XVIII. Инфернальное сельпо

 

Артур Магруфович был не железным и бесчувственным. Он терпел, он ждал. Любовь, наконец, постучалась и в это, чуть не задубевшее раньше времени, сердце. Латыпов только внешне производил впечатление въедливого, но тихого буквоеда. Нет, в этой административной душе бушевали океаны нерастраченной страсти.

Забывая о параграфах, Артур Магруфович целыми часами просиживал в Интернете, любуясь Дашиными фотками. Даже подозрительные бородатые мужики вокруг Уральцевой совершенно не смущали председателя методического совета. Он пребывал в блаженной самоуверенности неофита в любовных делах. Ему казалось, что час судьбы пробил, и Бог теперь вознаграждает его за годы трудов по сведению карельских лесов в отчетно-цифровую макулатуру. Иногда Даша представлялась Латыпову коралловой пятеркой, а он сам, из черного гадкого лебедя – двойки – превращался в несуществующее в природе число.

Погружаясь в мечты, Артур Магруфович становился совсем другим человеком – твердым, властным, не терпящим возражений, но совсем не благодаря креслу председателя методического совета, а исключительно мужской харизме. Куда-то пропадала мелочность, трусость. Одним словом, маленький человек a la Gogol превращался в супермена.

Для полной и окончательной метаморфозы не хватало главного. Секса с предметом обожания. Артур Магруфович тщательно готовил почву, просиживал на пикаперских сайтах, изучал признаки, по которым можно было понять, что твоя дама «готова к серьезным отношениям». А Даша возьми и однажды просто пригласи его к себе на дачу. От радости Латыпов чуть с ума не сошел.

В назначенный день, уйдя с работы пораньше, председатель методического совета, в тщательно выглаженном темно-коричневом, с хитиновым проблеском, костюме, дипломатом, в котором лежала бутылка шампанского и коробка шоколадных конфет «Бижбулякские просторы», направился в Шакшу. Выражение торжества не сходило с гладкого лица бюрократа от высшей школы, но теперь в его глазах читалось явно мечтательное выражение. Он не стал заказывать такси и пользоваться автотраспортом. Решил, как все садоводы, добираться электричкой.

К станции Артур Магруфович спустился по Трактовой. Покрытая булыжником мостовая, кривые очертания застроенной одноэтажными домами улицы, как будто вернули его на лето сто или триста назад. В электричке Латыпов с удовлетворением отметил, что деревянные скамейки заменили раздельные кресла, обитые поливинилхлоридом. Как-то сами собой исчезли безумные компании молодых людей с гитарами и рюкзаками, набитыми водкой и консервами «сельдь иваси». Ноги больше не утыкались в старушечьи пластиковые ведра, накрытые белыми платками. Да и попутчики были молчаливы, как сфинксы на аптекарской набережной Петербурга. Разве что сидевшие впереди тощие мальчуганы живо делились мыслями.

– Грабануть бы машину с деньгами! – восклицал первый, в ядовито-зеленой бейсболке.

– Ага, инкассаторов грабануть. Знаешь только как? Нужно сбить грузовиком, потом выскочить, забрать деньги – и так сбить, чтобы в машине все умерли, – отвечал его товарищ, с загорелым до черноты затылком.

Тот, что в бейсболке, спешил сказать до заикания, как будто броситься в последний вагон:

– Да-да! И еще ты забыл, нужно два грузовика, чтобы в разные стороны, следы запутать!!

– И как полицейские начнут гоняться, у них раздвоение рассудка произойдет!!! За одним поедут – трындец. Другой уйдет.

– А-а-а!!!! Потом как полицейские первого нагонять начнут, тут второй грузовик пронесется перед ними на запредельной скорости, а первый смоется, ну, как перед шлагбаумом в кино!!!!!

Уже под кирпично-оранжевый вечер, сойдя на платформе утонувшей среди лугов станции, Латыпов бодро зашагал по направлению к Мельничному озеру. Некоторую неуместность его наряда скрадывала светло-серая парусиновая кепка. Старые дома вплотную подступали к железнодорожному полотну. Артур Магруфович сразу отметил, что сады были страшно старыми. Огромные коттеджи из красного кирпича под сверкающими крышами из разноцветной металлочерепицы отсутствовали как класс строений. Вместо них взору путника предстали готовые рухнуть в провалы трав деревянные заборы. Казалось, время остановилось в этих местах лет двадцать пять назад.

Заброшенные, почерневшие среди одичавших яблонь, флигели и дощатые сарайчики угрожающе, словно затаившиеся во тьме древнего леса хищники взирали на пришельца, посмевшего потревожить их покой. Впрочем, подобие жизни еще теплилось в садах. Окантованное кружевными занавесками окно ближайшей мансарды было открыто настежь. Наружу высовывались голые локти пирующих мужиков. Оглушительный собачий лай за калитками заставил Латыпова ускорить шаги. Как объясняла Даша, дом ее подруги находился за поворотом.

Когда Артур Магруфович увидел озеро, он испытал такой прилив необъяснимого страха, что ноги чуть было не повернули назад. Чтобы побороть приступ глупого суеверия, он принялся вспоминать пункты из государственных образовательных стандартов. И ему сразу полегчало. Теперь ничто не могло напугать Латыпова: ни горящее над полем камышей зловещее зарево, ни, бредущие навстречу с глазами сомнамбул, рыбаки. Более того, путник с болезненным любопытством наблюдал за картинами упадка и разложения. Мельничное, которое жило в его памяти чистым песчаным зеркалом, зонтиками от солнца, соревнованиями катамаранов, мороженщиками, теперь умирало. Со всех сторон к нему подступали траурно-зеленые заросли тростника. Уходящий в середину озера причал просел. В конце его смутно белела табличка с надписью: «Не входить!» Одни лишь дубы, допотопные, кряжистые, поражали сумрачной густотой крон, как будто питались соками времени.

Тут Латыпов вспомнил, что Даша просила взять хлеба. Артур Магруфович своевременно не озаботился этим в городе и теперь шарил глазами в поисках магазина или, на худой конец, киоска. Остановив наугад первую попавшуюся личность, путник спросил:

– Любезнейший, не подскажете, где тут у вас хм… так сказать, сельпо?

Личность, оказавшаяся угрюмым стариком в железнодорожной фуражке с красным верхом, застыла как вкопанная.

– А тебе зачем?

Председатель методического совета поморщился, не горя желанием приоткрывать душу бомжу интеллектуального труда.

– Вот, в гости собрался. Думал, на станции ларек будет.

Старик, проигнорировав скрытую в ответе пресную иронию, продолжил допрос:

– К кому?

Латыпов неопределенно махнул рукой.

– На Торфяную что ли?

– Вроде, – согласился Артур Магруфович.

– Постой, а там к кому? – спросил как будто сам себя старик. – Бабке что ли? Да тетя Глаша померла лет пять назад, лично хоронил. Или, может, к Гришке-мудозвону?

Латыпов пробормотал, горя желанием поскорее закончить незадавшийся разговор:

– Да вроде, Григорий. По работе коллеги мы.

Старик энергично замотал головой.

– Да нет, постой. Совсем памяти не стало. Гришка-мудозвон, он же замерз здесь насмерть в прошлую зиму. Квартиру на Ушакова пропил цыганам-риэлтерам, сюда жить переехал. А здесь что – газа нет. Электричество часто вырубают. Воруют ведь, суки. Кто как может подключается, а потом – горят, как новогодние елки.

Латыпов не мог избавиться от стойкого впечатления, что он попал на погост.

В конце концов, старик снизошел до объяснений и путник без проволочек добрался до цели назначения. Магазинчик оказался переделанным из обычного металлического гаража киоском. Рядом с ним, на кустах, висело, нет, почти лежало, нечто вроде простыни, на которой углем криво было выведено:

 

Свежее пиво в розлив.

 

«Вот тебе и сельпо! Цивилизация, однако», – отметил с удовлетворением Латыпов. В забранной в прутья решетки витрине магазинчика имелось окошечко, вполне достаточное для средних размеров грабителя. Впрочем, изучив выставленный в витрине товар, путник убедился, что поживится здесь особым нечего. Выцветшие на солнце банке с куриной тушенкой, полиэтиленовые мешки с макаронами, пластмассовые бутылочки с дешевым кетчупом и майонезом, соседствовали с хозяйственным мылом и шампунем «Чистая линия».

Мутное, засиженное мухами стекло, было обклеено упрятанными в полиэтиленовые файлы плакатиками:

 

Холодных напитков нет!

 

Холодильник не работает.

 

После 23.00 не стучаться. Спиртного все равно не будет!!!

 

И даже такое:

 

Купленные пирожки возврату и обмену не подлежат. Сертификата на них тоже нет. Особо упорные могут уточнить у бабы Мани. Шерстобитная 5/4, заходить черным ходом. Осторожно, во дворе очень злая собака.

 

Латыпов, усмехнувшись, отметил, что хозяин лавки, по всей видимости, был не без чувства юмора.

Вцепившись в прутья решетки, путник попытался что-то разглядеть в темной глубине помещения, но увидел только картонные ящики, набитые весовым спагетти. Стук костяшками пальцев, потом ключом по стеклу – ничего не дал. Сильно разочарованный, Артур Магруфович отошел в сторону, как вдруг окошко отворилось.

Латыпов вернулся чуть не вприпрыжку.

– Хлеб у вас есть? – спросил он.

– Нет, только «Рижский», с тмином, – ответствовал из темноты усталый женский голос. – «Уныш» завтра привезут.

Артур Магруфович полез в карман за деньгами.

– Да мне рижский пойдет.

Он отчитал деньги и… обмер. Навстречу ему из мистической глубины магазинчика тянулась мохнатая лапа. Но тут же в окошечке, рассеивая жуть момента, сверкнула белозубая улыбка кавказца.

– Ты чего задумался, дарагой? – Кавказец обернулся к невидимой собеседнице. – Зинэ, давай клиэнту товар. Чэго вэчно капаешься?

– Измаил, ты, недоумок, куда хлеб сунул? Он же у меня прямо на стиральном порошке лежал!

Наконец в окошечке возникло женское лицо средней степени испитостости. При виде Латыпова, продавщица испустила стон:

– О, вы такой… такой интеллигентный, в костюмчике. Я давно мужиков в костюме не видела. Может, масло возьмете? Оно у нас активно тает. «Уральское».

– Спасибо, меня уже потеряли наверное.

К счастью, продавщица, занятая небрезгливым кавказцем, не стала мучить покупателя расспросами, и Латыпов беспрепятственно зашагал по улице вдоль озера.

Вскоре впереди, в просвете густых кустов калины, показался долгожданный почтовый голубой ящик с выведенной на нем белой цифрой «5». И тут случилось престранное происшествие.