ОСТРОВ ДВЕНАДЦАТИ КЕДРОВ

 

Сначала пришла боль, но не физическая. Мощный удар света, нанесенный прямо в голову, вынудил зажмуриться мой разум, мое еще не заработавшее, но уже подключившееся к миру сознание. Тело конвульсивно дернулось и наполнилось жизнью. Наконец включились все каналы чувств, воспринимая поток ощущений. Причем большую часть «струй», составлявших этот поток, как несущие что-то приятное — было не определить, ни в коем случае.

Хорошо и приятно было только дышать, просто дышать и понимать, что жив. Еще необычайная легкость ощущалась в ступнях — они отдыхали. А вот все мышцы скрутила в узел крепатура,[10]и голова болела, как с жестокого похмелья. Глаза были закрыты, но странные белые пятна постоянно вспухали перед ними. В голове еще ухало звонкое эхо издевательского, ехидного смеха бывших друзей и подруг.

Страшно чесалась вся левая рука, но эпицентр этого зуда был сверху, на плече. Правая рука рефлекторно потянулась туда. Кисть наткнулась на какое-то твердое препятствие. Тут же окончательно вернулась память, впрыснув мне в кровь изрядную дозу адреналина.

Зона, рана, человек-зверь, оружие посеял, е-мое! Все болевые ощущения мгновенно сместились на задний план. Я вскочил с неожиданной даже для себя прытью и сжался в комок. Где я?! Глаза мгновенно ощупали пространство.

Вокруг никого. Я сидел на корточках, прямо на длинном и широком столе-верстаке, в каком-то погребе. Нехитрые, сбитые из досок полки с разного рода инструментами и припасами, разложенными на них, полностью закрывали все стены. Несколько ящиков со всяким хламом примостились внизу, на грунтовом полу конуры. Единственная железная дверь в этой каморке была распахнута настежь. Вымощенные камнями ступеньки вели круто вверх. Оружия, кроме ржавого молотка и гвоздодера, глаза не отыскали. Рядом стояла керосиновая лампа, но не она сейчас освещала мастерскую.

Взгляд переключился с периферии на верстак и непосредственно на мое тело. На серых шершавых досках вокруг меня лежали странные загадочные образования. Свет шел именно от них. «Артефакты!» — мелькнула в голове догадка. Они даже не лежали, а парили над поверхностью верстака, как будто в невесомости. Рядом с собой я заметил какой-то перемотанный синей изолентой прибор. Повинуясь первой же естественной реакции, я смел все эти странные и неестественные штуковины на пол. Они, паря над землей, плавно разлетелись по углам комнаты.

Каждая из этих фиговин светилась и пульсировала своим цветом, отчего мастерская стала похожа на нарядную новогоднюю елку, мигающую лампами гирлянд. Самыми яркими среди артефактов были две сферы — красная и голубая. Некоторые образования вообще не поддавались описанию. Большинство из тех, что здесь были, смахивали на причудливые плетения корней деревьев, пульсирующие желто-коричневым цветом. Один такой артефакт был стянут изолентой в пару вместе со странным «морским ежом», этакой чертовщиной с желтыми колючками и зеленой сердцевиной. Под ними явно было еще какое-то образование. Рассмотреть его не позволяли те, что были сверху, и ленты бинта, которыми все это нагромождение было плотно примотано к моему плечу. Именно на эту несусветную вязанку и наткнулась моя рука, когда потянулась к зудящему месту.

Недолго думая, я освободился от нее. Помог мне в этом скальпель, лежащий в серебристой коробочке прямо на столе. И только тогда, когда я увидел свою рану, понял, что кто-то всем этим пытался мне помочь. Плечо было целым-целехонько, а на месте пулевого ранения остался едва заметный розоватый шрам, стянутый стежками черных ниток. Вот только почему всю мою руку так зверски раздирает чесотка?

Из одежды на мне были только штаны. Расшнурованные ботинки стояли сейчас внизу, у стола, именно поэтому ногам было настолько комфортно. Я не снимал берцы с того самого утра, когда, ничего не подозревая, радостный отправился на завод в свой день рождения. Окровавленные и перепачканные грязью лоскуты ткани валялись под столом. Это все, что осталось от моего кителя и водолазки; неизвестный лекарь срезал все, чтобы не тревожить рану… или раны? В голове колыхнулись воспоминания.

Кем бы ни был мой спаситель, но зла он мне явно не желал. Я несколько расслабился, спрыгнул со стола и неуверенно отправился к выходу. Надевать ботинки сейчас совсем не хотелось, я наспех связал их шнурки вместе, чтобы удобно было нести обувь в руках. Погуляю пока босиком, не думаю, что успею простудиться. До ушей долетели далекие раскаты грома, а следом за ними и шум дождя. Я схватил лежавшую на полке плащ-накидку, завернулся в нее и осторожно двинулся вверх по ступенькам.

Моросил дождь, тихо постукивал по накидке. Я всеми легкими вдохнул прохладный чистый воздух. Было невыразимо хорошо и как-то… сверхъестественно спокойно. Чувство тревоги, с которым я не расставался все это время в Зоне, почему-то совершенно покинуло меня. Небо оказалось затянутым серыми тучами.

Вечереет, но еще светло. Мутный диск солнца едва просматривается над верхушками деревьев. Холмистое пространство, покрытое кустарником и сухой травой, казалось, ограждала своеобразная живая изгородь. Это были огромные стройные кедры. Они росли по периметру большой круглой поляны посреди леса. Почти на самой границе этой поляны на холме лежал тот самый вертолет, у которого я вчера устроил стрельбу. А я сам сейчас стоял в центре всего этого пространства, у обычного деревенского погреба. Рядом примостился небольшой старый домик.

Крыша хатки была крыта бледно-рыжей черепицей, из трубы тянулась вверх тонкая струйка дыма. Веранда, кривой забор, калитка, старый колодец, заготовленные на дрова стволы деревьев, колотые поленья под навесом, покосившаяся беседка, под ней — простенькие лавочки со столиком. Пейзаж из обычной жизни. Нездешний, не из Зоны…

Тут же где-то за спиной вспыхнула и зашипела «жарка», очень своевременно напоминая мне, где именно я нахожусь. Я резко обернулся и увидел мужскую фигуру в телогрейке. Это был самый обыкновенный деревенский дед, он неспешно топал прочь от ямы, со дна которой поднимался столб пламени. В руках старика болталось пустое помойное ведро, за спиной виднелся ствол винтовки. Судя по дульному тормозу и газоотводной трубке, это была СВД.

Погас и еще раз взметнулся к небу из ямы мощный столб огня, окончательно испепеляя то, что попало в аномалию. Видимо, дед использовал «жарку» в качестве утилизатора отходов своей жизнедеятельности. А почему, собственно, и нет?

— О-о-о, сына, очухался? Как раз вовремя. — Старик растянул седые усы и бороду в добродушной улыбке. — А я все жду да трапезу откладываю. Желудок вон как Сольвейг поет. Уже было решил не ждать тебя. Ты как вообще?

— Нормально, бывало и похуже.

Спокойный и приятный голос дедули располагал к себе, но почему-то по моему телу пробежали мурашки.

Ой, какой голос-то знакомый! Дед подошел ближе, и мои глаза «мутировали» в два больших арбуза.

— Д-д… дед Михей?..

Передо мной стоял и улыбался тот самый барыга-инвалид с рынка, который продал мне «пустышку».

Я так был рад видеть в этом проклятом месте хоть одно знакомое лицо, что меня совсем не смутила откровенно странная деталь — инвалид подошел ко мне на своих двух абсолютно здоровых ногах.

Или меня снова одолевают глюки?!

— Неужто мы с тобой уже встречались, сына? — Старик вприщур осматривал меня, услышав из моих уст свое имя. — Чей-то не припомню я, а память у меня — твоей фору даст.

— У вас брата нету случайно? — осторожно ответил я вопросом на вопрос. — Он такой… без одной ноги, на рынке торгует.

— А-а-а, так вот оно что! — Дед еще шире растянул губы в улыбке. — Есть такое дело, брательник-то мой близнюк, как две капли водицы со мной похожий. И прозвища потому мы взяли себе одинаковые. Я и пересылаю ему товар отсюда. Как он там, здоровый?

Уфф! Я облегченно перевел дух. Какое счастье, дедуля мне не мерещится.

— Не особо помню, батя, пьяный был вдрабадан, — я напряг извилины, пытаясь вспомнить тот вечер моей днюхи, последний в нормальном мире, — вроде бы здоров был. Только торговля у него, видимо, не очень. Работает допоздна, мерзнет.

— Ну, то его промысел, — дед махнул рукой, — сам захотел. Я ему предлагал уже готовую наличность высылать, а он вредничать взялся. Ну ладно. Давай к столу, сына!

Дед кивнул в сторону беседки и потопал к дому. Теперь я смог рассмотреть его винтовку. Так и есть — эсвэдэшка, с родной оптикой, без всяких чудес и наворотов.

— Садись в беседку, на воздушке повечеряем. Сегодня тепло, хорошо. А я сейчас вынесу, — кинул дед через плечо и исчез, растворился за дверью веранды.

Я еще немного постоял, помесил пальцами ног грязь, переваривая информацию, и отправился к беседке. Рядом с ней стояла бочка с водой, в которой плавал деревянный ковш. На одну из опор навеса был прибит рукомойник, точно такой, как во дворе дома, в деревне моего отца. Рядом на гвозде висело видавшее виды полотенце. Мыла нигде не наблюдалось, и я умылся одной водой. Сразу стало хорошо и свежо. Поочередно полив из ковша на ступни, смыл с них грязь и обулся. Но зашнуровывать берцы не стал — пусть ноги еще немного отдохнут.

Старая лавочка скрипнула, принимая вес моего тела. На простеньком деревянном столе стояла пустая консервная банка, исполняющая роль пепельницы. Под столиком удобно пристроилась старая тумбочка с посудой, несколькими банками консервов и тремя прозрачными бутылками без этикеток. Мутное содержимое было идентифицировано мной однозначно как денатурат. Подстольную композицию завершали два граненых стакана, стоявших сверху на тумбочке, большая надрезанная луковица и соль в треснутой фарфоровой чашке.

— Эх, с пылу-жару! — донесся со стороны дома радостный голос деда.

Я глянул туда, тотчас же подскочил с лавки и поспешил помочь старику.

— От спасибо, сына. Сразу видно, что человек культурный, воспитанный, — не замедлил отметить хозяин, передавая мне большую часть своей ноши. — Сковородку не тронь, я сам!

Я взял истрепанный рюкзак, плотную брезентовую сумку, целлофановый пакетик с лепешкой и отнес все это под крышу беседки. Дед очень шустро проследовал за мной. Шустро не по годам. Капли дождя, шикая, испарялись, попав на его горячую ношу.

— Ну что, доставай! — Хозяин взглядом указал на ту самую тумбочку и поставил закопченную посудину на стол, а винтовку, которая ему немного мешала сидеть, так и не снял с плеча.

Под крышкой в широченной сковородке с высокими бортами еще шипела и потрескивала на раскаленном металле еда. Сквозь щели до меня долетели знакомые соблазнительные запахи. Я сглотнул слюну и загипнотизированно уставился на крышку сковороды, пропустив мимо ушей «команду» старика.

— Ладно, сиди, я сам. — Дед полез под стол, не снимая с лица своей добродушной улыбки.

Я вышел из транса и встал, чтобы помочь старому расставить на столе посуду. Гнутые с вмятинами алюминиевые миски, такие же ложки, граненые стеклянные стаканы, бутылка «мутной», соль и прочее заняли свои стартовые позиции на столе.

— Сына, а ты вообще пьешь или?.. А то я и не спросил как-то. — Кулак деда с зажатой в нем бутылкой, задержался у моего пустого стакана.

— И пью, батя, и курю, и по девкам при случае хожу, — кивнул я. — Я нормальный.

— Только смотри, сына, у меня правило одно, — старик наполнил стакан до краев, — я наливаю один раз. И все! Свой гранчак я потяну залпом, а свой ты можешь цедить хоть глоточками, хоть из блюдца, хоть через трубочку. Но знай, больше одного стакана не будет.

— Понял!

Меня передернуло от одной только мысли, что этот полный стакан можно выпить залпом.

— Ну, поехали. — Дед подхватил свою стеклянную посудину и опрокинул содержимое в себя.

Он занюхал надрезанной луковицей, довольно закряхтел и снял крышку со сковороды. Ударная волна аромата вместе с клубами пара вырвалась наружу. А под крышкой — картошка, поджаренная на сале с луком, посыпанная нарезанными дисками чеснока и накрытая одеялом яичницы. Знакомая композиция. Но откуда здесь, в Зоне, могут взяться яйца, сало и вся остальная роскошь, что сейчас открылась перед моими глазами?! Думать о том, что все это здешнее, чернобыльское, даже не хотелось. Жаль, нет под рукой дозиметра, фон замерить.

— Чего замер? Уплетай давай! — Дед метнул в рот несколько ложек прямо из сковородки, а потом отсыпал себе в миску часть этой божественной пищи. — Привозное все это, не боись.

На секунду показалось, что старик смог прочесть мои мысли. Я ему поверил, но для себя даже представить не смог, каким образом сюда возможно транспортировать яйца в целости и сохранности. А сколько это могло стоить, и думать не хотелось. Но если даже на глаз прикинуть, по стандартным сталкерским расценкам, о которых я слышал от покойного Поллитренко, то себестоимость этой простой еды в Зоне была на порядок выше, чем у самого изысканного блюда в самом модном ресторане столицы. Не по-детски жирует дедуля, однако!

— Ну, будьмо!

Я, последовав примеру старика, опрокинул стакан, решив сразу проглотить столько, сколько влезет, а потом неспешно допивать самогон в процессе трапезы.

Потоки раскаленного железа наполнили мой рот и потекли в желудок, сжигая все на своем пути. Показалось, что дым сгорающих тканей вырывается из всех моих естественных отверстий. Я отдернул стакан и выплюнул то, что осталось во рту. Но богатырский глоток этого пойла уже вторгся в мой организм. Горло сжал спазм, связки скукожились, отчего мой голос превратился в хриплый, сипящий шепот.

— Х-хе-е-е-е. — Я открытым ртом ловил, ловил спасительный воздух, и только когда смог исторгнуть что-то членораздельное, захрипел: — С-сто это за х-хрень така… Спиртяга девяносто градусов?.. Травануть меня удумал?

— Хорошо, да? Маешь вещь! — ехидно пробурчал дед, уплетая горячее. — Домашний первачок сорок с хвостиком. С хоро-ошим таким хвостиком. Я бы даже сказал, полтинник без носика.

— Ох, не вр-ри мне, — прохрипел я, выбрал из сковороды и накидал в рот горячих жирных шкварок. — Что ж я, батя, самогона никогда не пил?

— Ну, выходит так, что и не пил. Может, и табака настоящего не курил никогда? Попробуешь? — Старик протянул мне пачку «Примы».

— Не-е-е, спасибо, — я отрицательно мотнул головой и продолжил едой тушить пожар в желудке, — потом, после ужина.

— Ой, чего-то я забылся! — Дед оторвался от своей тарелки и указал на брезентовую сумку, которую я пристроил рядом со столом. — А ну, подай-ка.

Я выполнил его просьбу. Старик поставил брезентуху прямо на стол, расстегнул «змейку» и стал извлекать аккуратные баночки солений с красивыми этикетками. Такие посудинки стоят стройными рядами в любых продуктовых супермаркетах. Не веря своим глазам, я взял одну из них в левую руку, правой продолжая метать в рот долгожданную пищу.

Огурчики «Посольские», дата производства на этикетке — срок годности еще не вышел. Даже эта идиотская приклеенная бумажка на месте!

— «Без Гэ-Мэ-О», — прочитал я надпись на белой наклейке. — Глазам не верю! Откуда это все, батя?

— Хе-хе, тут кто как умеет, так и крутится. — Дед вымакал куском лепешки жир из своей миски и отправил хлебец в рот. — Заходят ко мне добрые молодцы по всяким вопросам. Я им помогаю, а они мне гостинцы оттудова носят. А вот с этими огурчиками накладочка вышла. Просил же оболтуса достать бочковых домашних, а он, дурачок, из магазина вот это вот «Гэ-Мэ-О», как ты говоришь, приволок. Не ем я такое, вот для гостей и держу. Кстати, а чего оно такое, это «Гэ-Мэ-О»?

— Генетически моффидици… мандифици… Тьфу, блин! — мой язык уже стал заплетаться под воздействием спиртного адской крепости. — Генетически модифицированные организмы, во как!

— Тю, так здесь в Зоне токо такие и бегают. Исключение — парочка моих кур, которых мне знакомец притащил из-за кордона.

Дед, закончив трапезу, извлек из сумки старый «совковый» термос и налил себе чаю прямо в тот стакан, из которого пил самогон.

— Я уже успел заметить — что ни тварь, то ошибка природы, — доев все из своей миски, я подложил себе еще.

Без опаски — ведь я уже узнал, откуда родом эта яичница.

— Ну, это как поглядеть, — дед улыбнулся и стал присербывать чаек, — они-то живут здесь давно и хорошо, а вот как раз подобные тебе по естественному отбору и не проходят. Так кто из вас ошибка природы?

— Хорошо тебе филосох… тьфу ты… софствовать, — я уплетал еду, а в голове уже ну «такая приятная гибкость образовалась», — в нормальном-то мире нет этих мутантов, там мы хозяева. А эта территория… Все не так, все неестественно, как в фильмах ужасов. Какое-то преисподнее зазеркалье посреди реальности. И как меня сюда занесло?

— Ага, вот и меня этот вопрос интересует очень сильно. — Дед допил чай и закурил. — Чего ты тут забыл, сына? Как ты вообще смог пройти через здешнюю зону пси-активности? Как ты ко мне в «пузырь» пробрался, я уже понял, найдя у тебя вот это.

Дед извлек из кармана тот непонятный артефакт, который я подхватил с трупа нашего проводника. Ох, е! Я и забыл, что эта штука у меня была.

— Я его пока у себя оставлю. Ты не против? — старик спрятал артефакт.

— Ну, оставь. — Я пожал плечами, подумав, что должен старику гораздо больше, чем эту непонятную фигню. — Скажи хоть, как эта штука обзывается?

— Это «компас», сына, — дед ухмыльнулся и похлопал ладонью по карману с артефактом, — вещица любопытная, у меня еще одна такая же есть. Но давай вернемся к другому вопросу. Как ты в Зону попал? Что ищешь тут? Только не говори, что Исполнитель Желаний.

Я на несколько секунд задержал ложку у рта и задумался. Из всех, кому мы рассказывали о своем загадочном появлении в Зоне, лишь наш покойный проводник не пытался убить нас, и те бандюки, что приютили в своем логове. Хотя последним явно было все пофиг. Стоит ли этому до невозможности странному старику рассказывать о своих злоключениях? Сомнения терзали меня недолго — действие алкоголя располагало к беседе, и я поведал деду про все-все события последних проклятых дней.

Дед слушал внимательно, он не перебивал и не удивлялся ничему. Просто курил одну папироску за другой и слушал. Когда я вскользь упомянул, что выжрал все таблетки от радиации из двух капсул аптечки, дед рассмеялся.

— Ну и как, сильно потом плющило? — поинтересовался он. — От шести таких таблеток нормальный человек начинает кудябликов видеть.

— Было немного, да уж… — Я покачал головой, вспоминая преследовавшие меня галлюцинации, и поделился пережитыми «впечатлениями» с дедом. Чем его изрядно повеселил.

Потом я закончил свой рассказ, а старик крякнул, как-то удрученно и тяжело вздохнул.

— Да, не позавидуешь тебе, сына, — сейчас в глазах деда читались жалость вперемежку с пониманием, — но помочь тебе я мало чем смогу. В одиночку ты сдохнешь, даже до Военных складов не доползешь. Проводником твоим я быть не могу, привязан к этому месту обстоятельствами. А те, что ко мне ходят, тебя не возьмут. И дело даже не в том, что тебе не по карману их услуги. Каждый «пассажирский вагон», который они тянут за собой, на самом деле — грузовой. Эти ребята отвечают за тех, кого ведут — это дело чести. А такую «зеленку» себе на хвост посадить — смерти подобно. Где-то сглупишь, ослушаешься или чего еще — и сгинете оба. Можешь, конечно, попытаться выйти в людное место и там найти проводника. Но на твоем месте я бы этого не делал. Зря ты сфоткался с тем недобитком. Теперь ваши рыла наверняка на каждом аванпосту «Долга» и у военных в «почетных» рамочках на стеночках висят. А в Зоне это все равно как быть популярной телезвездой в обычном мире. В толпе каждый узнает. И кто пожелает подзаработать, мигом тебе белые тапки примеряет. Обречен ты по Зоне бегать, как снорк — не снимая противогаза. И людям доверять не сможешь. Не разобрать сейчас, кто есть кто, а для охотников за головами ты лишь большая жирная пачка купюр на ножках… Интересно, почему вас, залетных, так хотят к праотцам отправить?

— Не знаю, батя. Это ошибка какая-то. Я не просил меня в Зону забрасывать, никто из нас не просил. Может, ты чего знаешь? Подскажи, было что-то такое на твоей памяти? Может, это действительно тотализатор такой? На нас сделали ставки и охотятся?

Я с надеждой смотрел в глаза деда, но однозначного ответа в его взгляде не находил.

— Было и такое, — сообщил старик. — Бывало, даже сафари тут ковбои разные устраивали, отстреливали мутантов да сталкеров. Бывало, сталкеры этих самых ковбоев отстреливали. А бывали и спецоперации правительственные, «вэдэшные», так в них вообще мало кто сведущ. Вот помню, один раз из-за редчайшего артефакта тут народу за неделю полегло больше, чем обычно за год. Все может быть, сына… Но узнай ты причину, по которой вас отстреливают, тебе от этого уже никак легче не станет. Увяз ты в глубоком-глубоком кизяковом озере. Причем запрыгнул в него с разбегу.

— И что же мне делать, батя?

Я понимал всю сложность своего положения, а просить старика о чем-то еще — язык не поворачивался. Он и так уже для меня сделал больше, чем кто-либо в моей жизни. Вот хотел было попросить денег на проводника, попросить в долг, но обломал меня с проводниками дедуля. Увяз я действительно крепко.

— Сейчас тебе чего делать? Одевайся, вот чего. Первачок греет, но от простуды не спасает. — Старик взглядом указал на рюкзак, который скромно примостился под ногами. — Это тебе подарочек мой. Осталось от хлопца одного. Как и ты, он ко мне раненый пришел, но… тебе больше повезло.

Я открыл рюкзак, в котором были упакованы пожитки покойного сталкера. Тонкий свитер, брюки и другая одежда были сверху. Скрученная куртка висела на рюкзаке под верхним клапаном, стянутая лямками. Я скинул плащ-накидку и надел то, что считал нужным на данный момент. На дне рюкзака лежали обрез двустволки и ПМка, рядом примостились коробка охотничьих патронов и два пистолетных магазина. В клапане бокового кармана я нащупал твердый прямоугольник. Любопытство взяло верх, я достал этот предмет. Им оказался совсем простенький на вид детектор с лампочкой и сеткой. Негусто.

— Кстати, твой модный детектор накрылся медным тазом, когда ты в аномалию попал, — поведал мне дед о судьбе моего трофейного прибора. — Так что с «Откликом» побегаешь, пока на лучшее не разживешься. Аптечками и прочими медикаментами я тебя укомплектую позже.

Я еще раз перерыл барахло, наводя в рюкзаке свои порядки, потом застегнул все клапаны, скрутил плащ-накидку и пристроил ее на то место, где до этого была куртка. А в голове уже созревала догадка, что в любом случае мне придется самостоятельно выбираться из этого ада. Дед смотрел на меня с какой-то жалостью, видимо, не верилось ему, что я смогу выжить в Зоне. Впрочем, не ему одному так казалось.

— Или, может быть, у меня останешься, сына? Тут спокойно, по хозяйству мне помогать станешь, — старик с надеждой глянул на меня. — Сам подумай, ну зачем тебе шкурой рисковать и возвращаться туда? Если, как ты думаешь, стал лошадкой в гонках на выживание, то совсем не факт, что выживешь, даже если первым к финишу придешь. Оставайся, здесь они тебя точно не достанут. Или оставил что-то хорошее за кордоном, без чего жить не можешь?

— Ничего хорошего там нету… почти ничего, — я опустил взгляд, — мать там моя, и она больная. Из родных только мы с ней друг у дружки остались. Помрет она без меня, если не от болезни, так с горя. Единственная радость в жизни, сын, был и вдруг исчез куда-то. Можешь себе представить, батя, каково ей сейчас?

— П-ф-ф, вот оно как! Скверно. — Дед нахмурился. — Давай так: я подумаю, что мне с тобой таким делать, а утром все порешаем. Утро — оно вечера помудрёнее будет.

— Тоже дело. А можно мне? — Я указал на пачку «Примы».

— А чего нет? Бери. — Дед хитро глянул на меня, извлек из пачки и протянул мне одну цигарку.

Я нащупал в кармане брюк свою зажигалку и прикурил. Тут же весь дым выплюнуло обратно наружу интенсивным кашлем.

— Это что за гэмэо?! — Бешено тыча сигаретой в консервную банку-пепельницу, я затушил ядерное курево.

— С тобой все ясно, сына! — Дед вдруг залился здоровым и заразительным смехом.

И я засмеялся вместе с ним, как тупой зритель в кинозале, который не понял шутки, но смеется потому, что все вокруг это сделали.

Уже смеркалось. А вокруг холма на пустыре, в центре которого стояла хатка деда, вспыхивали «Жарки» и постреливали «Электры», придавая этим спокойным посиделкам оттенок неправдоподобности. В сознании толпились и выпрыгивали один перед другим вопросы к деду, но самый буйный и будоражащий из них был один: почему здесь, на этом хуторе, настолько спокойно и безмятежно?!

Но задать его я так и не успел. Уже стемнело и дед, сменив на своей винтовке оптику, пригласил меня в свой дом. Хмель уже по полной программе гасил мое сознание, и я практически не запомнил, как добрался до старой скрипучей кровати и заснул на ней. Единственное, что осталось в памяти — это то, что дед закрыл за собой как минимум три скрипучих железных двери.

Всю ночь я только и делал, что «мочил в сортирах» всех-всех своих бывших и нынешних корешей, сотрудников из конструкторского бюро, начальников, осточертевших соседей по подъезду, бросивших меня подруг и прочих, чьи фантомы преследовали меня накануне. Открыв глаза, я даже осмотрел руки, дабы убедиться, что уже не сплю. Во сне они были по локоть в крови.

Несмотря на то, что вид реальных смертей, крови и исковерканной живой плоти — то малое, что я успел повидать в Зоне, — вызывал у меня отвращение, в этих сладких фантазиях все было по-другому. Этих же уродов — было за что уничтожать. В моем кровавом сне не что-нибудь, а именно Добро наконец-то победило Зло, поставило его на колени и смачно растерзало. Чувство полного удовлетворения, испытанного по этому поводу, переполняло меня даже после пробуждения…

Звуками, что вырвали меня из сна, послужили скрип открывшейся двери и громкое куриное кудахтанье, раздавшееся вслед за ним. Я сразу открыл глаза, бодро вскочил и сел на краю кровати. Тело еще слегка ломило от недавних нагрузок, но голова была свежа как никогда. В дверном проеме стоял дед Михей в телогрейке, со своей неразлучной снайперской винтовочкой за спиной.

— Проснулся? Хорошо. Одевайся тепло, шнуруйся и пакуйся. Оружие проверь-заряди. — Дед кивком указал на подаренный накануне рюкзак, стоящий возле кровати. — Прогуляемся перед завтраком, аппетит нагуляем. И поторопись, жду тебя во дворе.

Старик ухмыльнулся, наблюдая, как я, хоть и спросонья, но четко и быстро кинулся исполнять его команды, развернулся и потопал прочь.

— Да, еще, — у выхода дед обернулся, — иди все время прямо, не сворачивай, до самой лестницы. Все двери за собой закрывай. Тут не проходной двор! И вот, это тебе.

Старик оставил за дверью небольшую сумку, грубо сшитую из плотного брезента, и ушел. Где-то в глубине соседней комнаты скрипнули и бахнули те самые двери. Я оделся, обулся и распихал по карманам патроны к обрезу и магазины ПМки. Проверил, полон ли магазин в самом пистолете, передернул его затвор, поставил на предохранитель и сунул в правый карман куртки. Потом накинул лямки рюкзака на плечи, в обрез вставил два толстых красных патрона и уверенным шагом вышел из комнаты.

Оставленную за дверью сумку я попытался подхватить на ходу одной левой, но не тут-то было. Торбочка оказалась тяжелой, как якорь небольшой яхты, и мне пришлось перекидывать ее лямку через шею двумя руками. Гайки, что ли, туда дедуля насыпал? Я заглянул в торбу. И действительно, брезентовые внутренности сумки были доверху набиты ржавыми железками. Значит, будем с дедом в сталкеров играть. Я вдруг вспомнил, как наш проводник доставал из подобной сумочки болтики-гаечки и швырял их перед собой, проверяя наличие аномальных зон, которые не фиксировал его детектор… Интересно, на что способно мое ламповое чудо?

Я прошел вдоль стен трех небольших проходных комнат, которые больше напоминали секции широкого коридора военного бункера или старого бомбоубежища. Коридор этот был кольцевым, и если он был наружным, то на глаз, судя по закруглению стен, в диаметре этот уровень бункера был не менее двух сотен метров.

В каждой секции коридора было еще по одной закрытой железной двери, ведущей в другие залы убежища. Балки, перекрытия, старая кирпичная кладка, герметичные двери, толстые кабеля электропроводки, раритетные взрывозащищенные осветительные плафоны — все это старье здесь присутствовало вперемежку с достаточно современными вещами.

Вот только что заметил девятнадцатидюймовый лэптоп в небольшой нише и рядом запыленное, но современное эргономичное кресло. А справа от ниши серели две евророзетки и гнездо под кабель локальной компьютерной сети. И хотя кабельные сети в обычном мире у меня уже вызывали разве что ироничную улыбку, тут, в Зоне, их использование могло быть вызвано крайней нуждой. Мало ли, может быть, тут где-то хитрый генератор притаился, забивающий все радиосигналы.

Под ногами то и дело потрескивали осколки оптических дисков. Несколько разбитых вдребезги клавиатур и компьютерных «мышек» были сметены в кучку под стену, а по углам стояли пирамиды коробок из-под разного рода офисной техники. И завершал все это разнообразие большой ЖК-монитор, подвешенный в верхнем углу одной из комнат на вполне современном крепеже. На дисплее бегали какие-то цифры и светились разноцветные столбики диаграмм. Один из этих столбиков, самый толстый и, видимо, самый важный, был еле-еле заполнен зеленым цветом. «8 %» — ярко горела цифра прямо на диаграмме.

Кроме этого на глаза еще попались разнообразные припасы, какие-то непонятные ящики, мешки, армейская радиостанция и большая клетка с обыкновенными курами. Все остальное было заботливо укрыто от посторонних глаз брезентом и непрозрачной пластиковой пленкой.

Каждый раз, выходя из комнаты, я закрывал за собой все запоры железных дверей, как и просил дед. За последней дверью было наполовину заваленное помещение. Некогда это был тамбур-шлюз, но вторая его дверь, которая вела наружу, сейчас валялась в углу помещения и была выгнута полусферой. Прохода видно не было, обвалившиеся конструкции полностью закрывали его. И теперь единственным выходом отсюда был пролом сверху в железобетонном перекрытии. Ржавая лестница вела вверх, на поверхность. И как я здесь вчера спустился? Просунув обрез за лямки рюкзака на груди, я вскарабкался наверх.

Внутреннее убранство хатки деда, как и вид всех прочих строений в Зоне, вызывало тоску. Все на первый взгляд было заброшено и покрыто слоями мусора и пыли. Исключением была только печь, на которой дед готовил еду. Этот домишко был наверняка лишь своеобразной маскирующей надстройкой, скрывающей вход в бункер.

Я вышел наружу. Утренняя прохлада коснулась лица и защипала нос. Дед стоял у калитки и осматривал через бинокль окружающее пространство. Я подошел к нему и стал рядом, молча, в ожидании дальнейших указаний. А старик, не обращая на меня внимания, все стоял и смотрел в бинокль, как будто впервые все это созерцал. Вдруг во мне колыхнулось странное чувство тревоги. Ощущение того, что все не так, как должно бы быть…

И действительно!!!

Я крутился как юла, округленными от изумления глазами шаря вокруг, по прилегающему пространству. Кроме тех высоких кедров, что я приметил накануне, вокруг не было ни единого деревца. Куда-то полностью исчез весь тот густой лес, который только вчера стоял здесь повсюду стеной. Теперь везде, до самого горизонта, простирались камыши и топи. Неизменной осталась лишь холмистая пустошь внутри огражденного кедрами пространства, даже тот холм с упавшим вертолетом остался на месте!

И я готов был поклясться, что видел, как под корпус погибшей машины юркнула та самая человекоподобная тварь в противогазе, которая недавно чуть не убила меня.