ВЫСШАЯ РУССКАЯ ШКОЛА ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУКВ ПАРИЖЕ

В истории социологического образования России осо­бую роль сыграла школа, созданная в начале века при Париж­ской Всемирной выставке. Ее деятельность, несмотря на крат­ковременность существования, во многом определила последую­щие шаги нашей науки в развитии системы преподавания социо­логии. В ней получили отражение достигнутый к этому времени уровень развития социологической науки в стране, ее запроси, понимание передовыми кругами общественности ее задачи как средства приобщения широких кругов граждан, особенно моло­дежи, к мировой культуре.

Парижская школа возникла благодаря усилиям крупнейших ученых-социологов позитивистского направления. Задумана она была как своего рода просветительное мероприятие и начинала работу как группа специалистов при русском отделе Всемирной выставки. Созданные здесь страноведческие группы объединя­лись в Международную школу при Парижской выставке (их было пять: французская, русская, немецкая, английская и аме­риканская). Директором школы был министр просвещения Франции Леон Буржуа, администраторами и лекторами — изве­стные ученые, литераторы и общественные деятели. Одним из директоров Международной школы (был М. М. Ковалевский, а председателем русской секции — Л. И. Мечников. Задача рус­ской школы, как ее определил Ковалевский, состояла в ознаком­лении посетителей выставки не только с историей материальной культуры России, но и со всем умственным и нравственным об­ликом народов, участвующих в выставке стран [61, 8].

К моменту организации Парижской выставки правительствен­ными и частными университетами Европы и США был накоплен большой опыт чтения лекций но общественным наукам, который и лег в основу работы Международной школы. М. М. Ковалев­ский, побывавший в 1888 г. в Америке, имел возможность убе­диться в мудрой практичности и дальновидности американцев, не жалевших никаких средств для образования, — на кафедры приглашались лучшие специалисты из разных стран мира — философы, историки, литературные критики. В PibodyInstitut, где Ковалевский читал лекции, посетивший Европу профессор Брайс занимался внедрением заимствованного у англичан опыта, стараясь по образцу Британского музея соединить в одном зда­нии картинную галерею, концертный зал, библиотеку и универ­ситетскую аудиторию. Сюда он собирался приглашать ученых из всех стран за счет фонда Пибоди.

Ковалевский сообщает сведения о деятельности ряда других фондов, на средства которых в Америку приглашались специа­листы из Европы, издавались литература и т. д. Передовые лю­ди в Соединенных Штатах, отмечал он, ясно осознают необходи­мость изучения и развития тех областей знания, которым пока уделялось недостаточно внимания. В качестве примера этой по­литики он приводит факт создания в Чикагском университете ка­федры руссоведения с приглашением русских ученых [61].

В Европе к этому времени также начинается деятельность ряда фондов, поддерживавших начинания в области преподава­ния общественных наук. Один из них, в Стокгольме, завещан­ный Лореном специально для международной деятельности в этой области, выпускал большим тиражом литературу и бес­платно распространял в скандинавском мире. Другой фонд —

Гибберта (HibbertLectures), учрежденный в Оксфорде бывшим британским послом в Петербурге лордом Ильчестером, пригла­шал в Оксфордский университет русских ученых, которые чита­ли здесь курсы лекций ,по истории российских обычаев и инсти­тутов (М. М. Ковалевский, П. Г. Виноградов и др.).

Интересный и показательный опыт преподавания обществен­ных наук был накоплен Брюссельским университетом (Новый университет в Брюсселе), где особенно большое значение при­давалось международным традициям. Основатели этого универ­ситета — ЭлизеРеклю с братом — приглашали ученых из (раз­ных стран. Большая заинтересованность в лекциях русских про­явилась, в частности, в том, что русский язык в Брюссельском университете был допущен наравне с остальными европейскими языками. Это, естественно, значительно расширяло возможности ознакомления европейской публики с достижениями русской на­уки. Среди многих ученых со своими лекциями в этом универси­тете побывали Е. В. де Роберти, читавший курсы по философии и этике и познакомивший европейских слушателей со своей си­стемой «гиперпозитивизма»; М. М. Ковалевский, прочитавший несколько курсов; русский экономист Исаев и др.

Характерной чертой преподавания социологии в разных стра­нах был ее интернациональный характер. Интернационализм в преподавании обществоведения был популярен у руководителей частных и светских высших школ, определял атмосферу провин­циальных университетов. Два учебных заведения Парижа, где велось преподавание общественных наук, — Коллегия общест­венных наук и Школа высшего преподавания социальных на­ук— также охотно привлекали к себе для работы иностранных лекторов.

Идейным предшественником подобного рода школ был шот­ландский профессор-ботаник Геддес: задолго до организации этой школы он открыл в Эдинбурге Свободную высшую школу. Здесь во время летних каникул ученые из разных стран в своих лекциях знакомили слушателей со всем Космосом и всей исто­рией человечества по отдельным периодам. Начинание Геддеса подхватил Эмиль Буржуа — лектор Сорбонны и Свободной школы политических наук — оба они занялись установлением контактов с учеными разных стран и созданием отдельных групп школы при Парижской выставке.

Подобного рода школы, которые ставили перед собой просве­тительские цели, существовали в разных странах, где их воз­главляли такие крупные ученые, как де Грееф, Эспинас, Фуллье, Г. Тард. Традиции, сложившиеся в международной практике об­ществоведческого образования, во многом определяли дух, ца­ривший в Высшей русской школе. Ее основание было подготов­лено событиями осени 1900 г., когда и после закрытия выставки русская группа вместе с Русским студенческим обществом в Па­риже продолжала проводить ежедневные публичные лекции. В это время как раз и началось формирование аудитории буду­щей школы — в большой мере за счет молодежи, которая не на­ходила себе (места на родине. Легальные условия существования школы делали ее доступной для всех желающих, а связи ее ор­ганизаторов с профессурой России обеспечивали стабильность, высокий уровень и систематический характер преподавания.

Открытие школы стало крупным событием ,в жизни России. Его горячо приветствовали пресса, учащие и учащиеся. В пер­вые же дни и недели было получено множество поздравлений от представителей общественности России. Столичная и провин­циальная печать прочили первой в истории русской школе об­щественных знаний успех и блестящее будущее. Со всех концов страны в Париж шли запросы о программе, задачах школы, ус­ловиях приема. В Париж прибывали учителя. Всех привлекали условия приема: в школу принимали всех подавших прошение, не требуя никаких документов об образовании. Обучение в шко­ле было бесплатным.

Велика была популярность школы на родине. О ней расска­зывали легенды. Говорили об одном вятском учителе, который пришел в Париж пешком; или о трех учительницах из Влади­востока, которым для того, чтобы прибыть в Париж, пришлось совершить кругосветное путешествие.

Живой отклик и полное понимание нашло открытие школы в самой Франции. Для поддержки этого начинания здесь был создан специальный комитет, в состав которого вошли многие влиятельные лица, в том числе и такие известные ученые, как Эспинас, Э. Реклю, Т. Рибо, Г. Тард. Благодаря назначению французских руководителей (директоров) Русской школы она получила легальный статус и могла применяться к условиям Франции, и, что особенно важно, получила официальное призна­ние наравне со всеми другими вольными учебными учреждения­ми: она была причислена к ведомству министерства народного просвещения [148].

В статьях, посвященных открытию школы, подчеркивалась та польза, которую ее деятельность принесет и самой Франции, поскольку это поможет донолнить курсы, преподаваемые во французских учебных заведениях, недостающими сведениями о русской экономике и общественной мысли. Организаторы шко­лы ставили своей задачей объединить в курсе обучения разные научные дисциплины таким образом, чтобы слушатели могли по­лучить целостное представление об обществе, его истории, куль­туре, государственных институтах. Большое место отводилось изучению российской действительности. Высшими принципами преподавания были провозглашены научность и свободный об­мен идеями. Так называемые прикладные отрасли обществознания были отнесены к компетенции высших профессиональных школ (юридических факультетов, школ архивистов, журнали­стов, дипломатов, высших промышленных и торговых школ). Одно из главных требований — систематический характер пре­подавания. Программы всех дисциплин строились таким обра­зом, чтобы помимо объявленных курсов слушатели имели воз­можность посещать отдельные лекции по наиболее крупным во­просам (читавшиеся обычно в вечерние часы). В программу школы входил широкий круг дисциплин: история, археология, география, этнография, статистика, экономика, мораль, полити­ка, 'Художественное творчество различных видов — от литера­туры и музыки до живописи, и пластики.В процессе преподава­ния этих предметов ставилась задача показать, что связь меж­ду ними не является случайной, что «те конкретные знания, на которых возвышается еще не достроенное здание социологии» и которые рассеяны по разным школам, на самом деле объедине­ны одной наукой «о законах, управляющих ростом обществен­ности», благодаря чему они собраны «в одном фокусе». Требо­валось сломать ту дурную традицию, согласно которой считалось в порядке вещей обрекать -каждого, без помощи университет­ского образования, обращаясь лишь к журнальной критике и газетным фельетонам, осмысливать связь поступательного раз­вития живописи и литературы с переживаемой обществом эво­люцией [63, 4].

В речи, произнесенной на торжественном открытии школы, М. М. Ковалевский подчеркнул важность изучения обществен­ных наук русскими студентами не только в государственных университетах. Многие, говорил он, обучались в Германии, где, как известно, большое внимание уделяется русской истории и политическому строю России. Учитывая тот факт, что экономи­ческие, социальные и политические условия ограничивают воз­можности для многих русских людей первоначального обучения в ее университетах, Ковалевский находил очень полезным выхо­дить из этого ограниченного круга. Но только при этом, считал он, есть смысл ехать не в граничащие с Россией страны, а ста­раться изучать социологию там, где она зародилась, и в том го­роде и университете, где выбор профессоров по социальным предметам особенно богат. А поскольку лекторы Высшей рус­ской школы так или иначе учились у этих именно учителей, то в работе школы предполагалось наряду со знакомством с до­стижениями русской науки знакомить учащихся,с успехами со­циологии во Франции.

В этом замечании Ковалевского отразились не только его личные убеждения как приверженца позитивизма в социологии, но и тот дух, который господствовал в школе, руководимой им и его единомышленниками, и более того — общее отношение к позитивизму в России, где он продолжал оставаться наиболее авторитетным и широко распространенным учением. По признанию Ковалевского, большинство профессоров, работавших в Высшей русской школе, «примыкало к позитивной философии Огюста Конта и ее широкой интерпретации такими учителями, как Милль, Лиггтрэ, Тэн, Ренан...» [118, 176].

Поскольку социология была еще наукой не до конца сло­жившейся, в школе были введены лекции, в которых разъяснялись задачи обществоведения и важнейшие методологические вопросы общественных наук.

Лекции Л. И. Мечникова, М. М. Ковалевского, Ю. С. Гамбарова, других профессоров, с которых начиналось преподава­ние в школе, имели огромный успех у русской молодежи, при­ехавшей прослушать курс в медицинской школе или на юриди­ческом факультете Сорбонны и испытывавшей недостаток зна­ний в области истории, литературы, экономики. Профессора А. И. Чупров, Н. И. Кареев, П. Н. Милюков, к которым обра­тились организаторы школы с предложением принять участие в ее работе, охотно согласились. Одни из них были готовы рабо­тать длительное время, другие смогли приехать на короткие сроки, чтобы прочитать по нескольку лекций.

Одной из задач школы было включение в программы курсов, материала, наиболее важного для развития науки и общест­венной жизни: марксистской и народнической точек зрения на значение общины в русской истории, на роль личности в исто­рии и др. Опираясь в основном на достижения позитивистской социологии и разработанные в ней методы изучения социальных явлений, организаторы школы считали необходимым знакомить своих слушателей с направлением в общественных науках, ос­нованным К. Марксом. В ее программу по разделу «Этические идеи нашего времени» включена была серия лекций о теории нравственности Ренувье, Спенсера, Прудона, Маркса, Толстого, Ницше и других мыслителей.

Программы школы были рассчитаны на то, чтобы у слушате­лей складывалось правильное представление о роли историчес­кого знания и исторического метода в системе обществоведчес­кого образования. Они считали, что в основе изучения таких дис­циплин, как право, этика, политика и экономика, должен ле­жать исторический метод, суть которого составляет «история не как простая забава, даже не как искусство, а как истолковательница нашей духовной природы, насколько последняя явля­ется результатом наследственной передачи нажитых способно­стей» [63, 7]. Исторический взгляд на любые социальные про­цессы, подчеркивает Ковалевский, знание основных доктрин по­литэкономии, главнейших результатов статистики, догматики современного государственного права, техники ныне действую­щих политических учреждений снимет много праздных и бес­цельных споров по поводу их природы и поможет знать об этом «не понаслышке и не из одних лишь популярных книг» [63, 18].

В обширном перечне дисциплин, лекции по которым читались в 1901/02 учеб.году, значатся «Курс общей социологии» Е. В. де Роберти, «Социология в России», «Роль личности в истории» Н. И. Кареева и «История социальных классов в России» М. М. Ковалевского. Среди систематических курсов — «Философия и методология естественных и общественных наук», «Всеобщая история и описательная социология», антропология и этногра­фия, история религий, эволюция экономических фактов и доктрин, история политических теорий и учреждений, история права, социальная криминология, эволюция метафизических и мораль­ных идей, история литературы и изящных искусств. В качестве дополнительных предметов предлагались лекции по более уз­ким темам: самоуправление в России, эволюция романа во Франции, феминизм в Европе, Ивам Грозный и др.

Программой предусматривались практические занятия по философии, общественным наукам, юридическим наукам, срав­нительному литературоведению, французскому языку и литера­туре. Опросы и диспуты в первом учебном году были посвяще­ны положению печати в России, а также деятельности направ­лений и политико-литературных группировок. Кафедры были наделены большой свободой и самостоятельностью, каждый про­фессор сам нес ответственность за свой курс в границах соблю­дения закона.

Все слушатели распределились по двум группам: постоянные учащиеся и посетители отдельных лекций. Первых было около -360, вторых — от 400 до 500 человек. Преподавательский состав насчитывал 50 человек, в это число входили те, кто вел си­стематические и дополнительные курсы, а также преподаватели языков. Лекции читались в основном на русском языке, но от­дельные преподаватели могли читать и по-французски. Предпоч­тение, которое отдавалось русскому языку, было одним из тре­бований Устава школы (§ 3). Предусматривались следующие формы преподавания: систематическое чтение курсов по общест­венным наукам; проведение конференций; чтение дополнитель­ных лекций; практические занятия, экскурсии и т. п.; опросы и диспуты (§ 2).

Каждый студент по окончании обучения мог получить специ­альное свидетельство при условии, что он представит три атте­стации, выданные профессорами, напишет или опубликует дис­сертацию, которая должна быть одобрена Советом профессоров и защищена на публичном диспуте.

В соответствии с провозглашенной целью Высшая русская школа общественных паук в Париже была самым тесным обра­зом связана с жизнью России, что приковывало к ней постоянно внимание доброжелателей и недругов. Тогдашнему министру внутренних дел принадлежит известная оценка ее как «школы революции». По-видимому, именно этот факт имел в виду Ко­валевский, когда говорил: в некоторых кругах нас называют «университет социалистический» или даже «анархический». А что касается отношения к школе правительства России; то его при всем желании изменить не удастся, ибо, даже изгоняя из своих аудиторий и кафедр — «я не скажу ненавистную, ибо я этого не думаю,—но очень мелкую и очень близорукую текущую полити­ку, невозможно снять с себя подозрение». Русскую школу в Па­риже, говорил он с мягким и милым остроумием, можно назвать университетом в изгнании (не в юридическом, а в моральном смысле), а можно и университетом нигилистическим.

С первых же шагов работы возникли трудности, связанные с отдаленностью ее от родины и слабой материальной обеспеченно­стью (система пожертвований в России не была еще развита в достаточной степени, и- школа существовала главным образом на добровольные взносы слушателей и самих лекторов).

Передовые умы России связывали с деятельностью создан­ной ими школы большие надежды. Она призвана была зало­жить фундамент, на котором предстояло воздвигнуть истинно человеческий — в интеллектуальном и моральном отношении — общественный порядок. Организаторы исходили при этом из убеждения, что «союз умов более прочен, чем преходящая поли­тика преходящих министров...» [118, 176]. Так в традиции гума­нитарного образования России с самого начала закладывались общечеловеческие начала.