НЕЛИНЕЙНЫЙ ПРИНЦИП И ЭТИЧЕСКИЕ АРГУМЕНТЫ В СОВРЕМЕННОЙ МЕДИЦИНЕ

Многие медицинские дисциплины на современном этапе демонстрирует обращение к идеям синергетики — молодой науки о самоорганизующихся сис­темах, важнейшими характеристиками которых является их нелинейность, от­крытость, необратимость, стохастичность, наличие большого числа подсис­тем. Обновление современной науки, ее открытость, отход от концепции жест­кого детерминизма и независимого субъекта, господствующего над миром, фиксация необратимости, вероятности, «свободы выбора», альтернативы и слу­чайности обогащают и трансформируют понимание различных проблем меди­цины, способствуя критическому переосмыслению традиционных подходов в ряде ее областей. Так, кризис советской клинической психиатрии, как отмечают некоторые исследователи, во многом объясняется «пристрастием» к линейному принципу, согласно котором}' каждая (психическая) болезнь должна включать единые причины, проявления, течение, исход и анатомические изменения (т.е. одна причина дает одинаковый эффект). Такая «жесткость» в формулировке те­зиса (постановке клинического диагноза), как свидетельствует современная ме­дицина, ничем не оправдана, ибо нельзя не учитывать тот фактор, что как непо­вторимы физические и духовные свойства отдельных индивидов, так индивиду­альны проявления и течение болезни у отдельных больных.

Аргументация на основе «непогрешимого», «объективного», «непредвзято­го» клинического метода, изложения «без личного толкования» является несо-

стоятельной не только с логической точки зрения, демонстрируя неадекват­ность претензий клинического метода на индуктивное выведение законов, ибо в данном случае, как справедливо указывает Н.А. Зорин, система постановки клинического диагноза представляет собой не что иное как суждение по анало­гии, или индуктивное доказательство, когда на основе повторяемости симпто­мов и синдромов конструируется представление о законе (нозологической фор­ме), но и в морально-психологическом плане, поскольку лечение адресуется не личности, как декларируется клинической психиатрией, а болезни, т.е. лечится «болезнь, а не больной».

Отход от однолинейности и жесткости, обращение к теориям случайных процессов, диссипативных структур приведет, как считают некоторые специа­листы, к обновлению психиатрии, ибо понятие болезни будет вероятностным, а ее возникновение в ряде случаев — принципиально непредсказуемым. В психи­атрии появится свобода воли в ее термодинамическом выражении, что повлечет за собой и изменение суждения о «норме» и болезни, к размыванию «границы» между нормой и болезнью широким спектром адаптационных реакций, а суж­дение о «нормальном» будет изменяться вместе с обществом и в зависимости от модели медицины.

Осознание чрезвычайной сложности и целостности объекта исследования ставит современную психиатрию перед необходимостью включения в ее аргу-ментационную систему описаний различного уровня (биохимического, пове­денческого, социального), подобно принципу дополнительности Н. Бора, гиб­кости и многовариантности в постановке диагноза болезни, ориентации на кон­кретного человека, во имя фундаментального принципа медицины — «лечить не болезнь, а больного» и избежания этических «перекосов» (гипердиагностики и наоборот, презумпции болезни и т.п.).

Этические и аксиологические аргументы с неизбежностью «пронизывают» и другие медицинские дисциплины. Такая медико-биологическая наука, как та­натология, изучающая причины, признаки и механизмы смерти, с особой остро­той ставит проблему «этической аргументации» при пересадке органов (как из­бежать этического перекоса: прежде чем донорский «живой» орган может быть изъят, сам донор должен быть «мертвым»); при продлении жизни больного с помощью аппаратуры (какие аргументы будут этически вескими при отключе­нии аппаратуры, т.е. по сути дела «умертвлении» больного); при решении во­проса о сохранении жизни обреченных от неизлечимых болезней больных (на­сколько этичны идеалы медицинской этики, приписывающей бороться за жизнь «до конца», если больной предпочитает «легкую смерть») и т.д.

Вхождение в науку «человекоцентристских» ориентиров и аксиологиче­ских параметров, «обострение» рефлексии и все более сильное звучание тезиса об ответственности ученых за применение результатов науки, использование которых может пойти как на благо человечества, так и на его истребление, от­мечается уже во второй половине 40-х годов XX в. В реальной науке и ее этике,

писал М. Борн, произошли изменения, которые делают невозможным сохране­ние старого стиля служения знанию ради него самого. Мы были убеждены, что это никогда не сможет обернуться злом, поскольку поиск истины есть добро само по себе. Это был прекрасный сон, от которого нас пробудили мировые со­бытия. А. Эйнштейн предостерегал, что существует опасность полного само­уничтожения человечества, которую нельзя сбрасывать со счета.

Причастность человека к постижению таких сложных объектов, как атом­ная энергия, объектов экологии, генной инженерии, микроэлектороники и ин­форматики, кибернетики и вычислительной техники, в которые включен сам челоь^ ", широкое внедрение роботов и компьютеров в производство и в самые различные сферы жизни человека и общества, функционирование науки на со­временном этапе в качестве социально интегрированной технологической экс­пертизы в ряде областей, ставят под сомнение тезис об «этической нейтраль­ности» науки и обусловливают то, что естествознание нашего времени зна­чительно ближе по стратегии исследования к гуманитарным наукам, чем в предшествующие периоды исторического развития, вводя в него непривычные для традиционного естествознания категории долга, морали и т.д. (B.C. Сте-пин). Аргументы, используемые при постижении уникальных эволюционных систем, не могут быть этически безразличными. Позиция, нацеленная лишь на получение нового истинного знания, является слишком узкой, а порою и опас­ной. Возникает необходимость в появлении подходов, устанавливающих кон­троль за самим постижением научной истины. В иерархии ценностей, к кото­рым несомненно относится научная истина, равноценно с ней в современной на'кг выступают такие ценности, как благо человека и человечества в их единстве и взаимодействии, добро и мораль, а поиск научной истины «освеща­ется» аксиологическими императивом: не увеличит ли новое знание риск суще­ствования и выживания человека, будет ли оно служить благу человечества, его интересам