Не забывайте — вы сами автор своей Сказки.

J J J

ТЕХНИКА «ДОРОГА В СКАЗКУ»

По мере открытия в себе качества Дурака, мы выходим на всё более тонкие уровни внутренней работы. Это и естественно, и достаточно показательно — ведь в пространстве Сказки важен любой нюанс проживаемых ощущений, любая мелочь. Это очень деликатное и в чём-то даже хрупкое пространство с миллионами всевозможных оттенков и полутонов.

Поэтому давайте вернёмся сейчас к самой первой нашей технике — «Да-да» и попытаемся придать ей несколько более акцентированное звучание. Попробуем ощутить в ней то, что осталось незамеченным ранее, — определённую внутреннюю динамику, некую направленность внутреннего движения.

Вы уже знаете, что техникой «Да-да» мы работаем с негативными ощущениями, то есть с теми ощущениями, которые ментал уже оценил и придал им соответствующую окраску. Это значит, что на каждое «Нет» ментала мы говорим ему своё «Да» в ощущениях.

Углубляя эту технику, попробуем теперь придать каждому своему «Да» определённую динамику, то есть как бы сделаем при этом некий шаг внутри себя. Каждое «Да» — один шаг. Его необходимо максимально реально ощутить. Вы теперь не просто выполняете технику «Да-да» по прежней схеме — вы при этом ещё движетесь, вы словно открываете в себе новое пространство, осваиваете его.

По сути, каждое ваше «Да» — это шаг в Сказку, в мир полного согласия со всем. Ощутите, что с каждым таким шагом в вас открывается что-то новое, с каждым «Да» внутри вас распахивается ещё одна дверца, исчезает ещё одна завеса, отделявшая от Сказки. Почувствуйте, как вы расширяетесь, словно окутывая своим приятием весь мир былого несогласия.

В таком варианте технику «Да-да» правильнее было бы назвать «Дорога в Сказку». Только не сбейтесь при этом на привычный стереотип понятия «дорога»: Сказка начинается не там — «в конце пути», эта дорога не имеет конца. Сказка — это и есть сама дорога, это путь под названием «согласие». Сказка для вас началась, как только вы вступили на неё.

Каждое ваше «Да», каждое согласие — это маленькое Чудо, которое уже стремится войти в вашу жизнь. Каждый ваш шаг внутри себя — это новые люди, события, приключения, которыми неизбежно будет наполняться ваше существование. Главное не испугаться, не смутиться их возможной непривычностью и новизной — да, они обязательно будут в чём-то новыми, ведь вы сами только что дали согласие на это.

Просто продолжайте этот путь, непрерывно расширяя масштабы своего согласия. У такого пути действительно нет ни конца, ни направления, он бесконечно изобилен сам в себе, и каждый раз вы будете находить в нём новые, всё более яркие цвета и нежные оттенки, новые глубины и возможности, новые ощущения и состояния.

Сейчас мы можем даже сказать, что все предыдущие техники («Ну и что?», «Я сплю?») были всего лишь подводкой к тому, что мы вам предлагаем: ко входу в Сказку, к ощущению каждого «Да» импульсом особого внутреннего движения, обретением нового качества, очередным шагом в себя.

Вы уже хорошо знаете, что в этом Мире существует только то, что мы ощущаем по поводу этого Мира. Скажите же ему своё «Да», сделайте шаг навстречу и можете не сомневаться — ответный шаг сделает и он к вам, а его смеющееся «Да» вы будете находить во всём.

А пока — тс-с!... Вы слышите?.. Это Сказка входит в вашу Жизнь осторожными и неслышными шагами. Не спугните её. Скажите ей своё «Да!».

Шёл старик Петя по тропинке лесной, ярко солнцем освещён ной, да всё по сторонам посматривал — ждал, когда место для привала подходящее отыщется. Неподалёку сосну огромную увидел, а под ней — мужика вида странного. Стоял тот мужикухом к стволу прижимаясь, будто прислушивался к чему-то.

Петю приметив, не удивился нисколько, а, напротив, к себе поманил, палец к губам приложив — тихо, дескать. Осторожно, чуть не на цыпочках, старик к нему приблизился. Вблизи мужик выгляди ещё страньше, причём настолько, что Петя засомневался даже — а человек ли это вообще?

Была у него здоровенная круглая голова, сплошь заросшая чем-то рыжим да неряшливым, на свалявшуюся шерсть похожим. Огромные глаза без ресниц и бровей были навыкат, почти как у лягушки. Лягушачий же рот словно перечёркивали огромные клыки, не умещавшиеся во рту. Дикая, необузданная сила ощущалась во всём его теле, одетом в звериные шкуры.

— ... Слышишь? — не отрывая уха от дерева, спросил незнакомец Петю.

Тот осторожно ухом к дереву с другой стороны прижался, прислушался...

— Нет, ничего не слышу... — наконец сказал старик.

— Вот!.. — торжествующе поднял незнакомец палец вверх. — И я ничего не слышу. Представляешь? И так целый день.

Петя ошарашенно посмотрел на него, не зная, что сказать. Пока он с мыслями собирался, откуда-то из зарослей смех надтреснутый раздался да голос скрипучий послышался.

— Любознательный он у меня, Петенька, любопытный — просто сил моих нет. Философический склад ума имеет, — сказал странно знакомый голос из кустов и опять захихикал. — Склад ума у него и впрямь есть, вот только завскладом затерялся где-то...

— Ну что тут поделаешь, такой уж он у меня выискался, женишок-то мой, — и на поляну из зарослей густых вышла древняя бабка. Опираясь на огромную клюку и поблескивая маленькими, горящими, как уголья, глазками, она стала напротив Пети.

— Яга! — обрадовался старик своей знакомице по странствиям былым. — Вот уж не знал, не гадал, что снова свидеться придётся.

— Знал, Петенька, конечно, же знал, — говорила Яга голосом ласковым, но с интонациями жёсткими, металлическими, — а иначе как бы здесь очутился? Просто не туда ты заглядывал — не в уме знание-то искать надо было, а в сердце. Ум, он ведь всегда в дураках у сердца... Так каким же ветром тебя в края наши занесло?

— Да вот — иду Дурака искать, — отвечал старик.

Засмеялась вдруг бабка лесная в ответ на слова его, да так, будто ничего смешнее ей слышать ещё не приходилось.

— Ой, Петя, Петя, — сказала она, насмеявшись всласть. — Дурака, значит, ищешь? Ну, ищи, ищи... глядишь — и впрямь найдёшь чего-нибудь. Только не особенно потом удивляйся находкам своим...

— Хотя, было дело — когда-то ты мне, действительно, находил уже кое-что, — продолжила Яга неожиданно другим голосом. — Запамятовал, небось? Колечко женишка моего, что невзначай обронила, — помнишь? А вот он и сам отыскался — полюбуйся, красавец какой... Заморских кровей, из рода Гоблинов.

Заморский Гоблин носом шмыгнул, да на Ягу искоса глянул.

— Где ж ты, невестушка, пропадала целых триста лет? — спросил он с обидой. Потом вздохнул и Пете пожаловался:

— Печально не то, что сам уже дедушка, а то, что жить придётся с бабушкой.

— Ах ты, боров иносранный!... — немедленно взъярилась бабка. — И этому мужчине я отдала три лучших дня своей жизни!.. И одну ночь... — добавила она, засмущавшись.

— Эх, — вздохнула, — любовь зла. А козлы всякие заморские этим пользуются.

— Ну вот, — огорчённо сказал Гоблин, — опять истерики. А я ведь все эти триста лет помнил каждую морщинку твою, каждую родинку. Особенно ту, что на плече.

Яга в ответ буркнула что-то обиженным голосом. — Как, разве не на плече? А где? Уже на бедре? Надо же, как тебя жизнь скрутила...

Беседуя так, к избушке Яги добрели.

J J J

Петя сидел за столом, кость обгладывая, да с интересом слушал жениха заморского. А тот, клыками своими пощелкивая да глазками выпуклыми поблескивая, на судьбу одинокую жалился.

— Уж который год жизнь холостяцкую в порядок привести не могу. Давеча, вот, послал свой портрет в Сказочный Клуб Одиноких Сердец, думал толк из этого какой выйдет.

— Ну и как? — заинтересовался старик. — Вышел?

— Куда там — обратно прислали. Написали, что не настолько они одиноки.

— А тут и Яга с колечком этим древним заявилась, — продолжал Гоблин озабоченно. — Какая ни есть, а всё ж таки — невеста. Вот и думаю теперь денно и нощно — жениться или повременить ещё маленько? Может, ты что посоветуешь?

— Если боишься одиночества — не женись, — усмехнулся старик, вспомнив себя со старухой в сказке старой. Но сразу же и поправился: — Хотя нет, одиночество — оно только от себя самого появляется, когда в другом потеряться боишься.

Он ещё немного подумал, все мысли в одной извилине собирая, и наконец сказал уверенно:

— Невозможно быть счастливым в браке, если не развестись вначале с самим собой.

Но жениха заморского мало интересовали чьи-то открытия внутренние, гораздо больше — переживания собственные. Наклонившись к уху нестарого старика, он вовсю делился с ним своими сомнениями.

— Изюминка, конешно, есть в каждой женщине, — говорил он свистящим шепотом, — только ведь одной изюминкой сыт не будешь.

За печкой что-то громыхнуло, по железу лязгнуло, и оттуда вышла Яга с огромным дымящимся казаном в ухвате.

— А вот и картошечка поспела, — сказала она, косынку поправляя и томно глядя на Гоблина.

— Настоящая женщина, — продолжила Яга игривым голосом, — в своей жизни должна сделать три вещи — разрушить дом, спилить дерево и родить дочь. Мне осталось только один пункт программы этой выполнить...

Гоблин нервно заерзал на скамье и как-то странно покосился на неё.

— Да-а, — протянул он подозрительно неопределённо, — никогда не рано поздно жениться...

Пока Яга в сказанном разобраться пыталась, Петя решил вмешаться да обстановку разрядить.

— Мужчины, — сказал он Гоблину, — всегда правы.

— Зато женщины, — добавил он, к Яге обращаясь, — никогда не ошибаются.

И сразу же спросил у женишка заморского: — И за что это Яга тебя так полюбила сильно? Расправил тот плечи, клыками заулыбался.

— Ну, как это за что?.. Она считает меня самым умным, красивым, талантливым...

Слушала его Яга да головой кивала, соглашаясь со всем.

— Ну, а ты её за что? — продолжал Петя вопрошать дальше.

— Как за что? За то, что она считает меня самым умным, красивым, талантливым...

Яга перестала кивать и с оскорблённым видом уставилась на Гоблина. Затем неожиданно подскочила к нему и изо всех сил заехала по голове огромным половником, непонятно откуда в её руках взявшимся.

Гоблин заморский от обиды весь пятнами пошёл, из-за стола выскочил.

— Эх, — сказал он, — правду говорят — с женщиной можно сражаться только при помощи шапки — хватай её и беги!

Шапки у него не было, поэтому за дверь он выскочил в чём был — босиком, так как обуви не носил тоже.

Впервые за весь день в голове Петиной смешок раздался, а затем и вовсе смех послышался. Смеялся колпак, внимательно за всем происходящим наблюдавший.

— Единственный грех, — шепнул он Пете, — который мы никогда не прощаем другому, — это расхождение во мнениях.

А старик и сам как раз об этом думал.

— Ну и хорошо, ну и ладно, — говорил он примиряющее Бабе Яге, — если бы все думали одинаково, то никто бы особенно и не думал. Зачем бы мы тогда другу дружке нужны были?

И добавил, слова колпачьи припомнив:

— Каждый заблуждается в меру своих возможностей. Нельзя от него требовать невозможного — чтобы он заблуждался в меру твоих.

Баба Яга на него посмотрела как-то странно — то ли удивлённо, то ли восхищенно даже. Стало старику нестарому неловко за свои поучения. Он прошёлся по избе и взял первое, что в руки попалось, — череп какой-то непонятный, на полке одиноко стоявший.

— Это чей череп-то? — спросил он с нарочитой небрежностью. Но Яга вдруг руками на него замахала, заволновалась вся отчего-то.

— Глупый ты, — сказала, — положь немедленно на место! И не череп это вовсе, а скелет Колобка. Всё, что от него осталось, несчастного...

Петя припомнил сказку о Колобке, из которого хот-дог сделали, и в который уж раз пожалел бедолагу. Поставил он череп на полку аккуратно.

Вдруг ни с того ни с сего — о Лешем вспомнил.

— А куманька-то ты своего куда подевала, Яга? — спросил.

— В отъезде он, — ответила Баба Яга, — в командировке... — да вдруг прислушиваться к чему-то начала.

— Хотя, впрочем, — добавила она чуть погодя, — только помяни силу лесную, как она тут же тебе и явится.

И впрямь — загрохотал кто-то по ступеням, в двери шумно ломиться начал.

— Яга-а!.. — раздался из-за двери истошный вопль. — А-а-а!.. Что

это у меня такое?

— Батюшки! — всполошилась бабка и кинулась дверь открывать. —

Да, что же там у тебя такое?..

Поволокла она Лешего за печку — первую помощь ему непонятно от чего оказывать. Какое-то время оттуда доносились всхлипывания да стоны, потом всё стихло. А скоро из-за печи и сам Леший показался — страшно заросший да как всегда неуклюжий.

Небрежно буркнув Пете приветствие, будто только вчера с ним расстался, он вскарабкался на лавку.

— Что-то у меня ещё в горле першит, — пожаловался он, подвигая к себе Петин стакан с чаем.

Яга мельком заглянула в его рот.

— А, пустяки, — сказала, — перхоть это. Вот она и першит. Меньше рот разевать надо было. Ну, это не беда, заварю я тебе сейчас зелье, так и перхоть твоя вся исчезнет, и волосы начнут расти прямо на глазах.

— Где почнут расти? ~ поперхнулся чаем Леший. — Это ещё мне зачем?

— Где надо, там и будут расти, — отмахнулась от него бабка, снадобья свои перебирая.

— А ещё вот бессонница меня совсем замучила, — продолжал хныкать Леший. — Не могу уснуть и всё тут, думаю о сотне дел сразу.

— Ничего, — успокаивала его бабка, — вот тебе касторочка, выпьешь — и всё в порядок придёт. Будешь теперь думать только об одном деле...

Дверь от сильного толчка распахнулась настежь, и на пороге во всей своей красе предстал Гоблин заморский, с огромной бутылью в руках и пьяной улыбкой на лице.

— Если ты мне этого не простишь, — прямо с порога заявил он Яге, — то я тебе этого не прощу никогда.

Он бухнул бутыль на стол и радостно сообщил Пете:

— Иду я себе по лесу и вдруг вижу — кто-то пить бросил, представляешь? Вообще-то здешние мужики молодцы, приспособились самогонку из навоза гнать. Одно плохо — коровы за ними не поспевают.

— А кушать-то ты што, касатик, будешь? — засуетилась вокруг него Яга.

— А вот её, родимую, и буду кушать, — ласково погладил пузатую бутылку заморский жених.

Баба Яга захлопотала, по избе забегала, всем угодить стараясь. Лешему салатика из чертополоха наложила, старику чайку нового заварила, жениху своему ненаглядному — супчика горохового налила. А потом за печку унеслась — кровать Пете стелить, почивать чтобы было ему где.

Сидели долго ещё, новости сказочные обсуждая, да время от времени жениха с Ягой мирить принимаясь — ну никак у них лад семейный складываться не хотел.

Вот уже и Леший спать отправился, да и у Пети рот от зевоты набок перекосило, а Гоблин заморский всё бутыль свою обхаживал. Потом придвинул к себе тарелку с супом гороховым и долго смотрел в неё задумчивым взглядом. Ягу подозвал.

— Я подарю тебе сегодня незабываемую ночь, — сказал ей многообещающе. — Вот только супчик этот доем. И всем им тоже... подарю...

Уставший старик побрел за печку — спать укладываться. Но на кровати ему постеленной уже вовсю храпел Леший. Рассердился полусонный старик. Взял он гостя непрошеного да осторожно на пол переложил, на шкуры там расстеленные. Сам на кровать улегся да уснул крепко.

J J J

Проснулся старик ночью от истошного крика.

— Яга, Яга!.. — обезумевшим от ужаса голосом вопил Леший. — Помоги! Заколдовали!.. Не могу с кровати слезть!..

Насилу успокоили бедолагу. Но засыпая, Петя всё ещё слышал его стенания — делился Леший с Ягой своими впечатлениями о действии касторки во время сна крепкого, да отчего-то ещё в лохани шумно плескался.

J J J

Окончательно Петю разбудила трескотня сорок за окном и суета непонятная рядом. С печи доносились страдальческие стоны сильно перебравшего вчера Гоблина да причитания Яги, суетящейся рядом.

— ...Ну, хочешь огурчиков солёненьких дам? — участливо говорила она.

— Нет, не хочу... - жалобным голосом отвечал жених.

— Ну, может, тогда рассольнику выпьешь?

— Ой, нет, нет — ничего не хочу...

— А может поцеловать тебя?' — решилась Яга на крайнее средство. Воцарилась длинная пауза.

— А что, — сказал ожившим голосом Гоблин, — давай — целуй. Глядишь, стошнит хотя бы.

Звук звонкой пощечины разогнал у старика остатки сна. А дальше всё пошло-поехало так же, как накануне, — Яга разными способами прикладными разъясняла Гоблину, как её любить правильно надо; жених её заморский своими обидами показывал, как его любить не надо; а Леший, не у дел этих любовных оставшийся, нытьем да жалобами пытался стянуть на себя хоть толику внимания и показать всем, какие же они на самом деле бессердечные, по отношению к нему — Лешему.

Колпак, от молчания долгого пробудившийся, хохотал безостановочно, на дела эти глядючи.

— Учись, Петя, когда ещё такой случай выдастся, — не забывал он при этом старика наставлять. — Постарайся увидеть, что человек, ограниченный своим умом, редко себя ограничивает в навязывании этой ограниченности другим. Вот только происходит это у каждого по-разному — у кого-то через прямые указания, у кого-то через обиды, а кому-то для этого слезу пустить надобно, но в конечном счёте всё к одному сводится — к желанию кем-то управлять да свою правду навязывать.

— Если ты доволен собой, Петя, — смеялся колпак, — познай себя. И только, если ты доволен другими, — ты себя познал.

— А если ты всё ещё мучаешься от того, что тебя не понимают, — уже откровенно хохотал голос внутри старика, — поверь, если бы тебя всё же поняли, ты бы мучался ещё больше.

J J J

Сидел потом Петя на пенечке, к ступе бабкиной прислоняясь, да в ощущениях своих разобраться пытался. Разбередила что-то Яга с компанией своей в душе его.

— Ведь выяснил я уже, — думал старик, пытаясь собрать события сказок последних в кучу единую, — выяснил, что хотим мы во всех своих делах душу ближнего перевоспитать. Хотим Хозяина в нём лучше сделать, причём непременно — по мерке ума своего. А всего-то и нужно — разбудить... Да самому пробудиться, когда подобное сделать захочется.

— А как же это сделать, как от сна очнуться, — думал он дальше, — когда в гневе ты, скажем, или в обиде? Смехом? А если не получается смех, если очень уж болит, тогда как?

Только не успел Петя мысль эту до конца додумать — что-то неожиданно и очень больно ударило старика по голове, да так сильно, что слетел он кубарем с пенька и носом в землю сырую зарылся. Рассердился старик не на шутку за выходки такие глупые. Вскочил он на ноги, кулаки сжимая... да только никого рядом с собой не увидел. Одна лишь шишка громадная под ногами его валялась. Глянул Петя вверх, да ещё много таких же над собой увидел, на ветках сосны древней.

— Стоял старик под сосной той — дурак дураком просто. Не знал, куда гнев свой девать, на кого обиду направить. Наконец не выдержал — расхохотался, да так, что даже слёзы на глаза навернулись.

— Можно ли на шишку обидеться? — спросил он себя, насмеявшись вволю. — Да ни в жизнь! Потому как по стихийным законом она живёт и плевать ей на всё недовольство наше умственное. Не нравится по затылку получать — просто отойди в сторону.

— А отчего же тогда в делах человеческих так не получается? — продолжал вопрошать себя старик. — Может оттого, что хоть все вокруг и шибко умные, но вот шишке лесной свой ум навязывать никто не станет, зато другому кому — завсегда, пожалуйста.

— Так вот где смех застревает, когда обида нас душит или болит очень! — догадался вдруг Петя. — Цепляется он за знания правильные да за умствования ненужные, вот ему наружу вырваться и не удаётся.

— Что же делать, когда такое случается? Как отцепить смех от ума колючек? — озадачился старик. — Может, просто пнуть его изнутри как следует, чтобы он наружу выскочил?

— Точно, точно, — вспоминал старик поучения колпачные, — если хочешь от страдания избавиться — не испугайся страдать его ещё сильнее. Не побоишься если — оно и лопнет, смехом рассыпавшись. А особенно если поможешь ему в этом пинком хорошим.

Скрипнула дверь, и на крыльцо Яга вышла. Выглядела она как-то особенно умиротворённо и миролюбиво. Старика к себе пальцем поманила.

— Подойди-ка, Петя, — сказала ему с улыбкой. — Да смелей - я сегодня не кусаюсь, только целуюсь.

Подошёл к ней старик, стал напротив, в черноту глаз её бездонных заглянул... Долго и пытливо рассматривала его Яга, наконец хмыкнула удивлённо.

— Растёшь, старик, — сказала. — Ещё немного — и вовсе сказку свою перерастёшь. Где тогда обитать будешь?

Колпак дурацкий с него сняла, рассматривала его долго и внимательно, потом снова на голову стариковскую напялила. Помолчала немного, будто решая внутри себя чего-то.

— Петя, — сказала она наконец, — ты в чудеса веришь?

— Ну, как сказать... — замялся нестарый старик.

— А они в тебя верят. Не подведи их, Петя.

Протянула Яга перед собой руку, и увидел старик у неё на ладони клубок пряжи необычной.

— Вот тебе, Петя, клубочек волшебный, — сказала Яга торжественно, — давно я его никому не давала. За ним следом пойдёшь. Только не жди, что он тебе дорогу укажет, как раз наоборот — бездорожье. Приведёт он тебя туда, где все дороги заканчиваются. Или начинаются... Но как раз это только от тебя одного зависеть и будет.

— ...В путь добрый! — рукой ему потом махнула да за дверями, жалобно скрипнувшими, скрылась.

J J J