ЛЮЖТЕНСКОЕ ГОСЕПРИИМСТВО

 

Стояла страшная жара. Впрочем, в летнюю пору для областей, лежащих на юге Орфетанского края удушающий зной не был таким уж необычным делом. Скорее наоборот, если спросить насчёт погоды кого-нибудь из местных старожилов, он бы, запрокинув голову, уставился в выцвевшее бледно-голубое небо, потянул носом раскалённый воздух и глубокомысленно изрёк: «Эт'что! Вот лет десять назад та-акое было! Да-а, было…»

Впрочем, никаких старожилов поблизости не наблюдалось. И то верно: чего им бездельничать? Сейчас крестьяне все, как один, находились в поле. Работали от зари до зари, трудились, не покладая рук, не разгибая спины.

Между прочим, это было не так уж и плохо для небольшого каравана, ровная цепочка которого растянулась на желтовато-зелёном выгоревшем бархате луга, пересекая его с северо-востока на юго-запад. Кругом ни холмика, ни какого-нибудь жалкого лесочка, одна гладкая, как сковородка, степь. И трава, хоть густая, но не слишком высокая, чтобы можно было незаметно залечь и, притаившись, подстерегать путников. А если вдобавок никого из крестьян (либо людей, переодетых в крестьян) поблизости не видно, значит, никакой угрозы нет и можно слегка расслабиться. Остаётся одно: не поддаваться жаре, не позволять, чтобы тебя разморило на солнышке, не укачало в седле под мерный перестук копыт. Иначе уснёшь и, чего доброго, свалишься всем на потеху. А уж о вывихах и переломах лучше вообще не поминать, чтобы беду не накликать.

Возможно, маленький бородатый человек, возглавлявший караван, пел именно для того, чтобы не уснуть. Хотя «пел» — это, пожалуй, слишком мягко сказано. На самом деле человек во всё горло орал нечто совершенно несуразное, немелодичное и дикое, какой-то нерифмованный набор слов. Определённый стихотворный размер в этом наборе напрочь отсутствовал — так же, как и рифма. Весь ритм песни (если эту жуть можно было назвать песней) заключался в том, что за двумя длинными строчками следовала более короткая третья, завершающаяся четвёртой, состоящей вообще из одного-двух слов. Вот что примерно вопил маленький бородач:

 

— Одни распевают про нас баллады

И готовы предоставить нам кров,

Накормить и

Напоить.

 

А другие нам завидуют до безумия,

Ну а третьи ненавидят нас

Самой лютой

Ненавистью.

 

Почему же так повелось у людей —

Нас то любят, то ненавидят,

То умоляют

О помощи?

 

А причина проста и понятна,

Она — везде и повсюду,

Она — пыль

У ног.

 

Она зовёт нас всегда и во всём,

Она зовёт нас вчера и сегодня,

И сейчас —

Слышишь?

 

Славная пыль прошлых веков,

Что осела на наших сапогах,

Вновь позвала нас

В путь!..

 

Разумеется, это был не кто иной как почтенный Пеменхат, правда, лишившийся своего состояния. Однако по всему было видно, что данное обстоятельство его нисколько не огорчало. Даже наоборот — радовало. Несмотря на окладистую патриархальную бороду, достигавшую солнечного сплетения, казалось, что экс-трактирщик помолодел. Он уверенно сидел на белоснежном муле и правил им с удивительной лёгкостью, перебирая и подёргивая тоненькую уздечку всего лишь тремя пальцами левой руки и совершенно не прибегая к помощи шпор или хлыста. Чувствовалось, что Пеменхат провёл в седле приличную часть жизни. Следующие слова дикой голосянки, которую он неустанно выкрикивал с утра до вечера, вполне соответствовали нынешнему его положению:

 

— Острый меч, добрый конь да умение

Владеть мечом и править конем —

Вот и всё богатство

Мастера!

 

Но пошлите мне, боги, верного спутника,

Чтобы было с кем выпить на привале

Чашу доброго

Вина

 

И чтоб было кому закрыть мне глаза,

Когда я паду среди дикой степи

Со стрелой

В груди.

 

И когда непременно то случится со мной,

Будет кому меня вспомнить

И рассказать всё

Товарищам.

 

Заберёт друг коня моего верного,

И мой меч отстегнёт от пояса,

Пусть послужат ему,

Как мне…

 

И так далее в том же духе. В самом деле, теперь Пеменхат имел как раз коня, меч и верного товарища. Точнее, мула (по старой привычке он предпочитал походить более на человека приличного сословия, нежели на голодранца), целых три громадных ножа из категории «мясницких», которые размещались в спинных ножнах под плащом, да в придачу полторы дюжины метательных ножичков под полами дорожного кафтана, и к тому же не одного товарища, а сразу двух. Да ещё мальчишку. Впрочем, двух ли?..

Карсидар перевёл взгляд на Читрадриву, ехавшего в середине каравана. Кого-кого, а гандзака Пеменхат в друзья зачислять не торопился. Хотя по поводу необходимости Читрадривы в их маленьком отряде уже не спорил. Ещё бы, ведь после незабываемого взрыва в горящем трактире на них четверых приходился один конь — Ристо. Какой уж тут поход?! Именно Читрадрива с помощью загадочного колдовства сумел послать весточку своему соплеменнику, такому же колдуну, Шиману, — и на следующее утро у них была ещё одна лошадь и тот самый белый мул, на котором Пеменхат сейчас разъезжал. Разумеется, возражать после этого против участия в предприятии Читрадривы было бы с его стороны, мягко говоря, непростительной глупостью. И всё же…

Карсидар невесело хмыкнул. Всё же Пеменхат был недоволен, пусть и не показывал этого явно. Причина его недовольства была до смешного проста и называлась одним словом: колдовство.

Как-то на привале старик отвёл Карсидара в сторонку и шёпотом сообщил, что ему вновь начали сниться сны. Мол, сколько лет уж не снились, зато теперь — каждую ночь. Точнее, снится один-единственный сон. И даже не сон, а настоящий кошмар.

Будто открывает старик глаза и чувствует, что связан по рукам и ногам. Пытается вырваться, сбросить путы, потому что осаждающие трактир солдаты Торренкуля собираются поджечь его, и медлить нельзя, но связан он крепко, умело. Тут из-за спины возникает Читрадрива и бормочет:

«Сейчас, сейчас, почтенный, погоди, я должен кое-что найти. У тебя в голове созрел замечательный план нашего спасения, надо только отыскать его».

С присущей снам непоследовательностью герцогские вояки вместо устройства поджога идут на новый штурм. Гандзак же по-прежнему бормоча своё: «Сейчас, сейчас», — преспокойно отрывает у Пеменхата голову, кладёт ему на колени, неизвестно откуда появившимся в руках мечом отсекает верхушку черепа… причём старик видит весь этот ужас, хотя головы у него нет, но это же сон… Так вот, снеся ему полчерепа, Читрадрива запускает в недра отсеченной головы руку по локоть, начинает копаться там и извлекать кучу самых разных предметов: тарелки, ложки, мечи, столы, миниатюрный домик, как две капли воды похожий на сгоревший трактир, кружки, ножи, арбалеты, цветы, золотые монеты, стрелы, верёвку, башмаки, красивый серебряный кубок… А плана всё нет!

Герцогские солдаты уже протаранили дверь, потому что зловредный гандзак не удосужился выбить сваи из-под замаскированного настила перед входом. И вот враги радостно покрикивая лезут в пролом. А проклятущий колдун всё роется в его голове…

«Быстрее, копатель!» — рассерженно вопит голова. И тогда Читрадрива вытаскивает из отверстия, за которым чувствуется бездна, окровавленную по локоть руку и начинает срывать с солдат их нагрудные панцири, голыми руками раздирает одежды, разрывает груди и вытаскивает оттуда души. То есть, какие-то отвратительнейшие студенистые комки, сизо-багровые, трепетные… Или сердца… В общем, какую-то требуху. При этом она (требуха) заливисто хохочет, а лишённые душ вояки падают на пол, корчатся в страшных судорогах и застывают в самых невероятных позах. Те, которые находятся снаружи, не подозревая об опасности, продолжают лезть внутрь и также гибнут. Наконец в дверь протискивается последний солдат. Расправившись и с ним, Читрадрива обводит комнату победным взором, хватает хохочущую требуху, швыряет в зияющее в черепе отверстие, затем комкает череп, расправляет наподобие кружевного воротничка, натягивает через голову на себя, одёргивает складки на груди и вопит:

«Вот, старина Пем, это и есть гениальный план нашего спасения, содержавшийся в твоей голове!»

На этом месте старик всегда просыпался…

— Как думаешь, не означает ли это, что проклятый колдун действительно роется в моих мозгах? — спросил тогда Пеменхат и пояснил:

— Ну, то есть, мысли читает. Он же может, я сам видел, когда… приглашал его в поход…

Что можно было ответить на это! Оба они превосходно знали, каким образом Читрадрива договорился с Шиманом насчёт коня и мула. Карсидар, разумеется, поспешил заверить старика, что считать приснившееся реальностью могут лишь нервные старые девы, искренне верящие глупым сказкам-страшилкам про гандзаков. Пеменхат просто был поражён необычным способом, каким Читрадрива расправился с двумя герцогскими солдатами, проникшими в зал осаждённого трактира, и до сих пор не может забыть это зрелище, что вполне понятно. Тем не менее, они с Читрадривой товарищи по походу, они заодно — так чего же волноваться?

С другой стороны, гандзаков тоже можно понять. Этому народу с давних пор не дозволялось носить настоящее боевое оружие, поэтому всё, чем они умели владеть — короткий нож, палка да плеть. С этим много не навоюешь. Поневоле приходилось изобретать что-то необычное, из ряда вон выходящее.

Однако, несмотря на свои собственные успокоительные слова, Карсидар чувствовал, что с Читрадривой и его способностями дело обстоит не так просто. Если бы все гандзаки умели то, что продемонстрировал он, люди об этом так или иначе пронюхали бы. Шила в мешке не утаишь, тем более если шило позволяет прочесть мысли и убить противника на расстоянии.

Но, в конце-то концов, он сам пригласил Читрадриву в поход! Да и как бы они вырвались из полыхающего трактира без его колдовской помощи…

Ай, надоело! Всё это досужие домыслы старика, которым не следует придавать слишком большого значения. Вон Пеменхат едет впереди всех, довольный жизнью и в первую очередь — самим собой. На лоснящейся от мелкого пота роже написано истинное блаженство, в густой бороде прячется улыбка. Да ещё «песню» орёт не переставая. Удивительно, как это он помнит её целиком! И ведь рифмы там никакой! Вот что значит любовь к древним традициям их цеха.

Любовь к традициям…

Карсидар ухмыльнулся. В самом начале Пеменхат выпил из него порядочно крови, когда выяснилось, что из четверых лишь он один собирается отпускать бороду. Ясное дело: Сол просто не был способен на это по молодости лет; Читрадрива не желал заводить бороду, поскольку гандзаки традиционно брились начисто; да и сам Карсидар не мог демаскировать себя таким нелепым образом — борода у него прорастала седыми прядями, как и скрываемые под шляпой с бахромой волосы. А у мастеров залогом успешности похода издревле считалась густая растительность на лице. Поэтому старик сразу же и пристал к гандзаку — мол, перестань бриться, или я выхожу из игры. Они даже чуть не схватились на кулаках, и Карсидару едва удалось их утихомирить. Вот самолюбивая бестия! А ещё требует называть себя почтенным…

Они не ладили и по сей день. Может быть, поэтому Пеменхат предпочитал ехать впереди всех: получалось, он едет и впереди Читрадривы. Кстати, Пеменхат даже пытался настоять на том, чтобы гандзак замыкал отряд, только это было чистейшим безумием, потому как должен был кто-то охранять их и с тыла. Вот так и повелось: первым всегда ехал старик, смахивающий на купца средней руки, за ним следовал Читрадрива, в седло к которому забирался мальчишка (так решено было сделать, чтобы не заботиться о лишней лошади), а позади всех скакал Карсидар, восседавший на Ристо с важностью истинного дворянина.

Такой же порядок они соблюдали и теперь, разве что Сол ехал не с Читрадривой, а рядом с ним на спине коня, навьюченного тюками драгоценной ткани. Мальчишку совсем не отпугивали «тёмные делишки» Читрадривы, даже как раз наоборот. Всё-то ему было интересно, всё-то ему в диковинку. И как гандзак откалывает всякие поразительные эффектные штуки — в особенности. Ах, дитя, дитя!..

Впрочем, кто знает, хорошо это на самом деле или плохо, думал Карсидар, поглядывая на Сола и Читрадриву, ехавших, естественно, в середине каравана. Мальчик, как всегда, без умолку тараторил, гандзак молча внимал ему, изредка кивая. С одной стороны, старик любит Сола. Так может, глядя на мальчишку, и он станет мягче относиться к Читрадриве? С другой стороны, именно Солу каким-то чудом удалось уговорить Читрадриву сменить одежду гандзака на обычный дорожный костюм странствующего наёмника, и вот теперь они даже смогли заняться привычным делом — а именно, сопровождением следовавших в южном направлении караванов с грузами. Деньги у организовавшего поход Карсидара были. После пожара Пеменхат раскопал находившийся в лесу неподалёку от сгоревшего трактира тайник и внёс в поход свою лепту. Однако деньги в дальней дороге никогда лишними не бывают, и отчего не заработать их, в буквальном смысле не сворачивая с пути к намеченной цели?! Кроме того, слившись с караваном, подозрительно разномастная группа — «купец», «искатель приключений» с мальчишкой в седле и «дворянин» — не привлекала к себе излишнего внимания.

Да уж, не бывает худа без добра. Правда, несмотря на смену костюма, Читрадрива не пожелал обучаться заодно обычным приёмам рукопашного боя. Но Карсидар подозревал, что гандзак при желании может управиться с каким угодно отрядом обычных бойцов, только, памятуя реакцию экс-трактирщика, не спешит показывать своё искусство на людях. И правильно. Нечего раскрываться перед другими, Карсидар со стариком и без колдуна неплохо охранял грузы нанимателей…

— Эй, мастер!

К нему приближался довольный начальник каравана.

— Мы только что пересекли границу Орфетанского края. Теперь мы пребываем во владениях моего господина князя Люжтенского, — он налегал на «п», как и все южане.

Карсидар привстал на стременах и крикнул:

— Почтенный Пем! Сол! Дрив!

(Опять же, во избежание дополнительных расспросов, было решено называть Читрадриву на людях этим сокращённым именем).

Они обернулись. Карсидар потряс сцепленными над головой руками, что должно было означать радость по поводу пересечения границы. Ещё бы, за южными пределами Орфетанского края вряд ли найдутся охотники за головами мастера Карсидара и старины Пеменхата. Отныне можно вздохнуть посвободнее.

Читрадрива склонился к Солу и что-то сказал ему. Мальчишка аж подпрыгнул в седле и завопил. Впервые в жизни он попал в новую страну! Кто из его сверстников мог мечтать о таком? И мог ли он сам мечтать об этом всего лишь месяц назад, бегая из кухни в зал трактира, в комнаты для гостей и обратно? А почтенный Пеменхат легоньким подёргиванием уздечки заставил мула взвиться на дыбы, после чего ещё громче завопил:

 

— Но хоть мы не доживаем до седин,

И нет у нас ни земли, ни дома,

Хоть нас забыли

Родные.

 

Пусть за нашими головами охотятся,

Но самые счастливые из всех

На белом свете —

Мы!

 

— Твой спутник в самом деле не похож на несчастного человека, — заметил начальник каравана, утирая пот с лица.

С виду он был славный малый, только время от времени в глубине его глаз мелькала то ли какая-то хитринка, то ли чуть похуже — некоторая неискренность. Читрадрива однажды мельком заметил Карсидару: «Поосторожней с ним». Впрочем, тот и сам не собирался откровенничать сверх меры. К чему? Они с Пеменхатом — два наёмника, к ним прилагаются ещё два попутчика; хочешь — бери с собой, пользуйся услугами, не хочешь — никто тебе не навязывается.

— А чего ему быть несчастным? — Карсидар передёрнул плечами. — У него есть всё необходимое для полного счастья.

— Ну да, ну да, — забормотал начальник каравана. — Он и об этом… кгм-м-м… пел. Каждый день вот слушаю… Хотя, надо сказать, с виду он не очень-то похож на человека своего… твоего сословия.

Он вопросительно уставился на Карсидара, как бы спрашивая, к какому именно сословию следует отнести почтенного Пеменхата: почтенных ли купцов или непочтенных бродяг с большой дороги.

— Видишь ли, Квейд. (Так звали начальника каравана). Мой приятель — натура довольно своеобразная. Как и все мы, в некотором роде. Меня вот некоторые принимают за благородного, хоть я настоящий простолюдин. Но ежели Пеменхат желает, чтобы к нему обращались с прибавлением титула «почтенный», я настоятельно рекомендую тебе делать это.

— Почтенный, почтенный. Кгм-м-м… М-да-а-а… — Квейд бросил мимолётный взгляд на Пеменхата. — Странно видеть почтенного человека, который так ловко стреляет из арбалета с обеих рук.

Да уж, что было, то было! Хорошо ещё, что Карсидар не продемонстрировал тогда ни своих способностей в этом деле, ни рукавный арбалет собственного изобретения. Тут, ближе к югу, слухи о Ральярге должны иметь более выраженную форму.

— А что, стреляя он промахнулся? — спросил Карсидар с притворным удивлением, точно речь шла о совершенно незнакомом ему человеке.

— Да нет же, — вынужден был признать Квейд. — Напротив…

— Тогда у тебя не может быть претензий к почтенному Пеменхату. Дело своё он знает и делает его хорошо. Так что довольно с тебя.

Ледяной тон Карсидара и перемена направления разговора должны были возмутить собеседника, но это и отпугнуло бы его, отбило охоту к дальнейшим расспросам.

— Претензии? Какие такие претензии?! — начальник каравана действительно возмутился и от волнения даже стал налегать на «п» сильнее обычного. — Я не хочу сказать ничего плохого о твоём спутнике. Просто странно.

Он поправил широкополую шляпу и умолк, напустив на себя безучастный вид.

— Мало ли какие странности попадаются на большой дороге. Как исконный караванщик ты должен бы знать это, — сказал Карсидар уже более миролюбиво. — В самом деле: почему бы почтенному торговцу не выучиться стрелять с обеих рук и метать ножи, если на большой дороге неспокойно и постоянно требуется защищать свою жизнь? И почему бы почтенному торговцу не обеднеть и не заняться охраной других, пытаясь защитить их от беды, настигшей его самого?

Говоря таким образом, Карсидар ничего не утверждал наверняка. Он лишь предлагал удобоваримый вариант биографии Пеменхата, предоставляя начальнику каравана самому судить, правда это или вымысел. Кажется, Квейд не очень-то поверил ему, поскольку, немного подумав, заметил:

— Ну, во-первых, если ты себя не уберёг от напасти, вряд ли сумеешь уберечь других. Своя рубаха как-никак к телу ближе. А во-вторых, дорогой мастер, твой товарищ слишком хорошо знает ваши обычаи. Ту же песню, например. Лучше тебя ведь знает! А этот Дрив — он попросту переодетый… я не знаю кто, но чувствую: переодетый. И вообще, вы втроём устроили какой-то маскарад, право слово! Мастер, который выглядит дворянином, купец с замашками мастера и уж не знаю кто, переодетый наёмником, — не многовато ли для четверых? Один лишь мальчишка среди вас настоящий.

Очень не понравился этот разговор Карсидару. Вот тебе и вышли за пределы Орфетанского края, вот тебе и возможность расслабиться! Предупреждал же его Читрадрива…

— А что, случилась с караваном какая беда, пока мы с вами? Или мы как-то нарушили условия нашего с тобой маленького договора? — спросил он Квейда, и, несмотря на обжигающий зной, видно было, как начальник каравана зябко поёжился. — И вообще, если уж мы такие подозрительные, не нанимал бы нас. Что, других охранников нельзя было подыскать?

— Это моё дело, кого нанимать! Я начальник каравана, и я отвечаю за свой выбор, — отрезал Квейд, а чуть погодя добавил:

— К твоему сведению, в выборе своём я не раскаиваюсь, хоть вы всё же до жути странные. Думаю, я прав, для товаров так лучше.

Карсидару вовсе не хотелось ссориться с ним. Не следовало без особой нужды наживать врагов там, где их прежде не было. Ведь мало ли что?.. А потому он решил сменить тему разговора:

— Ладно, Квейд, что ты всё про нас да про нас. Разве нет вокруг более достойных людей, чем кучка бродяг? Взять хотя бы твоего хозяина. Насколько я понимаю, он очень любит красивые вещи, раз позволяет себе роскошь снаряжать за ними дальние экспедиции?

Начальник каравана некоторое время молча косился на Карсидара, точно прикидывая, можно ли ему доверять и не пытается ли он раздобыть таким путём сведения об очередной жертве ограбления… А может, Квейд просто оценивал искусство, с которым Карсидар избежал неудобной темы? Потом вдруг разом отбросив малейшую тень сомнения, охотно заговорил:

— О да, князь просто обожает красивые вещи. Как и все южане, впрочем. Это у вас на севере строят простые грубые жилища, носят незамысловатые одежды, а манеры ваши сдержанные. Это вызвано суровостью климата, я понимаю. Вот например почтенный Пеменхат, — сделав ударение на титуле, Квейд кивнул в направлении головы каравана. — Простоватый и прямодушный старик. Немного грубоват, но как-то удручающе честен. Разве нет? А вот вы с Дривом…

Начальник каравана перехватил насмешливый взгляд Карсидара и поперхнулся на полуслове.

— А вы с Дривом как-то не очень похожи на северян, честное слово, — с усилием продолжал он, отвернувшись. — Есть в вас какая-то странность… таинственность, что ли. По мне, так вы больше похожи на южан, чем…

— Повторяю: давай не будем об этом, — настойчиво повторил Карсидар, которому мудрствования Квейда были явно не по душе.

Правду сказать, караванщик был не так уж не прав. По крайней мере, насчёт Читрадривы он не ошибся, ведь гандзаки, говорят, исколесили всю землю, пока были кочевым народом. Значит, и на юге они тоже жили. А вот на его счёт Квейд заблуждался. Хотя Карсидар и не знал, где появился на свет, почему-то был твёрдо уверен, что здесь никогда прежде не бывал.

— Ладно, не будем, — согласился Квейд, с удивительной лёгкостью переходя от замешательства к беззаботному прекраснодушию. — Так я о князе. О, видел бы ты его замок! Впрочем, может и увидишь… Пожалуй, увидишь наверняка! Князь любит не только необычные вещи, но и необычных людей. Так, чужаков с запада и с востока. И с севера, разумеется, тоже. От вас, севе…

Он снова споткнулся на полуслове, припомнив высказанное только что сомнение относительно Карсидара и Читрадривы, но быстро справился с неловкостью и продолжил свой сказ:

— А как грозен князь для врагов! Никто не смеет идти против него войной. Пока мы пробирались по Орфетанскому краю, веришь ли, неспокойно было на душе. Оттого и нанял вас. Вы… тамошние, — Квейд ловко обошёл слово «северяне». — Вы бы идеально справились со всеми возможными неприятностями за границей. И вы действительно справились! Зато теперь всё будет совсем иначе. В Люжтене вы можете чувствовать себя в полнейшей безопасности. Скажем…

Начальник каравана принялся вертеть головой по сторонам, выискивая что-то. Наконец нашёл зацепку.

— Скажем, как эта вот рощица, в которую мы сейчас въезжаем, защищает путников от палящих солнечных лучей, так само лишь имя князя защитит нас всех от любых неприятностей.

Квейд и дальше беспечно разливался соловьём, точно велеречивый трубадур, но Карсидар уже насторожился. Это была привычка, инстинкт, выработанный долгими годами полной опасностей жизни: менялась обстановка, они переходили с открытого места на закрытое, с ограниченным обзором. Значит, их могла подстерегать опасность…

Но пока что всё было спокойно. Ехавший в авангарде Пеменхат продолжал орать свою бесконечную голосянку, Сол что-то увлечённо рассказывал Читрадриве, слуги доблестного и наводящего на врагов ужас князя Люжтена по-прежнему оживлённо болтали. Кажется, опасаться было действительно нечего…

Как вдруг Читрадрива выпрямился в седле и, указывая рукой куда-то вбок, гортанно крикнул:

— Хойвем! — И тут же, спохватившись, что говорит на родном языке, добавил:

— Враги.

Все обернулись сначала к нему, затем в указанном направлении, но первым среагировал старина Пеменхат. Нелепо задрав ноги он повалился с седла на тропинку. Никто ничего не понял, но Карсидар успел увидеть серебристую полоску, сверкнувшую в воздухе и тянувшуюся от старика куда-то вверх. И ещё он сообразил, что упал Пеменхат так, чтобы оказаться под защитой мула. А рука сама потянулась к мечу, ноги крепче сжали бока Ристо.

Секундой позже с ветвей дерева свалился человек, в грудь которого вошёл по самую рукоять метательный нож. Из придорожных зарослей с улюлюканием выскочили грязные оборванцы, вооружённые как попало. Слуги князя торопливо обнажили мечи. Карсидар уже небрежно отбивал выпад какого-то одноглазого толстяка, но на секунду всё же оглянулся на Сола и Читрадриву. Он не мог забыть о них в пылу сражения и хотел оценить грозящую им опасность, но… не увидел их на дороге!!!

Только что были здесь и вдруг — исчезли! Оба. С лошадьми. Что за наваждение?! Или повторяется трактир?..

Впрочем, времени на решение этой шарады не было, иначе Карсидар рисковал расстаться с жизнью. Следующие пятнадцать минут были заполнены жужжанием стрел, свистом и лязгом мечей, сверканием стали, дикими воплями и конским ржанием. Очевидно, на них напали завсегдатаи лесов, самые обычные разбойники, шайки которых встречаются во всех уголках земли. Богатый караван являл собой лакомый кусочек для этих бродяг, и, приложив известные усилия, они в самом деле могли бы разграбить его.

Однако Пеменхат и Карсидар знали своё дело. Находясь в авангарде и арьергарде, они словно зажали сражающихся с двух сторон и не давали уводить лошадей — понятно, тащить обезумевших от резкой смены обстановки животных напролом через заросли нельзя, их можно было гнать лишь по дороге. Увидев это, разбойники попытались прежде всего расправиться с Карсидаром и Пеменхатом, и на каждого насело человек по пять-шесть. Особенно лёгким делом казалось им убить старика, поэтому атаковали прежде всего голову каравана. Но мастерство Пеменхата было выше всяких похвал. Двумя длинными ножами он вытворял такие чудеса, что оборванцы валились налево и направо, да ещё как-то ухитрялся «раздавать» нападающим метательные ножи.

Постепенно сражение стало затихать. Искатели лёгкой наживы выдыхались, они явно не ожидали встретить такой достойный отпор. Раненых, не взирая на мольбы о пощаде, добивали княжеские слуги, отчаяние овладевало разбойниками, поэтому драка шла не на жизнь, а на смерть. Казалось, всё уже кончено, победа предрешена… Как вдруг дело приняло неожиданный оборот. Оставшиеся в живых разбойники, оттеснённые к центру каравана, вдруг разом вскочили на свободных коней и с гиканьем погнали их вперёд. Выстрелом из арбалета Карсидар успел свалить лишь одного из них, выпады княжеских слуг также не достигли цели. А впереди Пеменхат сражался с последним из своих противников. Никто не вмешивался в их поединок, все с раскрытыми ртами пялились на старика, который с лёгкостью, несвойственной его годам и просто неприличной для солидной внешности, уворачивался от утыканной шипами палицы, бывшей раза в полтора длиннее его «мясницких» ножей. Зрители вполголоса перешёптывались, гадая, как же он подойдёт к противнику вплотную.

И тут на окружённых кольцом зрителей поединщиков налетели конные разбойники! Все кинулись врассыпную. Пеменхат рванулся вперёд, намереваясь полоснуть ножом по шее ближайшую лошадь, от чего могло бы застопориться движение всей группы. Но то ли он зацепился за торчавший из земли корень, то ли нога у него подвернулась, только старик полетел прямо под копыта! Все вскрикнули, ожидая гибели Пеменхата. Несколько секунд ничего нельзя было разобрать, и лишь когда последняя лошадь унеслась прочь, стало видно, что оглушённый падением старик медленно шевелится в клубах пыли. Он не погиб, ему повезло — но, похоже, последний раз в жизни. Его противник с кличем яростного торжества прыгнул к нему, занеся над головой шипастую палицу…

И вдруг с Карсидаром случилось невероятное. Произошло то самое, чего он никак не ожидал, от чего считал себя напрочь застрахованным — к его полному ужасу, во время боя заговорила серьга!

Мгновенная боль иглой пронзила мозг, он подумал, что сейчас свалится наземь… Но вместо этого вскинул левую руку, напряг мышцы — и тяжёлая арбалетная стрела вырвалась из рукава его куртки. Разбойник дико вскрикнул, застыв на половине движения, и выронил своё кошмарное оружие. Затем, точно утратив невидимые подпорки, рухнул на Пеменхата.

Тут все наконец задвигались, разом загалдели. К Карсидару уже спешил начальник каравана, на ходу отряхивая свой скромный дорожный костюм, стирая пучком листьев кровь с меча и в то же время восторженно приговаривая:

— Вот это да! Вот это да-а! Никогда не видел ничего подобного! Я просто восхищён тобой и твоим товарищем! Жаль только, что под конец с ним случилась такая оказия. Но он был великолепен! Я ничего подобного в жизни не видел! Какая красота! Какое искусство!

А Карсидар стоял совершенно оглушённый. Что же это случилось?! Ведь он уверял Пеменхата, что в критическую минуту, во время битвы, серьга никогда не проявит себя, а поди ж ты — проявила! Да ещё как!..

Карсидар пришёл в себя лишь от того, что Квейд резко тряхнул его за плечо и крикнул:

— Эй, мастер! Да очнись ты наконец! Эти проходимцы увели часть лошадей, нужно послать погоню.

— А? Что? Погоню? — Карсидар непонимающе захлопал глазами, но вдруг весь подобрался и вскрикнул:

— А Пеменхат?!

— Ничего, о нём позаботятся, вот… — начал было Квейд, как вдруг кто-то спокойно произнёс у них за спиной:

— Как дела?

Читрадрива стоял не шевелясь и спокойно смотрел на них. Он держал под уздцы лошадь с тюками драгоценной ткани, на которой восседал мальчишка. А кроме того, за ним виднелись все угнанные лошади! Поскольку же Карсидар и начальник каравана продолжали молчать, Читрадрива повторил вопрос:

— Как дела? Ты выстрелил?

Карсидар вздрогнул. Откуда гандзак мог знать про его выстрел?! Почему-то сразу вспомнились слова чудом уцелевшего нынче Пеменхата: «Может, он и правда копается в моих мозгах». Наконец Карсидар ответил, чисто машинально:

— Порядок. Выстрелил и попал. Это было как раз вовремя. Я…

Но его оборвал изумлённо-возмущённый возглас Квейда:

— Так что, ты был заодно с этими проходимцами? Это сговор?!

Читрадрива молча устремил на него вопрошающий взгляд.

— Глупости, — резко сказал Карсидар, мигом сообразивший, в чём дело. — Просто объясни, откуда у тебя лошади и… — «…И куда ты исчез вместе с мальчишкой», — едва не добавил он, но почёл за лучшее промолчать. Кто знает, как отреагирует на это Квейд. Лучше выяснить потом.

— Я ни с кем не сговаривался, — с бледным намёком на улыбку заметил Читрадрива. — А эти проходимцы, как ты их называешь, лежат на опушке.

И он кивнул вправо. Сол побледнел и тоже кивнул: мол, истинная правда; и вы бы посмотрели, каким способом гандзак их уложил!..

— Так что погоня не нужна, — констатировал Читрадрива.

Он повернулся, выпустил уздечку и пошёл туда, где княжеские слуги осматривали и перевязывали раненых, в том числе Пеменхата. За ним поспешил и Квейд, изумлённо почёсывая затылок под широкополой шляпой.

— Что же он сделал с разбойниками? — шёпотом спросил у Сола Карсидар.

Мальчик лишь упрямо завертел головой. Казалось, от страха он лишился дара речи. Он даже не попытался спрыгнуть с седла и посмотреть, что случилось с Пеменхатом, которого любил гораздо больше, чем слуге подобает любить хозяина. Когда же высохшие от жары губы раскрылись, сведенные судорогой челюсти разжались, мальчик сдавленным голосом пролепетал:

— Не знаю. Честное слово, не знаю… но мне кажется, он с ними не делал… ничего. И всё же убил их. Он, и никто другой. Это точно.