Рекорды армейских особистов

19 июля 1941 года Сталин поставил во главе управления особых отделов НКВД профессионального чекиста Виктора Семеновича Абакумова.

Положение о военной контрразведке перечисляло задачи особистов — пресекать шпионаж и попытки диверсий, вскрывать вредительство, ликвидировать «всякого рода антисоветские проявления в Красной армии (контрреволюционная агитация, распространение антисоветских листовок, провокационных слухов)»: предупреждать «контрреволюционные проявления по всем линиям», «систематически очищать ряды армии от проникших социально опасных лиц».

Это была не военная контрразведка в обычном понимании, а политическая полиция, репрессивный аппарат, который должен был держать под контролем вооруженные силы.

В конце сорок первого Абакумов подвел итоги своей работы за первые, самые трудные и кровавые, месяцы войны: с 22 июня по 1 декабря особые отделы арестовали более тридцати пяти тысяч человек. Это две дивизии! Из них четырнадцать с половиной тысяч (целую дивизию!) расстреляли.

В середине войны, 19 апреля 1943 года, Сталин вывел особые отделы из наркомата внутренних дел и на их основе создал Главное управление контрразведки наркомата обороны СМЕРШ. Комиссар госбезопасности 3-го ранга Абакумов по должности стал заместителем наркома обороны и подчинялся напрямую Сталину. Впрочем, через месяц, 25 мая, он перестал быть заместителем наркома, но подчинялся все равно только Верховному главнокомандующему.

Особисты в первую очередь занимались оперативным обслуживанием воинских частей, то есть следили за поведением и настроениями солдат и офицеров.

В 1943 году командующий 7-й отдельной армией генерал-майор Алексей Николаевич Крутиков обратился к Сталину с письмом о деятельности особого отдела армии. Генерал Крутиков от имени военного совета армии доложил Верховному главнокомандующему, что особисты фальсифицируют дела и отправляют на смерть невинных людей, объявляя их немецкими шпионами.

«Общей чертой большинства шпионских дел, — возмущенно писал генерал Крутиков, — является полное отсутствие объективных доказательств. Все обвинения в шпионско-диверсионной работе были построены на признании самих подсудимых».

Командующий армией — фигура, Сталин каждого из командармов знал лично. Крутиков хорошо проявил себя на фронте, его ждали повышение и новые звездочки на погонах.

«Алексей Николаевич Крутиков, — писал о нем маршал Кирилл Афанасьевич Мерецков, — выдвинулся в ряды видных военачальников, служа в Ленинградском военном округе. В тех же местах он принял дважды боевое крещение и во время Великой Отечественной довольно долго являлся начальником штаба 7-й армии. На этой должности Крутиков проявил себя с очень хорошей стороны.

Когда встал вопрос о том, кто будет руководить 7-й армией в период Свирско-Петрозаводской операции, выбор пал на него. Фактически он как бы прошел здесь в боевых условиях стажировку в качестве командарма и доказал на деле, что ему по плечу не только штабные, но и крупные командные должности. Естественным было поэтому дальнейшее продвижение его по службе».

Проверить письмо командарма Сталин поручил начальнику главного политического управления Красной армии Александру Сергеевичу Щербакову. Прихватив с собой Абакумова, начальник ГлавПУРа выехал в штаб 7-й армии.

22 мая 1943 года Щербаков доложил вождю итоги проверки. Слова генерала Крутикова подтвердились: чекисты фальсифицировали дела.

Например, особый отдел армии сообщил о раскрытии вражеской агентурной группы:

«Резидент немецкой разведки Никулин, снабженный немецкой разведкой оружием (пистолетом и гранатами), получил от немецкой разведки задание вести обширную шпионскую деятельность в Красной армии — вербовать шпионов, взрывать мосты, поджигать воинские склады, советские учреждения и т. д.

Никулин имел в своем распоряжении агентов-связистов, которые, переходя линию фронта, передавали немцам шпионские сведения, собранные Никулиным. В числе других шпионов Никулин завербовал командира Красной армии младшего лейтенанта Шведова».

На самом деле никакой немецкой разведгруппы не существовало! Главный обвиняемый, Никулин, воевал в Красной армии в финскую войну, был ранен и признан негодным к военной службе. Его четыре брата продолжали на фронте сражаться против немцев… Мнимый резидент немецкой разведки не умел ни читать, ни писать, работал плотником. Даже видавший виды Щербаков поразился: как это «неграмотному во всех отношениях Никулину, проживающему в глухой деревушке», немцы могли дать задание собирать сведения о расположении и дислокации штабов, воинских частей и соединений?

Мнимые показания Никулина следователь написал своей рукой, неграмотный Никулин с трудом их подписал. Что касается еще одного арестованного — младшего лейтенанта Шведова, то особисты признания из него выбивали.

«Через некоторое время после ареста, — докладывал Щербаков Сталину, — Шведов сознался в шпионской работе и показал, что в шпионы он был завербован Никулиным.

На допросе мне и товарищу Абакумову Шведов заявил, что после того, как следователь потребовал от него назвать сообщников, он, Шведов, назвал двух красноармейцев из взвода, которым он командовал. Но следователь отклонил этих людей и потребовал назвать других лиц. После этого Шведов оговорил Никулина».

Роль агента-связиста чекисты определили пятнадцатилетней (!) девушке Екатерине Ивановой… У нее, между прочим, три брата и сестра служили в Красной армии.

Главным доказательством вины обоих «шпионов» было немецкое оружие, которое у них нашли особисты. Щербаков выяснил его происхождение:

«Брат Екатерины Ивановой, мальчик тринадцати лет, сказал Никулину, что у него имеются трофейные гранаты и пистолет. Никулин отобрал оружие у мальчика. Пистолет отдал Шведову за хлеб, а гранаты использовал для глушения и ловли рыбы».

Умелый начальник ГлавПУРа Щербаков легко нашел объяснение «недостаткам и извращениям» в работе особого отдела 7-й армии: «Следственное дело Никулина и Шведова вел старший следователь особого отдела, по национальности финн. Ранее работал в органах НКВД и был уволен.

Непосредственное руководство следствием и активное участие в нем принимал заместитель начальника особого отдела 7-й армии, который с 1929 по 1938 год работал в органах НКВД. В 1938 году был арестован по обвинению в контрреволюционной организации. Затем был признан невиновным и с 1939 года вновь работает в органах».

Щербаков пометил: «Среди работников особых отделов (ныне СМЕРШ) много неопытных, малограмотных людей. Этот недостаток следует поправить переводом нескольких тысяч политработников в органы контрразведки».

Такими же методами в особых отделах придумывали и другие шпионские группы, отправляя невинных людей на расстрел.

Вот еще одно дело, сконструированное особистами 7-й армии: «Красноармеец Ефимов 29 ноября 1942 года был вызван следователем Особого отдела на допрос в качестве свидетеля. На допросе Ефимов рассказал следователю Особого отдела, что он, Ефимов, в 1941 году был в плену у немцев и оттуда бежал. Это вызвало подозрение и по существу явилось основанием для его задержания».

На следующий день красноармеец уже «признался» в том, что он немецкий шпион. Несложно представить, что с ним делали в камере…

В сентябре 1941 года часть, в которой служил Ефимов, оказалась в окружении, он попал в плен. Следователь особого отдела сочинил целую историю предательства:

«Ефимов, проживая в Торопецком районе, был близко связан с немцами, пьянствовал с ними в ресторане, выдал немцам жену политрука Никифорову Марию и вел среди местного населения антисоветскую агитацию…»

Щербаков послал в Торопецкий район вместе с представителями главного управления СМЕРШ своего инспектора из главного политуправления. Они сообщили:

«Проверкой на месте установлено, что Ефимов в конце декабря 1941 года явился из немецкого плена, жил все время у отца, из деревни никуда не отлучался, за время пребывания немцев в этом районе связи и общения с ними не имел, антисоветской агитации не вел и никого из советских активистов не предавал».

После прихода Красной армии он прошел проверку в лагерях НКВД и был вновь призван в армию, где честно служил.

«Анализ следственных материалов показал, — докладывал вождю Щербаков, — что следствие по делу Ефимова проведено крайне поверхностно и недобросовестно. Все обвинения построены только на признании самого подсудимого».

Красноармеец Яковлев, который «безупречно служит в Красной армии с ноября 1941 года», нашел финскую листовку и, как положено, сдал ее в особый отдел. Его исполнительность ему дорого обошлась.

Щербаков:

«Этого было достаточно для того, чтобы арестовать Яковлева и начать против него следствие по обвинению в антисоветской агитации. При ведении следствия был совершен следующий подлог. При составлении протокола обыска у Яковлева, по указанию старшего следователя особого отдела, листовка была внесена в протокол обыска как найденная при обыске у Яковлева».

Чекисты ничем не гнушались.

Красноармеец Чернецов был арестован особым отделом 368-й стрелковой дивизии по обвинению «в антисоветской агитации и изменнических намерениях» в июне 1942 года (это один из самых страшных месяцев войны, когда шли ожесточенные бои, части Красной армии отступали и каждый боец был нужен на фронте). Сослуживец доложил, что Чернецов «проводит антисоветскую агитацию и намеревается перейти к немцам».

Чернецов воевал еще в Первую мировую, три его брата тоже служили в Красной армии. А оклеветал его красноармеец, который был секретным осведомителем особого отдела. От Щербакова у чекистов секретов быть не могло. Осведомитель был просто провокатором. С его помощью особисты выполняли план по выявлению врагов.

Вот еще одна судьба.

Лейтенант Григорьян был арестован особым отделом 3-й морской бригады «по обвинению в оставлении поля боя, добровольной сдаче в плен и высказывании диверсионных намерений». Ему грозил расстрел.

А что выяснилось?

В июне сорок первого его подразделение попало под сильнейший огонь противника, было окружено и попало в плен. В тот же день лейтенант Григорьян сумел бежать, его ранили, но он добрался до своих. Продолжал воевать, еще раз был ранен.

«Неоднократно участвовал в боях, — докладывал Щербаков, — на своем боевом счету имеет более двух десятков убитых и характеризуется как волевой и смелый командир. Никаких антисоветских и диверсионных высказываний и намерений со стороны Григорьяна проявлено не было».

Если бы командующий армией генерал Крутиков не обратился к Сталину, лейтенанта бы расстреляли. Ни за что! Как многих его боевых товарищей, убитых не немецкой, а своей пулей. Только за два года, в 1942-м и 1943-м, в 7-й армии полторы тысячи военнослужащих приговорили к расстрелу. Иначе говоря, особисты уничтожили целый полк собственной армии.

«Военный трибунал 7-й армии и его председатель тов. Севастьянов, — подвел итоги проверки Александр Щербаков, — стали выражать сомнение в правильности проведенного следствия в отношении ряда людей, которые уже прошли через трибунал и осуждены трибуналом за шпионаж. Провести надлежащее расследование по этим делам не представляется возможным, так как осужденные расстреляны».

Во всем донесении начальника главного политуправления это, пожалуй, самая страшная фраза. Мало того, что убили людей, но еще и опорочили их честное имя. И восстановить справедливость не представлялось возможным.