ИСТОРИЯ ОДНОЙ ДЕВОЧКИ

Итак, наш разговор приближается к завершению. Он был посвящен младшим детям — не потому, что позже все проблемы исчезают сами собой, а потому, что это возраст, помощь в котором решающим образом влияет на дальнейшее развитие ребенка. Чем раньше мы начнем помогать и чем лучше оказывать эту помощь, тем больше ребенок будет открыт взаимодействию с миром и людьми, тем выше будет его собственный потенциал преодоления.

Во внимании к младшим детям есть еще один резон. Воспитание — процесс обоюдный, взаимный: мы воспитываем ребенка, а он — нас. Не воспринимая преподносимых ребенком уроков, не работая над собственным личностным ростом, мы рискуем рано или поздно исчерпать себя как воспитателя и помощника ребенка, в частности — неконтактного. Главный урок, даваемый взрослым неконтактными детьми, это урок принятия. Принятия ребенка таким, какой он есть, с тем, чтобы помогать ему быть и становиться собой во все большей мере. Усвоить этот урок не всегда легко. Мать одного, теперь уже взрослого, пациента рассказала: "Вы не поверите, но на первых порах мне было легче не спать и не есть сутками, возясь с ним, чем разглядеть в нем человека. Но когда мне это удалось, все пошло иначе. Я была настолько счастлива даже самыми маленькими его достижениями, что изменилась вся обстановка в доме. Даже в отношениях с мужем появился оттенок того, что было, когда мы еще только ждали ребенка". Мне вспоминается беседа с группой японских специалистов в 1979 году. Один из них, уточняя свой вопрос, добавил, что у его сына одна из форм неконтактности, и они с женой, пользуясь сходными с моими методами, добились неплохих результатов. Надо было видеть на его лице раскованную и радостную улыбку счастливого отца! Улыбка эта оплачена многими годами нелегкой душевной работы и преодоления трудностей. Но она бесценна, потому что за ней — состоявшаяся жизнь трех людей, семьи.

Далеко не все в нашей власти. Мы не можем "отменить" неконтактность ребенка — она факт его и нашей жизни. Но мы можем по-разному относиться к этому факту, изменять свое отношение и изменяться сами, что оказывается именно тем ключом, который открывает ранее не поддававшуюся дверь. Это не волшебное "Сезам, отворись!", которое можно узнать, выведать. Это ключ, который каждая родительская душа кует сама.

Клара Парк в своей книге "Осада" рассказывает о своей дочери Джесси и о более чем 20-летней работе с ней. Она заканчивает свою книгу словами: "...не мы выбрали этот жизненный опыт, мы отдали бы все, чтобы избежать его, но он изменил нас и сделал нас лучше. Он дал нам урок, который не берут добровольно, тяжкий, медленный урок...: человек возвышается страданием. И этот урок — дар, полученный от Джесси. Теперь я пишу то, что пятнадцать лет назад (Когда Джесси было 8 лет — В. К.) написать была бы не в состоянии: если бы я сегодня получила право выбора — принять эту судьбу со всем, что она принесла, или отвергнуть ее горькую щедрость — я бы раскрыла объятия ей навстречу, потому что жизнь, открывшаяся всем нам, не могла быть воображена. И я не изменю последнего слова этой книжки. Это—любовь".

Слова Клары Парк могли бы повторять многие матери, в том числе и мать девочки, о которой я хочу рассказать. Из многих детей я выбрал именно ее не только потому, что она оправдала казавшиеся несбыточными надежды, но и потому, что это не могло бы случиться без удивительной душевной щедрости и силы ее матери, не падавшей духом и не опускавшей рук :даже в самые трудные моменты. Итак...

Мы познакомились, когда девочке было 3,5 года. Она родилась от первой беременности, часть которой мать из-за угрозы выкидыша провела в больнице. Роды, однако, прошли хорошо. Матери и отцу было тогда по 24 года.

Первые месяцы девочка часто срыгивала и была беспокойна после кормлений, но с переходом на искусственное вскармливание это прошло. Мать вспоминает, что девочка была "толстой и спокойной", мало реагировала на окружающее в раскачивалась в кроватке. В 4 мес. проявился эссудативный диатез, а позже — аллергия к некоторым запахам. В 10 мес. после тяжелого ложного крупа долго была беспокойна, плохо спала. До полутора лет она боялась ходить, хотя уже умела. Около 10 мес. произнесла первое слово "мама", но потом до 2 лет 3 мес. не говорила, а затем поразила родителей, рассказав слышанную до года сказку. К этому времени уже знала и показывала буквы. Труднее давались навыки самообслуживания, а в полтора года после осложнившегося воспаления мочевого пузыря тяжелого гриппа перестала проситься на горшок, и недержание мочи стало причиной обращения к врачу.

К началу знакомства девочка совершенно не умеет общаться с ровесниками и младшими детьми. Со старшими в взрослыми контакт значительно лучше. На улице не дает матери взять себя за руку, уходит от нее и подолгу не отзывается, когда мать ее ищет. Новые люди в доме, включенные кофемолка и пылесос, музыкальные игрушки вызывают страх и протесты. Многое не умеет делать, но помощь ни от кого не принимает. Неласкова и избегает ласки, не проявляет сочувствия. Не различает живое и неживое, и, когда возникают помехи, может потребовать, чтобы "убрали" человека иди "убили" вещь. В куклы не играет. Ей подарили большую куклу, но она ее так боится, что кукла "прописана" на антресолях. Играет только мягкими медведями, которых у нее много — купает их, кормит и говорит, что "хочет быть Мишенькой". Другие игрушки разбрасывает я не дает никому собирать. Себя называет "она" или ласковым домашним именем, глаголе использует только в повелительном наклонении. Знает и называет все буквы. Пытается рисовать, но карандаш держать не умеет и рисует только каракули. Часто "как заведенная" повторяет когда-то услышанные фразы, часами кружится под музыку или повторяет одно а то же действие. На улице в одном и том же месте повторяет когда-то сказанную здесь матерью фразу. Очень трудно привыкает ко всему новому. Неуклюжая и неловкая. Сохраняется ночное недержание мочи.

Первая встреча. С трудом и со слезами введена матерью в кабинет.. В лицо не смотрит и говорит, отвернувшись в сторону. Себя называет в 3-м лице и лишь иногда при напоминаниях матери автоматически повторяет: "Надо сказать — я хочу". Повторяет чужие слова в фразы" а немногие вопросы, которые она задает, копируют часто обращаемые х ней дома: "Как это называется? Что мама делает?"—ответа на них не ждет В не слушает. Взяв со стола медведя — наручную марионетку, ставит его, сажает, вкладывает "в живот" мелких кукол: "Там хорошо". Диалог с ней не удается ни мне, ни. матери. Очень необычно выражает удовольствие: получив от матери конфету или ухватив со стола мишку, прижимает их к себе, плотно сжав нот и урча, на людей не смотрит, напрягается всем телом, лицо краснеет; это все продолжается секунды, после чего она присаживается так, что ее не видно из-за стола и встает через несколько минут — довольная и расслабленная, по-прежнему ни на кого не глядя.

С 3,5 до 7 лет девочка получала лекарственное лечение, на фоне которою мать по намечаемым нами вместе планам вела работу с девочкой дома.

4 года 1 месяц. Стала чаще играть с матерью и бабушкой, но совершенно не играет с приехавшей двоюродной сестрой двух лет. Требует чтения одних и тех же квит, которые "в тысячный раз в одних и тех же местах комментирует одними я теми же словами". Стереотипно повторяет когда-то услышанные фразы. С детьми в контакт не вступает. На улице "с упорством психически больного, клеящего коробки, обдирает кору со свежих прутиков". Стала играть некоторыми игрушками, отроить из кубиков, но медведи остаются самыми любимыми. После мытья головы, которое очень не любит и всегда дает вымыть голову только со скандалом, подолгу моет игрушечных мишек. Стала чаще задавать вопросы об окружающем. Иногда смотрит телевизор, который раньше не давала включать. Появились элементы привязанности к матери. За последние полгода начала говорить "он, она, они", а вслед за этим в свободной речи стали появляться выражения "я берет...я держит". Ночью может проснуться и заявить о своем желании "писать на подушку". Успокоить, пока она это не сделает, невозможно.

4 года 8 месяцев. Увереннее пользуется словом "я", появились времена у глаголов — ходила, иду, пойду". Начала задавать вопросы "Что? Почему? Как?". Теперь вихраст с куклами, которых моет, одевает в т. д. Пишет буквы и цифры. Пытается давать мотивированные оценки:

"Гадюка плохая — она кусается". Перестала бояться мытья в ванне" во ногти стричь не дает. Играет только там, где есть дети, но требует, чтобы они на нее не глядели. Очень привязалась к матери, не отпускает ее от себя, часто пугается, когда видит мать спящей. Заинтересовалась разницей между живым и неживым и очень испугалась предельно осторожного ответа матеря, долго переспрашивала — живая ли она, живая ли мама? Научилась кататься на трехколесном велосипеде, раньше вызывавшем панический страх. Осенью, после возвращения с дачи, долго была раздражительна, неспокойна, при ходьбе останавливалась и всегда одинаковым жестом потирала нога об ногу. Стала вступать в диалог и даже — неожиданно для матери—отвечать на вопросы. Стала охотно ходить ко мне. На приемах с интонацией радостной гордости подчеркивает свое умение говорить "Я": "Я пытаюсь открыть дверь... Я пытаюсь порисовать мелом... Мне дали конфету". Может проспрягать глагол, считает до 10. Прекратилось недержание мочи.

Я попытался отменить лекарства, но состояние ухудшилось, и пришлось возобновить их прием.

4 года 11 месяцев. Семья переехала на другую квартиру. Несколько дней девочка ходила во комнатам, перебирала вещи, на которые раньше, казалось, и внимания не обращала, и успокоилась, только убедившись, что все взято. Незадолго ко переезда "закатила грандиозный скандал по поводу переставленных в шкафу книг, хотя раньше в упор не замечала ни шкафа, ни книг. Охотно играет со старшими. Речь стала свободнее и живее, уверенно пользуется словом "Я", подхватывает беседу. Стало возможным убедить и переубедить девочку: начала есть новые блюда — раньше меню было жестко ограниченным; дала осмотреть себя ЛОР-врачу и педиатру — до этого ее "лечили издали". Начала оставаться без матери и очень этим гордится. Может пересказать содержание прочитанных ей небольших текстов. Стала иногда проявлять сочувствие к домашним. Много рисует, и это уже не каракули, как раньше, — появляются изображения мишек, людей, намеки на сюжет (рисунки приводятся). Небрежно-легко в быстро заполняет множество листов очень похожими один на другой рисунками. Потребовала у матери братика. От общения довольно быстро устает и становится раздраженной.

5 лет 2 месяца. Мать отмечает: "Она становится с каждым днем все интереснее. Приходит время — и до нее вдруг, доходит давно слышанное". Если мать рассержена или огорчена, девочка несет ей что-нибудь вкусное. Пытается рисовать красками. Начала обращать внимание на младших детей, опекать их. Стала лучше играть с двоюродной сестрой. Свободно пишет и читает про себя, но не вслух. Появляются элементы ролевых и соревновательных игр. Постоянно поправляет неправильности в речи окружающих, но мать смущает налет штампованности в ее речи: "Говорит, как с иностранного переводит". Хочет в школу. Похвастала обследовав нием у психолога: "Я как в школе была".

5 лет 8 месяцев. За лето значительно уменьшились эхолалии. Больше и лучше играет со старшими и младшими детьми, но не с ровесниками. В детский сад пойти не захотела: "Я детей боюсь, мне с ними плохо и неинтересно. Пусть мама ходит на работу, когда я в школу пойду". Ходит с матерью в музеи, где ведет себя "неожиданно прилично". Мать все же начала работать, оставляя девочку у бабушки, где она резка и возбуждена, хотя дома с матерью всегда ровна и спокойна. Отца принимает лишь постольку, поскольку он ей не мешает. Много рисует, появились сюжетные рисунки с мишками, курами, людьми, улыбающимися солнцем и луной. Делает зарядку "под телевизор". Улавливает сходство вещей и явлений, складывает и вычитает в пределах десятка", но предметный счет дается труднее счета в уме, и она при просьбе: сложить предметы отложит их в сторону и попросит "дать задачку", с которой легко справится. "Вдруг сделала открытие —у нее 10 пальцев". Во всем ее поведении стало больше свободы, пластичности, инициативы и меньше — прежней "патефониости".

5 лет 10 месяцев. Мать работает — теперь девочка проводит день у бабушки достаточно спокойно. Появились фантазии, стала переносить в игры увиденное и услышанное. Начала отвечать на попытки новых людей познакомиться с ней. Играет с куклами, которых делает выразителями ее переживаний: не желая ожидать приема и сердясь на меня, заявила: "Аня [кукла] побьет окна в кабинете". Ногти стричь не дает, а насильно остриженные пытается приставить на место. Любит английские сказки. Сочиняет истории, характеризующие ее представления о мире: "Джонни поссорился с Пэгги, закопал ее в землю и поливал. Выросло дерево. И на нем — много маленьких Пэгги. Он потряс дерево — они упали и ушиблись".

6 лет. После двух месяцев повторяющегося внушения: "Все дети, которым исполнилось 6 лет, стригут ногти" — назавтра после дня рождения сама попросила мать остричь ей ногти. Доза получаемого лекарства без осложнений уменьшена. Состояние девочки обсуждалось с большой группой врачей: отвечала на их вопросы, рисовала, затеяла живую игру "на равных" с пытавшимся предлагать ей тестовые вопросы профессором, а уходя, вежливо и чинно со всеми простилась.

6 лет 4 месяца. Охотно пошла в детский сад, расширяет игровой репертуар и круг бытовых навыков. Бегло читает, пишет и никогда не повторяет ошибок, если они были разъяснены. Легко и быстро запоминает английские слова. В рисунках чаще появляются люди и все больше звучит тема общения.

7 лет. Привыкла к детскому саду, хотя вначале уставала и говорила: "У меня насморк — не пойду в детский сад. Хочу отдохнуть от этих глупых детей, которые меня дразнят". Постепенно вживаясь, начала участвовать в общих занятиях, защищать себя и даже выступила на утреннике. "Рада, когда с вей играют дети, — говорит мать, — но все еще выпадает из ряда, отстает на полфазы". О событиях в детском саду рассказывает спустя месяц-два — по свежим следам от нее ничего не добиться". Начинает вести себя как старшая в отношениях с 5-летяей кузиной, хотя та намного гибче в поведении, быстрее меняет привычки и интересы. Играет в обычные для девочек игры, пробует шить, хотя и очень неловко, лучше применяет знания в быту. Долго требовала у матери брата или сестру, потом заявила: "Вырасту — куплю мальчика и девочку в буду рассказывать им, как я была маленькая", а позже: "Вырасту и буду рожать много-много детей". Тяжело пережила смерть любимого ею деда.

7 лет 6 месяцев. В 7 лет 1 месяц у девочки тяжелый судорожный приступ, и она качала получать противосудорожное лечение. Это не помешало ей пойти в школу, где она заметно отличается от детей, постепенно начинает устанавливать более или менее удовлетворительные отношения. Учится охотно, чрезвычайно ответственно: даже болея, рвется в школу, матери приходится "учить ее тому, от чего других детей отучают".

8—9 лет. Учится легко, самостоятельно и хорошо. Первый класс закончила с похвальной грамотой. Влюбилась в соседа по парте и много говорит с матерью о нем. Когда устает, в речи начинают проскальзывать эхолалии. Начала заниматься музыкой, 2-й класс окончила с единственной "4" во математике среди остальных "5". Стала рисовать с натуры. Добрее и ласковее теперь относится к отцу, раньше никогда не пользовавшемся ее благосклонностью. Легко обыгрывает родителей в "Эрудит". Пишет рассказы с диалогами, один из которых подарила мне:

Жили-были Крокодил, Слон ж Веник. Жили дружно. Работали. И у каждого была своя работа.
Крокодил: Я пряже утенка да цыпленка для супа.
Слон: А я принес целое ведро воды. Пейте, сколько хотите!
Веник. А я вымел весь мусор и в огне сжег.
Так они работала, а к вечеру сядут за столом, крокодилов суп, любуются на убранную Веником квартиру и похваливают дела.
Крокодил: Ай да Веник! Как ты хорошо убрал квартиру! Дышать стало легче. А раньше мы просто задыхались.
Слон: Какой ты. Крокодил, вкусный суп сварил! Я просто пальчики облизал.
Веник: Молодец, Слон! Много ты воды принес. И как же это ты смог донести столько? Так они жили, хвалили друг друга, пока не поссорились.
Крокодил однажды говорит: Что это мы всегда делаем одно и то же? Может, на время поменяемся работами?
Слон. и Веник (хором): Согласны! Согласны! Это ты хорошо придумал. А то нам ухе надоело все одно делать.
Так они поменялись работами.
Крокодил: Я дом приберу.
Слот: А я пойду ловить утенка да цыпленка.
Веник: А я пойду за водой.
Пошел Веник за водой, а Слон в Крокодил дома хозяйничают. Идет Веник по дороге, а навстречу ему Медведь.
Медведи: Ты куда, Веник?
Веник: Я за водой.
Медведь хватает Веника за прутик.
Веник: Пусти меня!
Медведь грубо бросает Веника да землю так, что у Веника отрывается прутик. Веник хромает домой с оторванным прутиком. А что дома делается! Крокодил (плачет): Плохи мои дела! Стал я мусор собирать — неудобно. Ну, собрал я его, стал сжигать. Ах, я лапу обжег! Что мне делать?
Слон (плачет): Поймал я утенка и цыпленка—щиплются, проклятые! Небось, Крокодила они боялись! Приходит Веник без одного прутика. Увидели его Крокодил и Слои... (все кончается миром, в каждый делает свое дело).

Несколько раз за это время повторялись судорожные приступы, похожие на первый, но затем они приняли более легкий характер и стали реже; противосудорожяое лечение девочка будет получать еще много лет.

После 9 лет. Охотно и по-прежнему сверхответственно учится в школе — лишь к 8 классу ее реакции на "4" стали не такими трагическими. Лучше даются в больше по душе гуманитарные предметы. Самостоятельна, тянется к общению, хорошо — даже слишком! — понимает настроение собеседника, юмор. Но при этом в общении все-таки неуклюжа, чем-то трудноуловимым отличается от сверстников, постоянно занята анализом общения, как бы "обсчитывая и просчитывая" возможные варианты, а в неудачах винит всегда себя. Это особенно занимает ее в возрасте 13—15 лет. Примерно до 5—6 класса ее друзьями были бойкие мальчики: она играла с ними в войну, но могла также обнять и поцеловать. В 12 лет начались менструации, к которым была подготовлена матерью и отнеслась довольно "хладнокровно, как к насморку", заявив: "Еще этого мне не хватало!" В 7—8 классах она "без остатка вкладывается в учебу и школьные дела, хочет все на свете понять — от таблиц Брадиса до бог знает чего". В новой обстановке ориентируется трудно — может заблудиться в новом для нее районе, постеснявшись спросить у кого-нибудь. Учится хорошо, но школа начинает утомлять ее — шумно, чересчур много общения".

С 15 лет я видел ее по ряду причин лишь эпизодически. Девочка закончила 10 классов и поступила в гуманитарный институт.

Каждый раз, когда мне приходится встречаться с новым неконтактным ребенком, я вспоминаю эту девочку и ее мать. Вспоминаю потому, что хотя и знаю — далеко не все дети достигнут того же, но хочу надеяться. Вспоминаю потому, что они многому научили меня и как врача, и как человека, дав, возможность передавать их опыт другим семьям и заставив иначе смотреть на трудности и смысл собственной жизни. Это бесценный опыт, который расширялся и обогащался в работе с другими семьями, благодарностью которым я и хочу закончить наш разговор.