рабочими. Так же обстоит дело и с рассыльным, который доставляет товар: он вынужден перемещаться, рабо­тать мышцами ног, носить пакеты клиентам. Кассиры пропускают через свои руки много денег, считают их, складывают, вынимают золотые монеты и раскладывают в различные ячейки – ведь все это материальные функции.

Теперь давайте поднимемся на верхнюю ступеньку лестницы. Здесь не только инженеры, но и заместители директоров, старшие служащие, наде­ленные определенными полномочиями, и торговые директора, старшие про­давцы в магазинах, торговые агенты, а также высший персонал банков. У них довольно широкая техническая компетентность, и они могли бы легко заменить руководителей предприятия. И действительно, во многих делах они их замещают, осуществляя руководство и технический контроль.

Служащих нижней части лестницы характеризует отсутствие инициати­вы, ответственности – тем самым они отличаются от ремесленников, кото­рые отвечают за свое дело. Но это несправедливо в отношении служащих более высоких категорий, которые иногда обладают большой инициативой в тех пределах, которые предоставляет руководитель. То есть по роду своей деятельности, по требуемым от них качествам, а также по уровню доходов (которые во многих случаях высоки), можно сказать, что эта часть группы служащих очень близко подходит к буржуазии. Здесь нам также проще про­тивопоставить их ремесленникам (хотя они вместе с ними входят в средний класс), чем отличить их от рабочих или буржуазии. Чиновники: в этой категории выделяются высшие, средние и мелкие. Средние и мелкие чиновники относятся к среднему классу. В целом это крупная соци­альная категория, которая значительно выросла с тех пор, как приумножи­лись функции государства, как были созданы многочисленные и развитые службы, отвечающие ранее не существовавшим коллективным потребностям. Кого мы обнаруживаем в категории чиновников (в широком смысле), кроме персонала судов, налоговой администрации? Это почтовые и таможенные слу­жащие, персонал, который отвечает за фиксацию, расчет и сбор прямых налогов с каждого налогоплательщика, железнодорожные служащие которые настолько тесно связаны с государством, что их сообщество имеет вид и структуру государственной организации; наконец, учителя.

Итак, существуют многочисленные группы. Они отличаются от ремеслен­ников по тем же параметрам, что и служащие. Чиновники лишены инициа­тивы и свободы. В гораздо большей степени, нежели служащие в торговле и промышленности, чиновники вынуждены подчиняться достаточно жесткому регламенту. Итак, незначительной долей инициативы, малой свободой многие категории чиновников в определенной мере походят на те группы рабочих, которым на заводах приходится подчиняться строгой дисциплине. В некоторых случаях такие категории мелких чиновников можно рассматривать как приближающихся к рабочему классу – по роду занятий и по малым доходам. Но есть и чиновники более высокого уровня. Хотя они и могут подчиняться частным лицам, в конечном счете, они служат обществу и государству.

К трем выделенным в средних классах категориям можно было бы добавить категории менее важные, поскольку в свободных профессиях нижней части лестницы обнаруживаются элементы, позволяющие также относить их к среднему классу. Можно сказать, что к среднему классу относятся и врачи, имеющие небольшую практику, работники здравоохранения, "офицеры здоровья", а к их называли раньше; в юридическом или финансовом мире это мелкие предприниматели, которых на бирже называют "мелкие сошки". В литературной среде также можно встретить множество людей, которые (из-за умеренного «характера своей деятельности, из-за того, что ограничиваются распростране­нием идей, моделей и произведений мэтров в массах) занимают низшее положение, но не являются рабочими, а принадлежат к среднему классу.

Как можно определить теперь все эти группы, чтобы усмотреть в них какое-то единство? Заметим, что все названные категории, относимые к одной группе под рубрикой "средний класс", какими бы они ни были, характеризуются тем, что их деятельность – прежде всего техническая, предполагающая практическое знание некоторого числа правил, точное, верное их исполнение, но не более того.

Следует предполагать, что хотя общество меняется, правила неизменны и, смотря на то, что охватывают самые разнообразные стороны, их форма едина. Иными словами, правило, как инструмент, применяется по отношению к реальности, которая полагается одновременно неподвижной и единообразной.

Итак, существует целый ряд видов деятельности – очень важных, поскольку они воспроизводятся во множестве областей социальной жизни и часто повторяются в течение всего дня, – которые основаны на том, что социальные группы, с которыми они имеют дело, представляют собой не совокупности людей, каждый в которой интересен сам по себе, но единицы некой категории, с которыми можно обращаться как с материальными ве­щами. Это и есть техническая точка зрения.

Те, кому приходится – как служащим и мелким чиновникам – зани­маться техническими операциями подобного рода, и даже служащие рангом пониже, ограничиваются их исполнением без особых размышлений и без реальной инициативы, отличаясь от рабочих, которые своей техникой воз­действуют лишь на неподвижную материю, а не на материализованную че­ловеческую. Отсюда следует, что в обществе, которое заинтересовано, преж­де всего, в социальных и человеческих отношениях, служащие занимают более высокое социальное положение, чем рабочие.

Другими словами, эта материя, или материализованное человечество – объект деятельности чиновников и служащих, которым в виде материи представляются все люди. Тем не менее, эта материя является человеческой. Она отличается от материи материальной, если только можно воспользо­ваться этим плеоназмом, в том смысле, что служащие или чиновники, в отличие от рабочих, не имеют дела с неподвижной материей. Речь идет о людях и группах, которые имеют материальные черты, отдельные качества, над которыми можно производить операции, напоминающие те, что произ­водятся над материей. Но все же есть и различия.

Вот каково общее определение средних классов. Имеются особые причи­ны существования среднего класса, так как помимо чистой инертной мате­рии и людей, наделенных личностными и человеческими качествами, суще­ствует промежуточная зона или область, в которой люди, а еще более груп­пы, предстают отчасти в механической и материальной форме. Поскольку существуют виды деятельности, приложимые к этому материальному аспекту человечества, они естественным образом занимают промежуточное положение между классами буржуазии и рабочих. Этим же объясняется то обстоятельство, что этот класс порой склонен полагать, будто социальная ситуация сближает его с группой рабочих, а порой, наоборот, делает усилие, чтобы отличаться от нее, укрепить связи, соединяющие его с буржуазией.

Так объясняется то, что средние классы не обладают инициативной ро­лью в эволюции, хотя проявляют замечательную способность к сопротивле­нию и выживанию во время и впоследствии многих кризисов и экономических преобразований, которые являются для них тяжелым испытанием. Эти классы не доминирующие, но доминируемые, направляемые значительными эконо­мическими изменениями. Согласно замечанию Токвиля, дух среднего класса «в соединении с духом народа или аристократии [теперь мы говорим «буржуазии»] может творить чудеса, но сам по себе он никогда не даст ничего, кроме правления без доблести и размаха».

Здравомыслов А. Г., Ядов В. А. Мотивы трудовой деятельности и их связь с содержанием труда[**]

При анализе мотивов трудовой деятельности возникает несколько методологических вопросов, которые необходимо уяснить, прежде всего.

Во-первых, напомним, что мы различаем мотив и стимул как внутреннее и внешнее побуждение к деятельности. Стимулы – определяемые социальными условиями обстоятельства, которые, затрагивая интересы работника, становятся субъективно значимыми побудительными силами. Мотивы – внутренне осознанные и неосознанные побуждения, соответствующие данным стимулам.

Во-вторых, мы условно выделяем несколько типов, уровней мотивов деятельности в зависимости от типа или уровня стимулов. Высший уровень составляют мотивы (и стимулы), детерминированные общими социальными условиями – социалистическими производственными отношениями, политическим строем и идеологией социализма. Далее мотивы (и стимулы), определяемые специфическими условиями деятельности, среди которых содержание труда, согласно основной гипотезе исследования, является наиболее важным. Еще более специфические условия, порождающие специфические мотивы, – конкретные особенности трудовой деятельности на данном предприятии и т. д. Так как стимул, преломляясь в сознании человека, становится мотивом, мы должны помимо внешних условий деятельности рассмотреть структуру личности рабочего как фактор, влияющий на структуру мотивов.

В-третьих, диалектико-материалистическое требование конкретности анализа в применении к изучению мотивации означает, что следует рассматривать мотивацию трудовой деятельности не вообще, а как особую сопряженность мотивов в конкретной ситуации. Структура мотивов рабочего выявляется: при выборе специальности или профессии (ситуация прожективная–рабочий взвешивает плюсы и минусы возможной работы), в период работы по данной профессии на данном предприятии (ситуация реальная уравновешенная), в момент перемены места работы (ситуация реальная конфликтная), в условиях оценки и переоценки прежней трудовой деятельности (ситуация реальная ретроспективная, т. е. обращенная в прошлое) – во всех этих случаях мы можем зафиксировать различный порядок, иерархию мотивов. Эти различия, иногда противоречия, есть отражение противоречивости самой действительности.

В самом деле, в спокойной рабочей обстановке люди более уравновешены и способны к относительно объективному самоанализу своего поведения. В конфликтной ситуации на первый план выдвигаются мотивы, связанные со спецификой частных или более общих противоречий, породивших конфликтные отношения. В прожективной ситуации наилучшим образом может быть зафиксирована прямая связь мотивов деятельности с установками (отношениями) личности в направлении предмета (объекта) деятельности. В этом случае отношение как бы «очищено» от специфики конкретных обстоятельств, в которых оно реально проявляется.

Изучение мотивов трудовой деятельности в различных специфических обстоятельствах связано с важным методологическим принципом марксистской социологии, с диалектико-материалистическим пониманием сущности процессов как совокупности устойчивых свойств, которые проявляются в разных отношениях. Различие отношений субъекта к окружающей действительности обусловлено богатством социальных ситуаций, в которых он действует. Однако в основе поступков личности: лежит нечто устойчивое, составляющее как бы ядро мотивационной структуры поведения. Существенные свойства этой структуры могут быть схвачены в эмпирических данных как повторяющееся, устойчивое отношение, которое проявляется в разных социальных ситуациях.

Отсюда вытекает методика исследования мотивов трудовой деятельности. Первоначально необходимо выделить значимые ситуации, в которых ожидается специфическое проявление структуры мотивов отношения к труду. Конкретные факты должны быть сгруппированы так, чтобы их можно было интерпретировать в рамках каждой отдельной ситуации. Второй этап – сопоставление частичных (промежуточных) обобщений, полученных по выделенным значимым ситуациям.

Иерархия мотивов труда, зафиксированная в некоторых особых обстоятельствах, «накладывается» на структуру мотивов, обнаруженных в каждой другой специфической ситуации. То общее, устойчивое, повторяющееся, что будет вычленено при этой операции наложения, и составляет существенное свойство изучаемого процесса – ядро мотивационной структуры отношения к труду.

Общая схема предложенного анализа такова.

Схема социальной обусловленности мотивации труда

Руководствуясь этой схемой, мы начнем анализ первичных данных с рассмотрения структуры мотивов трудовой деятельности, как она проявляется в различных специфических ситуациях.

Обусловленность мотивов трудовой деятельности специфическими особенностями конкретных социальных ситуаций

а. Мотивы выбора специальности (профессии). (Ситуация прожективная.) В воображаемой, прожективной ситуации на первый план могут выдвигаться скорее установки личности, нежели собственно мотивы трудовой деятельности. Методика выяснения мотивов выбора специальности была такова: вопрос о выборе специальности задается молодым людям, уже работающим по данной (или иной) специальности, поэтому их сегодняшние оценки и восприятия вольно или невольно должны отразиться на оценках, обращенных в прошлое. Фактически мы имеем ретроспективную ситуацию, т. е. обращенную в прошлое. Чтобы получить «чистый» эффект прожективной ситуации, проконтролируем наши данные материалами опроса молодых людей (17–18 лет), выбирающих себе специальность (работу) перед окончанием школы. Совпадение данных повысит достоверность нашего материала, несовпадение позволит определить поправку.

Социальная обусловленность стимулов при выборе специальности выражается, по-видимому, в нескольких основных направлениях. Прежде всего, это вопрос о реальных возможностях свободного выбора специальности согласно склонности и установкам личности. Социализм уничтожил главное социальное препятствие к свободному выбору сферы трудовой деятельности – социальное неравенство, основанное на отношениях эксплуатации человека человеком.

Однако равное право на труд и образование, гарантируемое каждому советскому человеку Конституцией, еще не обеспечивает полной свободы выбора рода деятельности. Ограничения, накладываемые социальными условиями, связаны, прежде всего, с тем, что в социалистическом обществе еще сохраняются существенные различия между умственным и физическим трудом, между городом и деревней; принцип материальной заинтересованности остается основным принципом стимулирования труда.

Современные условия производства и быта также накладывают существенные ограничения на возможность выбора рода занятий в соответствии со склонностями. Эти ограничения – их условно можно назвать конкретными обстоятельствами выбора профессии (или специальности) – носят различный характер: острая потребность в рабочей силе в тех областях, которые могут не соответствовать личным склонностям рабочего, и, наоборот, отсутствие такой потребности там, где он хотел бы работать; наличие специальностей и видов труда, которые непривлекательны по своему содержанию и не позволяют развернуть способности и задатки к творческой деятельности; различные семейные и бытовые обстоятельства, материальное положение семьи, ограничения для женского труда, отсутствие необходимого общего и специального образования, отдаленность жилища от наиболее привлекательного места работы и многое другое.

В свою очередь и способности личности, выбирающей род деятельности, формируются под влиянием определенных условий. Здесь вновь обнаруживаются известные ограничения свободного развития личности: различия в семейном воспитании, в конкретном социальном окружении, в местных традициях и др. сказываются на характере установок, широте запросов, структуре интересов личности.

Для выявления субъективной установки на выбор профессии была использована

следующая формулировка полузакрытого вопроса. «Каким образом Вы избрали Вашу нынешнюю специальность?» (можно отметить несколько пунктов).

1. Специальность казалась мне интересной.

2. Привлекала хорошая оплата.

3. Обстоятельства сложились так, что иного выбора не было.

4. Другие мотивы (например, традиции семьи, совет друзей и т. д., напишите, что именно).

5. Не могу ответить.

Анализ данных показал, что вопрос был поставлен не совсем удачно, в частности потому, что формулировка «обстоятельства» (3) фактически скрывает слишком большое разнообразие причин, их следовало бы детализировать. Но впрочем, все они, так или иначе, могут быть отнесены к категории «профессию не выбирал, пошел работать, повинуясь обстоятельствам».

Какими же установками руководствовались молодые люди при выборе специальности? Среди ответов первое место по всей выборочной совокупности заняли «обстоятельства» – причины, мешающие сделать иной выбор. Причем у женщин степень влияния «обстоятельств» на выбор профессии значительно выше, чем у мужчин. Дальнейший анализ материалов исследования – вопросника и интервью – отчасти позволил уточнить смысл ответов «обстоятельства». На первом месте среди них расположение предприятия вблизи от места жительства. Эта причина особенно часто подчеркивается женщинами. Далее следует: наличие общежития на предприятии; необходимость в связи с учебой работать в одну смену; «пошел туда, где требовалась рабочая сила»; наконец, перемена профессии, связанная с дальнейшей механизацией и автоматизацией, совершенствованием технологического процесса производства на предприятии. Последнее особенно характерно для рабочих в группе пультовиков-наладчиков автоматического оборудования. Иного рода обстоятельства повлияли на выбор профессии рабочими в группе неквалифицированного физического труда: материальные затруднения в семье, необходимость из-за учебы работать в одну смену.

Кроме того, следует иметь в виду, что выбор профессии ограничивается уровнем общеобразовательной и профессиональной подготовки рабочего. В сущности, формулировка «обстоятельства» означает, что рабочий не выбирал профессию в строгом смысле слова, а шел туда, где есть спрос на рабочую силу и могут быть удовлетворены его потребности, не имеющие прямого отношения к содержанию работы по специальности. Для рабочего, выдвигающего в качестве основного мотива «обстоятельства» в прожективной ситуации, работа по профессии выступает, прежде всего, как средство существования.

Среди собственно мотивов (установок) выбора профессии (в строгом смысле слова) на первом месте – интерес к содержанию работы по специальности. Если «обстоятельства» при выборе профессии у женщин играют большую роль, чем у мужчин (соответственно 54,7% и 43,2%), то интерес к содержанию работы у мужчин выражен значительно сильнее (42,2% у мужчин, 28,4% у женщин). Что касается выбора профессии преимущественно из-за заработной платы, то этот мотив и у мужчин, и у женщин занимает последнее место (14,6% и 16,9%). Контрольное интервью и дополнительный анализ анкеты показали, что выбор профессии из-за заработной платы нередко включался молодыми рабочими в группу «обстоятельства». Сказался все тот же недостаток в формулировке вопроса.

Интервью, взятое примерно через полтора года у 5% рабочих из числа уже опрошенных ранее, внесло коррективы в интерпретацию этого пункта. Из 134 человек, опрошенных дважды, пункт «обстоятельства сложились так, что иного выбора не было» во время первого массового опроса отметили 51 человек, а при интервьюировании через два года – лишь 18. Ответы остальных 33 человек распределились таким образом:

1. Специальность казалась мне интересной –11 голосов

2. Привлекла хорошая оплата – 9 голосов

3. Другие мотивы (совет родных, знакомых и т. д.) – 17 голосов

Расхождение между данными анкет и интервью объясняется тем, что вопрос «Каким образом Вы выбрали Вашу нынешнюю специальность?» далеко не прост. Молодому рабочему пришлось самостоятельно анализировать свои мотивы выбора специальности, и многим это оказалось не под силу. При выяснении содержательных мотивов выбора профессии расхождения между данными анкеты и контрольного интервью намного меньше. Интервью показало, что из содержательных мотивов главным является интерес к специальности. На это указали ответы 56% рабочих-пультовиков, 47% слесарей, 37% станочников, 22% работниц на конвейере и лишь 12% представителей неквалифицированного ручного труда. Материалы контрольного интервью вполне соответствуют данным анкетного опроса 2665 человек.

Итак, около 1/3 молодых рабочих выбрали профессию, руководствуясь содержанием работы по этой специальности. Однако средние данные скрывают весьма существенные различия в структуре мотивов. Заслуживают внимания два момента. Во-первых, неодинаковое распределение мотивов в различных профессиональных группах (т. е. в контрольных группах по содержанию труда). Во-вторых, в одних группах имеется сходство, а в других различие в мотивах выбора профессии мужчинами и женщинами. Так, в группе профессий неквалифицированного физического труда (1) подавляющее большинство и мужчин и женщин сослалось на «обстоятельства» (62,1 и 80,0%). Не последнюю роль в этой группе играла и заработная плата (26,9 и 20,0%). Почти в равной мере руководствовались «обстоятельствами» мужчины и женщины при выборе работы на конвейере (2) (45,8% мужчин и 55,4% женщин). В группах профессий с более содержательным характером труда картина иная. Мужчины – слесари и электромонтеры (5), станочники (3) и автоматчики (4) на первое место выдвигают интерес к содержанию работы. В то же время женщины и в этих группах профессий по-прежнему указывают на «обстоятельства», хотя значение этого мотива несколько уменьшается по сравнению с группами профессий с тяжелым и однообразным трудом. Только в группе рабочих, занятых на пультах управления автоматическим оборудованием (6) у женщин выбор профессии определился, прежде всего, интересом к содержанию работы по специальности. По-видимому, выбор профессии в тех случаях, когда он не ограничивается обстоятельствами, определяется характером труда и содержанием работы по специальности.

Существенна зависимость между уровнем образования молодых рабочих и мотивами выбора профессии.

Чем выше уровень образования, тем больше процент рабочих, которые выбрали свою профессию из-за того, что она интересна по содержанию, и тем меньше избравших профессию из-за заработной платы. Чем ниже уровень образования, тем больше рабочих, избравших профессию из-за оплаты. Помня, что в данном случае форма опроса относилась к ретроспективной ситуации, проверим, совпадают ли указанные выводы, если «снять» влияние ретроспективности.

Рассмотрим сначала мотивы выбора профессии рабочей молодежью в возрасте до 18 лет, у которых сам факт выбора работы достаточно свеж в памяти. Рабочих в возрасте до 18 лет в шести группах профессий, избранных для рассмотрения, 193 человека. На рис. 2 показано соотношение трех вариантов ответов на вопрос о мотивах выбора профессии самыми молодыми рабочими. Как видно, выводы, сделанные по смешанной выборочной совокупности, подтверждаются и сама форма кривых распределения подчеркивает общую тенденцию.

О мотивах (установках) выбора первой профессии в прожективной ситуации позволяют судить и результаты выборочного опроса одиннадцатиклассников Ленинграда и области накануне их выпуска из школы. Из 1100 выпускников (1965 г.), отвечавших на вопрос «Чем Вас привлекает профессия, по которой Вы хотели бы работать или учиться?», 62,4% отметили творческий характер труда, 25,7% – значение для народного хозяйства, 3,4% – высокий заработок.

Показательны в этом отношении сравнительные оценки по привлекательности 80 профессий, данные выпускниками в зависимости от таких критериев, как общественный престиж профессии, ее творческие возможности, заработок, возможности роста (повышение квалификации в самом широком смысле слова). Привлекательность профессии теснее всего связана с ее общественным престижем и творческими возможностями. Наиболее тесной оказалась связь между привлекательностью профессии и возможностями для творчества.

Таким, образом, для большинства юношей и девушек, выбирающих первую профессию, творческий характер труда, возможность повышать квалификацию и общественный престиж профессии имеют определяющее значение.

Однако не всегда мотивы, выраженные в виде установок в прожективной ситуации, реализуются полностью. Слишком большая доля «обстоятельств», приведшая молодых рабочих в группу неквалифицированного труда (100%),–косвенное свидетельство этого. Кроме того, вполне возможны расхождения в структуре мотивов в прожективной и реальной ситуациях. Насколько велики эти расхождения у молодых рабочих в рассматриваемых нами шести профессиональных группах?

б. Оценка избранной специальности (профессии). (Ситуация реальная уравновешенная.) Каждый молодой рабочий выбирал профессию, руководствуясь той или иной установкой. Как же он оценивает свою профессию, уже имея некоторый стаж работы?

Вопросы «Что привлекает Вас в Вашей профессии?» и «Что не нравится Вам в ней?» давали возможность выявить отношение к избранной профессии, оценивая ее по трем наиболее существенным критериям:

1. Специальность интересная	1. Специальность неинтересная.
2. Хорошо оплачивается	2. Плохо оплачивается.
3. Дает возможность повышать квалификацию	3. Не дает возможности повышать квалификацию,

Эти критерии теснейшим образом взаимосвязаны. Разнообразная творческая работа – работа «со смекалкой» – требует постоянного роста, повышения квалификации и, естественно, выше оплачивается по сравнению с менее квалифицированным трудом в рамках той же профессии. В данном случае (и на протяжении всего изложения) речь идет не о противопоставлении содержания работы по специальности оплате труда и возможности повышать квалификацию, а о ранжировании трех критериев оценки профессии. Такое ранжирование дает возможность выявить основные установки в отношении к профессии. Средние оценки профессии по трем критериям распределились так.