Делу – время, потехе – час

Том танцевал для эльфов и был совершенно счастлив. Магия эльфийской музыки полностью захватила его, и он всем своим существом отдался безумному танцу. Том кружился и притоптывал, высоко подпрыгивал и пускался вприсядку, выделывая коленца, которых здесь, в чудесной стране под холмом, отроду не видывали. Вокруг мелькали восхищенные лица. Узкие, изящные, с зелеными миндалевидными глазами партнерши сменялись одна за другой, музыка то заполняла весь зал, то стихала настолько, что, казалось, звучала лишь в голове у Тома. Он уже не удивлялся окружавшим его чудесам, которыми славились великие искусники эльфы, изменчивые, как вода. Еще мгновение назад они рядились в зеленые обтягивающие шелка и вот уже щеголяют в чем‑то розовом, с оборками, только успеешь моргнуть – и розовое оборачивается белоснежным, отведешь на секунду взгляд – и вместо оборок увидишь уже золотое лиственное кружево. Обстановка зала плыла, пышные драпировки исчезали со стен и появлялись вновь, столы и стулья словно жили своей собственной жизнью. Том ступал то по коврам, то по соломенным циновкам, то по голому камню. Иногда, остановившись, чтобы наскоро перекусить, он обнаруживал на столах вино и лесные ягоды, иногда – дичь и травяной эль, а иногда – простую родниковую воду и какие‑то сморщенные грибы, впрочем, тоже безумно вкусные. Тому было не до гастрономических изысков, он танцевал и готов был танцевать хоть всю ночь до утра. Два или три раза прекрасные партнерши увлекали Тома в отдаленный укромный альков и отдавались ему весело и непринужденно – истинные дети природы. Но эти мгновения, наполненные животной страстью и восторгом, пролетали быстрее ветра, и Том вновь возвращался в круг танцующих. Или танцевал в одиночестве, под одобрительные возгласы хозяев замка, под взглядом их зеленых раскосых глаз. Или карих. Или янтарно‑желтых, с узким вертикальным зрачком. Эльфы изменчивы, и Том просто не обращал внимания на такие мелочи. Он танцевал. Ведь недаром же его, Тома, считали самым лучшим танцором во всем графстве! Пусть‑ка эльфы тоже полюбуются, как может отплясывать простой смертный! Да и кроме того, Том попросту любил танцы, больше всего на свете. Том танцевал, и время летело незаметно.

– Это он? – спросил молодой эльф старого.

– Да, Ваша Светлость. Это он самый, Том‑Пляшу‑Для‑Всех, местная достопримечательность. Он так танцует посреди этого зала уже свыше четырехсот лет.

– Уму непостижимо! – восхищенно покачал головой эльф, которого назвали Светлостью. – А я‑то всегда считал, что сказки о людях – это если и не досужая легенда, то уж, по крайней мере, как и положено легендам, она грешит неточностями и преувеличениями. Но видимо, есть еще в нашем мире место чудесам! Подумать только, четыреста лет!

– Четыреста двадцать два, если быть совсем точным, – подтвердил старый эльф.

– Даже не верится. Дважды сменялась династия, замок был захвачен орками, отбит гномами, подарен Повелителям Драконов, переходил из рук в руки, в нем даже почти полвека квартировался женский ударный батальон суккуб… а этот человек все танцует и танцует. Без сна, без еды, без передышки!

– Не совсем так, – снова поспешил уточнить старый эльф. – Иногда он все‑таки ест, примерно один раз в семьдесят лет. И не только ест. Если верить семейным преданиям, то Том‑Танцор вполне может быть моим собственным пра‑пра‑пра‑прадедом. Иначе в кого бы у нас в семье голубые глаза? Да и во время последней войны – союзным войскам не удалось бы отбить этот замок такой малой кровью, не будь командир батальона суккуб в тот момент занята с Томом… третьи сутки. Кажется, когда ее выволакивали из алькова, она даже не сопротивлялась, а только судорожно икала и все норовила облобызать сапоги конвоиров.

– Ну это обычная фронтовая байка, – засмеялся молодой эльф. – Пропагандистский трюк.

– Да нет, – возразил старый. – Мой отец сражался на той войне, он живой свидетель.

– Ну, может быть, может быть, – неохотно согласился молодой. – Тогда тем более удивительно. За счет чего он держится уже… сколько Вы говорите, четыреста двадцать лет?

– Четыреста двадцать два года. С тех пор, как он появился невесть откуда прямо посреди королевского бала и предложил показать, как танцуют в мире людей. Но мы, разумеется, не знаем, сколько лет ему было на тот момент. Вполне возможно, что еще столько же. А то и больше. Ведь он совсем не изменился за прошедшие годы, так что ему с равным успехом может быть и тысяча лет, и три тысячи.

– Обалдеть! – присвистнул молодой эльф, на секунды забыв о своем графском достоинстве. – А я думал, что люди живут лишь немного дольше эльфов. Лет семьдесят‑восемьдесят, ну максимум сто! Но чтобы три тысячи…

– На этот счет существует одна теория, – задумчиво произнес старый эльф. – Поскольку гости из других миров не в полной мере принадлежат нашему пространству и времени, то и обращаются с ними более вольно, чем мы. Для них наш мир… ммм… несколько субъективен. Собственно, этим и пытаются объяснить тот факт, что большинство демонов, лепреконов, драконов и прочих иномирян являются обладателями сильной и недоступной нам, простым эльфам, магии. Они, строго говоря, не маги и отнюдь не бессмертны. Но невольно становятся таковыми, приходя в другой мир, от рамок и законов которого они свободны.

– То есть, попади, например, я сам в мир драконов – я тоже бы стал великим магом? – заинтересовался юноша.

– Попади Ваша Светлость в мир драконов. Вас тут же бы съели, – сдержанно улыбнулся старый эльф. – И как я уже говорил, это всего лишь теория.

– Простите, – раздалось за спиной у молодого эльфа, и кто‑то осторожно тронул его за рукав. – У меня в горле пересохло, а на столах почему‑то нет ни воды, ни вина. Где я могу что‑нибудь попить?

Эльф резко обернулся – и округлил глаза. За его спиной стоял Том‑Танцор, неизвестно когда прекративший танцевать и успевший каким‑то образом обойти весь зал и заглянуть во все кувшины, дабы убедиться, что в них ничего нет. Вокруг с разинутыми ртами толпилась челядь молодого графа, глядя на ожившую легенду.

– Э‑э… – эльф сделал шаг назад и беспомощно оглянулся. В этот замок, перешедший в его собственность благодаря карточному везению не далее как на прошлой неделе, юный граф прибыл всего час назад и еще не успел здесь освоиться. Разумеется, где‑то тут должна быть вода, да и вино в подвалах осталось еще от прошлого владельца, но как пройти к этим подвалам? И где кастелян с ключами? Только что был здесь…

Том ждал, он хотел пить. Под равнодушным взглядом его льдисто‑голубых глаз граф почувствовал себя неуютно. Не каждый день перед тобой встают во весь рост четыре долгих столетия и дергают тебя за рукав.

Положение спас старый эльф.

– Вон там, – он уверенно указал пальцем в сторону кухни, где уже гремела распакованной посудой привезенная из родового поместья кухарка. – Там наверняка найдется и вода, и вино, и эль, и все, что Вы пожелаете!

– Благодарю от всего сердца. – Том изобразил странный, давно вышедший из моды поясной поклон и быстро удалился в указанном направлении.

Эльфы переглянулись.

– Он последний раз ел семьдесят лет назад? – уточнил молодой граф.

– Да нет, вроде и полувека не прошло, – почесал в затылке старый. – Отец рассказывал, что после расставания с госпожой капитаном Том выпил добрую пинту пива, прежде чем снова начал танцевать. Хотя, конечно, одна пинта за сорок восемь лет… да, у него вполне могло пересохнуть горло.

Со стороны кухни раздался пронзительный женский визг, и в зал выскочила насмерть перепуганная кухарка.

– Там! – завопила она, бестолково тыча рукой себе за спину. – Я ничего! А он… А вот…

– Что произошло? – грозно вопросил старый эльф.

– Я ничего! – снова взвизгнула кухарка. – Он жрать попросил! И вина! А я сказала, что у меня не восемь рук, и времени нет всяких лоботрясов кормить, а если ему так приспичило, то пусть подождет пять минут, а пока займется делом, потому что мне тоже помощь нужна, у меня не восемь рук, я уже говорила, а он нож‑то взял, а потом сел и поглядел так с тоской, а потом… Ой, страсти‑то какие, ой, божечки, и борода‑то, борода, да я ж туда больше ни ногой, я ж ему ничего, я его и не знаю, и не видела никогда, невиноватая я, не губите, это он сам, все сам, окаянный, а я как есть невиноватая!

Том проклинал коварство остроухих. Он должен был, обязан был догадаться сразу, что за всякое удовольствие придется платить! И вот она, каторга.

Медленно разворачивалась под ножом грязно‑бурая спираль картофельной шкурки. Грубо и неумело очищенные клубни один за другим уныло шлепались в кастрюлю с мутной водой. Минуты тянулись бесконечно долго, и казалось, этой монотонной изматывающей работе не будет конца.

Том сморгнул, в последние годы ему все труднее становилось замечать черные пятнышки глазков. Его собственные глаза слезились, в вечно согнутой спине кололо, руки тряслись и уже плохо держали нож. А обещанного еще тысячу лет назад пива все нет и нет, и проклятые эльфы бросили его тут одного, навсегда, и он умрет в этой бессмысленной каморке, за этой бессмысленной работой, за свою глупость и доверчивость, и до самой смерти будет перебирать эти бесконечные картофелины, которых никак не становится меньше, сколько бы он ни скоблил их ножом, и как же он уже устал…

Когда через пять минут встревоженный невнятным рассказом кухарки юный граф вбежал на кухню в сопровождении пары слуг, Тома там уже не было. От великого танцора остался лишь иссохший, выбеленный временем костяк, все еще сжимающий в одной руке нож, а в другой – наполовину очищенную картофелину. Точно такую же, как две другие, сиротливо мокнущие в кастрюле.