Предродовое спокойствие

Описываемое здесь развитие загадочной болезни путем барабанной те­рапии не связано с переживанием посвящения в шаманы. У Карла Леветта, американского психолога, в то время, как он приобщался кдуховному опы­ту индейского учителя, развились болезненные соматические симптомы.

«Внезапно из меня вырвалась наружу серия мощных неконтролируе­мых вибраций и электрических разрядов. Казалось, будто какая-то скала была брошена в середину тихой деревни». Что-то, казалось, стремилось оторваться от его тела. В области желудка возникла мышечная судорога. Спазмы поглотили его силы, и он был не в состоянии последовать совету своего учителя мысленно подсоединиться к этому потоку энергии. В самое неподходящее время он должен был принимать особую пищу, но старался, однако, воздержаться от еды, насколько это было возможно, так как боли после этого усиливались. Случайно, чтобы найти какое-нибудь занятие для отвлечения, он купил барабан, на котором ежедневно играл. Через некото­рое время случилась странная вещь:

«Однажды, когда я предавался моему занятию, я испугался. Мне стало ясно, что барабан звучал не от моих ударов, а от чего-то еще. Поначалу не поверив, потом я убедился, что это так. Барабан продолжал играть совер­шенно ритмично, но абсолютно без моего участия. Сразу вслед за этим мое тело скрутило судорогой, и потоки энергии вырвались из моего нутра, пре­вратившись в «очаги жидкого света», который наполнял каждую клетку моего тела. Все представления, которыми я жил, исчезли, когда я почувствовал себя растворенным в этом сверкающем потоке. Внезапно я заме­тил: судороги прекратились. Голос во мне закричал; «Болей больше нет! Они ушли! Ты их победил!»

Мой всюду вмешивающийся рассудок постарался мне объяснить, что происходящее невозможно — хотя мои руки были очевидно подключены к бесконечному гармоничному потоку энергии. Не логикой или прошлым опытом, а благодаря ясному реальному чувству я познал это. Невероятно, но этот барабанный бой был порожден вечной сверхъестественной несок­рушимой силой; я не чувствовал никакого сопротивления, а только увле­ченность. Барабанный бой сделался глуше, когда энергия временно осла­бела, но затем она вновь набрала силу, перейдя постепенно обратно внутрь меня самого. Я предчувствовал то, что ко мне приближалось, но был бессилен это остановить — судороги возобновились». Эти судороги возника­ли, как предсказал учитель, в ритме боя барабана, классического инстру­мента шаманов для пробуждения состояния транса. «Его барабанило» или «нечто из него самого производило барабанную дробь». Он чувствует себя впервые приводящимся в движение ритмом, возникает ощущение «движения по течению» — вплоть до пика экстатических переживаний (Csikszentmihalyi, 1957):

«Я находился, очевидно, на каком-то верном пути, так как, когда нахлы­нул поток энергии, по моему телу пробежали озноб и пощипывание. Волны тока пробежали по носу, рту, ушам, глазам и гениталиям, и, наконец, сквозь поры моей кожи стали продвигаться по мириадам внутренних трещин и щелей, побуждая тугие мускулы к естественным и координированным дви­жениям. В качестве компенсации моей неспособности передвигаться пол­ностью нормально начали возникать картины, подобные диапозитивам, кар­тины прыжков, прыжков через препятствие, скольжения вниз, в расщелину, мотивы солнечной вспышки и римских огней, взрывающихся и расходящих­ся спиралей и сверкающих красок; мое существо было растерто в мельчай­шие частички золотой пыли, которые проплывали мимо в длинном ряду». Ритм барабанного боя расслабил его мускулатуру, одновременно ослабли оптические явления: показатель освобождения во всех плоскостях. Поток энергии прорывается сквозь панцирь его характера, разрушает внутренние барьеры и заставляет их взорваться фейерверком мускульных, зрительных и духовных вспышек в едином экстазе: этакий парад высвобождения зас­тывшей энергии.

«Я думал о том, как бы ослабить интенсивность энергии до переноси­мых пределов, что мне как бы удалось путем медленного, но уверенного продвижения сквозь структурированное «я». Повторяя различные предло­жения, я экспериментировал, продолжая при этом бить в барабан и удов­летворился, наконец, фразой: “Моя жизнь в твоих руках”. Слоги возника­ли совершенно в соответствии с ритмом барабанного боя:

«Моя жизнь,

моя жизнь,

моя жизнь в твоих руках».

Я стал единым целым с водой — с приливами и отливами, с волнами; с дождем, со жгучей жаждой, с хранящей и питающей жизнью. Я был солн­цем — расплавленным огненным шаром; согревающей солнечной системой, дневным светом, лунным сиянием. Я был воздухом, дыханием жизни, не­прекращающейся борьбой; океаническим ветром; карликом в бесконечном универсуме. Я потерялся в недрах этих элементов, это привело меня к сути бытия. Но здесь, казалось, было еще нечто большее. Я знал, что не имеет смысла думать о том, что приближалось ко мне, но пытался это делать. «У меня нет выхода», — думал я. Когда я перестал думать, поток мыслей пре­рвался. Внезапно я понял со всей отчетливостью: я боялся отдать моё струк­турированное «я» состоянию абсолютного ничто».

И тогда из него вырвалось наружу это пение, которое слилось с вибра­цией барабана в единое целое. Это классическое шаманское песнопение, символизирующее мощь, песнь торжества сверхсознания над сознанием. Во всех сообщениях о посвящении в шаманы мы обнаруживаем эту песнь шаманской мощи, как я окрестил её. Ритм песни является выражением внутреннего раскрепощения, плавно текущего потока энергии, пульсиру­ющей жизни. В песнопении, во всеохватной формуле, выражено его сиюминутное бытие. Для всех этих песен характерна удивительная простота и взволнованность. Мы имеем здесь дело не с возвышенным искусством поэзии или барочными стихами и отшлифованными рифмами. Совсем на­против, книга «Моя жизнь в твоих руках» Леветта являет собой суть но­вой философии и мудрости тела. Произнося эти слова, он объединяет себя со всеми силами природы и проявлениями жизни и осуществляет то, что Гюстав Флобер вкладывает в уста Святого Антония: «Мне хотелось бы летать, плавать, лаять, блеять, мычать; я хотел бы иметь крылья, щиток, как у насекомых, кору; хотел бы выпускать дым, носить хобот, уметь об­вивать своё тело, делиться и проникать всюду, струиться запахами, рас­пускаться как растение, течь как вода, вибрировать как звук, мерцать как свет, принимать всякую форму, проникать в каждый атом, опускаться на дно материи — быть материей».

На переднем плане экстатического путешествия Леветта сквозь формы и образы бытия находится растворение его «эго», которое значительно пре­восходит то, что происходит с ним при движении сквозь ритмы всего живо­го, — это полное уничтожение в абсолютном Ничто... Затем он прерывает свои игры с формой, и страх перед полным растворением выводит после­дние остатки эгоистического тщеславия. Но он начинает все время с ново­го, отваживается на проникновение в неизвестное, шаг за шагом прощупы­вает он путь.

«Какое-то время проиграв на барабане, я обратил внимание на глу­бокую тишину, заполнившую пространство. Контраст между неистовым боем барабана и тишиной, последовавшей затем, вызвал во мне жуткую пустоту. Меня затягивало в эту тишину. Я вновь начал барабанить в очень быстром темпе, очень громко, остановился и подождал. Чем доль­ше я ждал, тем глубже и пронзительнее становилась тишина. Я достиг нижней точки чистоты и прыгнул в некое аморфное поле. На меня про­лился ледяной дождь. Я предположил, что где-то позади парила смерть, я потерял ощущение всякого пространства. Затем я услышал слабый звук, который постепенно делался громче, стал распадаться на части и формировать слова:

ее, ell, ey, ее

pee, bell, bey, bee,

pre-belly baby! (внутриутробное бэби).

Я находился у истока жизни, был зародышем в водовороте. Этот водо­ворот привел к отпадению всех оболочек моего существа и обнажению са­мого ядра. Движение замедлилось, а время замерло на нулевой точке. Не­весомый, я устремился к ней. Мыслей не было, лишь ощущение абсолютного отсутствия формы. Пульсация, подобная сердцебиению, ощущалась где-то рядом. Хотя это текущее пространство окружали звуки и движение, я оста­вался вне их воздействия в глубоком покое. Без какого-либо предваритель­ного предупреждения я упал в пустоту без верха и низа. Затем меня разорвало, мои атомы разлетелись во всех направлениях. В следующее мгновение я вновь оказался в абсолютной тишине, если не считать отблесков света, как от падающих звезд».

В конце концов, через два года боли и мучений, страдание разрешается временной остановкой у истоков жизни. Перед тем ему является видение женщины, окруженной, как оболочкой, пульсирующей аурой, из которой медленно вырастает нечто подобное Мировой Матери, и он превращается во «внутриутробное бэби» («Pre-belly-baby»): космическая мать рождает кос­мического отца; оба обнимаются во взаимной глубокой симпатии, сливают­ся друг с другом, и Леветт скользит в утробу Великой Матери; мощное си­ловое поле вытягивает из него его судорожные состояния — самоотдача, потеря самого себя внутри трансперсональных фигур открывает ему неска­занное ощущение свободы.

Если коллеги Леветта, шаманы и святые всех народов, спускаются к Матери животных, к архетипу Великой Матери, то он сам возвращается к истоку своей жизни, назад в зародышевое состояние. Оболочки, возник­шие в процессе развития его «эго», спадают, и открывается ядро его суще­ствования, пра-зародыш, и время останавливается: приходит священное время.

Когда он прекратил бить в барабан, продолжилось переживание тиши­ны и усилилось до состояния, граничащего со смертью. Исчезли координа­ты физического мира, и из ничего вловь развился звук, который превратил­ся в новую песнь, как бы являющуюся выражением предсмертного существования. Барабан проводит его рядом со смертью и снимает слой за слоем затверделые оболочки его структуры. Таким же образом духи дробят на кусочки шамана, попавшего в преисподнюю, чтобы наделить его более совершенной и обладающей большей силой, психикой. С прекращением существования времени заканчивается жизнь его «я», оно взрывается и рас­падается на атомы. То, что остается затем, есть «абсолютный покой».