Обсуждение больничных структур

Комитет по бедноте Национальной ассамблеи придерживался одновременно идей экономистов и врачей, полагавших, что единственно возможное место исправления болезней—это естественная среда социальной жизни, то есть семья. В ней стоимость болезни для общества сведена к минимуму. Кроме того, в ней исчезает риск усложнения ее уловок, ее самоумножения и перехода в больницах в форму «болезни болезней». В семье болезнь находится в «естественном» состоянии, то есть согласуется с собственным естеством и свободно предоставлена регенерирующим силам природы. Взгляд близких обращает на нее живую силу доброжелательности и сдержанного ожидания. В свободно наблюдаемой болезни есть нечто, ее компенсирующее: «Несчастье... возбуждает своим присутствием благотворное сострадание, рождает в сердцах людей настоятельную нужду принести облегчение и утешение; уход, предоставляемый несчастным в их собственном убежище, использует этот изобильный источник блага, расточающий особую благодать. А бедняк, находящийся в больнице? Все эти источники исключены для него...»1. Без сомнения, существуют больные, совсем лишенные семьи, или столь бедные, что живут «набившись в чердаки».

Для таких необходимо создавать «коммунальные дома больных», которые должны

функционировать как заменители семьи и взаимно распространять сострадающий

взгляд; отверженные найдут также «среди компа-

1 Bloch et Tutey, Proces-verbaux et rapports du Comae de Mendicite (Paris, 1911), p.395.

ньонов существ, похожих на них, естественным образом сочувствующих, для которых они по крайней мере не будут совсем чужими»1. Таким образом, болезнь найдет в любом месте свое естественное или квазиестественное место: она обретет там свободу следовать своему течению и раскрыться в своей истинной сущности.

Но идеи Комитета по бедноте объединились также с темой социального сознания и централизации болезни. Если семья близка несчастным по долгу естественного сострадания, народ близок им по долгу социальной и коллективной помощи. Больничные учреждения, совершенно неподвижные и создающие бедность их собственной инертностью, должны исчезнуть, но всегда подлежать мобилизации к выгоде национального благосостояния, чтобы обеспечить каждому необходимую помощь. Государство же должно «отчуждать от своего дохода» больничную собственность, объединяя ее затем в «общую массу». Будет создана центральная администрация, ответственная за распоряжение этой массой; она будет сформирована как постоянное медико-экономическое сознание нации; она будет заниматься универсальным восприятием каждой болезни и непосредственным изучением всех нужд. Недреманное око нищеты будет ответственно за тщательное «выделение необходимых и совершенно достаточных сумм для помощи несчастным». Оно будет финансировать «коммунальный дом» и распределять специальную помощь семьям бедняков, которые самостоятельно ухаживают за своими больными.

Две проблемы привели проект к неудаче. Одна—связанная с отчуждением больничного имущества—имела политическую и экономическую природу. Другая, медицинской природы—имела отношение к сложным и заразным заболеваниям.

1 Ibid., p. 396.

 

Законодательное собрание отказывается от принципа национализации имущества, оно предпочитает просто собирать налоги, предназначая их для основания помощи. Не следовало более доверять одной центральной администрации заботу о распоряжении ими, она оказалась бы слишком сложна, слишком далека, и из-за этого бессильна отвечать на нужды. Знание болезни и нищеты, чтобы быть непосредственным и эффективным, должно быть географически специфицированным и Законодательное собрание в этой области, как и во многих других, отказалось от централизма Учредительного собрания в пользу рыхлой системы английского типа: местные администрации, ответственные за создание основных промежуточных пунктов, должны быть в курсе потребностей и сами распределять доходы, формируя множественную сеть надзора. Так был найден принцип коммунализации помощи, к которому Директория окончательно примкнет.

Но децентрализованная и смешанная с местными учреждениями помощь не

могла более выполнять карательных функций: нужно было отделить проблему

помощи от проблемы подавления. Тенон в своих заботах об урегулировании

вопроса о клиниках Бисетр и Сальпетриер хотел, чтобы Законодательное

собрание создало Комитет по делам «госпиталей и домов заключения», в чьем

ведении были бы больничные учреждения, тюрьмы, проблемы бродяжничества и

эпидемий. Законодательное собрание возражало, что это значит «некоторым

образом унизить низшие классы, смешивая на равных основаниях уход за

обездоленными и надзор за преступниками»1. Знание о болезни и помощь,

которая должна оказывать-

1 Cite in Imbert, Le dmil hospitalier sous la Revolution es l'Empire (Paris, 1954), p.52.

ся бедным, получают собственную автономию. Они адресуются теперь одному типу специфически беспомощного состояния. Соответственно, врач начинает играть решающую роль в организации помощи. На социальной ступени, где он располагается, он начинает определять нужды, судить об их природе и уровне необходимой помощи. Децентрализация средств помощи авторизует медикализацию ее выполнения. В этом можно опознать идею, близкую Кабанису, идею врача -- должностного лица, которому город должен вверять жизнь людей, вместо того, чтобы «оставлять ее на милость циркачей и кумушек». Это он должен судить, что «жизнь власть имущих и богатых не более драгоценна, чем жизнь слабых и неимущих», и это он, наконец, сумеет отказать в помощи «общественным злодеям»1. Кроме своей роли медицинского техника, он играет экономическую роль в распределении помощи, моральную и квазисудебную роль в ее присуждении -- и вот уже появляется «надзиратель за моралью как за общественным здоровьем»2.

В этой конфигурации, где медицинские инстанции умножаются, чтобы лучше

обеспечить текущее наблюдение, больницы должны обрести свое место. Они

необходимы больным без семей, но также в случаях заразных, тяжелых, сложных,

«экстраординарных» болезней, с которыми врачи не сталкиваются в своей

ежедневной практике. Здесь также видно влияние Тенона и Кабаниса. Больница,

которая в своем самом общем виде есть лишь стигмат нищеты, появляется на

местном уровне как необходимая мера защиты. Защиты здоровых людей от

болезни, защиты больных от невежественной практики: необходимо «защитить

народ от его собственных оши-

1 Cabanis, Du degre de certitude de la medecine (Paris, 1819), p. 135, 154. 2 Ibid., p. 146, n. 1.

бок»1, защитить одних больных от других. То, что Тенон предлагал—это дифференцированное больничное пространство. Дифференцированное по двум принципам: «образовательному», предлагающему каждой больнице одну категорию больных или одну группу болезней, и «распределительному»—определяющему внутри больницы порядок ведения, «чтобы упорядочить типы больных, которых они согласны принимать»2. Таким образом, семья, естественное место болезни, дублируется другим пространством, которое должно воспроизводить как микрокосм конфигурацию мира патологии. Там, под наблюдением врача, болезни будут группироваться по порядку, по родам и классам в рациональную область, восстанавливающую исходное распределение сущностей. Итак, больница позволяет «так классифицировать больных, что каждый находит то, что соответствует его состоянию, без утяжеления за счет соседства с болезнями других, без заражения, будь то больничного, будь то внешнего»3. Болезнь обретает здесь как свою высшую точку, так и вынужденное местопребывание своей истинности.

В проектах Комитета по помощи были, таким образом, соположены две

инстанции: обычная, заключающая в себе текущее наблюдение за социальным

пространством через распределение помощи посредством системы сильно

медикализированных местных пунктов, и экстраординарная, определяющая

прерывное, исключительно медицинское пространство, структурированное по

модели научного знания. Болезнь помещалась в двойную систему наблюдения:

одна точка зрения смешивала и растворяла ее в совокупности социальных

невзгод, требующих

1 Cabanis, Du degre de certitude de la medecine, p. 135.

2 Tenon, Meinoires sur les hopitaux (Paris, 1788), p. 359.

3 Ibid., p. 354.

изживания, другая -- изолировала ее, чтобы лучше выделить ее истинную природу.

Законодательное собрание оставило Конвенту две нерешенных проблемы:

собственности больничного имущества и новую проблему больничного персонала. 18 августа 1792 г. Собрание объявило «все религиозные корпорации и гражданские конгрегации мужчин и женщин, духовные и светские»1 распущенными. Но большая часть больных содержалась религиозными орденами или, как Сальпетриер—светскими организациями, построенными по квазимонастырской модели, поэтому декрет добавлял: «Тем не менее в больницах и домах призрения те же люди продолжат уход за больными и лечение больных в индивидуальном порядке под наблюдением муниципального и административного персонала вплоть до окончательной организации, которую Совет по помощи незамедлительно представит Национальному собранию». В действительности, вплоть до Термидора, Конвент мыслил о проблемах помощи и больниц главным образом в терминах ликвидации. Скорейшей ликвидации государственной помощи требовали Жирондисты, боявшиеся политического оформления наиболее бедных классов в Коммуны в случае предоставления возможности распределения помощи. Для Роланда система физической помощи «наиболее опасна»: без сомнения, благодеяние может и должно оказываться «частным образом, но правительство не должно в это вмешиваться, оно будет обмануто, не сможет помочь или поможет плохо»2. Отмены больниц требовали Монтаньяры, воспринимавшие их как институализацию нищенства; одной из задач революции было уничтожить их, делая бесполезными.

1 J.-B. Duvergier, Collection complete des lois..., t. IV, p.

325.

2 Archives parlementalres. t. LVI, p. 646; cite in Imbert, Le droit hospitalier sous la Revolution et l'Empire, p. 76, n. 29.

По поводу одного из госпиталей, предназначенных «страдающему

человечеству», Лебон спрашивал: «Нужно ли, чтобы там находилась для

страдания некая часть человечества? ...Так разместим же над дверями этих приютов надписи, извещающие об их скором исчезновении. Так как если революция закончится, а среди нас еще будут несчастные, наши революционные усилия будут напрасными»1. И Барер в дискуссии о законе от 22 флореаля II года выдвинул знаменитую формулу: «Чем больше милостыни, тем больше больниц».

С победой Монтаньяров эта идея повлекла за собой организацию государством общественной помощи и в более или менее отдаленные сроки— полную отмену госпитальных учреждений. Конституция II года объявляет в своей Декларации прав, что «общественная помощь есть священный долг»;

закон от 22 флореаля предписывает создание «свода национальной благотворительности» и организацию системы помощи на местах. Он предполагал создание домов здоровья лишь для «больных, совершенно не располагающих жильем или не могущих получать в нем помощь»2. Национализация больничной собственности—принцип, который был принят, начиная с 19 марта 1793 года, но реализация которого должна была быть задержана до «полной, окончательной и множественной организации общественной помощи», -- стала незамедлительно выполняться после закона от 23 мессидора II года. Больничное имущество будет продано наряду с национальным имуществом с помощью казначейства.

Кантональные агентства будут отвечать за распределение необходимой помощи по

месту жительства. Итак, начала осуществляться, если не в реальности, то по

меньшей мере

1 Ibid., p. 78.

2 Закон от 19 марта 1793.

 

на уровне законодательства, великая мечта о всеобщей дегоспитализации болезней и нищеты. Бедность -- это экономическое состояние, содействие которому должно осуществляться в той мере, в какой оно существует, болезнь -- это индивидуальное несчастье, необходимый уход за жертвой которого должна осуществлять семья. Больницы -- анахроническое решение, не отвечающее реальным нуждам нищеты, клеймящее своей убогостью больного человека. Он должен достигнуть в семье идеального состояния, когда человеческое существо не будет более надорвано мучительной работой и не будет знать больницы, провожающей его к смерти. «Человек не создан ни для ремесла, ни для больницы, ни для богадельни: все это отвратительно»1.