Э.А. Фонотова, Л.В. Уваров КЛЯТВА ГИППОКРАТА И ЕЕ СОВРЕМЕННЫЕ ПРОЧТЕНИЯ

Клятва Гиппократа является наиболее устойчивой и универсальной систе­мой взглядов на взаимоотношения между врачом и пациентом. В ней изложены основные принципы, которыми врач должен руководствоваться в процессе ис­кусства врачевания: уважительное и благодарное отношение к учителям, нау­чившим искусству врачевания; бескорыстная передача своего опыта и знаний коллегам; гуманное отношение к пациенту — соблюдение врачебной тайны, принципа святости жизни — «Не убий», «Не навреди», воздержание от злодея­ний и коррупции, запрет на вступление в интимные отношения с пациентом, фор минование уважительного отношения к врачу и медицине.

К £ятва Гиппократа сохраняет свое значение и до настоящего времени. Ее принципы составляют основу «Женевской декларации» (1948 г.), «Междуна­родного кодекса медицинской этики» (1949 г.). «Хельсинско-Токийской декла­рации» (1964 г., 1975 г.), «Кодекса врачебной этики РБ» (1998 г.).

В связи с внедрением в биологию и медицин}' новых технологий (генети­ческое манипулирование, трансплантация органов, суррогатное материнство и т.д.), породивших нестандартные ситуации, возрос интерес к их этической экс­пертизе, осуществляющей контроль за развитием генной инженерии, биотехно­логии с целью предотвращения их катастрофических последствий для челове­ческого вида; за распределением донорских ресурсов без извлечения финансо­вой выгоды, за правовым и нравственным статусом эмбриона и т.д. В этих ус­ловиях не только подтвердилась жизненность и универсальность принципов, изложенных в Клятве Гиппократа, но и возникла необходимость их дельнейше-го углубленного осмысления и развития.

Основополагающая роль гуманистического идеала в медицине, сформули-

рованная в Клятве Гиппократа, закреплена в основных положениях «Конвенции 1 о защите прав и достоинств человека в связи с использованием достижений биологии и медицины: Конвенции о правах человека и биомедицине», принятой Советом Европы (1996 г.). Целью Конвенции является защита достоинства и индивидуальной целостности каждого человека, гарантия всем без исключения уважения целостности личности, основных прав и свобод, в том числе и права на получение информации о здоровье.

Информирование врачом пациента о состоянии его здоровья предполагает активное участие в лечебном процессе как врача, так и пациента. Ответствен­ность врача в процессе информации не умаляется, а, напротив, повышается, так как он контролирует формирование врачебного решения с учетом информаци­онного уровня пациента, его возрастного, психического и соматического со­стояния. Высокий уровень информированности пациента позволяет ему давать врачу более адекватную информацию о состоянии своего здоровья, самому принимать решение о том. что ему делать со своим организмом и нести ответ­ственность за принятое решение. При этом пациент автономен в принятии ре­шения. Дав добровольное информированное согласие, он имеет право в любое время отозвать данное ранее согласие. Информирование пациента о состоянии его здоровья и прогнозе дает возможность ему самостоятельно и достойно рас­порядиться своим правом на жизнь.

Принципы автономии врача и пациента и информированного согласия па­циента легли в основу новой модели во взаимоотношениях между врачом и па­циентом — «модели равноправного партнерства». Эта модель качественно от­личается от «патерналистской модели», предложенной Гиппократом. В основе «патерналистской модели» лежал принцип неравноправности партнеров — вра­ча и пациента. Пациент в такой модели был ограничен в получении информа­ции от врача, особенно, если она касалась диагноза с летальным исходом. И тем не менее, «патерналистская модель» и сегодня имеет право на существование. Она применяется в случаях, когда пациент предпочитает получать информацию от врача без обсуждения, или в целях психологической защиты не желает полу­чать сведения об опасном для его жизни заболевании, либо когда пациент на­ходится в бессознательном состоянии и у врача нет возможности посоветовать­ся с родственниками.

«Патерналистская модель» сохраняет и свое право на существование бла­годаря принципу «врачебной тайны». «Модель равноправного партнерства» хо­тя и расширяет этические границы принципа «врачебной тайны» для больного, отдавая первоочередное предпочтение ему быть информированным о состоянии его здоровья, но не размывает их абсолютно. Она не только ограничивает необ­ходимость сообщения больному информации в случаях, когда врач видит, что подобное сообщение может повредить его здоровью, но и гарантирует конфи­денциальность полученной информации от него или его родственников. Дове­рительность и конфиденциальность, возникающие во взаимоотношениях между

врачом и пациентом в «модели равноправного партнерства», упрочивают дейст­венность принципа уважительного отношения к врачу и медицине.

Право на достойную жизнь — это естественное право каждого человека. Роль врача в реализации этого права велика, так как целью его профессиональ­ной деятельности является сохранение жизни человека и улучшение ее качест­ва. И даже в «роковые» для больного минуты жизни врач должен руководство­ваться принципом «святости» жизни, помня слова Гиппократа: ... «никому не причинять вреда, не давать смертельных лекарств, даже если меня об этом по­просят, или советов, которые могут привести к смерти». Врач обязан облегчить страдания умирающего, его душевные и духовные муки, то есть помочь ему достойно умереть. Право на достойную смерть является таким же естественным как право на достойную жизнь, так как смерть — одна из сторон жизнедеятель­ности человека. Умирание с достоинством означает уважение врачом личной уникальности пациента, проявляющейся в его философских, теистических, атеистических, политических воззрениях и убеждениях, национальных особен­ностях. Поэтому врач не должен навязывать свои философские, религиозные, политические взгляды пациенту и препятствовать ему воспользоваться духов­ной поддержкой священнослужителя любой религиозной конфессии, разре­шенной к функционированию на территории Республики Беларусь, Особое внимание следует обратить на эстетическое, аккуратное телесное состояние умирающего больного, так как человеческое достоинство включает в себя и за­боту о теле.

Внедрение в медицину новых технологий, возникновение новых принци­пов, регулирующих взаимоотношения между врачом и пациентом («автономия пациента», «автономия врача», «информированное согласие пациента») порож­дают необходимость совершенствования профессиональной компетентности врача и соблюдение им высоко нравственных качеств, и возможность пациента отказаться от него) отказаться от работы с пациентом, передав его другому спе-циалис гу порождают необходимость совершенствования профессиональной компетентности врача и соблюдения им высоких нравственных качеств. В этих условиях повышается значимость нравственных принципов регулирующих взаимоотношения между коллегами в медицинском коллективе: уважительное и благодарное отношение к учителям, к опыту коллег, готовность передать бес­корыстно коллегам свой опыт, доброжелательное отношение к ним и вместе с тем сохранение самодостаточности — умение врача брать на себя всю полноту ответственности за свои профессиональные решения, отстаивать их и отклонять любые попытки давления со стороны коллег, пациентов, других лиц, если их требования противоречат профессиональном}' долгу, этическим принципам и закону.

И.В. Вуевская, А.И. Вернер

ОБ ЭТИКЕ АЛЬБЕРТА ШВЕЙЦЕРА

В жизни Альберта Швейцера было все, что мог пожелать самый требова­тельный, самый взыскательный к себе человек: кропотливая черновая работа и незабываемые моменты высочайших взлетов духа; светлая любовь к женщине и счастье отцовства; путешествия и приключения; поражения и победы и всегда сопутствовавшая ему борьба — с самим собой, с обстоятельствами, с человече­ской болью, с непониманием. И вся она, эта удивительная цельная жизнь, отра­зилась в книгах Альберта Швейцера; в его философско-этических и теологиче­ских трудах, потому что поиски нравственного идеала были смыслом его бы­тия; в книгах о Бахе и органной музыке, потому что музыка стала частью его жизни — так писать об органах мог только глубоко верующий человек, чувст­вующий их, понимающий через звучание органа полифонию мыслей Иисуса Христа; в художественно-публицистических книгах, потому что стремление к гармонии добра и красоты шло от человека и приводило вновь к человеку, но внутренне осознавшему свою неразрывную связь с другими людьми, с приро­дой.

Как-то Альберт Швейцер заметил, что главным аргументом действенности созданного им этического учения является его собственная жизнь. Мы еще и еще раз убеждались в этом. Не все принимали позиции А. Швейцера, но никого он не мог оставить равнодушным.

Для Альберта Швейцера в трудные минуты жизни духовными наставника­ми были — ОТЕЦ ИИСУС, БАХ, ГИТЕ.

Вот что он пишет в одной из своих работ: «Многое из того, чего я бы нико­гда не прочувствовал с такой ясностью и никогда бы не сделал, я сделал и про­чувствовал только оттого, что находился под влиянием этих людей. И потому я твердо убежден, что в смысле духовном все мы живы тем, что другие дали нам в решительные часы жизни... Многими чертами характера, которые уже стали нашими собственными — нежностью, добротой, скромностью, готовностью прощать, верностью или самоотречением — мы обязаны людям, которые про­демонстрировали нам в действии эти добродетели, порою в великом, а порою и в малом. Мысль, которая стала делом, запала в нас, как искорка, и разожгла но­вое пламя». И далее: «Врастайте в ваши идеалы, так чтобы жизнь никогда не смогла отнять их у вас. Если бы все мы могли стать тем. кем были в четырна­дцать, как изменился бы мир!».

По философским и теологическим проблемам, поднимаемым в произведе­ниях А. Швейцера, имеется обширная комментаторская литература. Вопросы же чисто медицинского плана значительно меньше рассматривались различны­ми школами. Да и возможно ли это вообще? Возможно ли вычленить, препари­ровать какие-то интересы столь многогранной личности? Известный литератор

М.А. Поповский по другом}7 повод}' в книге «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого. архиепископа и хирурга» (1978) пишет: «В натуре Войно-Ясенецкого главное — жесткая избирательность его интересов. Его ум подобен лазеру — узкое свето­вое лезвие, пронизывающее тьму. В зоне луча — накал страстей и идей доходит до величин астрономических». Эти люди — современники — не знали друг друга, но, по всей вероятности, чувствовали присутствие друг друга.

Как уже отмечалось ранее, суть швейцеровского принципа — признание и утверждение высочайшего смысла жизни. Согласно А. Швейцеру, жизнь, как самое сокровенное из того, что создала Природа, требует к себе великого ува­жения. Это требование охватывает любую жизнь, независимо от уровня ее раз­вития. Речь здесь идет не о формальной деонтологии. Это по сути прочувство­вание деонтологии и этики врачей, сестер, больных, их родственников, всего общества в целом.

Первичность факта жизни, ее уникальность в любых формах проявления -вот что, по мнению А. Швейцера, следует принимать во внимание при разра­ботке норм нравственных отношений. Споря с известным высказыванием Р. Декарта «Мыслю, следовательно, существую», А. Швейцер противопоставляет картезианской свою формулу: «Я есть жизнь, которая хочет жить среди-жизни, которая хочет жить». Таким образом, человек — не изолированный от других элемент общества, его соединяют с другими людьми многообразные связи. Че­ловек приходит в мир, который был создан до него трудом его предков. Прихо­дящий в мир как бы принимает эстафету дел и традиций людей, живших до не­го. Он сам несет эту эстафету и передает ее потомкам.

Нам кажется, что это является глубинной философской проработкой, осно­вой западной психотерапии и психологии, хотя, возможно, их развитие шло па­раллельными путями, обогащая друг друга. Говоря о заслугах русской психоте­рапевтической школы, необходимо упомянуть цикл работ проф. А.А. Бодалева (психологический факультет МГУ) «Понимание человека человеком». Раскры­тие мехглизма этих связей, терапия или коррекция их в случае нарушения со­ставляв" одну из важнейших сторон психоанализа 3. Фрейда и его школы, а также других психоаналитических технологий, разрабатываемых его учениками и последователями.

Действенный характер этического принципа «Человек — человеку» сказы­вается прежде всего в том, что он побуждает индивида ощутить себя активной частью целого, побуждает переживать не только свою собственную боль и ра­дость, но и боль других как свою собственную.

В 1954 г. Альберта Швейцера наградили Нобелевской премией мира. Этой наградой до А. Швейцера почтили врачей Анри Дюнана, Бойд-Орра, Фритьофа Нансена. Это выдающаяся Галерея.

«Через Ясную Поляну пролег первый нравственный меридиан земного ша-Ра». — так говорил один из современников Л.Н. Толстого, которого очень по­читал А. Швейцер. Они на одной широте, Ясная Поляна и Ламбрене.

Н. П. Савко

ПРАВО НА ЖИЗНЬ И ПРАВО НА СМЕРТЬ (ЭТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)

Понятия «право на жизнь» и «право на смерть» имеют огромное социаль­ное значение. В них переплетаются интересы медицины, права, религии, мора­ли. Особую актуальность значение данных категорий приобрело в связи с обсу­ждением проблем эвтаназии. Эвтаназия — это всякое действие или бездейст­вие, которые намеренно ведут к смерти, имеющей целью устранить боль и страдания. Ее сторонники утверждают, что если жизнь не будет истинно чело­веческой, то лучше умереть по-человечески.

Действительно, когда существует право на жизнь, закрепленное в юриди­ческих документах, то можно ли заключить из этого и существование права на смерть? Вряд ли. Признание его было бы внутренним противоречием для деон-тологических принципов врача, правовых норм божественных заповедей, чьими основными целями является защита жизни. Жизнь, представляющая собой клу­бок противоречий, является высшей ценностью человека, его земного бытия. Неудивительно, что смерть оказывается центральным звеном этих жизненных противоречий. Прерывание жизни лишь насильственно устраняет их.

Врач, юрист, христианин обязаны всеми средствами защищать жизнь. А не смерть. Легальной признать просьбу помочь покончить с жизнью нравственно оправданной может лишь закон. Отрицающий сам себя. Нельзя определить от­дельные исключения из правил об охране жизни, если разрушается само осно­вание этого правила. Даже письменное согласие на «легкую смерть» не должно иметь юридической силы, поскольку может быть получено у человека в бессоз­нательном состоянии, состоянии отчаяния или под влиянием психических и других факторов. Кроме того, если смириться с правом на смерть во время аго­нии, то таким способом можно легко узаконить понятие « гуманного» убийства или «полезной» эвтаназии, или пойти на это с евгенической целью, в поисках трансплантатов, биомассы.

Сейчас известно немало примеров прекращения беременности по меди­цинским показаниям, прекращения лечения больных смертельной болезнью, неосуществления реанимации плохо сформировавшихся или имеющих тяжелую патологию новорожденных и других. Оправдано ли это? По-видимому, да. Смерть в данных случаях не провоцируется преднамеренно, прямым образом. Однако подобные ситуации морально и юридически будут оправданы, если бу­дут выработаны четкие клинические и юридические критерии понятий — смер­тельная болезнь, тяжелая патология, неизлечимость, клиническая смерть и др. Выработка конкретных понятий даст не только морально-правовое обоснование тех или иных действий врача, но и позволит формировать общественное мне­ние.

Введение права на смерть в настоящее время может оказать огромное де-морализирующее воздействие на население (врач — мясник), подорвать дове-

рие к врачу. Ныне эвтаназия прямо противоречит гуманным принципам меди­цины, общечеловеческой морали, основным правам человека. Не оправдывают ее и рассуждения о больших затратах на поддержание жизнедеятельности обре­ченного человека.

В своей практической деятельности врач может допустить ошибку. Каж­дый больной — это явление, сложная загадка, которую врач должен познать, разгадать, и неправильный диагноз или решение могут иметь роковые послед­ствия для пациента. Больному человеку, даже безнадежно больному, всегда в полном объеме должна оказываться социальная и медицинская помощь — пи­тание, гидратация, обезболивание и иное.

Не оправдывает право на смерть и божественная сущность человека. Жизнь — это божественный дар. Бог сотворил человека, и у него есть план в отношении каждого. Он выражается в Божественном Провидении. Принуди­тельная смерть является вторжением в этот план, посягательством на Власть Господа, всего святого, осквернением и жизни, и смерти. Жизнь человека, но существу, есть жизнь сына, дочери, которые принимают все, что дает им Отец. Боль, страдание суть последствия родительского или иного греха, но они иску­плены сыном божьим Иисусом Христом. Он не только обожествил, осветил страсти, но и, умирая, освятил саму смерть: изменил ее смысл, превратил из ipexa в спасение.

Авиценна утверждал, что врач лечит словом, растениями и ножом. Драма обреченного больного носит в основном психологический характер: они чувст­вуют себя покинутыми, не нужными не только врачу, но часто и близким. Именно в этот момент приходит мысль о смерти, просьба о которой по своей сути есть крик о помощи. Здесь очень важно по-человечески поддержать боль­ного, создать вокруг него атмосферу доверия и внимания, в которой он может « достойно умереть», реализовать свое биологическое право на смерть. Долг вра­ча сопровождать больного, обреченного человека до самой смерти.

ЖИЗНЬ КАК ДОСТОЙНОЕ УМИРАНИЕ

Е.В. Беляева

Memento mori

Достижения медицины изменили место смерти в нашей жизни. Из факта она стала процессом, многие аспекты которого уже контролируются. Речь идет, с одной стороны, об искусственном поддержании основных жизненных функ­ций организма, позволяющем «откладывать смерть» на неопределенный срок, а с другой —: об эвтаназии, прерывающей «легкой смертью» мучительный про­цесс умирания. При этом собственно медицинские проблемы отступают здесь перед социально-психологическими и моральными. Двадцатый век принес су­щественные новации и в организацию учреждений, обслуживающих процесс умирания. Если прежде смерть была по преимуществу «домашней», и господ-

ствующей установкой было желание «умереть в своей постели», то сейчас в развитых странах до 70% людей заканчивают свою жизнь в больнице, т.е. до последней возможности медицина либо борется за их жизнь, либо пытается об­легчить страдания. Истинным достижением цивилизации является идеология и практика хосписов — специальных учреждений, в которых безнадежно больные люди получают возможность достойно завершить свою жизнь.

В свою очередь для этики хосписы оказываются «полигоном» для «проиг­рывания» глубинных философских и нравственных вопросов. Ведь наша жизнь в любом случае есть «бытие к смерти», и близость последней только заостряет до предела извечные проблемы нашего существования. И если хосписы ставят целью обеспечить человек}' достойную смерть, то конечность человеческого земного существования всегда считалась в этике поводом для размышлений о достойной жизни. Этика давно поставила вопрос: что есть жизнь в нравствен­ном смысле слова? Ведь нередко человек утратил духовную жизнь задолго до физической кончины, превратился в «живой труп», а то и «родился мертвым». И наоборот, достойное нравственное поведение может быть названо подлинной жизнью. В философской литературе и публицистике неоднократно обсуждалась проблема, почему в критической ситуации перед лицом смерти человек зачас­тую оказывается жалким, ничтожным, готовым на любую подлость для сохра­нения своего биологического существования. Близость смерти растаптывает достоинство человека, не говоря уже о том, что само наличие смерти унижает человека мыслящего в его стремлении к бесконечному совершенствованию. И только у людей с прочным нравственным стержнем граничная со смертью си­туация оказывается способом не уронить, а поднять свое достоинство, проде­монстрировать его неистребимое качество. Общий вывод классической этики состоит в том, что нравственность есть критерий как достойной жизни, так и достойной смерти. В свою очередь размышления о смерти стимулируют нрав­ственное сознание. Они не обессиливают личность, но дают ей глубокий взгляд на собственную судьбу в целостности мироздания, позволяют осознать смысл своего маленького бытия перед лицом вечности.

Но неужели надо дожидаться неизлечимой болезни или глубокой старости, чтобы задаться вопросом о нравственном качестве своей жизни? Хоспис учит жизненной мудрости, пытается придать смысл безнадежной ситуации. Не дол­жен ли опыт людей, героически сопротивляющихся бессмыслице смерти под­вигнуть молодых и здоровых на аналогичный подвиг. Надо осознать: мы не от­личаемся от умирающих, мы умираем каждую секунду. Мы можем помочь че­ловеку на краю жизни только в том случае, если способны совершать ту же ду­ховную работу постоянно. Каждый из нас должен достойно умирать на протя­жении всей сознательной жизни. Тогда достойная смерть станет следствием достойной жизни или. по крайней мере, достойного ее осмысления и подведе­ния итогов. Наличие морально положительного смысла иногда способно при­дать конечной жизни специфическое качество бессмертия. Как писал Мигель Де

Унамуно. «Надо чувствовать и вести себя так, как если бы нам было уготовано бесконечное продолжение нашей земной жизни после смерти; и если нам уго­товано небытие, то постараемся, чтобы оно не было заслуженным...».

Возможности современной медицины и системы социально-психологической поддержки умирающих — это моральный вызов смерти, оче­редная попытка отстоять человеческое достоинство пред лицом форс мажорно­го фактора. Существование подобной системы борьбы со смертью является также и вызовом для всех людей, требованием повысить нравственную требова­тельность к себе. Это в кинематографе можно «умереть легко», в жизни же умирать тяжело и страшно. Нам не удастся просто «принять пулю на вздохе», нам придется долго-долго, десятилетиями умирать достойным образом. Не яв­ляется ли вся наша цивилизация гигантским хосписом, где этика издревле вы­полняет функции терапии духа?

Е.В. Шиманская ЭВТАНАЗИЯ И ЭТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ СМЕРТИ

Политики, юристы, философы и простые обыватели в наши дни подчёрки­вают ценность человеческой жизни и много говорят о гуманизме, человеколю­бии, милосердии, при этом часто забывая о том, что жизнь ценна сама по себе только потому, что человек смертен.

Мысли о смерти всегда волновали людей: её боялись как конца своего су­ществования, перед ней благоговели как перед чем-то неизведанным, её ждали как избавления, к ней готовились как к продолжению жизни.

На протяжении столетий смерть всегда была связана с сакральным. Даже с началом развития медицины в современном её понимании право констатиро­вать смерть вверялось священник}'. Но времена меняются, и сейчас именно больница чаще всего является тем местом, где человек расстаётся с жизнью, и именно вра i является тем лицом, который борется за жизнь пациента и конста­тирует его смерть.

С развитием техногенной цивилизации и с появлением новых открытий и возможностей в области медицины (искусственное поддержание жизни, крео-ника, клонирование, имплантация и т. п.) смерть становится не просто естест­венным биологическим процессом, а явлением, которое имеет самостоятельную Ценность и значимость. В связи с этим эвтаназия является наиболее острой и противоречивой проблемой биоэтики.

Основные принципы биомедицинской этики, используемые в современных дискуссиях об эвтаназии — это автономия личности и принцип «не навреди». Первый из них предполагает, что решение о прекращении жизни принимается пациентом (либо его близкими) добровольно и осознано. В связи с этим фактом возникает проблема: каковы рамки этой автономии, насколько осознанным и свободным можно считать выбор, который делает человек в таком состоянии.

Принцип «не навреди» осуществляется постольку, поскольку выбор «за» или «против» эвтаназии оценивается с точки зрения минимизации вреда для па­циента. Но тут сразу возникает вопрос: что есть меньшее зло — продление жиз­ни, которая сопровождается мучительными болями, а конец которой всё равно предопределен, либо скорая смерть — шаг, после которого уже нельзя будет вернуться назад. Таким образом, возникает проблема определения, что является благом пациента.

Если случаи пассивной эвтаназии (когда врач признаёт, что «медицина бессильна») довольно часто встречаются в медицинской практике (выписка па­циента из больницы домой в том случае, когда ясно, что болезнь неизлечима) и с ними приходится пока мириться как с неизбежным злом, то вокруг активной эвтаназии ведутся жаркие споры. Более того, в большинстве стран активная эв­таназия запрещена законом. Но существуют и такие страны, где она разрешена (1 олландия). Интересен и тот факт, что согласно данным социальных опросов, врачи намного более негативно относятся к этой проблеме, чем население в це­лом. Однако молодые врачи чаще считают эвтаназию допустимой в исключи­тельных случаях, чем врачи старшего поколения. Это даёт основание полагать, что со временем число государств с узаконенной активной эвтаназией может возрасти. На наш взгляд, сам факт разрешения осуществления активной эвтана­зии не так опасен, как те условия и законодательные рамки, в которых она бу­дет реализовываться. В настоящее время, когда появились тенденции «инфля­ции морали и человеческой жизни» в переносном смысле и её вздорожания в прямом, когда развитие высоких технологий может привести к нивелированию некоторых моральных ценностей, разрешение осуществления активной эвтана­зии может привести к её использованию в целях обогащения (поиск доноров для трансплантации, экономия средств и т.п.), что совершенно не сочетается с принципами врачебной этики.

Следовательно, можно сказать, что несмотря на различные аргументы, вы­двигаемые «за» и «против» эвтаназии, её разрешение невозможно при совре­менной законодательной базе и далеко неидеальном моральном климате в об­ществе.

Я.С. Яскевич, М. В Яскевич

ФИЛОСОФСКО-ЭТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ СОВРЕМЕННЫХ

ТЕХНОЛОГИЙ НЕЙРО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО

ПРОГРАММИРОВАНИЯ

Попытки выработать модель успешной психотерапии привели в 1973 году лингвиста Джона Гриндера и программиста Ричарда Бендлера к рождению но­вого междисциплинарного направления — нейро-лингвистического програм­мирования (НЛП) (Richard Handler and John Grinder. Frogs into Princes. Real Peo­ple Press. 1979; их же: Refraining/ 1982.). Занимаясь трансформационной грам-

матикой. методами изменения текста и его воздействия на человека, Дж. Грин-дер, как лингвист, проанализировал словесные приемы, которые использова­лись при выдаче инструкций другому человеку, а Р. Бендлер, как математик, все это представил в виде технологий, т.е. алгоритмов, процедур. Таким образом и оформилось нейро-лингвистическое программирование. В настоящее время, как указывают специалисты, НЛП часто применяется для подготовки спецслужб и спецподразделений в американской армии. Уникальные возможности НЛП ис­пользуются в самых различных сферах человеческой деятельности (терапии, спорте, бизнесе). Относительно же Бендлера отмечают его жесткий, волевой стиль языка в книгах и работах как профессионала программиста и психолога, который направлен не столько на то, чтобы помочь человеку, сколько на то, чтобы запрограммировать его.

Эффективные приемы общения на основе методик НЛП позволяют быст­рее добиваться взаимопонимания с окружающими, активизировать умственные способности («нейро»), совершенно особым образом использовать язык («лин­гвистическое») для достижения своих целей, и, наконец, научиться управлять состоянием своего разума, своей психики, приводить свои убеждения и ценно­сти в соответствие с желаемыми результатами («программирование»). Основ­ную проблематику НЛП, таким образом, составляет межличностное общение, «восприятие» и путь к совершенствованию.

С методологической точки зрения НЛП опирается на структурированный подход к человеческому мышлению и поведению, к тому, что некоторые авторы называют структурой человеческих переживании. Неслучайно НЛП определя­ют как «искусство и науку совершенствования личности», или «изучение субъ­ективных переживаний». От других методологий НЛП отличает практический результативный подход, способствующий быстрым переменам в поведении и личным достижениям в медицине, образовании, спорте, коммерческой деятель­ности, управлении персоналом и взаимоотношениях с клиентами, заключениях договоров и т.п.

В НЛП субъективные переживания описываются с помощью простых мо­делей того, как мы думаем и как то, о чем мы думаем, влияет на наши поступки. НЛП показывает, как то, что мы воспринимаем при помощи органов чувств, превращав-ся в понимание. С точки зрения выявления механизмов объяснения, НЛП показывает, как с помощью пяти органов чувств сигналы внешнего мира приобретают содержание, приводят к пониманию и вызывают переживания.

Философским основанием, на котором выстраивается концептуальная мо­дель НЛП, является адекватное соотношение мысли и поступка, которое можно выразить следующей фразой: «Л'/еняя свои мысли, вы начинаете вести себя по-другому и добиваетесь иных результатов». Вспомним в этом плане хорошо из­вестные мудрые изречения, в которых в принципе были зафиксированы подоб­ные особенности, свойственные мировосприятию человека. Уже Сократ полно­стью переосмыслил стандартное изречение, высеченное на колонне при входе в

храм Аполлона в Дельфах: «Познай самого себя». Именно самопознание, с этой точки зрения, представляет собой единственный путь к достижению счастья, поскольку «добродетель есть знание», т.е. познай, кто ты есть, и стань таким. В «Воспоминаниях о Сократе» Ксенофонта Сократ говорит: «Кто не знает своих слабостей - не знает себя. А то разве не очевидно... что знание себя дает людям очень много благ, а заблуждение относительно себя — очень много несчастий... Кто не знает себя и имеет ошибочное лредстаатение о своих способностях, тот находится в таком же положении и по отношению ко всем людям и ко всем че­ловеческим делам». (Ксенофонт Афинский. Воспоминания о Сократе // Сокра­тические сочинения. М.-Л,, 1935. IV. 2, 26-27).

Известные библейские истины — «Сначала было слово», «Каковы мысли в душе человека, таков и он» —так же схватывают синхронное отношение между мыслями и поступками людей. В этом же контексте знаменитое декартовское «Мыслю — следовательно существую» приобретает еще больший философский смысл. В рамках же технологически-прагматического подхода НЛП предлагает­ся несколько простых приемов, помогающих изменить наш образ мышления (частица «нейро» в названии «нейро-лингвистическое про!раммирование»), в соответствии с чем неизбежно меняется и наше поведение. Мысли становятся тем или иным результатом, исходом, достижением, успехом или неудачей. На­ши мысли, то, о чем мы думаем больше всего, затем превращаются в наши по­ступки, влекущие за собой соответствующие перемены.

Непреодолимая субъективность, уникальность и неповторимость человече­ского Я, его субъективные переживания принимаются в НЛП как факт, ибо ка­ждый из нас воспринимает мир, в котором живет, особым, субъективно-личностным образом в соответствии со своими убеждениями, ценностями, на­строениями. Отдавая дань существованию этой таинственной и неповторимой субъективности, НЛП осознанно и рационально ставит перед собой задачу вы­явить ту структуру, которая наделяет смыслом сам}' субъективность, проник­нуть в «черный ящик» нашего сознания, разобраться все же в субъективных пе­реживаниях, чтобы помочь их обладателю справляться с тем, чем он занимает­ся, т.е. овладеть технологией совершенствования беспредельных потенциаль­ных возможностей человека. С этих позиций становится возможным моделиро­вать успех, использовать стратегию успеха, говоря по-другому, успех это то, что можно моделировать. Моделирование в НЛП означает процесс выявления по­следовательности идей и поступков, которые дают возможность другому чело­веку7 выполнить ту или иную задачу.

Сама же модель НЛП отражает переживания как процесс или как систему, компонентами которой являются, прежде всего, пять органов чувств, обращен­ные не только во вне, но и внутрь (визуальное — зрение; аудиальное — слух; кинестетическое — осязание/чувство; обонятельное — обоняние, вкусовое — вкус). Сигналы органов чувств проходят через множество «фильтров» воспри­ятия и мышления, образованных нашими уникальными идеями, переживания-

ми, убеждениями и языковыми средствами, придающими определенную форму модели мира человека. Модель мира («карта мира») представляет собой уни­кальное представление человека о мире, основанное на его индивидуальном восприятии и личном опыте. Вместе с тем карта мира это и совокупность инди­видуальных особенностей работы личности. НЛП позволяет разобраться, как мы представляем различные явления, т.е. истолковываем их, прибегая при этом к механизмам обобщения, искажения и опущения преобладающей части сведе­ний, оказавшихся в нашем распоряжении. Каждый из этих компонентов НЛП оказывает влияние на все грани и результаты нашего поведения. Предполагает­ся, что овладев искусством синтезирования мысли и поступка, человек в со­стоянии манипулировать воспринятым и вызывать у себя новые переживания, изменять достаточно устойчивые настроения, убеждения и ценности, творить свои переживания, вызывать ясные мысленные картины желаемого результата, повышая вероятность его достижения. Не просто реагирование на внешние об­стоятельства или воспоминания о прошлом, а умение творить свои переживания означает, что каждый человек имеет широкий спектр выбора, возможность управлять своей жизнью и творить собственное будущее. Каждый может созна­тельно и оптимистично использовать систему НЛП. чтобы достичь желаемого результата.

Обобщая опыт тех, кто занимается НЛП, и в первую очередь, ее основопо­ложников Ричарда Гендлера и Джона Гриндера, доктор Гарри Олдер и Верил Хезер внесли в эту междисциплинарную область большую ясность, сделав ее понятной, доходчивой и доступной широкой аудитории. Если раньше НЛП ос­тавалось в совей узкой наше и интересовало только психотерапевтов, то после издания книги, где дается 21 урок НЛП (Гарри Олдер, Верил Хезер. НЛП. Вводный курс. Полное практическое руководство. Пер. с англ. «София», 2000) инновационные технологии НЛП стали доступны широкому' читательскому кру­гу.

Приведем лишь некоторые пресуппозиции (т.е. идеи или утверждения, ко­торые приходится принимать как данность, чтобы общение стало осмыслен­ным), приводимые к каждому уроку, через которые читатель получает четкую информацш) об основных принципах своего самосовершенствования и обще­ния с другими людьми и самим собой. Например, «карта — не территория», т.е. наше собственное восприятие (карта) не сама действительность (территория), а то, что мы видим в мире сквозь фильтры нашего восприятия. Или: «То, что больше всего занимает наши мысли (сознательно или несознательно), обычно отражаются в поведении и становятся явью»; «Системой управляет тот, кто проявляет наибольшую гибкость; «У каждого есть все необходимое для осуще­ствления перемен и достижения успеха»; «Кем бы кто себя ни считал, на самом деле он всегда нечто большее»; «Сопротивление — реакция на фиксируемое общение и вероятный признак неудачного присоединения» (присоединение — установка и сохранение доверия и взаимопонимания, способствующего обще-

нию; присоединяться можно не только к поведению, но и к убеждениям, ценно­стям) и т.д.

Теория и практика НЛП несомненно помогает установить личные взаимо­отношения и улучшить их; развить дар убеждения; прийти к позитивному ми­ровосприятию; повысить уровень самооценки; преодолеть последствия нега­тивных переживаний прошлого; сосредоточиться на намеченных целях и напра­вить все силы на их достижение; управлять своими ощущениями; верить в свои силы в любых начинаниях; достигать взаимопонимания с клиентами, заказчи­ками и коллегами (См.: С. Горин. Техники россыпью. М., «КСП», 2000). Эф­фективные и апробированные средства общения между людьми, практические способы изменения мышления и поведения, предлагаемые НЛП, делают эту об­ласть «искусством и наукой совершенствования личности». Как и большинство современных научных дисциплин НЛП сегодня нуждается в философско-этическом переосмыслении. Может ли эта новая наука быть ценностно-нейтральной? Будут ли ее постулаты обращены на совершенствование или са­мосовершенствование личности, чтобы человек мог творить свои субъективные переживания, а значит и будущее, ил возможно использование принципов НЛП для манипуляций нашим сознанием, нашими ценностями и убеждениями для достижения желаемых кем-то целей? Эти фундаментальные вопросы стоят се­годня не только перед НЛП. но и в целом перед современной наукой.