Лекция XVIII

Основное правило разверстки тягла и основание чиновного деления провинциального черного населения. — Состав общества в Москов­ском государстве второй половины ХVI века. —Дальнейшее расчле­нение общества в низших составных слоях. — Отражение принципа обязательности государственных повинностей в области граждан­ского права. — Происхождение холопства докладного и кабально­го. — Выделение видов жилой зависимости от кабального холоп­ства.

Основное правило разверстки тягла и основание чиновного деления провинциального черного населения. [80] Источником чиновного расчленения областного тяглого населения служила другая государственная обязанность, на него падавшая, — госу­дарственное податное тягло. Под тяглом разумелась совокуп­ность прямых казенных платежей и натуральных повинностей, какие несли на себе люди Московского государства. Всего труднее вырабатывалось в московском государственном праве именно это основание. Причиной того был характер города в Московском го­сударстве. В южной Киевской Руси города были торгово-промыш­ленными центрами. Такой характер сообщала им живая внешняя торговля. В Северной Руси, которая была объединена Москвой, город, при подавляющем преобладании земледельческого насе­ления, получил значение преимущественно укрепленного пунк­та. Под его стенами на посаде жалось такое же точно земледель­ческое население, какое было рассеяно по деревням и селам. Благодаря отсутствию резкого экономического различия между городским посадским и сельским населением, с трудом выраба­тывалось и различие политическое, т.е. сословное их обособле­ние. Впрочем, это обособление постепенно обозначалось и ста­новилось заметнее под действием московской таможенной политики. Внутренние народно-хозяйственные обороты были об­ложены казенной пошлиной. С этой целью установлены были внутренние заставы и таможни. Для того чтобы не оставить ника­кого народно-хозяйственного оборота без обложения, эти оборо­ты правительство старалось сосредоточить в известных пунктах

обмена, запрещая торговлю в других местах, где не было тамо­женных смотрителей.

Таким образом, промышленность и торговля постепенно стя­гивались в установленные правительством пункты обмена, каки­ми служили преимущественно города. Это само собой отделяло сельское земледельческое население от городского в экономиче­ском отношении. К экономическому различию скоро присоедини­лось и политическое. То было различие систем прямого обложе­ния, какие прилагались к населению городскому и сельскому. Предметом прямого налога, падавшего на сельское население, был крестьянский труд, прилагавшийся к хлебопашеству. Напротив, предметом прямого налога, падавшего на городское население, служил торгово-промышленный капитал, пущенный в оборот.

Это различие выражалось на финансовом языке древней Руси формулой: «обложить по пашне» или «обложить по животам и по промыслам». Промысловое обложение, разумеется, с течением времени резко отделило торгово-промышленное население от зем­ледельческого. А так как торгово-промышленное население со­средоточивалось преимущественно в посадах, а земледельче­ское — в селах и деревнях, то это обложение по роду занятий явилось политической гранью, отделявшей город от села. Круго­вая порука в сборе прямых податей и их общественная разверстка закрепляли это обособление. Разумеется, ответственность за исправный сбор городского тягла была тяжелее сравнительно с от­ветственностью за сбор прямой поземельной подати: [81] сбop по­следней был легче, чем сбор первой, потому что и разверстка тягла по земле была проще, чем разверстка по менее уловимым и более изменчивым промыслам. Вот почему в круговой поруке за торго­во-промышленных людей не выгодно было участвовать пахотным крестьянам, и последние, даже живя на посадах, старались выде­литься из посадского населения, образуя отдельные общества.

Таким образом, выработалось основное правило для развер­стки государственного податного тягла: тягло по промыслу либо по пашне. Это различие промыслового и пахотного обложения с особенной ясностью выражено в уставной грамоте, какую дал игу­мен Соловецкого монастыря Филипп монастырским крестьянам в 1564 г. Филипп разделил временные налоги на военные нужды, какие падали на все без различия классы сельского населения, от

постоянной прямой подати, падавшей на землю. Временные во­енные налоги развёрстывались и в сельском населении, как в го­родском, по животам и по промыслам. Но поземельная подать, по выражению игумена, должна быть разверстываема по обжам, т.е. по земельным тяглым участкам, а не по животам и не по промыс­лам. Но как скоро произошло такое разделение города и села, интересы казны требовали, чтобы тяглые люди, взявшие на себя городское тягло, постоянно в нем оставались; а тяглые хлебопаш­цы, занявшие известные тяглые участки, не покидали бы их и не переходили в другие состояния, менее доходные для казны.

Из приведенного правила разверстки тягла вышло другое, об­ратное, которое требовало, чтобы тяглый человек того или друго­го разряда постоянно оставался в своем тягле. [82] Правило это мож­но выразить формулой: если тягло по промыслу или по пашне, то, с другой стороны, и промысел, как и пашня, по месту тягла. Следы такого прикрепления тяглых людей к избранному однаж­ды тяглу мы замечаем уже в XVI столетии. В XVII оно сделалось главным основанием устройства тяглого населения. В судебнике царя Ивана мы читаем статью, которая запрещает городовым тяг­лым людям селиться на монастырских землях, приказывая им жить безвыходно на землях городских: «Кто из городовых людей посе­лится на монастырских землях, того должно вывести на прежнее место в городи подвергнуть его суду». [83] Разверстка тягла по ука­занному правилу и стала источником деления городовых посад­ских людей на статьи лучших, середних и моловших, а уездных тяглых хлебопашцев — на класс крестьян и на бобылей. Стать­ями городового населения были своего рода провинциальные ку­печеские гильдии, так же как звание крестьян и бобылей носили различные имущественные состояния в составе земледельческо­го населения.

Так расчленилось тяглое население, городское и сельское, в Московском государстве к половине XVI века. Основание этого деления было выведено из двух указанных правил разверстки при­сяжной казенной службы и тягла. Если присяжная служба раз­вёрстывалась по личному доверию, а тягло — по промыслам и пашне, то чины различались по службе и по тяглу. Именно выс­шие чины московского купечества — по службе, низшие чины об­ластного, посадского и сельского населения — по тяглу. Подобное двойственное основание чиновного деления мы видели в устройстве ислужилых людей московских игородовых.

Если мы представим себе это расчленение, нам будет ясен первоначальный план общественного строения, какой пыталась соорудить московская политика. Припомнив, как были устроены люди служилые итяглые, мы легко заметим основание ивзаим­ное отношение устройства тех идругих. Что такое весь служилый люд, как он был устроен к половине XVIвека? Это был рассеян­ный по всей территории государства вооруженный лагерь с гене­ральным штабом в Москве, который руководил его оборонитель­ной борьбой. Что такое было описанное сейчас устройство тяглого населения? Это было интендантство под руководством высшего московского купечества. Вся масса тяглого населения служила обширным источником, из которого эти высшие интендантские руководители извлекали материальные средства, необходимые для содержания вооруженного лагеря с его генеральным москов­ским штабом.

Состав общества в Московском государстве второй поло­вины XVI века.Сопоставив два этих социальных мира — служи­лых людей итяглое население — мы можем представить себе итот состав, какой усвоило себе общество в Московском государ­стве во второй половине XVI в., вскоре после земских реформ царя Ивана. На поверхности этого общества мы видим две параллель­ные, но неравные, не одинаково высокие вершины, чрезвычайно мелко расчлененные, из которых одна состояла из высших слоев служилого населения, адругая из высших разрядов населения тяглого. Обе эти вершины, дробно расчлененные, покоились на однородной тяглой массе, состоявшей из городских исельских обывателей, плативших либо промысловое тягло, либо поземель­ную подать. Эта масса была очень мало расчленена. Статьи горо­дового населения во второй половине XVIвека еще едва обозна­чались; в составе сельского населения низший тяглый класс, бобыли, до конца XVI века составлял ничтожный процент.

Дальнейшее расчленение общества в низших составных сло­ях.Но общество не остановилось на этом делении. С половины XVIвека в нем стало обнаруживаться стремление кдальнейшему расчленению. Источником этого расчленения было осложнение гражданских отношений, которое повело к дальнейшему дробле­нию именно низших классов населения, до того слабо расчленен­ных. Это расчленение вызвано было политическим принципом обя­зательности специальных государственных повинностей. Мы видели, что этот принцип в приложении к внешней обороне вы­звал дробное деление служилого класса. Тот же принцип в при­ложении к внутреннему порядку, перейдя в сферу гражданских отношений, повел к более дробному делению низших тяглых клас­сов. Как скоро в государственном праве установилось правило, что все сословные обязанности, которые в удельные века уста­навливались договором, становятся обязательными и наслед­ственными, это правило сильно подействовало ина обязательства, вытекавшие из частных гражданских сделок. Сюда это правило внесло новое положение: личные обязательства, вытекающие из гражданских сделок, не прекращаемы до истечения срока, на ко­торый они заключены.

С первого взгляда вам покажется непонятной эта перемена: такого принципа не существует в современном праве и он даже строго запрещен последним. Принимая частные обязательства, мы всегда выговариваем себе право нарушить его до истечения срока, только вознаградив неустойкой потерпевшую сторону. Каж­дое свободное лицо вправе всегда нарушить всякое свое граждан­ское обязательство, только вознаградив за ущерб, какой причи­няет этим другому лицу. Такое начало господствовало ив удельном праве. В Московском государстве, под действием обязательно­сти государственных повинностей, и в частных отношениях уста­новилось правило, что гражданские обязательства, принимаемые на известный срок, не прекращаются по воле обязанного лица даже путем уплаты неустойки, т.е. вознаграждения стороны, потерпев­шей от произвольного прекращения обязательства. Как скоро лич­ные гражданские обязательства получили такой характер, они ста­ли крепостными обязанностями.

Отражение принципа обязательности государственных по­винностей в области гражданского права.Эта перемена в граж­данском праве и отразилась на юридическом состоянии холопства. До XVI века в нашем праве, как мы видели, существовало только

одно холопство — полное. [84] Ho рядом с ним существовала лич­ная зависимость, которая не причислялась к холопству, — долго­вое закладничество. Закладничество было личной зависимостью, возникавшей от займа с обязательством условной временной службы за рост и с правом слуги всегда прекратить свою службу возвратом долга. Этой условностью службы и этим правом пре­кращать ее закладничество отличалось от холопства: последнее было крепостной зависимостью, которая не могла быть прекра­щена ни под каким условием по личному усмотрению холопа без согласия господина.

[85] Таким образом, долговое закладничество не было крепост­ным состоянием, видом холопства. До XVI века оно не носило на себе никаких признаков холопьей крепостной зависимости. Но с конца XV века в нашем гражданском праве утверждается мысль, что личная и условная служба за долг делает слугу холопом, как скоро слуга временно или навсегда лишается права или возмож­ности прекратить свою зависимость. [86] Только эта служба — лич­ная. Она прикрепляет только самого слугу и только к его госпо­дину, не прикрепляя ни детей слуги к господину по смерти отца, ни самого слугу к детям господина по смерти последнего. Из этой мысли вышли два последствия, которые создали два новых вида холопства.

Происхождение холопства докладного и кабального. 1) Среди полных холопов со времен Русской Правды существовали слуги, которые отдавались в холопство с условием служить в должности сельских ключников. Прежде и это холопство было полным, на­следственным, но оно было условным, обязывавшим слугу слу­жить только в известной должности. Теперь, согласно с общим правилом, что условная служба создает только личную крепост­ную зависимость, и сельское ключничество образовало особый вид холопства, получившего название докладного. У него был оди­наковый источник с холопством полным — продажа, но оно отли­чалось от последнего тем, что прекращалось со смертью господи­на, которому продавался докладной холоп.

2) Под влиянием этой мысли закладничество с начала XVI века постепенно превратилось в холопство, получившее название ка­бального, т.е. возникавшего из заемной кабалы, соединенной с

обязательством служить за рост. Под давлением общего принци­па непрекращаемости частных личных обязательств закладники, первоначально занимавшие деньги на один год, давали обязатель­ство вместо роста служить заимодавцам все это время без права прекращать службу до срока. Но вследствие экономического рас­стройства, какое стало обнаруживаться в Московском государ­стве в XVI веке, огромное большинство таких годовых крепост­ных должников по истечении срока не имело возможности выйти на волю, уплатив долг. Тогда заимодавцы начали применять к ним основные правила древнерусского закладного права, по которому просроченный долг превращался в продажу. Закладник, по исте­чении года не заплативший долг, считался как бы продавшим себя вполное холопство.

Эти притязания господ вызвали множество разнообразных за­труднений и беспорядков. Одни закладники уходили от господ, не расплатившись. Другие, утратив надежду расплатиться, сами от­давались господам в полное холопство,. Наконец, третьи еще до истечения годового срока прекращали свою службу, прося при­нять от них деньги в уплату долга. Чтобы прекратить все эти бес­порядки, был издан закон 25 апреля 1597 г. По этому закону, в случае споров, возникавших из служилой кабалы, если кабаль­ный человек уходил от господина без его согласия, не расплатив­шись, такого кабального человека, как докладного холопа, велено было возвращать в службу господину до смерти последнего, а де­нег с него по заемной кабале не брать даже тогда, когда сам холоп будет предлагать их. Точно так же дети кабального холопа, зака­баленные вместе с отцом или родившиеся в холопстве, подобно докладным людям, служат отцову господину только до смерти по­следнего, а после него жене и детям его не служат и денег по от­цовой кабале им не платят. Таков был закон 1597 г., сообщивший окончательную юридическую физиономию кабальному холопству.

Вы видите, что кабальный заем был сравнен с продажей в хо­лопство, но не в полное, а лишь в условное и временное. Холоп лишался права прекратить свою неволю уплатой долга без согла­сия господина, зато и господин лишался права взыскать долг без согласия холопа; а смерть первого погашала и долговое обяза­тельство последнего. Благодаря тому, условная служба вольных закладников за рост с обязательством уплаты долга по уговору теперь превратилась в обязательную службу за самый долг с пога­шением его до смерти господина по закону. Значит, закладничество превратилось в кабальное холопство посредством сочетания условной службы вольного должника с непрекращаемостью куп­ленного холопства по воле холопа.

Выделение вида жилой зависимости от кабального холопства,

[87] В XVII в. кабальное холопство несколько изменилось: источни­ком его стал не самый долг, соединенный со службой за рост, апросто уговор о личной дворовой службе до смерти господина; долг получил лишь фиктивное значение. Холоп писал, что получил сум­му, за которую обязывается работать на господина по его живот, но он не занимал этой суммы, а просто договаривался с ним о пожиз­ненной обязательной службе. [88] Согласно с этим, Уложение поста­новило обозначать в служилых кабалах одинаковый заем в три руб­ля, ни больше ни меньше, прямо придавая этим условный фиктивный смысл кабальному долгу. Как скоро кабальное холоп­ство утратило характер заемного служилого обязательства, для та­ких обязательств выработаны были новые крепости, которые полу­чили название жилых или житейских записей и которыми укреплялся новый вид личной зависимости — жилая неволя.

Главное отличие этой неволи от кабального холопства заклю­чалось в разнообразии условий. Служилая кабала прикрепляла холопа к хозяину всегда только до смерти последнего, не прекра­щаясь по закону раньше и не продолжаясь дольше. [89] Жилая не­воля возникала из займа с обязательством работать за рост извест­ное количество лет или до смерти господина, не погашая долга, т.е. из займа с условием его погашения работой; или из найма с усло­вием обязательной срочной работы, вознаграждаемой по истече­нии срока.

Разнообразием этих условий объясняется и разнообразие на­званий, какие в XVII веке носили крепости, установившие жилую неволю. Главные из них были: 1) заемные заживные, которыми заемщики обязывались работать на хозяев до их смерти или извест­ное количество лет «в зажив», погашая долг работой; 2) жилые ссудные, называвшиеся так в отличие от заемных потому, что осно­ванием зависимости по ним служил не денежный заем, а ссуда ве­щами — платьем, скотом, хлебом; 3) наемные отживные, отли- чавшиеся от заемных тем, что работник получал плату не вперед в виде займа, а по истечении условленного срока, — «на отживе, как годы отживал»; 4) закладные, состоявшие в том, что свободный человек не сам отдавался в зависимость, а закладывал за долг на известное число лет своих детей, младших родственников или жену. Таким образом, древнерусское холопство, прежде однообраз­ное, полное, осложнилось, разветвившись с конца XV века на до­кладное, кабальное и жилое. В XVII столетии эти позднейшие виды холопства получили даже преобладание над древней полной не­волей: законодательство XVII века запретило продажу в полное потомственное холопство, и свободные лица могли отдаваться только в личную зависимость на срок или до смерти господина.

Легко заметить связь этих позднейших видов холопства с обя­зательностью государственных повинностей, разложенных на сво­бодные классы. Все эти виды развились из древнего закладничества. Оно не было крепостным состоянием, холопством, потому что могло быть прекращено по воле закладника уплатой долга. В этом отношении личная зависимость, им устанавливаемая, была похожа на отношения свободных обывателей удела с его князем, возникавшие из договора и прекращавшиеся по воле одной из до­говаривавшихся сторон. Но как скоро эти договорные обязатель­ства свободных обывателей в Московском государстве преврати­лись в обязательные государственные повинности, зависимость закладников получила крепостной характер. Отдававшийся в не­волю по договору терял право прекратить ее по своей воле, как и свободный человек — служилый или тяглый — потерял право слагать с себя государственную службу или тягло. Услугами за­кладников, теперь ставших холопами кабальными или жилыми, пользовались преимущественно высшие служилые и тяглые клас­сы, на которых с наибольшей тяжестью падали обязательные го­сударственные повинности. Превращение обязательств, возникав­ших из закладничества, в крепостную службу, не прекращаемую по воле слуги до срока или до смерти господина, было для этих классов как бы вознаграждением за превращение их прежних до­говорных обязательств перед князем в пожизненные, и даже по­томственные государственные повинности.

Начала кабального холопства, развившись в разнообразные условия жилой неволи, коснулись и положения владельческих крестьян. Привившись к их поземельным отношениям, они со­здали новый вид крепостного состояния — крепостных крестьян. Происхождение этого состояния — один из самых важных, но и самых запутанных вопросов в истории нашего общества. Для того чтобы лучше уяснить происхождение этого факта в истории на­шего права, я напомню вам содержание последних двух чтений. Я указал происхождение чинов, на которые делилось промышлен­ное посадское население в Московском государстве. Две обязан­ности, которые падали на это население, были распределены меж­ду его частями по правилу, очень похожему на то, которое служило основанием разверстки повинностей, падавших на служилое на­селение. Правило, по которому совершалась разверстка повин­ностей между посадскими людьми, можно выразить так: служба казенная присяжная — по личному доверию или по мирской по­руке, тягло — по промыслу и по пашне. Из соединения этих двух правил вышло третье, служившее основанием чиновного деления посадских людей: если казенная присяжная служба развёрсты­валась по личному доверию и по мирской поруке, а тягло — по промыслу или по пашне, то посадские чины делились по службе и по тяглу; а именно: чины высшего столичного купечества — по службе, чины торгово-промышленного провинциального населе­ния — по тяглу.

Мы видели, что почти так же распределена была приказная и ратная служба между служилыми людьми столичными и городо­выми. Все описанное чиновное деление служилых и посадских людей завершилось уже к концу XVI столетия. Все общество в Московском государстве к этому времени представляло такой вид: на низшей массе, довольно однородной и однообразной, слабо расчлененной, покоились две вершины, разделенные с чрезвы­чайной дробностью, — служилые люди и высшее столичное ку­печество. Но со второй половины XVI века начинается дробное деление и в низших классах. Оно началось с самого низа — с хо­лопства. Источником этого деления, видели мы, было отражение принципа, усвоенного государственным правом, в праве граждан­ском, обязательственном. Принципом государственного права была обязательная разверстка государственных повинностей меж­ду классами общества. Этот принцип, отразившись в граждан­ском праве, изменил характер существовавших в нем обязательств личной условной зависимости. Здесь, подобно праву государствен­ному, установилось новое начало: обязательство, устанавливаю­щее личную и условную зависимость пожизненно или срочно, не прекращаемое до истечения срока или до конца жизни.

Эта непрекращаемость обязательственных отношений холопов была установлением, параллельным вечно обязательной службе и вечно обязательному тяглу, падавшим на служилых и тяглых людей, и возникшим под прямым действием обязательной служ­бы и обязательного тягла. Мысль, что личная зависимость, уста­новленная обязательством до смерти господина или на известный срок, не может быть прекращена до этих терминов, послужила источником кабального холопства, которое получило окончатель­ную юридическую выработку к началу XVII века. А из кабального холопства в продолжение XVII столетия постепенно развивались многообразные виды жилой неволи.

Таким образом, временно-обязательные отношения, какие устанавливались прежде в обязательственном праве и могли быть прекращаемы по воле одной стороны под условием вознагражде­ния другой за причиняемый тем ущерб, теперь исчезают и пре­вращаются в крепостные отношения, не прекращаемые по воле зависимой стороны. В этой перемене, происшедшей в обязатель­ственном праве, и заключается самый скрытый источник крепост­ного права на крестьян, которое вслед за холопством осложнило юридический состав и этого класса.

 

Лекция XIX

Действие кабального холопства на крестьянскую ссудную запись. — Происхождение крестьянской крепости. — Превращение обязатель­ства по договору в крепость по писцовой записи. — Влияние кресть­янской крепости на состав крестьянского населения. — Образова­ние тяглого крепостного состояния. — Замена казенных служб личной зависимостью как новой повинностью крепостных кресть­ян. — Дробление крепостного крестьянства. —Происхождение затяглых крепостных крестьян. — Итоги.

Действие кабального холопства на крестьянскую ссудную запись. Исстари крестьяне в России, селившиеся на владельче­ских землях, вели свои хозяйства в большинстве с подмогой от своих владельцев. Эта подмога давалась им в различных видах: владелец ссужал своих крестьян готовыми усадьбами с надвор­ными строениями, рабочим скотом, семенами и т.п. За эту ссуду крестьяне облагались особыми накладными повинностями, кото­рые падали на них сверх общего поземельного налога за снимае­мые у владельца земли. Все эти повинности владельцы излагали в крестьянских поземельных договорах, носивших название по­рядных грамот или ссудных записей. Вся совокупность этих до­бавочных повинностей, источником которых была ссуда, носила название крестьянского изделия или боярского дела (барщи­на). Но эти повинности были простыми долговыми обязательства­ми, которые не уничтожали личной свободы крестьян, выражав­шейся в праве выхода, т.е. перехода с одного участка земли на другой либо от одного владельца к другому. Крестьянин, задол­жавший владельцу и по этому долгу вступивший в зависимость от него, мог ежеминутно прекратить эту зависимость, заплатив вла­дельцу долг. Если он заключал договор на известный срок, это не лишало его права разорвать свою связь с землевладельцем до истечения срока, только заплатив условленную в договоре неус­тойку — крестьянский заряд, как говорили в XVI и XVII веках.

Таковы были отношения между крестьянами и землевладель­цами приблизительно до половины XVI века. Но с этого времени в Московском государстве стало усиленно развиваться частное землевладение вотчинное и преимущественно поместное. Вмес­те с развитием этого землевладения усилился спрос на крестьян­ский труд. Обширные пространства незаселенной земли, посту­павшие в руки помещиков, последние старались обрабатывать, добывая всеми возможными средствами рабочие крестьянские руки. Вследствие этого масса бедного бездомного люда была пре­вращена в хлебопашцев при помощи землевладельческих ссуд. Все это усилило задолженность крестьян своим владельцам. В по­рядных грамотах второй половины XVI века ссуда становится об­щим условием крестьянских договоров. Необыкновенно трудно встретить крестьянина, который садился бы на земельный учас­ток без подмоги от владельца. Вследствие этой задолженности право выхода хотя и сохранялось за крестьянином, на практике теряло свое действие, становилось неприменимым. Редкий крес­тьянин мог расплатиться со своим владельцем. Напротив, он дол­жал все более по мере того, как заживался на его участке. Благо­даря этому право выхода к концу XVI века выродилось в две формы. Из них одна возвращала крестьянину свободу, но была запреще­на законом. А другая не только не восстанавливала его свободы, но еще усиливала его долговую зависимость от владельца: крес­тьянин мог или насильственно разорвать свою связь с землевла­дельцем, убежав от него; или законным порядком отойти от него, нашедши другого владельца, который расплатился бы за него с прежним и перевел на свой участок. В первом случае беглый кре­стьянин, отысканный землевладельцем, должен был платить долг и пеню; во втором он менял одну долговую зависимость на другую с приращением.

Благодаря этой утрате права перехода в действительности сре­ди землевладельцев уже к концу XVI века стал утверждаться взгляд на крепостных крестьян, как на неоплатных должников, не имев­ших возможности разорвать свою зависимость от владельца. Один иностранец, Шиль, описывая положение крестьян при Борисе Го­дунове, замечает, что еще при прежних государях московских зем­левладельцы привыкли смотреть на своих крестьян как на крепостных. Легко понять происхождение такого взгляда, не имев­шего прямого основания в действовавшем законодательстве: этот взгляд, очевидно, сложился посредством приложения начал древ­нерусского долгового права к положению владельческих крестьян.

Мы видели, что долг становился источником крепостной зави­симости, когда должник не только обязывался служить или рабо­тать за рост, но и терял право уплатить самый капитал, т.е. пре­кратить зависимость по своей воле. Это последнее начало было прямо выражено в апрельском указе 1597 года, запретившем при­нимать от кабальных холопов челобитные об уплате долга по слу­жилым кабалам. Благодаря этому начала кабального холопства стали прилагаться землевладельцами к положению задолжавших крестьян еще прежде, чем такое приложение было дозволено за­коном. Возникновение и развитие кабального холопства родило среди землевладельцев мысль, что «крестьянское изделие» за «подмогу» создает точно такую же личную крепостную зависи­мость крестьянина от владельца, в какую ставила кабального хо­лопа дворовая служба за рост. В самом деле, различие между обя­зательством работы крестьянина на владельца за «подмогу» иобязательством дворовой службы кабального холопа за рост было очень незначительно.

Под влиянием этой мысли и без всякого участия законодатель­ства, приблизительно со второй четверти XVII века, в крестьян­ские договоры стали вносить новое условие, которого не заметно было в порядных грамотахХЛ века. Прежде крестьянин, снимавший землю даже на определенный срок, иногда давал обязательство не поки­дать своего участка раньше срока. Но это обязательство было скорее обещание, чем юридическое условие. Крестьянин мог и до срока покинуть участок, лишь заплатив полученную ссуду иусловлен­ную неустойку. Но в третьем десятилетии XVII столетия появля­ются порядные грамоты, в которых крестьяне дают обязательство никогда и ни в каком случае не покидать владельцев даже при условии уплаты неустойки. Самый ранний договор с таким усло­вием, мне встретившийся, относится к 1628 г. В этом договоре вольный человек, снимая участок с подмогой от владельца, обя­зывается «за государем своим жить во крестьянех по свой живот безвыходно». В одной ссудной записи 1630 г. крестьяне, снимая землю Тихвинского монастыря и обязуясь в случае ухода запла­тить монастырю за подмогу и льготу, которыми от него пользова­лись, прибавляют: «И впредь мы Тихвина монастыря крестьяне», т.е. в случае ухода они не только должны заплатить подмогу и воз­награждение за льготу, но и возвратиться на снятый участок. Значит, крестьяне сами навсегда отказались от права выхода и неус­тойку превращали в пеню за побег, не возвращавшую им этого права и не уничтожавшую самого договора.

Скоро это обязательство стало общим условием в ссудных кре­стьянских записях, принимая чрезвычайно разнообразные фор­мы выражения. Иногда крестьянин ксвоему обязательству за­платить неустойку за побег прибавлял условие: «А впредь-таки я государю своему по сей записи крепок безвыходно». Наиболее употребительная и стереотипная формула, в которой выражалось это обязательство, гласила: «А крестьянство и впредь в кресть­янство», т.е. хотя крестьянин и убежит, но он этим нисколько не разорвет своей крестьянской зависимости от владельца.

Происхождение крестьянской крепости.Так в крестьянские договоры с владельцами внесено было условие, по которому кре­стьянин, нанимая землю с подмогой владельца, закреплял свои долговые и поземельные обязательства отказом навсегда от свое­го права прекращать основанную на этих обязательствах зависи­мость. Это условие исообщило крестьянскому поземельному до­говору значение личной крепости.

До сороковых годов XVIIстолетия не заметно вмешательства законодательной власти в крестьянские договоры с владельцами. Новое условие проникало ираспространялось, не встречая со сто­роны правительства никаких возражений. Легко, однако, заме­тить важный интерес, который должен был очень скоро вовлечь законодательство в эти отношения, чтобы регулировать их. Если на крестьянские долговые отношения к владельцам падало основ­ное условие личной кабалы, то возникала опасность, что задол­жавший крестьянин из тяглого человека превратится в кабально­го холопа, который не был обязан государственным тяглом.

С начала сороковых годов законодательство начинает все с большим вниманием вмешиваться в отношения между крестья­нами и владельцами. Еще в конце XVI века был установлен зако­ном 24 ноября 1597 г. срок давности для сыска беглых крестьян. Этот срок давности, назначенный первоначально в пять лет, имел целью исключительно судебные удобства: бесконечные тяжбы о крестьянах, давно бежавших без расплаты, заваливали судебные учреждения. Иск о побеге, начатый слишком поздно, лишал суд

возможности основательно разобрать дело. Поэтому законом 1597 г. был назначен пятилетний срок давности для таких исков. Если крестьянин бежал за шесть или более лет до начала иска, владелец терял право искать его судом. В XVII столетии пятилет­ний срок был увеличен до десяти лет. Землевладельцы провин­циальные, дворяне и дети боярские, чрезвычайно тяготились эти­ми сроками, благодаря которым беглые крестьяне, укрываясь вотдаленных вотчинах крупных владельцев, систечением срока пропадали для них без возврата долга.

Превращение обязательства по договору в крепость по пис­цовой записи.Удовлетворяя этим неоднократным ходатайствам, правительство в 1646 г. приняло решительную меру: предприня­та была всеобщая перепись тяглых людей — городских и сель­ских. Для писцов, разосланных по всем уездам, составлены были подробные наказы, инструкции. Здесь писцам указано было запи­сывать всех тяглых людей поименно сживущими при них нетяглы­ми сыновьями и родственниками на тех местах, за теми владель­цами или обществами, где их заставала перепись. А беглых записывать на покинутых местах на основании действовавшего в то время срока давности: лишь в том случае, если они бежали не далее десяти лет до переписи; убежавшие раньше записывались там, где их заставала перепись. Удовлетворяя неоднократным хо­датайствам служилых людей об отмене срока давности, правитель­ство обещало, что впредь тяглые люди сдетьми и родственника­ми будут крепки по переписным книгам и без «урочных лет»; т.е. землевладельцы и сельские общества получат право искать бес­срочно и возвращать беглых, записанных за ними в этих книгах.

Влияние крестьянской крепости на состав крестьянского на­селения.Эти писцовые наказы 1646 г. значительно изменили ха­рактер крестьянской крепости, установленной ссудными записями.

1) Явился новый способ укрепления, который не отменял прежнего договорного, но скорее закреплял его — это запись по переписным книгам. Крестьяне, записанные за владельцем, ста­новились крепки ему даже и без ссудной записи. 2) Крепостной крестьянин закреплялся за владельцем без всякого срока и не только лично, но и со своим потомством и даже с родней, жившей

вего доме. Дети и родственники, которых писцы заставали в его доме, становились точно так же крепостными того владельца, за которым был укреплен их отец или старший родственник, домо­хозяин.

Таким образом, крепостная крестьянская зависимость, перво­начально личная и пожизненная, вследствие закона 1646 г. пре­вращена была в вечную и потомственную. Состояние крепостных крестьян стало безвыходным, непрекращаемым. Эта безвыход­ность иполучила на языке XVII века название вечности кресть­янской. Но, признавая за владельцами крепостное право на кре­стьян, законодательство ограничило их известными условиями.

Образование тяглого крепостного состояния.Землевладе­лец отвечал за податную исправность своих крепостных крестьян перед казной; далее, имея право на детей и младших родственни­ков своих крепостных крестьян, владелец только тогда мог пользо­ваться этим правом, когда устроял хозяйственное положение этих детей и родственников, делавшее их способными тянуть барское и казенное тягло, т.е. давал им земельные участки и ссуду на об­заведение. Эти и другие условия, которыми законодательство огра­ничило крепостную власть владельцев на личность крестьян, сво­дились требованию, чтобы тяглый крестьянин, став крепостным, не переставал быть тяглым и способным к тяглу. Благодаря этим условиям крестьянская крепость, развившись из крепости кабаль­ной, не сделалась холопьей.

Замена казенных служб личной зависимостью как новой повинностью крепостных крестьян.Она отличалась от послед­ней, во-первых, тем, что давала владельцу право только на часть крестьянского труда, другая часть которого обязательно шла в пользу казны в виде поземельного тягла; во-вторых, тем, что все владельческие права на крепостных были обусловлены соответ­ствующими государственными обязанностями владельцев.

Так представляю я происхождение и законодательное измене­ние крепостного права на крестьян. Оно возникло в начале дея­тельности новой династии помимо законодательства, путем част­ных сделок — средствами обязательственного права. Но потом законодательство, регулируя эту зависимость, в интересах госу- дарства подчинило созданную сделками крепостную власть на крестьян известными государственными требованиями. Легко, од­нако же, понять, что распространение крестьянской крепости зна­чительно усложнило юридический состав сельского населения.

Дробление крепостного крестьянства.Из общей массы тяг­лого земледельческого населения выделились теперь владельче­ские крепостные крестьяне. [90] Это было совершенно новое состо­яние тяглых крепостных людей. Прежде тяглые крестьяне не были крепостными, крепостными считались только холопы, ко­торые не были тяглыми. Эти крепостные крестьяне отличались от крестьян казенных идворцовых тем, что, лишившись подобно им права выхода из своего состояния, они все же не несли казен­ных служб, падавших на черных идворцовых крестьян. Эти казен­ные службы заменены были работой на землевладельцев, которая возлагалась на крепостных крестьян как новая государственная по­винность.

Происхождение затяглых крепостных крестьян.В самом кре­постном населении обособились два разряда: земледельцы-домохозяева, платившие тягло сучастков, которыми были наде­лены, и крепостные люди, жившие за этими крепостными домохозяевами — их дети имладшие родственники, которые со­ставляли совершенно особый класс затяглых крепостных.

Итоги.Крестьянская крепость завершила собою то дробление низшего тяглого и крепостного населения, какое началось скон­ца XVIстолетия. Окончательная юридическая выработка дана была крестьянской крепости около половины XVIIвека. Но лишь только вошло в право это новое явление, во всем чиновном деле­нии общества Московского государства начинается важная пере­мена, которая ему сообщила новую организацию и новый вид. Этой переменой обозначается наступление нового, четвертого периода в истории русских сословий.