П.А. СТОЛЫПИН И ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА

(Опубл. в газ. "Новое время" 6 сентября 1911 г.)

Столыпин выдвинулся и определился в Думе. Но, в то же время, он в

значительной степени определил собой Государственную думу. Если

Государственная дума в настоящее время работает и законодательствует, то

этим она, до известной степени, обязана Столыпину. Столыпин интуитивно

"чувствовал" Государственную думу. С самого первого же выступления основной

тон был взят им совершенно правильно. Если вчитаться в ту первую речь,

которую он произнес по запросу о действиях чинов охранного отделения, то мы

найдем в ней целый ряд мелких черточек, в точности соответствующих тому

облику большого государственного деятеля, который в последующие годы

укрепился, развился и сделался популярным в России, но который в Первой

государственной думе не был иным, чем во Второй и Третьей.

"...Оговариваюсь вперед, что недомолвок не допускаю и полуправды не

признаю". Относительно действий Будатовского, царицынского полицмейстера и

калязинской полиции расследование "передано в руки суда"; и если суд

"обнаружит злоупотребления, то министерство не преминет распорядиться

соответственным образом". Всякое упущение в области служебного долга "не

останется без самых тяжелых последствий для виновных". Но каковы бы ни были

проступки и преступления отдельных подчиненных органов управления,

правительство не пойдет навстречу тем депутатам, которые сознательно

стремятся дезорганизовать государство. "Власть - это средство для охранения

жизни, спокойствия и порядка, поэтому, осуждая всемерно произвол и

самовластие, нельзя не считать опасным безвластие". "Бездействие власти

ведет к анархии; правительство не может быть аппаратом бессилия". На

правительстве лежит "святая обязанность ограждать спокойствие и законность".

Все меры, принимаемые в этом направлении, "знаменуют не реакцию, а порядок,

необходимый для развития самых широких реформ". Но как же будет действовать

правительство, если в его распоряжении еще нет реформированных законов?

Очевидно, что для него имеется только один исход: "применять существующие

законы впредь до создания новых". "Нельзя сказать часовому: у тебя старое

кремневое ружье; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних; брось ружье.

На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья,

я буду стараться умело действовать старым".

Итак, программа намечается в высшей степени просто и отчетливо. Для

того, чтобы провести необходимые реформы, нужно, прежде всего, утвердить

порядок. Порядок яге создается в государстве только тогда, когда власть

проявляет свою волю, когда она умеет действовать и распоряжаться. Никакие

посторонние соображения не могут остановить власть в проведения тех мер,

которые, по ее мнению, должны обеспечить порядок. Дебатирует ли

Государственная дума шумливым образом о препятствиях, будто бы чинимых

местной администрацией тем лицам, которые поехали оказывать

продовольственную помощь голодающим, - ответ приходит сам собой, простой ж

естественный. Криками о человеколюбивой цели нельзя смутить ту власть,

которая знает, чего она хочет: "насколько нелепо было бы ставить препятствие

частным лицам в области помощи голодающим, настолько преступно было и

бездействовать по отношению к лицам, прикрывающимся благотворительностью в

целях противозаконных". Под каким бы предлогом ни проводилось то стремление

захватить исполнительную власть, которое является естественным последствием

парализования власти существующей, - министр внутренних дел, сознавая свою

правоту, не будет смущаться: "носитель законной власти, он на такие выходки

отвечать не будет".

Все эти тезисы кажутся в настоящее время простыми и само собой

разумеющимися. Но если вспомнить, в какой именно период они были

произнесены, то мы поймем, что человек, говоривший их, проявлял большую

степень государственной зрелости. В те дни в России было очень много

безотчетного увлечения Государственной думою, увлечения почти что

мистического. Люди, претендовавшие на всестороннее знакомство с всемирной

историей и готовившиеся занять министерские посты, разделяли всеобщее

опьянение. Они наивно думали, что молодая, только что созванная

Государственная дума силой тех речей, которые будут в ней произноситься,

переменит движение жизни и из дореформенной России сразу сделает утопическое

государство, в коем будут осуществлены и абсолютные политические свободы, и

безусловное социальное равенство. Выступить в этот момент с трезвым словом,

показать истинные пределы законодательной власти, наметить ее соотношение к

власти исполнительной и, главное, наметить для исполнительной власти те основные идеи, вне которых

она не может ни работать, ни существовать: для всего этого требовался

широкий ум, ясное понимание политического момента, глубокое проникновение в

основные проблемы государственного властвования. Во Второй думе П. А.

Столыпин выступает уже не с принципиальными афоризмами, а с подробной и

строго продуманной программой реальной государственной деятельности.

Впоследствии многие из его политических противников, с Милюковым во главе,

обвиняли председателя Совета министров в том, что во Второй думе он, будто

бы, выставлял программу иную, не ту, с какой он явился впоследствии в Думу

третью. Но ближайшее рассмотрение обоих документов доказывает, что за

малыми исключениями - все основные пункты политического credo намечены были

перед Думой кадетски-революционной совершенно так же, как и впоследствии

перед Думой националистически-октябристской. Правительство готово работать с

Думой. "Его труд, добрая воля, накопленный опыт предоставляются в

распоряжение Государственной думы, которая встретит в правительстве

сотрудника". Но правительство это, очевидно, сознает свой долг: оно должно

восстановить в России порядок и спокойствие; "оно должно быть и будет

правительством стойким и чисто русским". Что же будет делать это

правительство? Правительство будет создавать материальные нормы, "имеющие

воплотить в себе реформы нового времени". "Преобразованное по воле Монарха

отечество наше должно превратиться в государство правовое".

Для этого правительство должно разработать законопроекты о свободе

вероисповедания, о неприкосновенности личности, об общественном

самоуправлении, о губернских органах управления, о преобразовании суда, о

гражданской и уголовной ответственности должностных лиц, о поднятии

народного образования. Но основная задача, "задача громадного значения",

первая задача, которую должно решить государство, есть забота о

крестьянстве. Необходимо "содействовать экономическому возрождению

крестьянства, которое ко времени окончательного освобождения от

обособленного положения в государстве выступает на арену общей борьбы за

существование экономически слабым, неспособным обеспечить себе безбедное

существование путем занятия земледельческим промыслом". Эту задачу

правительство считает настолько важной, что оно даже приступило к

осуществлению ее, не дожидаясь созыва Второй думы. "Правительство не могло медлить с мерами,

могущими предупредить совершенное расстройство самой многочисленной части

населения в России". К тому же, "на правительстве, решившем не допускать

крестьянских насилий и беспорядков, лежало нравственное обязательство

указать крестьянам на законный выход в их нужде". Правительство ведет,

значит, успокоение и реформы - совершенно параллельно. Оно не отступает ни

на шаг от возлагаемой на него государственностью обязанности обеспечить

гражданский порядок; но оно сознает и свой нравственный долг намечать те

органические пути развития общественной жизни, путем постепенного упрочения

которых беспорядки сделаются ненужными.

Реформы и порядок. Таковы два мотива, проходящие через все думские речи

Столыпина. Реформы, может быть, не очень казовые, но зато прочные. Реформы,

на которых трудно снискать себе быструю популярность, которые представляют

собой "продолжительную черную работу", но без которых невозможно создание

истинно свободной России. Путь этот скромен, но он хорош тем, что ведет не к

"великим потрясениям", а к "великой России". Ибо аграрный вопрос нужно не

"разрешить, а разрешать", хотя бы для этого потребовались десятилетия.

Крестьянин должен сделаться личным собственником. Как мелкий земельный

владелец он явится составным элементом будущей мелкой земской единицы.

"Основываясь на трудолюбии и обладая чувством собственного достоинства, он

внесет в деревню и культуру, и просвещение, и достаток". "Вот тогда, тогда

только - писаная свобода превратится и претворится в свободу настоящую,

которая, конечно, слагается из гражданских вольностей, из чувства

государственности и патриотизма".

Но, занимаясь реформою, правительство именно не должно забывать своей

обязанности по сохранению порядка. "Когда в нескольких верстах от столицы и

от царской резиденции волновался Кронштадт, когда измена ворвалась в

Свеаборг, когда пылал Прибалтийский край, когда революционная волна

разлилась в Польше, когда начинал царить ужас и террор: тогда правительство

должно было или отойти и дать дорогу революции, забыв, что власть есть

хранительница государственности и целости русского народа, - или

действовать и отстоять то, что ей было вверено". Нападки оппозиции,

рассчитанные на то, чтобы вызвать у правительства "паралич воли и мыс-

ли", "сводятся к двум словам: руки вверх". На эти два слова

правительство "с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может

ответить двумя словами: не запугаете". И затем шел прекрасный призыв,

обращенный к Государственной думе во имя успокоения и умиротворения страны:

"Мы хотим верить, господа, что вы прекратите кровавое безумство, что вы

скажете то слово, которое заставит всех нас встать не на разрушение

исторического здания России, а на пересоздание, переустройство его и

украшение". Покуда это слово не будет сказано, покуда государство будет

находиться в опасности, "оно обязано будет принимать самые строгие, самые

исключительные законы для того, чтобы оградить себя от распада". "Это всегда

было, это всегда есть и всегда будет". "Государственная необходимость может

довести до диктатуры". Она становится выше права, "когда надлежит выбирать

между целостью теорий и целостью отечества".

Только тогда, когда реформы пойдут параллельно с успокоением страны,

они явятся выражением истинных нужд государства, а не отзвуком беспочвенных

социалистических идей. "Наши реформы для того, чтобы быть жизненными, должны

черпать свою силу в русских национальных началах". Такими национальными

началами является прежде всего царская власть. Царская власть является

хранительницей русского государства; она олицетворяет его силу и цельность;

если быть России - то лишь при усилии всех сынов ее оберегать эту власть,

сковавшую Россию и оберегавшую ее от распада. К этой исконно русской власти,

к нашим русским корням, к нашему русскому стволу "нельзя прикреплять

какой-то чужой, чужестранный цветок". "Пусть расцветет наш родной цветок,

расцветет и развернется под взаимодействием Верховной Власти и дарованного

ею представительного строя". Вторым исконным русским началом является

развитие земщины. На низах должны быть созданы "крепкие люди земли,

связанные с государственною властью". Им может быть передана часть

государственных обязанностей; часть государственного тягла. Но в

самоуправлении могут участвовать не только те, кто "сплотился

общенациональным элементом". "Станьте на ту точку зрения, что высшее благо

- это быть русским гражданином, носите это звание так же, как носили его

когда-то римские граждане, и вы получите все права". Русским же человеком

может быть только тот, кто желает "обновить, просветить и возвеличить родину",

кто предан "не на жизнь, а на смерть Царю, олицетворяющему Россию".

Этими словами человека, который на деле подтвердил, что он не на жизнь,

а на смерть предан Царю, мы можем закончить наш краткий очерк. Деятельность

Столыпина в Третьей думе - его выступления по финляндскому вопросу, по

Амурской железной дороге, по реорганизации флота и по другим более

второстепенным вопросам - настолько еще свежи в памяти публики, что в

настоящее время мы не считаем нужным к ним возвращаться.

Что бы ни говорили враги Столыпина, он первый дал в Государственной

думе верный тон для взаимоотношений между исполнительной и законодательной

властью; он первый начертал ту программу обновления строя, которую он

неуклонно проводил до последнего дня своей жизни и которая, надо полагать,

будет осуществляться и впредь. Ибо для человека, погибшего трагической

смертью на своем посту, не может и не должна быть лучшего признания заслуг,

как если преемники его вдохновятся заветами, выработанными во время

государственной бури и оправдавшими себя в той сравнительно тихой гавани,

куда П. А. Столыпин привел Россию.