ИГРЫ И ТВОРЧЕСТВО

Ребенок, как никто другой,— Homo Ludens (Человек Играющий). Игра заполняет все пространство его жизни, любое дело, даже самое далекое от игры, он превращает в игру. Игра — не пустое времяпрепровождение, не баловство, не "игрушки" во взрослом смысле. Детская игра—сама жизнь. "Понимание атома — детская игра по сравнению с пониманием детской игры",— заметил Альберт Эйнштейн. Как же играют неконтактные дети?

Уже самые первые "игры" на первом году жизни отмечены печатью однообразия. Родители подстраиваются к ним, наполняя их несуществующим содержанием, а потому могут долго не замечать их своеобразия" недостатка детской инициативы и эмоциональности в игре.

Позже игры напоминают бесконечное прокручивание одного и того же кинокадра, в котором нет никого кроме самого ребенка. Часто то, что ребенок делает, вообще трудно назвать игрой из-за отсутствия даже краткосрочных игровых целей, ролей и сюжета, эмоционального аккомпанемента. Очень часто это просто примитивные манипуляции неигровыми предметами — перекладывание, передвигание, верчение кастрюль, ключей, палочек, веревочек. Но даже если это игрушки, обращение с ними носит такой же механический характер: составить машинки в ряд и затем переставлять их по одной в такой же ряд напротив, а потом — обратно... и так много раз. У каждого есть свой постоянный набор таких "игрушек" и "игр", которые часто трудно или невозможном отличить от стереотипий и ритуалов — так мало в них собственно игры. Есть отдельные действия, но деятельности нет; функциональные возможности "игрушек" не опробуются в. не используются — похоже, что ребенок лишь в таких неструктурированных, не предполагающих! правил и ограничений действиях и чувствует себя комфортно. Доказательством тому служат излюбленные игры с водой и песком: часами ребенок переливает воду пересыпает песок. В этик играх он имеет дело со стихией, не обладающей заданными формами, размерами и свойствами, которые надо узнавать, запоминать и использовать. Такие игры не требуют от ребенка ничего, не ставят перед ним никаких задач, не угрожают неудачей и вообще не имеют критериев оценки — они всегда приятны и успешны. Подобное удовлетворение знакомо каждому человеку по беззаботному и бездумному плесканию в воде и пересыпанию песка на берегу: за фасадом этой бездумности, в зачарованности свободной игры происходят глубокие процессы внутреннего очищения и успокоения — это своего рода медитация. Трудно сказать, что творится в душе неконтактного ребенка во время таких игр, но они явно приносят внутренний покой и радость.

Если развитие ребенка прогрессирует, игры становятся сложнее. Манипуляции ради манипуляций постепенно сменяются действиями, имеющими некоторую цель. Одни дети выкладывают в ряд кукол и, ложась подле них, прижимаются к ним. Другие продолжают выставлять в ряд машинки, но уже грузовые — к грузовым или большие — к большим. В игре могут появляться действующие лица, роль которых нередко исполняют кубики или ключи, но игровых ролей еще нет. Лишь очень сильные эмоции или необычный опыт высекают искру действительно игры: после лечения в поликлинике несколько дней подряд все игрушки — от кукол до тех же машин — получают уколы. По игре ребенка с куклами можно со значительной долей вероятности предвидеть дальнейшую динамику его состояния. Пока куклы только механически перекладываются, трудно ждать в ближайшем будущем прогресса в общении. На это скорее указывает использование любых предметов в роля людей.

Иногда с самого начала игры поражают своей необычностью: бесконечное включение — выключение электроприборов, опутывание всей квартиры нитками — "проводами". Как правило, это не эпизод — такие игры развиваются, усложняются и при достаточном умственном разветви могут стать основой выбора профессии. Например, мальчик, в 3 года натягивавший во квартире "телефонные провода", в школе интересуется электричеством, а затем поступает в радиотехникум.

Некоторые игры носят односторонне-интеллектуальный характер. Пока ребенок играет в них один или с проявляющими терпение взрослыми, все идет хорошо. Но как только возникает необходимость согласовывать свои действия с другими людьми, проявляется тот впечатляющий контраст теории и практики, о котором мы уже говорили, 10-летний мальчик с неплохими математическими способностями "открывает секрет" выигрывания в "крестики-колики", но вместо того, чтобы выигрывать, он стремится всем во дворе рассказать об этом и так упорно начинает обучать ребят, что они его гонят от себя; ему и в голову не приходит, что известный всем секрет выигрыша просто убивает игру, что владение секретом может поднять его авторитет — очень низкий среди сверстников. В играх мешают не только особенности общения, но и практическая неловкость, недостаточная координация и склонность все объяснять.

Трудно представить себе детство без рисования красками, фломастерами, карандашами, просто палочкой на песке или мелом на асфальте. Даже рисование каракулей дает переживание способности "сделать это". Многие неконтактные дети буквально поглощены рисованием, даже если могут изобразить только каракули. По характеру рисунка можно достаточно точно определять уровень психического развития, и у неконтактных детей его рисуночные оценки часто низки. Часто рисование превращается в ритуалы и стереотипии: сотни листков изрисовываются одним в тем же рисунком, будь то каракули или что-то более определенное. У некоторых детей каракули постепенно сменяются рисованием схем и карт. Пока неконтактность достаточно глубока, в рисунках отсутствуют люди. Их появление обычно совладает с улучшением и расширением общения. Попытки родителей научить ребенка рисовать обычные для детей вещи (домик, человечек в т.п.) редко бывают успешны из-за двигательной неловкости и плохой пространственной ориентации. Еще в 5—7 лет многие дети держат карандаш "в горсти", рисуют как если бы лист был повернут на 90 градусов, в самом начале этапа рисования часто изменена ориентация "право-лево" — как это бывает у людей с преобладанием активности правого полушария головного мозга. То же можно проследить и в письме: дети, свободно излагающие свои мысли на бумаге, пишут справа налево.

Игры, требующие сообразительности, ловкости и взаимодействия с другими (прятки, догонялки) даже при неплохом умственном развитии для неконтактных детей трудны. В одиночестве ребенок может моделировать их, но в общении они не удаются.

Когда преодоление неконтактности идет успешно, на начальных этапах улучшения едва ли не все занятия в одиночестве связаны с общением, его моделированием, проигрыванием при еще сохраняющихся трудностях в реальном, общении: игры изображают общение, ему посвящаются рассказы и сказки, в рисунках появляются одухотворенные вещи, люди. Такая коммуникативная насыщенность игр и творчества — предвестник расширения круга общения в реальной жизни и улучшения общения. На игровых и вымышленных моделях ребенок примеривается к общению и разрешает те трудности, с которыми не умеет пока справиться в жизни.

Едва ли можно определенно и однозначно оценить или описать все особенности игры и творчества при неконтактности. Разумеется, в них проявляются многие симптомы неконтактности, но сами они — не симптомы. Слишком сложен и многообразен мир игры и творчества, неконтактные дети слишком разные, чтобы проводить в этой сфере диагностические параллели. Чаще других особенностей встречаются отставания от стандартов паспортного возраста, некоммуникативный характер занятий, ритуализация. Чаще, но не всегда и не обязательно...