ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ ПРОТИВОПОЛОЖЕНИЯ ФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯ В ЯЗЫКЕ

Поскольку язык представляет собой внутренне сложное многоком­понентное и многоуровневое образование материального и идеального порядка, то вполне логично допустить, что взаимодействие в нем формы и содержания и их элементов имеет многоступенчатый и относительный характер. Именно на эту сторону взаимоотношений данных категорий указывали В. Гумбольдт (4, с. 72—73), Потебня (10, с. 178 и др.), Г. Шпет (3, с. 14 и др.). Разумеется, это обстоятельство не исключает приложения этих категорий к языку в целом. Но в этом случае взаимоотношение формы и содержания языка приобретает весьма обобщенный, глобальный характер, что и отразилось в приве­денном выше определении формы В. Гумбольдтом (4, с. 71). В отвле­ченности этого определения упрекали В. Гумбольдта некоторые исследователи формы. В соответствии с этим определением (а также и фактически) следует, что мы не можем наблюдать форму языка как таковую во всем ее проявлении, в ее единстве, как и само содержание, а следовательно, и язык в целом, в его существовании в качестве действительного явления. Обо всех этих фактах— о форме, содержании и языке в целом — мы судим по фрагментам их реализации в речевой деятельности человека и по этим частностям пытаемся воссоздать более или менее верное представление об указанных категориях. Именно внутренняя взаимосвязь частностей формы свидетельствует о ее един-

стве и определенности. Это единство — объективно и стихийно — проявляется в речеобразовании говорящего, владеющего данным язы­ком.

Диалектика взаимоотношения формы и содержания в языке пред­полагает, таким образом, относительность их противоположения. По-тебня: «Форма и содержание — понятия относительные: В, которое было содержанием по отношению к своей форме А, может быть формой по отношению к новому содержанию, которое назовем С...» (10, с. 178).

В своем формировании языковая мысль претерпевает ряд преоб­разований. В этом ступенчатом движении мысли, осуществляемом с помощью языка, каждая предшествующая ступень выступает формой последующей, т. е. в такой связи она служит структурным организую­щим элементом последующей ступени при ее образовании и развитии. Особое место в этом движении, приводящем в конечном итоге к осмысленному соединению звука и значения, занимает внутренняя форма слова.

В пределах языка с помощью внутренней формы слова, т. е. представления или признака, положенного в основу названия, вместе с оформляющими слово грамматическими и словообразовательными аффиксами образуется «ближайшее значение» слова. В такой связке «ближайшее значение» выступает содержанием слова. Но само оно, будучи воспроизводимой в речи логико-семантической рамкой, кото­рая заполняется в речи конкретным предметным содержанием, высту­пает по отношению к нему формой.

Потебня иллюстрирует относительность противопоставления фор­мы и содержания примерами соотношения различного типа значений как внутри одного и того же языка, так и в разных языках. Если ближайшее значение выступает формальным по отношению к даль­нейшему, то «по отношению к грамматическим категориям само это формальное значение является вещественным» (6, с. 20). Однако и это противопоставление окажется относительным, если мы будем иметь в виду разные языки. Понятие формального (грамматического) и содер­жательного значения меняется от языка к языку. «Есть языки,— пишет Потебня,— в коих подведение лексического содержания под общие схемы, каковы предмет и его пространственные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый раз нового усилия мысли. То, что мы представляем формою, в них является лишь содержанием, так что грамматической формы они вовсе не имеют» (6, с. 20).

Наблюдая за характером выражения содержания в языке, по воз­можности, на всю глубину языковой системы — от значения морфемы до актуального содержания высказывания, образованного в индивиду­альных речевых условиях,— мы приходим к выводу, что язык пред­ставляет собой синтез синтезов. Сама по себе форма языка есть единство или синтез членораздельного звука (внешняя форма) и «внутриязыковых значений». Форма языка наполняется в акте речи конкретным вещественным значением, в результате образуются смыс-206

лы участвующих языковых единиц, в которых органично сливаются классификационность, абстрагированность внутриязыковых значений, например, значения слова (логико-семантической схемы), и вновь образованный на основе восприятия обозначаемого предмета мысли­тельный материал. Здесь и происходит синтез синтезов (об этой стороне языка см. монографию Г. Шпета (3).

Единицы речи — слово, словосочетание, предложение — это всегда единый мыслительный акт, о единстве которого свидетельствует ряд формальных и содержательных его показателей. Эти образования наделены особыми, неповторимыми качествами, отличными от качеств составляющих их элементов и не представляющими собой простой суммы этих качеств. То есть и в этих случаях происходит синтез.

Синтез — идеальный, внешне не выраженный, как правило, про­цесс. Он и обнаруживается как таковой по несводимости качеств элементов, создавших путем слияния данное явление — новое качест­венное образование. Отсюда та идиоматичность, которая отмечается лингвистами как существенная черта языковых единиц, особенно наблюдаемая у тех, которые имеют выраженное строение (ср., напри­мер, определения значения слова А.И. Смирницкого, Д.Н. Шмелева, где идиоматичность лексического значения объявляется существенной его чертой). Так, в строении слова выделяются его отдельные элементы: корень, суффикс, приставка, окончание. Но значение слова как единого целого не есть простая сумма значений этих элементов. Их синтез происходит в мышлении и не отражен видимым их присутствием в составе слова. О синтезе, в частности, свидетельствует исторически меняющееся строение слова, которое может не влиять на его значение (см.: опрощение, переразложение, потеря внутренней формы слова и др.).

Исследование формы и содержания языка, по нашему мнению, не продвинулось в зарубежном и отечественном языкознании со времени В. Гумбольдта и Потебни, рассматривавших эту проблему как фунда­ментальную в науке о языке. Заявившие об этой проблеме основопо­ложники теоретического языкознания указывали на ее сложность и таинственность. «...Понятие содержания (насколько оно составляет предмет языкознания) и формы слова,— отмечал Потебня,— еще весь­ма не ясны» (6, с. 71). Высказанные этими учеными продуктивные суждения, хотя и не сведенные в явно выраженную, законченную концепцию, не были творчески использованы в немногих работах по этой теме в последующее время.

В языкознании распространено мнение, что собственно содержа­нием языка являются закрепленные в лексической системе значения слов (19, с. 352—407; 20 и др.). С этим мнением можно было бы согласиться, если бы авторы указывали на относительность противо­положения формы и содержания в пределах языка. Между тем целью речевого обмена не является сообщение его участниками содержания этих значений.Предварительное знание этих значений является для участников условием обмена мыслями. И было бы весьма странно,

если бы мы вдруг стали объяснять в разговоре, что такое стол, потолок есть, спать и т. п. Все это говорит о том, что эти «внутриязыковые значения» выступают в речи формой. Люди, во-первых, не думают о значениях слов, которые употребляют; и, во-вторых, от людей, которые свободно владеют данным языком, и нет оснований ожидать, что они легко сумеют правильно определить значения таких слов. Точное, корректное определение значения требует тонкого языкового чутья и достаточно высокой степени профессионализма. Остроумно писал о возможности говорящих определять значения слов, которые они упот­ребляют, Б. Рассел: «...В утверждении, что человек, правильно упот­ребляющий слово, должен уметь раскрыть его значение, не больше логики, чем в утверждении, что правильно движущиеся планеты должны знать законы Кеплера» (21, с. 38).

ЛИТЕРАТУРА

1. Шептулин А.П. Система категорий диалектики. М., 1967.

2. Мельников Г.П. Истоки и состояние современной системной лингвистики//Лин-
гвистика на исходе XX века: истоки и перспективы. Тезисы международной конферен­
ции. М., Т. II. 1995.

3. Шпет Г. Внутренняя форма слова. М., 1927.

4. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

5. Рамишвили Г. В. Вильгельм фон Гумбольдт — основоположник теоретического
языкознания///>ибЬл!>д/я В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

6. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., 1958. Т. 1—2.

7. Потебня А.А. История русского языка. Лекции, читанные в 1882/3 академическом
году в Харьковском университете/Публикация С.Ф. Самойленко//Потебняньсы читан-
ня. Кмв, 1981.

8. Павлов В.М. Проблема языка и мышления в трудах Вильгельма Гумбольдта и в
неогумбольдтианском языкознании//Язык и мышление. М., 1967.

9. Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разуме. М.; Л., 1936.

 

10. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.

11. Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1934.

12. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. М., 1974.

13. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., Т. IV. 1941.

14. Потебня А.А. Основы поэтики//Вопросы теории и психологии творчества СПб
1910. Т. II. Вып. 2.

15. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

16. Овсянико-Куликовский Д.Н. О значении научного языкознания для психологии
мысли//Вопросы теории и психологии творчества. Т. 1 (без даты издания). Харьков.

17. Лезин Б.А. Художественное творчество как особый вид экономии мысли//Воп-
росы теории и психологии творчества. Т. 1 (без даты издания). Харьков.

18. Овсянико-Куликовский Д.Н. Введение в ненаписанную книгу по психологии
умственного творчества (научно-философского и художественного)//Собр. соч. СПб.,

19. Галкина-Федорук ЕМ О форме и содержании в языке//Мышление и язык. М.,

20. Плотников Б.А. О форме и содержании в языке. Минск, 1989.

21. Analysis of Mind. London, 1924/Цит. по: Налимов В.В. Вероятностная модель
языка. М., 1974.