МАРКСИСТСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Марксистская мысль становится известной в России почти одновременно с идеями позитивизма. Их разделял лишь небольшой временной интервал. На Западе начало деятельности К. Маркса было вторым после появления трудов О. Конта крупным событием умственной жизни первой половины XIX столетия. Объективно обе доктрины были вызваны к жизни необходимостью освободиться от шор старого, изжившего себя миросозерцания и искать пути перехода от утопии к науке объяснении социальных явлений. В отличие от позитивизм марксизм начал «переворот в умах» не с построения такой но вой системы знания, которая позволила бы законы познания социальной сферы свести к уже найденному другими науками единому канону. Он формирует свое мировоззрение на принципиально иной основе, реализуя глобальный подход ко всему сущему с помощью таких средств, которые также были найдены мыслью прошлого, но корни которых уходят в более глубокие пласты человеческой истории. Этой основой явились законы диалектики и принцип материализма в философии, составившие фундамент марксова подхода к истории общества с момента его возникновения. Марксизм как новая система мышления был задуман в виде синтеза всех исторически выработан иных и постоянно развивающихся способов духовного освоения человеком мира, включая и их научно-теоретические формы. Все они рассматриваются как ступени, грани или органические элементы единого, целостного образования — общечеловеческой культуры. Тем самым марксизм как система теоретического знания был изначально открыт для развития за счет вновь воз­никающих форм знания или изменения уже имеющихся.

Унаследовав принципы гегелевской диалектики и материа­листические положения философских и экономических учений, марксистская мысль первые свои шаги делала в виде конкрет­ных действий ее основоположников в защиту слабо защищен­ных слоев конкретного общества — Германии конца 30-х — начала 40-х годов XIX в. Изучение Марксом и Энгельсом ре­альных условий жизни и труда определенных категорий тру­дящихся и затем выступления в прессе стали, по признанию •самого Маркса, средством преодоления гегелевской умозри­тельности и формирования его материалистического взгляда на историю.

Воспринятый у Гегеля диалектический метод служил сред­ством вытеснения метафизических утопий Просвещения из сфе­ры изучения общества и человека. На этой основе в ходе кри­тики неогегельянства и других идеалистических течений Марксом были созданы «Экономическо-философские рукописи 1844 года», где изложено принципиально новое понимание гу­манизма. Человек впервые представлен здесь как часть приро­ды, но часть, противостоящая всей остальной природе по своим сущностным признакам, как вид: с одной стороны, он есть су­щество, обладающее уникальным в земных условиях качест­вом — способностью разумного и деятельного отношения к при­роде и к себе как ее части, а с другой — существо зависимое if страдающее. '

Вопрос о критике учения Маркса — особый предмет; он не может быть охвачен рамками настоящего издания. Существует огромная литература с колоссальным разнообразием оттенков критических оценок Маркса и марксизма, которые исходят как от его горячих последователей, так и от яростных ниспроверга­телей. Среди последних для нас наибольший интерес представ­ляют критические работы, содержащие анализ русского вари­анта марксизма, прежде всего трудов тех авторов, которые пре­имущественное внимание уделили развитию социологии.

Подобно Копернику, увидевшему Землю с Солнца, Маркс взглянул на историю, общество с совершенно особой точки зре­ния, писал известный русский марксист А. Богданов. В отличие от буржуазных ученых, которые смотрели на жизнь общества с позиций своего собственного положения в обществе, Марке встал на позицию тех, кто производит. Не будучи сам рабочим, он мысленно поставил себя на место рабочего и обрел таким образом необходимую точку опоры для развития теории [11, 5].

Соратники Маркса отмечали встававшие на его пути трудно­сти «первопроходца», подчеркивая при этом характерную для него как личности реакцию на возникающие препятствия. В связи с этим часто вспоминали слова Данте, избранные Марк­сом в качестве эпиграфа к «Капиталу», ставшие девизом всей его жизни: «Смело иди своей дорогой и пусть люди говорят что им угодно». Одобрение толпы, популярность служили для Маркса предостережением: значит, он находится на ложном пу­ти [80, 26]. «Рабочая масса, для освобождения которой он в тиши ночей ковал оружие, не только не понимала его, но не­редко с презрением отталкивала и в то же время бежала за* пустыми болтунами, лицемерными предателями или просто от­крытыми врагами» [80, 27].

Маркс, по мнению его последователей, совершил переворот в теории социализма, которая задолго до него была «исканием ощупью средств и путей с целью установить гармонию между бытием и мышлением, то есть с целью согласовать историчес­кие формы быта с общественным сознанием» [83, 5]. Будучи умственным отражением определенного конкретно-историческо­го периода экономического и политического развития, писала. Роза Люксембург, теория Маркса составляет нечто большее [83, 15].

Наметившееся в самих истоках позитивизма и марксизма принципиальное несходство мировоззренческих основ не только определило несовпадение путей их дальнейшего развития и в конечном счете абсолютную несовместимость их теоретических и методологических принципов. Это расхождение стало причи­ной того, что еще и сегодня нет-нет да и прозвучит вопрос: яв­ляется ли марксистская теория общества социологией? Обычно он возникает у тех, кто позитивизм и марксизм воспринимает с чисто внешней стороны. На этот вопрос отвечает история. Марксистское учение, оставаясь для многих социологов доктри­ной, неприемлемой в целом или в отдельных ее частях, тем не менее занимает прочное место в мировой социологии как одно из ее крупнейших направлений. Признание этого факта закреп­лено в обширной социологической литературе всех стран. По поводу социологического статуса марксистской социологии не было никакого сомнения у старых русских социологов — оппо­нентов марксизма — Н. И. Кареева, М. М. Ковалевского, В. М. Хвостова, К. М. Тахтарева. Все они вели серьезную полемику с Марксом и его последователями по фундаментальным вопро­сам своей науки.

В оценке развития марксизмом теории и методологии социо­логического знания мы во многом отстали от Запада. В стране, где развитие идей марксизма имело наиболее длительную и на­полненную драматическими событиями историю, изучение его становления и развития в лучшем случае шло по пути установ­ления преемственных связен с мировой философской традицией. Исследованием процесса проникновения марксистской мысли в русскую социологию и ее судеб в России и в СССР почти не занимались. Здесь приоритет принадлежит социологам Запада. В связи с этим одна из первоочередных задач пашей истории социологии состоит в том, чтобы за грудами апологетической литературы разглядеть подлинный материал для исследова­ния — процесс становления и развития в России марксистской социологии.

Марксистская социология на русской почве с самого начала получила оригинальное развитие, весьма сложное и противоре­чивое. Идеи Маркса усваивались, как правило, в трансформиро­ванном виде, что определялось многими объективными и субъ­ективными обстоятельствами. Ход развития марксистской мыс­ли может быть прослежен по работам таких авторов, как Н. И. Зибер, Г. В. Плеханов, В. И. Ленин, Л. Б. Троцкий, Н. И. Бухарин, И. В. Сталин и другие, а также целой группы представителей «легального» марксизма.: Его необходимо иссле­довать как единый процесс, в котором были свои особые вехи— тс исторические ступени в развитии общества, без знания и глу­бокого анализа которых невозможно понять не только закономер­ности движения марксистской мысли, но и отраженной в ней со­циальной реальности. Знание истории марксистской социологии и ее специфических преломлениях на российской почве предполагает изучение взаимодействия ее идей и принципов с идеями и принципами других теорий, анализ имеющихся оценок марк­сизма представителями разных направлении (для дореволюци­онной России это прежде всего отношение к марксизму его главных оппонентов — субъективной школы и идеологов народ­ничества, а также позднего позитивизма и неопозитивизма, нео­кантианства и религиозно-идеалистических течений). Только так может быть выработан подлинно научный подход к этому сложнейшему явлению и создана необходимая основа для пере­оценки наследия русского марксизма (тем самыми уточнения самого понятия «марксистская социология»),

В наше время попытки пересмотра марксистского учения возникают под воздействием политических настроений момента и нередко реализуются в контекстах, ничего общего не имеющих с научностью. Происходящие в обществе резкие изменения не­редко несут на себе печать ложно понятой идеи свободы. Сня­тие запретов на слова и мысли, революционизирующее челове­ческие отношения, раскрепощение поведения, в целом имеющее прогрессивное значенне, неизбежно сопровождаются негативны­ми явлениями. В этих условиях одной из важнейших задач на­уки становится преодоление любых проявлений экстремизма на почве смешения ее с политикой.

Сегодняшних «ниспровергателей» марксизма можно пред­ставить в виде двух групп, яростно выступающих под общим флагом «восстановления истины». Одну из них составляют те, кто не читал марксистской литературы и о взглядах Маркса и других теоретиков судит понаслышке. Эти люди связывают с марксизмом все беды страны, в которой долгие годы правила партия, называвшая себя марксистской. Другая группа объеди­няет людей достаточно образованных, которые не только чита­ли и знают марксистскую литературу, но и пытались внести свою лепту в развитие теории марксизма-ленинизма. За их пле­чами годы небескорыстного служения ее идеям, которые, как показало время, представляли для них ценность не истинным своим содержанием, а тем, что служили ярлыком привилегиро­ванного положения. За это свое место под солнцем они боро­лись, выдавая себя за искренних служителей идеи. Таким обра­зом, здесь налицо не принципиальная позиция ученых, а способ существования представителей особой категории ниспроверга­телей марксизма. Ни то ни другое не имеет никакого отноше­ния к научному анализу марксизма как социального учения. Однако игнорировать эти моменты мы не вправе.

Еще один аспект этой проблемы требует конкретизации, по­скольку имеет большое нравственное значение. Речь идет о марксизме как форме идеологии, господствовавшей длительное время в нашем обществе и нанесшей огромный ущерб самой идее социализма. История показала, что с ростом революцион­ных сил в России, в условиях организованной борьбы трудя­щихся против самодержавия, в годы подготовки революции, впроцессе разработки теоретических и тактических принципов российской социал-демократии шел неуклонный естественный рост авторитета марксистского учения среди интеллигенции других слоев трудящихся. Победное шествие марксизма сказалось и в появлении многих левых толстых журналов с марксистской ориентацией. Американский историк и политолог ДжеймБиллингтон отмечает, что русская интеллигенция начала XX столетия стала отворачиваться от народнического субъективизма ибо он привел к пессимизму, и обращать свои взоры к марксизму — этой новой форме мышления и обсуждения насущны проблем текущего момента [156, 171].

С победой социалистической революции и завоеванием коммунистической партией господствующего положения в государ­стве наступает перелом в общественном сознании. Негативное отношение к марксизму формировалось насильственным внед­рением волюнтаристски трактуемой идеи обязательности для всех граждан страны овладения основами марксизма-лениниз­ма. Колоссальная опасность этой идеи для общественного соз­нания, нравственности народа, всей жизни общества долгое время не осознавалась. Повсеместный охват населения пропа­гандой особого вульгаризованного варианта марксизма как идео­логии пришедших к власти политических сил сопровождался тиражированием в невиданных масштабах поделок, выдавав­шихся за учение Маркса. Содержание этого вселенского поли­тического ликбеза представляло собой сложную смесь наивного энтузиазма масс и фанатизма полуграмотных исполнителей этой затеи.

Рассказывали, что Маркс на вопрос одного французского социалиста, к какой партии он примкнул бы, если бы жил во Франции, ответил: «Не знаю, во всяком случае я не был бы марксистом» [18, 3]. Этот парадоксальный случай отразил ха­рактерный момент, связанный с усвоением идей Маркса: уже при жизни их творца они начинали претерпевать изменения, ис­кажения смысла — при переводах, конспектировании или бу­дучи подчинены ораторским приемам. Эти искажения могли быть как непроизвольными, так и намеренными, проистекать из множества причин, однако подробный анализ их не входит в на­шу задачу.

Говоря об особенностях трансформации идей Маркса в исто­рии общественной мысли России, один из основателей российской социал-демократии А. Н. Потресов выделил две ипостаси фигу­ры этого мыслителя: эпическую (в европейской истории) и тра­гическую (в истории России). Общественность России, писал он, восприняла Маркса трояко: 1) переиначив его на свой лад (с целью переиначивания самой истории); 2) перейдя навсегда в стан его противников; 3) испытывая всю жизнь его интеллек­туальное обаяние [109, 40—42]. Суждение одного из активных участников общественного движения дореволюционной России представляется правдиво отражающим объективный ход развития марксистской мысли, поскольку в самом общем виде вос­производит важнейшие тенденции. Предложенная схема может быть полезной при рассмотрении всего разнообразия явлений, составляющих содержание «русского» марксизма.

Причины появления и быстрого развития в России марксист­ской мысли пытаются искать в атмосфере, благоприятной для распространения социалистических идей. Русский ученый А. А. Шахов, занимавшийся историей литературного движения, образно характеризует появление марксистской доктрины в Рос­сии как опустившийся на массы прометеев огонь, под воздейст­вием которого в людях «пробудилось критическое отношение к собственному положению, просветительные идеи заискрились у них в головах; начало протеста прососалось в низшие общест­венные слои. Бессознательная животная покорность исчезла. Наступило раздвоение, беспокойная страсть вырваться из за­колдованного омута, тряхнуть силами. Отсюда возникло то за­мечательное движение — борьба пролетариата за свое осво­бождение, которая обнимает XIX столетие» [151, 225—226].

Русские интеллигенты-демократы усваивали идеи Маркса в народнической окраске. Понятие пролетариата ими воспринима­лось как чистая абстракция, и они старались наполнить его по­нятным для них содержанием. При первых попытках применить в условиях России эту привлекательную социальную теорию на­чинается отождествление пролетариата с русским крестьянст­вом, изменение терминологии создавало иллюзию адекватности теории Маркса российским социальным условиям.

Традиционно начало марксизма в России связывают с име­нем Г. В. Плеханова, затем В. И. Ленина, что говорит о при­оритете, традиционно отдаваемой нашей литературой политиче­скому аспекту истории марксистской мысли. Это стало одной из причин упрощенных и однобоких оценок места марксистского направления в русской социологии. На самом деле первые свои шаги марксизм в России сделал не в сфере политики, а прежде всего как теория экономическая и социологическая, и в этом качестве он начал свое развитие еще до появления на полити­ческой арене такого видного теоретика марксизма и крупного социолога, каким был Г. В. Плеханов. Пионером марксистской социологии в России явился профессор политэкономии Киевско­го университета Н. И. Зибер. Одним из первых русских пропа­гандистов марксизма, пытавшимся весьма оригинально приме­нить его теоретические положения к российской действительно­сти, был также его современник И. Ф. Фесенко. Были и другие, остающиеся неизвестными, кто внес свой вклад в изучение, развитие и популяризацию в России теории марксизма⁴.

____________________________________

⁴ Л. Г. Дейч в своей книге о Плеханове [32] называет имена людей, блестяще знавших «Капитал» Маркса: Клеменц, Каблиц, Тищенко, Фесенко. П. Н. Милюков вспоминает о Николае Васильевиче Водовозове, которого на­зывает одним из ранних марксистов. От него Милюков впервые узнал о дея­тельности Ленина до последнего отъезда за границу [87, 109].

 

Как уже отмечалось, в истории русской общественной мысли был период, когда позитивизм и марксизм еще не были противостоящими друг другу теориями. Их различия не воспринимались как имеющие сколько-нибудь существенное значение, их идеи встречались научным миром с одинаковым интересов л энтузиазмом. Все образованные люди независимо от политических и мировоззренческих ориентаций погружались в изучение трудов Конта и Маркса, представлявших интерес прежде всего тем, что идеи того и другого были созвучны настроениям и запросам времени. Это было то время в развитии духовной жизни России, когда люди самых разных убеждений могли называть себя и позитивистами и марксистами, поскольку в отношении этих течений не возникала еще мысль о каком-либо их размежевании по мировоззренческим основаниям. Кое-что из марксистских идей заимствовали теоретики народничества, пытаясь по-своему использовать их в своих концепциях.

Проникновение марксистских идей в Россию начиналось живого интереса к произведениям Маркса, нашедшим здесь много благодарных читателей. Один из русских общественных деятелей Н. И. Сазонов писал в те годы Марксу об успехе его произведений в России и сослался при этом на московской профессора, который в первой своей лекции излагал студентам содержание его работы «К критике политической экономии» Сам Маркс, узнавая об этих событиях, не без удивления высказывался по поводу своего успеха в России. «Нищета философии», «К критике политической экономии», говорил он, нигде не нашли такого сбыта, как здесь. «Капитал» первыми перевели русские. Объяснение, данное Марксом этим явлениям, было несколько неожиданно и оригинально: он полагал, что русской аристократической молодежи всегда была присуща погоня «за самым крайним, что только дает Запад», и что она и на этот раз осталась верной себе [85].

Высокая популярность Маркса у «семидесятников» усиливалась обаянием его личности. В 80—90-х годах его идеи начинают звучать с университетских кафедр. О марксистах и физиократах говорят в своих лекциях М. Т. Каченовский и Сокольский. Известно, что Каченовский знакомил своих студентов с содержанием работы Энгельса «Положение рабочего класса в Англии». В обзоре русской экономической литературы, опубликованном в конце XIX в., отмечалось, что все серьезные специалисты в области экономики, выступавшие с начала 70-х годов, «так или иначе должны были считаться с учением Mapса» (статья М. Филиппова в «Научном обозрении» (1899. № 7)) (Произведения Маркса читали народники, черпая в них идеи для подкрепления уверенности в правильности избранного ими пути к социализму. Маркса считал своим учителем Лавров, и даже Михайловский говорил о том, что является «в известной мере» учеником Маркса. Но ни тот ни другой не уловили истинного духа марксизма — учения, родившегося в странах с достаточно развитым капитализмом.

В 1867 г. в России выходит из печати переведенный на рус­ский язык «Капитал» Маркса. Это было первое в истории изда­ние его на другом языке. Спрос на него был столь велик, что очень скоро книга стала библиографической редкостью. Росли симпатии к Марксу и марксизму, люди самых разных убежде­ний искренне причисляли себя к категории марксистов. При этом понятие пролетариата, центральное в теории Маркса, пе­ренесенное на русскую почву, где отсутствовало само это яв­ление, начинает однозначно связываться с крестьянством. Это вызвало к жизни новую терминологию («рабочий народ», «ра­бочий социализм»), которая должна была способствовать обос­нованию идеи перехода к новому строю, призванному сменить капитализм, и выразить сущность социальных сил, способных совершить революционный переворот⁵. Рабочий социализм придет на смену капитализму, писал Лавров, интерпретируя по-своему главную идею Маркса.

____________________________________

⁵ В этом отношении весьма примечательно замечание Овсянико-Куликовского: невежды и утописты ничего не смыслили в научном социализме [98, 146].

Тот факт, что идеи Маркса в России усваивались на первых порах в народнической окраске, проявлялся не только в тер­минологических изменениях. Из его произведений не столько извлекался подлинный смысл, сколько то, что отвечало чаяниям и настроениям российской общественности. Тем самым находила подтверждение мысль, согласно которой идеи принимают коло­рит и комбинации той общественности, куда они попадают. А поскольку капитализм в России в 70-е годы делал лишь пер­вые робкие шаги, то пролетариат буквально тонул здесь в му­жицком царстве; реальным тружеником, главным кормильцем был мужик (отсюда и термин «рабочий народ»).

Марксизм в России 70-х годов — течение "демократической интеллигенции. Противостоявшее ему направление либерально­го консерватизма, сплотившее на своей платформе наиболее яростных его оппонентов, стало той силой, в лице которой он встретил первое настойчивое сопротивление. Последовательный сторонник марксистской теории Н. И. Зибер говорил о «легко­мысленном» поведении своих оппонентов, которые спорили не с Марксом-ученым (ибо определяющей роли экономического фактора в общественных процессах они не отрицали), а с Марк­сом — защитником прав рабочих, т. е. самый первый опыт по­лемики между марксистами и представителями либеральной мысли носил не столько научный, сколько общественно-полити­ческий характер.

По сути дела, в 70-е годы в России шло развитие псевдо­марксизма. Его представители вели полемику с писателями ли­берального толка (Гиляровым-Платоновым и др.). Один из ис­следователей общественной мысли этого периода удачно заметил, что оба течения представляли собой лабораторный продукт известным образом направленных умов. В этом проявлялась прежде всего незрелость всей общественной мысли, что соответствовало аморфному состоянию социальной среды, пронизанной критическим духом и идеологией народолюбия той эпохи, для которой характерны были освободительные настроения, окрашенные в социальный цвет. По меткому выражению Кавелин «Маркс живо превратился в народника, в лохматого сторонни ка опрощения. Самого его опростили… до уровня районного агитатора» (из письма Лорис-Меликову).

Большую и сложную проблему в изучении истории марксистской социологии составляет трактовка самими марксистам экономического фактора, искаженная многими популяризация ми и интерпретациями. Заостренная в чисто полемических целях мысль о важности экономического фактора чаще всего не истолковывалась в смысле его абсолютной первичности. Как известно, Энгельс в своих письмах 90-х годов счел необходимы сделать по этому поводу разъяснение, подчеркнув, что экономический фактор они с Марксом рассматривают лишь как ре тающий в конечном итоге, но считают при этом, что не только сам он оказывает влияние на другие факторы, но и все другие — политические, юридические и т. д. — факторы влияют на него. Навязанная множеством неточных интерпретаций узкая или до неузнаваемости искаженная трактовка экономического фактора привела к крайне нежелательным последствиям не только тем, что вызвало усиление нападок на марксизм со стороны других направлений, но и тем, что усложнила дальнейшее развитие самой марксистской мысли. В среде ее сторонников стали зреть настроения неудовлетворенности марксизмом в целом, начался поиск средств совершенствования марксистской теории. Некоторые пытались выйти из этого положения путем поворота от Гегеля к Канту, т. е. изменить общую ориентацию таким образом, чтобы акцент был перенесен с диалектики на теорию познания (Р. Штаммлер, Вольтман, К. Форлендер). Это как они полагали, могло способствовать обогащению учения Маркса нравственным принципом. Отсутствие последнего было поводом для наиболее острой критики марксизма со стороны неокантианцев и представителей субъективной социологии.

На характер процесса усвоения марксистской мысли в России проливают свет воспоминания членов цензурного комитета решавших судьбу русских изданий трудов Маркса. Первые очень внимательные читатели томов «Капитала», они отмечали что некоторые органы тенденциозно приписывают Марксу мнения и взгляды, на самом деле ему не принадлежащие, придавая страстность и резкость его спокойному и объективному тону. Умным и образованным цензорам импонировал строгий академический стиль. Читая труды Маркса, они увидели в «пресловутом председателе Интернационала» серьезного и глубокомысленного ученого. Это привело их к выводу, что лучше всего, если читатели будут знакомиться с Марксом непосредственно по его наиболее объективному научному сочинению. Так стара­ниями цензуры с 1898 г. сочинения Маркса свободно издаются и России. Запрету подлежали биографические материалы, портреты, мелкие произведения. Трижды запрещалось печата­ние брошюры Маркса «Заработная плата, цена и прибыль», а книга «Нищета философии» была выпущена без имени Маркса (к таким уловкам издатели прибегали, чтобы спасти издание и избежать убытков).

Начиная с. 90-х годов наблюдается общее обострение конфронтационных процессов в общественной жизни России. Уси­лилась борьба всех направлений с марксизмом, увеличились рост центростремительных тенденций буржуазной социологии, осознание ею необходимости единства в борьбе с марксизмом. В это время резко увеличивается количество литературы о Марксе и марксизме.

На рубеже XIX и XX столетий появляются реальные усло­вия для соединения теории и практики марксизма. К этому моменту встающий на свои ноги молодой русский марксизм не только обретает свою социальную базу, но и утверждается как теория, способная осмысливать в научных категориях конкрет­ные явления российской действительности. Выиграв бой с субъ­ективной социологией и противопоставив пессимизму идеали­стических течений свою новую, устремленную в будущее про­грамму обновления мира и человека, марксистская мысль на­чала вырабатывать подходы к решению насущных задач теку­щего момента. Среди социальных проблем, оказавшихся на ост­рие марксистской полемики с идейными противниками, были такие, как пути завоевания свободы и демократии в интересах народных масс, социальная структура общества, роль интелли­генции в революционных процессах (в связи с чем ставился вопрос о формировании новой, социалистической интеллиген­ции). Таким образом, в теории марксизма возникла необходи­мость разработки проблемы субъективного фактора. Все эти изменения связаны с деятельностью крупных теоретиков и практиков русского марксизма Г. В. Плеханова и В. И. Ле­нина.

Г. В. Плеханов вошел в историю социологии как первый теоретик-марксист, предпринявший серьезно аргументирован­ную критику идеологии народничества. Непосредственное раз­витие многих его идей принадлежит Ленину, которому предсто­яло подвести итог многолетней полемики русских марксистов с представителями субъективной социологии. Начатая Плехано­вым критика идеалистических основ этого направления была продолжена в ленинских работах «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», «Экономическое содержание народничества» и др. Ленин был убежденным сто­ронником политической ангажированности социологии. В большой полемической работе «Что такое друзья народа...» он в ходе критики субъективного метода Михайловского излагает основные принципы марксистской социологии: системность в изучении общества, материалистическое понимание истории (ко­торое для Ленина было синонимом общественных наук), диалек­тический метод в изучении социальных явлений. Ленин крити­ковал позитивизм в социологии за перенесение на общества законов физики и биологии.

Критика народнической идеологии Плехановым и Лениным представляет интерес, во-первых, с точки зрения понимания ими соотношения объективных и субъективных факторов в об­щественной жизни и, во-вторых, в аспекте марксистской трак­товки роли народных масс и личности в истории. Ленин подчер­кивал: «...исследуя действительные общественные отношения и их действительное развитие, я исследую именно продукт дея­тельности живых личностей» [78, 1, 421]. Главные установки марксистской социологии, сформулированные в работах Лени­на: конкретный анализ конкретных ситуаций; всесторонность рассмотрения социальных явлений; учет всех связей и опосредований исследуемого объекта; выделение главного, ведущего в изучаемых связях; познание глубинных механизмов общест­венных процессов для объяснения движущих сил и тенденций развития. Исследуя массовые процессы общественных движе­ний, Ленин, продолжая мысль Маркса, согласно которой с уси­лением основательности исторического действия растет объем массы, делом которой оно является, внес свое существенное уточнение: «По мере расширения и углубления исторического творчества людей должен возрастать и объем той массы насе­ления, которое является сознательным историческим деятелем», [78, 1, 427].

В деятельности Ленина тесно переплетались теория и поли­тика, поэтому его работы содержат большой материал и обоб­щения, касающиеся национальных отношений в России, дея­тельности политических партий, работы государственных орга­нов, форм рабочего движения и др. Как теоретик и практик марксизма он не оставил работ чисто социологического содер­жания. Однако многие его работы и выступления по содержа­нию связаны с социологической проблематикой и представляют интерес с точки зрения трактовки предмета и задач социологии на новом этапе истории России. Работы Ленина отличает большое внимание к материалам фабрично-заводской статистики, итогам всеобщей переписи населения, другим результатам конкретного анализа самых разных явлений, которые широко использовались им в монографиях, статьях, докладах, служили основанием для обобщений, для определения тенденций того; или иного процесса, оценок, прогнозов.

В работах Ленина нашли освещение такие проблемы социо­логического знания, как социальная структура дореволюцион­ного российского общества; рынок и общественное разделение труда; социальная структура власти (ее политические и эконо­мические аспекты, внутренняя структура); понятие «эпоха»; роль масс в революционных процессах; вопросы социальной ди­намики, уровней социального знания и др. В исследовании об­щества как вечно движущегося непрерывно развивающегося це­лостного образования (а не механического конгломерата, сум­мы индивидов) он не допускает никаких произвольных комби­наций отдельных его элементов.

Ленин отличался целостностью социального видения. Под­вергая анализу сложнейшие социально-экономические процес­сы современной ему России (в частности, ее внутренний ры­нок), он рассматривал их с точки зрения функционирования всех системообразующих связей (техника, население, быт, се­мья, социальное положение отдельных слоев населения, их по­литическая роль) или с точки зрения возможностей саморегу­лирования системы. Данное им понимание социологии состав­ляет полную противоположность ее позитивистской трактовке как науки «надклассовой»: «Материализм включает в себя, так.сказать, партийность, обязывая при всякой оценке события пря­мо и открыто становиться на точку зрения определенной обще­ственной группы» [78, 1, 419]. Понимание социологии, господ­ствовавшее в России на рубеже столетий, он считал консерва­тивным, поэтому довольно скептически относился к самой нау­ке. Он считал, что обобщения, которые делали такие крупные русские социологи, как М. М. Ковалевский, П. Н. Милюков и др., не отражают серьезных преобразований, происходящих в российской действительности. Не разделял он и взглядов за­падных социологов (О. Конта, Г. Спенсера, М. Вебера) прежде всего из-за отрицания ценностного аспекта социального позна­ния, сциентистской трактовки рациональности как средства регулирования общественных процессов на основе научных ре­комендаций. Для Ленина рационализация общества — прежде всего результат самодеятельности масс. Он был против социо­логии, которая превращалась в совокупность абстрактных схем; предостерегал от вредных голых фраз при анализе слож­ных явлений духовной жизни.

Требования к социологическому исследованию изложены им в статье «Статистика и социология». Подчеркивая недопусти­мость какой бы то ни было умозрительности в науке об обще­стве, он писал: «Надо попытаться установить такой фундамент из точных и бесспорных фактов, на которые можно было бы опираться, с которым можно было бы сопоставлять любое из тех «общих» или «примерных» рассуждений, которыми так без­мерно злоупотребляют в некоторых странах в наши дни» [78, 30, 350—351].

Для истории социологии существенное значение имеют та полемика, которая велась между марксизмом и другими тече­ниями, оценки, которые получил марксизм в целом и его рос­сийский вариант, в частности, у крупных представителей других социологических учений, особенно у русских социологов, на­блюдавших изнутри и непосредственно все его проявления. Ма­териалы этого рода очень многочисленны. Приведем лишь немногие примеры, отражающие наиболее интересные или типичные точки зрения.

Ковалевскому, который характеризовал Маркса как великого апостола не только социализма, но отчасти и новейшей coциологии, принадлежит примечательное суждение об историческом материализме: его принципы могут быть приемлемы, если смотреть на них как на часть более широкой системы «консенсуса» и оценивать их в контексте взаимодействия многих факторов [68, 238; 242].

Критики-позитивисты высказывали неудовлетворенность отсутствием у марксистов настоящей социологической системы, которая давала бы основание считать их теорию наукой об об­щественной жизни, «взятой в целом, во всем многообразии ее •явлений». Но при этом, по мнению К. Н. Тахтарева, марксисты ««понимают и строят социологию как науку об общественной жизни, стремясь выяснить необходимые соотношения ее различных сторон и явлений и установить таким образом закономерность общественной жизни» [143, 14]. Развернутая критическая оценка Тахтаревым социологической теории Маркса имеет уважительный тон и содержит признание ряда положительных моментов. Он видел в Марксе не только замечательного экономиста, но и весьма выдающегося социолога. И хотя Маркс, как подчеркивал Тахтарев, не занимался социологией специально, его следует тем не менее считать выдающимся социологом по той причине, что в своих трудах он «постоянно касался соотно­шения различных социальных явлений и стремился установить закономерность развития общественной жизни». Подчеркивая в философии истории роль материальной стороны общественного развития человечества, Маркс оказался «достаточным противо­весом историко-философскому идеологическому или интеллек­туальному направлению Огюста Конта». К числу выделенных им шести основных школ мировой социологии Тахтарев отнес «социологическое учение Маркса» [143, 13].

Бесспорное преимущество Маркса-социолога Тахтарев видел в провозглашенном им новом взгляде на взаимосвязь наук, который сформировался под сильнейшим влиянием политэкономии. Новизна социологического учения Маркса состояла в том что, будучи построено на экономической основе, оно противостоит теориям Конта и Спенсера, исходившим из первичности интеллектуальных процессов или биологических законов. Избрав объектом своего анализа общество как целостность, Маркс по строил систему доказательств на идее обусловленности развития человечества его материальным бытием. Тахтареввысока оценил в учении Маркса его аристотелевскую основу понимания сущности человека как общественного существа, которое от всех других существ отличает не просто труд, а труд общественно необходимый, не просто производство, а производство общественно необходимое [143, 64]. Этим, по мнению Тахтарева, марксистская социология при всей ее односторонности вы­годно отличается от биологических школ (в их органицистских или социал-дарвинистских вариантах). С появлением марксист­ской теории, считает он, господству биологии в социологии при­ходит конец, начинает усиливаться роль психологии.

Какие же обвинения выдвигали против марксизма его про­тивники? Один из наиболее активных и яростных критиков марксизма С. Слонимский считал эту теорию принципиально неприемлемой в условиях России по той причине, что она ни­чего не говорит о крестьянском труде, что ее теоретики просто не заметили «симпатичнейшего» движения народничества. Это давало ему основание считать главным пороком теории марк­сизма ее псевдонаучность, а влияние ее на Россию — явлением отрицательным, ибо это учение схоластично и вносит в общест­во расслабление, безнадежную слепоту по отношению ко всему, что окружает человека.

Одним из наиболее распространенных упреков в адрес уче­ния Маркса было обвинение в односторонности. Об этом писа­ли социологи разных направлений, в том числе Кареев и Кова­левский. Его предлагалось дополнить рядом аспектов, в частно­сти аспектом нравственным.

Марксистская социология составляет тот раздел истории русской социологии, который у нас пока не разрабатывался, отсюда и содержание тех задач, которые встают сегодня перед наукой.