Зак. 18

В. М. Алпатов

том же языке лексически. Все основные книги И. И. Мещанинова сыгра­ли роль в освобождении отечественной лингвистики от строгого следова­ния европейским схемам, пусть освобождение от этих схем у него было неполным, а рассматриваемый им материал «экзотических» языков не всегда был достоверен.

В 30—40-е гг. идеи И. И. Мещанинова были очень влиятельны в советском языкознании, вокруг него сложилась научная школа. Среди ученых этой школы следует отметить Соломона Давидовича Кацнель-сона (1907—1985), автора значительных работ по типологии и теории грамматики. После 1950 г. ученые мещаниновского направления вмес­те с Н. Я. Марром подверглись ожесточенной критике. Однако если марровские идеи после этого были окончательно оставлены, то данное направление со второй половины 50-х гг. продолжало развиваться. По­мимо более поздних работ И. И. Мещанинова и С. Д. Кацнельсона, оно выразилось в исследованиях лингвистов нового поколения, прежде все­го Георгия Андреевича Климова (1928—1997). В его публикациях 60— 80-х гг. были развиты идеи о построении синтаксической типологии на семантической основе, в частности, в связи с фундаментальными разли­чиями номинативного и эргативного строя.

ЛИТЕРАТУРА

Бернштейн С. И. Основные понятия грамматики в освещении А. М. Пеш-ковского // Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освеще­нии. М., 1938.

Хухуни Г. Т. Принципы описательного анализа в трудах А. М. Пешковско-го. Тбилиси, 1979.

Бархударов С. Г. Вступительная статья // Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959.

Зиндер Л. Р., Маслов Ю. С. Л. В. Щерба — лингвист-теоретик и педагог. Л., 1982.

Иванов В. В. Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова // Вопросы язы­кознания, 1957, № 3.

Ларцев В. Г. Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятель­ности. М., 1988.

Н. Ф. Яковлев и советское языкознание. М., 1988.

Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Николай Феофанович Яковлев, его жизнь и труды // Известия РАН, Серия литературы и языка, 1994, № 4, № 5.

Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. М., 1970.

Отцы и дети Московской лингвистической школы. Памяти Владимира Николаевича Сидорова. М., 2004.

Алпатов В. М. Лингвистическая концепция А. И. Смирницкого (к 50-летию со дня смерти) // Вопросы языкознания, 2004, №5.

Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания. Антоло­гия. М., 2001.

КРИТИКА ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО СТРУКТУРАЛИЗМА

После Первой мировой войны структурализм занял господствующее положение в теоретической лингвистике большинства стран Европы и Северной Америки. В его рамках работали и многие из ученых, прямо не заявлявших о своей принадлежности к структурализму, но тяготевших к выявлению системных отношений в синхронии (показательный пример — Московская фонологическая школа). Такая роль структурализма сохра­нялась до 50-х гг. XX в. включительно.

Это, безусловно, не значит, что все языковеды соглашались с основны­ми постулатами структурного подхода. Речь сейчас не идет о концепту­альных спорах между разными направлениями внутри структурализма (например, между пражцами и глоссематиками, пражцами и дескриптиви-стами), о которых говорилось выше. Немалое число ученых вообще счита­ли структурный подход к языку неприемлемым.

Критику структурализма в дохомскианский период, в 20—50-е гг., можно подразделить на три направления. Самую многочисленную группу критиков составляли языковеды, стоявшие на старых, прежде всего младог­рамматических позициях и упрекавшие структуралистов в «антиисториз­ме» и «схематизации». Таких ученых было немало среди историков языков и компаративистов, хотя структурный подход постепенно проникал и в эти области. Иногда эти ученые справедливо отмечали неучет структуралиста­ми тех или иных фактов, излишнюю схематизацию материала, игнорирова­ние исключений из правил и пр., но в методологическом плане этими язы­коведами не было внесено ничего существенно нового по сравнению с младограмматиками. Особенно активно критика структурализма с пози­ций науки прошлого века велась в СССР после выступления И. В. Сталина по вопросам языкознания в 1950 г. (книги и статьи Ф. П. Филина и др.).

Особое место среди критиков структурализма занимали марристы. Отвергая одновременно как компаративистику, так и структурализм, они во многом критиковали обе научные парадигмы с позиций еще более ста­рых концепций XVIII в. и первой половины XIX в., в которых основное место занимали недоказуемые гипотезы о происхождении языка и языко­вых стадиях. По ряду вопросов марристы в критике структурализма сбли­жались с описанной выше группой, прежде всего они также считали обя­зательным свойством лингвистического исследования «историзм». Однако сам Н. Я. Марр главным своим противником считал сравнительно-исто­рическое языкознание, а «описательные» синхронные исследования в от­личие от компаративных в СССР никогда не запрещались, что оставляло возможность для развития структурных теорий.

Наконец, встречались и работы, в которых критика структурализма совмещалась с формулированием оригинальных концепций. Находясь вне

17*

 

В. М. Алпатов

магистрального пути развития мирового языкознания, они содержали ориги­нальные идеи, которые впоследствии в том или ином виде оказались востре­бованы наукой. Мы отметим две такие работы: вышедшую в 1929 г. в Ле­нинграде книгу «Марксизм и философия языка» и появившуюся двенадцатью годами позже в Токио книгу М. Токиэда «Основы японского языкознания».

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ИДЕИ КНИГИ ♦ МАРКСИЗМ И ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА»

Книга «Марксизм и философия языка» имела необычную судьбу во многих отношениях. После выхода она получила в основном отрицатель­ные отзывы, а затем была прочно забыта. Однако в 1973 г. по инициативе Р. Якобсона она появилась в английском переводе и стала популярной на Западе и в Японии, ее переводили на многие языки. У нас она не переизда­валась с 1930 по 1993 гг., но в последнее время появились три ее новых издания и готовится четвертое.

Сложные проблемы связаны с авторством книги. Она вышла как книга Валентина Николаевича Волошинова (1895—1936). Это был ленин­градский ученый широкого профиля, занимавшийся лингвистикой, лите­ратуроведением, психологией, социологией культуры, к моменту выхода книги — аспирант Ленинградского института литератур и языков Запада и Востока, позже — доцент Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена. Однако с 60-х гг. соавтором или даже единственным автором книги стали называть друга В. Н. Волошинова, известного учено­го, автора книг о Ф. М. Достоевском и Ф. Рабле Михаила Михайловича Бахтина (1895—1975). Сейчас книга чаще издается как его сочинение. Однако точных сведений об авторстве мы не имеем, а мнения исследовате­лей сильно расходятся. По-видимому, текст книги в основном писал В. Н. Волошинов, однако ряд содержащихся в ней идей, в том числе лингвистических, весьма вероятно, принадлежит М. М. Бахтину.

Книга состоит из трех частей: философско-методологической (там в основном сосредоточена и проблематика, связанная с марксизмом), исто-рико-лингвистической и конкретно-лингвистической, посвященной про­блеме несобственно-прямой речи. Позиция авторов по отношению к раз­витию мирового языкознания содержится в основном во второй части книги, о которой дальше и будет идти речь. В книге дается краткая исто­рия основных лингвистических направлений в европейской и отечествен­ной науке. В отличие от аналогичных очерков, исходивших из структура­листского лагеря, где особенно противопоставлялись друг другу наука XIX в., прежде всего в младограмматическом варианте, и новая, структурная лин­гвистика (см. рассмотренные выше работы В. Брёндаля и В. Матезиуса),

Критика лингвистического структурализма

 

здесь выделяются два иных направления в науке о языке разных эпох, именуемые «индивидуалистическим субъективизмом» и «абстрактным объективизмом».

Первое направление в своих истоках возводится к романтизму, его основателем признается В. Гумбольдт, к нему отнесены, в частности, X. Штейнталь и школа К. Фосслера. Истоки второго направления, более древнего, авторы книги видят еще в античности, далее оно развивалось «на французской почве» (видимо, имеется в виду прямо не названная «Грамма­тика Пор-Рояля») и, наконец, получило законченное выражение у Ф. де Соссюра, Ш. Балли, И. А. Бодуэна де Куртенэ и др. Младограмма-тизм же расценивается как направление, имевшее «по отношению к двум разобранным направлениям смешанный или компромиссный характер».

Если для В. Брёндаля или В. Матезиуса структурная лингвистика прежде всего отделялась от языкознания XIX в. преимущественным вни­манием к синхронному, а не историческому исследованию, то в книге «Марксизм и философия языка» главное различие двух направлений видится в ином. «Индивидуалистический субъективизм», по мнению ее авторов, исходит из четырех следующих «основоположений»:

«1) язык есть деятельность, непрерывный творческий процесс сози­дания... осуществляемый индивидуальными речевыми актами;

2) законы языкового творчества суть индивидуально-психологичес­
кие законы;

3) творчество языка — осмысленное творчество, аналогичное художе­
ственному;

4) язык как готовый продукт... как устойчивая система языка (сло­
варь, грамматика, фонетика) является как бы омертвевшим отложением,
застывшей лавой языкового творчества, абстрактно конструируемым лин­
гвистикой в целях практического научения языку как готовому орудию».

А «основоположения» «абстрактного объективизма» определяются так: ♦ 1. Язык есть устойчивая неизменная система нормативно тожде­ственных языковых форм, преднаходимая индивидуальным сознанием и непререкаемая для него.

2. Законы языка суть специфические лингвистические законы связи
между языковыми знаками внутри данной замкнутой языковой системы. Эти
законы объективны по отношению ко всякому субъективному сознанию.

3. Специфические языковые связи не имеют ничего общего с идео­
логическими ценностями (художественными, познавательными и иными).
Никакие идеологические мотивы не обосновывают явления языка. Меж­
ду словом и его значением нет ни естественной и понятной сознанию, ни
художественной связи.

4. Индивидуальные акты говорения являются, с точки зрения язы­
ка, лишь случайными преломлениями и вариациями или просто иска­
жениями нормативно тождественных форм; но именно эти акты инди­
видуального говорения объясняют историческую изменчивость языковых
форм, которая как таковая с точки зрения системы языка иррациональна и

 

В. М. Алпатов

бессмысленна. Между системой языка и его историей нет ни связи, ни общности мотивов. Они чужды друг другу».

В целом здесь в суммарном виде прежде всего противопоставлены точки зрения К. Фосслера и Ф. де Соссюра (см. особенно конец пункта 4 в характеристике «абстрактного объективизма»: тезис о «чуждости друг другу» системы и истории языка многие соссюрианцы не поддерживали; также и индивидуально-психологический подход был свойствен К. Фос-слеру, но не В. фон Гумбольдту). Но в целом действительно здесь выделе­ны многие существенные характеристики гумбольдтовской традиции, с одной стороны, и структурализма — с другой. Отмечены, в частности, подход к языку как к епег§е1а и как к ег§оп; рассмотрение языка «изнут­ри», с учетом позиции носителя языка, и исключительно извне; изуче­ние «индивидуальных актов говорения» и ограничение объекта исследо­вания языком в соссюровском смысле.

Авторы книги «Марксизм и философия языка» до конца не соли­даризируются ни с тем, ни с другим направлением, но главный объект их критики — «абстрактный объективизм» в его современном, соссю­ровском и послесоссюровском виде. Ни по одному из параметров он не оказывается более правым по сравнению с другим направлением. В то же время в первой, методологической части книги содержится концеп­ция знака, близкая к концепции Ф. де Соссюра.

«Абстрактный объективизм» возводится к «филологизму», который, по мнению авторов книги, «является неизбежной чертою всей европейской линг­вистики, обусловленной историческими судьбами ее рождения и развития... Лингвистика появляется там и тогда, где и когда появились филологиче­ские потребности». В связи с этим упоминаются Аристотель и александрий­цы. Такое высказывание не вполне точно: как мы упоминали, александрий­цы описывали склонение и спряжение не столько в языке Гомера, сколько в койне, тогда еще вполне живом языке. Однако далее помимо задачи толко­вания текстов на непонятном языке упоминается и другая: «Лингвистичес­кое мышление служило еще и иной, уже не исследовательской, а преподава­тельской цели: не разгадывать язык, а научать разгаданному языку». Подчеркивается, что две эти задачи, действительно игравшие первостепен­ную роль при формировании лингвистических традиций, были связаны с овладением «чужим языком»: мертвым языком письменных текстов либо престижным языком культуры, отличным от материнского (вспомним, что античная и арабская традиции развились именно тогда, когда соответствен­но греческим и арабским языками стали овладевать носители иных языков). Авторы книги несколько переоценивали роль «филологизма» (к тому же к XX в. в основном уже преодоленного) для «абстрактного объективизма», но верно оценивали другую черту, общую для европейской традиции и структу­рализма: ориентацию на текст как на исходную данность, анализ как основ­ной метод. Текст мог быть классическим памятником или множеством фраз, произнесенных информантом, но в любом случае — это некоторый объект, отделенный и от говорящего, и от самого лингвиста. Структурная лингвис­тика лишь четко сформулировала такой подход и очистила от традиционной непоследовательности.

Критика лингвистического структурализма

Авторы книги подвергают сомнению саму объективность существо­вания языка в соссюровском смысле: «Субъективное сознание говорящего работает с языком вовсе не как с системой нормативно тождественных форм. Такая система является лишь абстракцией, полученной с громад­ным трудом, с определенной познавательной и практической установкой. Система языка — продукт рефлексии над языком, совершаемой вовсе не сознанием самого говорящего на данном языке и вовсе не в целях самого непосредственного говорения». Такой «продукт рефлексии» если и имеет какую-то ценность, то только для «расшифровывания чужого мертвого языка и научения ему». Но они не нужны ни носителю языка, ни учено­му, ставящему задачу «понимания и объяснения языковых фактов в их жизни и становлении». Абстрактная языковая система «уводит нас прочь от живой становящейся реальности языка и его социальных функций».

По мнению авторов книги, из всего многообразия проблем, связан­ных с языком, «абстрактный объективизм» выделяет лишь одну проб­лему — «критерий правильности». Эта проблема имеет лишь педагоги­ческое значение: данный критерий нужен, когда речь идет об обучении языку. Но «нормально критерий правильности поглощен чисто идеологи­ческим критерием: правильность высказывания поглощается истинно­стью данного высказывания или его ложностью, его поэтичностью или пошлостью и т. п. Язык в процессе его практического осуществления неотделим от своего идеологического или жизненного наполнения».

«Абстрактный объективизм» критикуется за многое: за неучет ре­альных процессов говорения и слушания, за вырывание языковых явле­ний из реального контекста, единственно важного для носителей языка, за неспособность оперировать более чем рамками отдельного предложе­ния («построение же целого высказывания лингвистика предоставляет ведению других дисциплин — риторике и поэтике»), за отрыв языковой системы от процесса ее становления и т. д. Присутствует и традицион­ное для противников структурализма обвинение последнего в «неисто­ризме», хотя, как уже говорилось, перенос внимания на синхронию не считается в книге основополагающей чертой данного направления, а воз­можность строго синхронного подхода к речи в «Марксизме и филосо­фии языка» как раз допускается. В книге нет термина «семантика», однако подчеркивается особое внимание «абстрактного объективизма» к языковой форме, особенно звуковой, при неспособности изучать «идео­логическое наполнение» языка. Если отвлечься от иных терминов, речь здесь идет об игнорировании семантики в структурализме.

По сути, все обвинения в адрес «абстрактного объективизма» и, прежде всего, структурализма сводятся к одному большому: он не может ответить на многие вопросы, связанные с «человеческим фактором» в языке. И действительно, в рамках структурализма (как, впрочем, и предшествовав­ших ему направлений) не удавалось построить ни полноценной семан­тики, ни лингвистики речи, ни разработанной социолингвистической те­ории, ни методов анализа текста, ни многого другого. От некоторых задач

 

В. М. Алпатов

(скажем, от социолингвистики) большинство структуралистов отвлекались сознательно, от других, как от семантики в европейском структурализме, не отказывались, но структурные методы объективно мало что могли здесь дать. В этом смысле критика В. Н. Волошинова — М. М. Бахтина была вполне серьезной.

Тем не менее их подход был, несомненно, максималистским. Суже­ние объекта исследования в структурализме дало возможность создать теорию оппозиций, дистрибуционный анализ и многое другое, без чего мы уже не можем представить себе лингвистику сейчас, какими бы устаревшими сейчас ни казались многие методологические положения структурализма. И ответить на те вопросы, которые ставила книга «Марксизм и философия языка», можно было, лишь имея хоть какой-то ответ на вопрос «Как устроен язык?», на котором сосредоточились структуралисты. Кроме того, некоторые структуралисты выходили за рамки «абстрактного объективизма»: достаточно назвать учение об акту­ализации у Ш. Балли, функциональный подход у пражцев. Еще ближе идеи «Марксизма и философии языка» к концепциям К. Бюлера (упо­мянутого в книге) и А. Гардинера. У В. Н. Волошинова — М. М. Бахти­на верно отмечены многие недостатки структурного подхода к языку, но полное его отрицание или даже ограничение его применимости изу­чением мертвых языков не были продуктивными решениями.

«Индивидуалистический субъективизм» оценивается в книге гораздо выше: «Индивидуалистический субъективизм прав в том, что единичные высказывания являются действительною конкретною реальностью языка и что им принадлежит творческое значение в языке... Совершенно прав ин­дивидуалистический субъективизм в том, что нельзя разрывать языковую форму и ее идеологическое наполнение. Всякое слово идеологично и вся­кое применение языка — связано с идеологическим изменением». Шко­ла К. Фосслера вообще оценивается в книге намного выше соссюрианства, одно из главных ее преимуществ видится в том, что «школа Фосслера инте­ресуется вопросами пограничными». Пограничные между лингвистикой и другими науками вопросы, исключавшиеся из ведения лингвистики струк­туралистами, особо интересовали авторов книги, как уже говорилось, не­лингвистов по преимуществу. Эти пограничные вопросы, в частности поня­тие темы высказывания и особенностей несобственно прямой речи, составляют основной предмет позитивной части книги.

«Индивидуалистический субъективизм» критикуется не за то, что это «субъективизм», а за то, что он «индивидуалистичен», что он «иг­норирует и не понимает социальной природы высказывания и пытает­ся вывести его из внутреннего мира говорящего». Также говорится и о стремлении обоих лингвистических направлений исходить из моноло­гического высказывания, игнорируя диалог.

Книга «Марксизм и философия языка» появилась не ко времени. В 1929 г. у «абстрактного объективизма» еще много было резервов развития, тогда как школа К. Фосслера, на которую в книге возлагаются наибольшие надежды, скоро сошла на нет. Еще более четверти века задача разработки