СВЕРХФИЗИЧЕСКОЕ В МЕДИЦИНЕ

Я полагаю, что концепция сверхфизического тела в формулировке Джоан вносит значительный вклад в наше понимание механизмов, действующих в самых разнообразных областях медицины, никак не связан­ных с психиатрией.

В качестве примера приведу случай, произошедший со мною за год до нашего знакомства с Джоан. В раз­говоре с Джоном Бароном, специалистом по восстано­вительной хирургии, о проблемах, связанных с пои­ском наилучших положений для пациента при пере­садке кожи, мне вдруг вспомнился трюк, который про­делывал на сцене один мастер гипноза. Он заставлял добровольцев из публики принимать под гипнозом на сцене самые невероятные и неудобные позы, в ко­торых они оставались все время, пока гипнотизер не заканчивал свой главный номер. Когда зрители вновь обретали способность двигаться, они несколько скон­фуженно, заявляли, что сохраняли позу без всякого усилия воли, не испытывая при этом никакого не­удобства.

Мне пришло в голову, что тот же принцип можно было бы применить и при работе с пациентами хирур­га. М-р Барон с живостью откликнулся на мое предло­жение, сказав, что у него как раз есть больной, кото­рый мог бы стать прекрасным объектом для экспери­мента.

Пациентом оказался молодой человек, в результате несчастного случая потерявший пальцы и часть плюс­ны правой стопы. Чтобы как-то покрыть обрубок ноги кожей, способной выдерживать значительные нагруз­ки, необходимо было пересадить туда кусок кожи, взя­тый из брюшной стенки. Для всей этой процедуры по­требовалось бы пять отдельных операций.

Первым делом надо было отделить кусок кожи на боку его живота и для сохранения кровообращения по­местить его в специальную трубку так, чтобы он с двух сторон соприкасался с телом. Затем, как только выяс­нится, что кусок кожного покрова в трубке сохранен, на что потребуется недели две, нужно было отделить верхний край кожи в трубке от живота, с тем чтобы пришить его к определенному месту на левом пред­плечье. Таким образом, следующие несколько недель, пока кожа не прирастет к новому месту, рука пациента будет притянута к животу посредством трубки, и все это время пациент должен оставаться в этом положе­нии, чтобы не повредить кожу в трубке.

На следующей стадии нужно было отделить ниж­ний край кожи от брюшины и пришить его к своему месту на левой кисти. После этой операции рука паци­ента освободится, но на ней, словно гигантская гусе­ница, свернутая петлей, все время будет находиться трубка с кожей. Затем, когда станет ясно, что процесс прирастания прошел без осложнений, наступит сле­дующий, самый ответственный этап.

Теперь нужно было отделить один край куска кожи в трубке от его места на кисти и, поместив левую руку пациента точно над ампутированным местом правой стопы, пришить его к нижнему краю раны. В таком положении больной должен был бы оставаться не­сколько недель, ибо только удостоверившись в при­живлении кожи можно было думать об отделении вто­рого края лоскута кожи от кисти и приживлении его к верхнему краю обрубка.

Пациент с энтузиазмом согласился на все наши ус­ловия, и мы решили, что второй этап, во время кото­рого его рука будет находиться в положении у живота, он проведет в гипнотическом состоянии. Результаты превзошли все наши ожидания. Все это время — около трех недель — ему не только удалось сохранять неудоб­ное положение, но по прошествии их он не чувствовал никакого онемения ни в кисти, ни в локте, ни в плече.

Воодушевленные успехом, мы решили использо­вать только гипнотическое внушение для проведения решающего этапа, во время которого его рука должна была быть притянута к ноге. Мы внушили ему, что он может двигаться как ему заблагорассудится, сохраняя при этом в полной неподвижности положение руки и ноги.

И снова наша методика сработала на редкость удачно. Рука как привязанная оставалась на месте, при этом пациент все это время не чувствовал никакого неудобства. То, что рука все время была неподвижной, никак не регистрировалось его сознанием. Более того, находясь в неестественной позе, он тем не менее про­являл необычайную ловкость, стараясь по возможнос­ти обходиться без помощи медицинского персонала.

Но самым обнадеживающим во всем этом экспе­рименте было то, что спустя двадцать восемь дней от­росток кожи не погиб и можно было приступать к по­следней стадии операции. Я снова загипнотизировал больного, край кожи отделили от запястья, и я дал ему сигнал распрямиться. Пациент сразу же обрел способ­ность владеть всеми своими членами. Он мог выгнуть­ся, как акробат, мог спокойно манипулировать зажи­галкой, держа ее в левой руке. Ему не понадобилось никакой физиотерапии, как это бывает, когда боль­ному снимают гипс, в котором он провел нескольких недель.

Я не хочу утверждать, что любой поддающийся гипнозу пациент покажет такие же результаты. Уверен, что успех данного эксперимента был предопределен тем, что у больного была превосходная связь между его сверхфизическим и физическим телами. Есть еще один довод в пользу данной точки зрения. Как правило, когда две поверхности кожи в течение недель находят­ся в контакте, выделяющийся пот может пропитать сращиваемые участки, сделав их влажными и нездоро­выми на вид. Однако в нашем случае кожа на ладони левой руки пациента и на краю ампутированной ноги оставалась вполне здоровой. Поскольку выделение по­та не поддается контролю сознания, полагаю, что его отсутствие в данном случае — результат благотворного влияния сверхфизического компонента личности.

Как справедливо отмечает Джоан, концепция сверх­физического «я» служит разумным основанием объяс­нения процесса т.н. «духовного целительства». В дан­ном случае сверхфизическое можно сравнить с магни­том, помещенным под листом бумаги, на котором рас­сыпаны железные опилки. Силовые линии, идущие от одного конца магнита к другому, придадут опилкам определенный рисунок, который удержится до тех пор, пока магнит будет оставаться на месте. Подобным об­разом и энергия сверхфизического сохраняет в опреде­ленной конфигурации частицы материи, из которой состоит физическое тело, причем это касается как его формы, так и функционирования. Болезнь или травма может нарушить рисунок, и исцеление будет заклю­чаться в попытке сверхфизического тела навести в нем порядок и привести его в прежнее состояние. Стара­ниями фармакологии и хирургии можно свести к ми­нимуму задачу, стоящую перед сверхфизическим: это возможно либо путем восполнения нехватки витами­нов или гормонов, или лекарств, препятствующих рас­пространению в организме вредных бактерий, или, воз­можно, удалив из него злокачественное образование, или вправив поврежденный орган для быстрейшего вы­здоровления. Однако мне кажется, что было бы вполне уместно также восполнять как-то затраченную сверх­физическим энергию, и, по-видимому, для этого есть все необходимые средства.

Мой личный опыт лечения таким путем невелик, но мне хочется привести здесь три случая.

Первый произошел, когда Джоан прищемила двер­цей машины указательный палец левой руки. Она вскрикнула от резкой боли, палец тут же начал распу­хать. Надо было что-то делать. Мы находились в сельской местности, я съехал с дороги и предложил Джоан переключить сознание. Затем я взял ее палец в руку и вначале сосредоточился на его мысленном образе, пы­таясь представить его анатомию — кожу, фаланги, нервные окончания, сосуды. Затем я попросил ее по­мочь мне сделать так, чтобы боль перешла в мою руку и я смог бы стряхнуть ее в землю. После нескольких повторений этой процедуры Джоан заявила, что боль ушла из пальца. В этот момент я старался представить себе, как моя энергия перетекает в ее палец, способст­вуя его выздоровлению.

Было бы бессмысленно пытаться объяснить все это с научной точки зрения, но факт тот, что палец не рас­пух, на нем не было гематомы и им можно было дви­гать.

Во время написания этой книги мы с Джоан на­несли визит своим швейцарским друзьям, живущим в Берне. Поскольку они также дружили с хирургом Лео Экманом, я воспользовался этим обстоятельством, чтобы присутствовать на его операциях. Однажды ут­ром, после одного из визитов в госпиталь, я узнал, что моя хозяйка только что вернулась от дантиста, где ей вырвали зуб мудрости. Удаление проходило трудно, под местным наркозом, который к данному моменту уже переставал действовать. Поскольку рана давала о себе знать, измученная женщина, предвидя сильную боль, отправилась к себе в спальню. Узнав, что у нее аллер­гия на аспирин, я предложил ей снять боль с помощью гипноза. Она легко поддалась моему внушению и бы­стро погрузилась в глубокий сон.

Я воспользовался той же методикой, которую при­менил в случае с Джоан. Вначале я положил руку ей на щеку, с тем чтобы она перевела боль в мою руку и я мог бы стряхнуть ее с себя. Затем я представил лунку от выдернутого зуба со сгустком крови в ней и стал за­качивать туда энергию для ускорения процесса зажив­ления. В конце я сказал ей, что через несколько минут она перейдет в спокойный сон, который продлится час. После этого я ее покинул.

Спустя некоторое время приехал доктор Экман. Я объяснил ему, что произошло, и поскольку задан­ный час был уже на исходе, мы отправились с ним по­смотреть на хозяйку. Она проснулась в тот момент, когда мы входили в спальню, и выглядела хорошо. Боль совершенно прошла, и женщина была в таком прекрасном настроении, что решила спуститься вниз, чтобы заняться своими домашними делами. Ее ранка не дала никаких осложнений, и лунка зажила необы­чайно быстро.

Выздоровление женщины произвело на Экмана та­кое впечатление, что он тут же предложил мне проде­лать мою процедуру на одном из его пациентов, кото­рого он накануне прооперировал, удалив часть легко­го. Этот шестидесятилетний больной сразу же поверил в меня и с готовностью вошел в гипнотическое состоя­ние. Я положил руку на одну из его перевязок и по­просил его позволить мне перевести боль в мою руку. Мы заметили, что его дыхание стало ровным и более глубоким. Внезапно он кашлянул, открыл глаза и с удивлением в голосе воскликнул: «Мне не было боль­но!» Затем я представил в воображении строение его грудной клетки, которая была рассечена во время опе­рации, и мысленно стал перекачивать туда свою энер­гию. Позднее мне сообщили, что больной быстро по­шел на поправку.

Я должен подчеркнуть здесь, что эти истории науч­но никак не обоснованны. Единственное, что можно сказать — это то, что они скорее поддерживают, неже­ли опровергают ценность концепции переноса энергии к сверхфизическому телу, и многие другие терапевты могли бы поделиться своим опытом по данному во­просу.

В настоящее время мало что известно о том, какие факторы влияют на взаимодействие между двумя сторо­нами личности. Однако если бы идея о существовании разных уровней познания действительности получила признание в среде ученых, эти вопросы, возможно, стали бы предметом беспристрастного исследования. И тогда, мне кажется, были бы найдены законы, управляющие как переносом, так и накоплением энергии, участвующей в исцелении, и ортодоксальная медицина значительно обогатилась бы новыми методиками, ко­торые пока что находятся в руках шарлатанов.

 

Концепция сверхфизического тела как отдельного элемента личности важна для понимания реинкарна­ции, но она также имеет ценность и для психиатрии, открывая возможности более прямого и точного воз­действия на психику больного. Это можно проиллюст­рировать историей болезни нашего пациента, страдав­шего вспышками навязчивой тревоги.

В течение первых нескольких сеансов Джоан и я наблюдали его вместе. Но его заболевание было так богато разного рода эмоциональным и концептуаль­ным материалом, лежащим в основе таких рас­стройств, что мы и не предполагали участие в нем бо­лее ранней личности. По этой причине я решил про­должить терапию без помощи Джоан.

Хотя по прошествии нескольких недель проработка этого материала дала некоторое улучшение в отноше­ниях больного с близкими, его тревога не ослабевала. Затем во время одного сеанса со мной произошел до­вольно странный эпизод.

Когда я бываю не уверен, в каком направлении пойти дальше в ходе терапии, я обычно делаю паузу, в течение которой некоторое время сижу с закрытыми глазами в состоянии релаксации, ожидая какого-ни­будь «прозрения», которое, как правило, оказывается весьма кстати. Однако в этот раз вместо прозрения в моем воображении возникла яркая картина: молодая женщина, в которой я сразу признал своего пациента, в голубом платье столетней давности. Она сидела пе­ред зеркалом и, улыбаясь, гляделась в него, явно полу­чая удовольствие от своего отражения, особенно зубов, которые были на редкость белыми и ровными.

Я вспомнил, что пациент рассказывал мне об ин­циденте, который произошел с ним незадолго до появ­ления состояний тревоги. Он находился в баре, где вот-вот должна была завязаться потасовка, и туг один парень подходит к нему и говорит: «Я сейчас тебе так врежу по морде, что ты у меня все зубы проглотишь». Мой пациент заявил тогда, что хотя он не робкого де­сятка, от этих слов он потерял голову и бросился вон из бара. И он очень стыдился своей, как он выразился, трусости, которую ничем не мог объяснить. Как он мне сказал: «Это был такой замухрышка — я мог од­ним пальцем его одолеть».

Я рассматривал этот эпизод просто как событие, давшее толчок развитию болезни, но не более того. Однако теперь, учитывая тот факт, что зубы у пациен­та были тоже необычайно ровными и хорошо ухожен­ными, я понял, что именно здесь и может скрываться истина. Подтверждение этому пришло, когда я спро­сил пациента, часто ли он посещает дантиста. Мой вопрос вогнал его в краску, но потом он признался мне: сама мысль о том, что кто-то может прикоснуться к его зубам, была ему настолько неприятна, что он еще ни разу не был у стоматолога.

Через неделю после этого к наблюдению за паци­ентом подключилась Джоан. Около пяти часов попо­лудни того дня мне позвонил его родственник и сооб­щил ужасную новость: войдя к нему утром в комнату, он обнаружил его лежавшим на полу без сознания — тот принял большую дозу снотворного. Местный врач, который был вызван на место происшествия и нахо­дился при нем весь день, объявил, что жизнь больного вне опасности. Поскольку пациент жил в восьмидеся­ти километрах от Лондона и к тому же находился под действием снотворного, ехать к нему сейчас не было смысла. Джоан знала, что я буду занят по крайней ме­ре еще пару часов, и решила действовать самостоя­тельно. Она переключила сознание, пытаясь выяснить, что же происходит в голове больного.

Когда я спустился вниз, провожая своего последне­го пациента, меня поразил внешний вид Джоан, ибо я еще не привык видеть ее в состоянии переключенного сознания. Лицо ее было искажено гримасой страдания, по щекам лились слезы, было видно, что ее мучает какая-то острая боль. Она сидела с полуоткрытым ртом и не могла закрыть его, признавшись что он полон кро­ви. «У нее во рту сгустки крови в лунках от вырванных зубов... Первые два дня ей было просто больно, так как он вырвал ей все зубы, а теперь стало еще хуже: у. нее весь рот полон старой крови и гноя... Затем нача­лось воспаление, и на четвертый день она погибла... Но она простила его перед смертью...».

Прошло полчаса, хотя казалось, будто длилась це­лая вечность, прежде чем Джоан вышла из этого аго­низирующего состояния и смогла рассказать мне все в деталях. Она слилась с сознанием молодой женщины, той, которую я видел в воображении на сеансе с боль­ным, и вошла в ее сознание быстрее, чем ожидала. Со­бытия перенесли ее в 30-е годы XIX века, в графство Сомерсет на западе Англии. Женщине было около де­вятнадцати лет, она была замужем за зажиточным фер­мером округи, мужчиной гораздо старше себя. Он был до того без ума от своей юной жены, что по ее просьбе отказался соблюдать супружеские обязанности: она за­явила ему, что слишком молода, чтобы иметь ребенка, который «испортит ее красивую талию». Она гордилась своими прекрасными зубами, что в тех краях было редкостью, ибо там свирепствовала цинга и не многие взрослые могли похвастать здоровыми зубами. Ей нра­вилось кокетничать с молодыми людьми, обнажая в улыбке свои прекрасные зубы. Это вызывало у мужа бешеную ревность, которая становилась сильнее с каждым днем, пока в одну прекрасную ночь он вконец не рассвирепел и в ярости, когда она отказалась разде­лить с ним брачное ложе, опрокинул ее на постель, привязав кисти рук и лодыжки к угловым стойкам кровати.

Джоан думала, что в его намерения входило только совершить насилие и что жена довела его до бешенства своими насмешками. Он бросился в конюшню, где держал щипцы для снятия подков с лошадей, а вернув­шись, вырвал ими у жены все зубы.

Джоан высказала предположение, что мой пациент как раз и был тем фермером и что его страх потерять зубы — боязнь возмездия за свершенное злодейство. Она очень надеялась, что теперь, когда ей удалось пе­режить обстоятельства его травмы, ему станет легче.

К следующему вечеру, когда он более-менее при­шел в себя после передозировки, его родные привезли его к нам. Сразу стало ясно, что морально ему ни­сколько не лучше. Он был возбужден, и я не сомневал­ся, что будь на то его воля, он снова попробует свести счеты с жизнью. Поэтому я устроил его в отдельную палату под круглосуточное наблюдение.

Когда мы навестили его на следующий день, его суицидные настроения улеглись, но возбуждение не прошло. Он все время возвращался к истории с инци­дентом в баре, подчеркивая, что юноша подошел к не­му с правой стороны, как будто это имело решающее значение. Джоан рассказала ему о своем сдвиге созна­ния, но история не произвела на него никакого впе­чатления.

В наш следующий визит он снова принялся пере­сказывать эпизод в баре, особо выделяя прежнюю де­таль: «Понимаете, он подошел ко мне справа!» Джоан припомнила, что фермер тоже стоял с правой стороны кровати, и тут до нее дошло — наш больной был не фермером в прошлой жизни, а как раз его молодой женой! Это открытие произвело на него сильный эф­фект. Он сразу же «прозрел», и к концу сеанса его тре­воги как рукой сняло.

Я не ожидал столь резкого и внезапного улучшения и не думал, что оно будет продолжительным. У меня было предчувствие, что на следующее утро к нему вер­нется его былая тревога, но я ошибся: он был спокоен и даже в хорошем настроении. На следующий день на­строение не переменилось, и мы решили, что его мож­но выписывать. Я позвонил родным, предупредив их о возможности рецидива. Однако могу сказать с удов­летворением, что с того времени прошло пять лет и никаких неприятных последствий до сих пор не на­блюдалось.

То, что способность Джоан переключать сознание и отождествлять себя с жившей когда-то личностью, с которой у нее установилась связь, имело огромную ценность, у меня не было ни тени сомнения. В данном примере ее единственным промахом было предполо­жение о том, что наш пациент был мужем жертвы. Как оказалось, он никак не прореагировал на нашу попыт­ку установить связь между ним и фермером, но сам факт неожиданного и беспрецедентного выздоровле­ния после отождествления с женой заслуживает боль­шого внимания.

Если бы наша интерпретация просто дала ему пи­щу для очередной фантазии, за которой можно было легко укрыться от наших глаз, я уверен, что по истече­нии нескольких дней последовал бы возврат в прежнее состояние. Если бы Джоан, путем ей одной известной методики, не смогла пережить и «оживить» ужасные события, случившиеся с ним в прежней жизни, я ду­маю, наиболее вероятным следствием было бы не пол­ное освобождение от навязчивых идей, а бесплодные попытки заглушить тревогу, снова и снова прокручи­вая в уме засевшую в сознании сцену.

Однажды вечером мы разговорились на тему о при­чинах алкоголизма. Так как никто из нас не смог при­вести сколько-нибудь убедительных доводов, после ужина я попросил Джоан переключить сознание и по­пытаться выудить из подсознания что-либо ценное. Она расположилась на диване, закрыла глаза и минуту через две, щелкнув пальцами, дала мне понять, что го­това к общению.

— В чем причины алкоголизма? — спросил я ее.

— Есть много причин, но одной из них является тот факт, что алкоголь использовался в качестве при­митивной анестезии, чтобы заглушить боль при ампу­тации. Я вижу людей, получивших ранения в сраже­нии... Это — период наполеоновских войн. Они нахо­дятся в огромном сарае, который превратили в поход­ную операционную... В стенах большие пробоины от вражеских ядер. Некоторые лежат на соломе, другие — прямо на земляном полу. Хирург, с окровавленной пи­лой в руках, стоит, облокотившись на край помоста, глядя, как на него укладывают очередную жертву... Хи­рург выглядит страшно усталым.

Солдаты, ожидающие своей очереди, передают друг другу флягу с вином, пытаясь найти забвение в алкого­ле... или по крайней мере так опьянеть, чтобы не чув­ствовать боль. Но некоторым это не удается: их рвет прямо тут же на солому. Французы и их «противни­ки»... я не знаю, откуда они родом, но это не англича­не... успокаивают друг друга, как могут... и все уже за­были, что только что сражались друг с другом. В возду­хе стоит тяжелый запах от открытых ран и нагноения... Мне надо прерваться, или мне станет плохо...

Когда она снова переместилась во времени после короткого отдыха, я повторил свой вопрос.

— Сейчас я вижу одного солдата более четко, чем других. Он испытывает ужасную боль и отчаяние отто­го, что ему сейчас предстоит пережить. У него раз­дроблена кость ноги, которую ему сейчас отпилят. Он уже приложился к фляге, но спирт мало помогает. Он боится, что начнет кричать на столе... и что не выдер­жит боли. Он следит, как кожаная фляга переходит из рук в руки в дальнем конце сарая, и боится, что она до него не дойдет... у него нестерпимое желание заглу­шить сознание алкоголем... Он умер от потери крови на операционном столе, с единственной мыслью глот­нуть еще спирта...

Если в момент смерти человек испытывал жажду к спиртному, чтобы заглушить боль, в следующей жизни эта боль может разбудить в нем желание запить... Но ему понадобится все больше и больше алкоголя, пото­му что в критический момент ему так и не удалось за­быться... В этом — корень тяги к спиртному.

— А как можно вылечить человека от этого?

— В случае с раненым нужно вернуть его в перво­начальную ситуацию... Но проверьте, чтобы он не принимал спиртного в тот момент. Важно, чтобы он не перепутал настоящего с прошлым. Он освободится от зависимости, постепенно регрессируя в прошлое, если, конечно, кто-нибудь вроде меня не сможет пережить ситуацию за него и высвободить зажатую в нем энергию. В прошлом это удавалось священникам, обычно они работали на пару. Это делалось для того, чтобы оба могли следить друг за другом и не упустили ничего важного, а также чтобы разделить между собою бремя идентификации. Именно выброс зажатой энер­гии и дает реакцию... либо сам пациент чувствует ее, либо человек, выступающий в роли священника.

— Что вы можете сказать по поводу пристрастия к морфию?

— Морфий мне уже известен по нескольким жиз­ням... Он был в ходу в древних цивилизациях. Однако самое важное — это чтобы его давали в достаточном количестве. Четверть грана морфия может вызвать по­требность, которая не избавляет... а неудовлетворенная потребность ведет к еще большему желанию... и так далее, пока человек не умирает от страшной боли.

— Использовался ли опиум в других целях, кроме избавления от боли?

— Только глупцами!

Несколько раз Джоан либо во сне, либо переклю­чая сознание, выдавала информацию, которая хотя и не имела никакого отношения к присутствующим, но вскоре оказывалась очень полезной и своевременной для терапии появлявшихся на горизонте больных. Я не склонен думать, что в эпизоде с наполеоновским сол­датом, который умер, не достигнув нужной степени опьянения при ампутации ноги, и тем, что произошло потом в моей врачебной практике, имело место прос­тое совпадение.

Однажды вечером к нам на огонек зашел молодой человек, который навещал своих друзей, живших по соседству. В разговоре он признался мне, что страдает запоями, и попросил меня помочь ему освободиться от этой зависимости. При этом он сказал, что в его рас­поряжении всего два дня, что, по-моему, было явно недостаточно для проведения лечения. Однако он с го­товностью согласился провести два предварительных сеанса, с тем чтобы в случае успеха вернуться к психо­терапии при первой возможности.

Молодой человек оказался весьма неглупым, хотя и не без некоторого цинизма: он без обиняков заявил мне, что не верит всем этим россказням о реинкарна­ции. Я думал, что он будет трудным объектом для гип­ноза, но он очень быстро достиг глубокого уровня, при этом с ним сразу же случился странный припадок. Я вызвал Джоан, и к тому времени, когда она спусти­лась, припадки участились. Пациент буквально бился в судорогах, мотая из стороны в сторону головой и корчась так, словно его кто-то держал в распятом по­ложении. Он так сильно запрокинул голову назад, что весь выгнулся, как в эпилептическом припадке. Из его горла вырывались ужасные хриплые стоны, сквозь ко­торые мы едва разобрали слова: «они мне язык отреза­ли... финкой».

Джоан попыталась разделить его состояние, пере­ключив сознание, но ей удалось только в общих чертах «поймать» ситуацию, так как мы оба с трудом удержи­вали его на диване. Она сообщила, что эпизод отно­сится ко времени Гражданской войны в Испании — около 1938 года. Он участвовал в движении Сопротив­ления... отправился с донесением за линию фронта... был схвачен, и сейчас его пытают, добиваясь сведений о его сообщниках. Его уже избили до полусмерти в ка­кой-то каменной лачуге. Четверо палачей, пытавшихся выбить из него информацию, должно быть, встревоже­ны каким-то шумом, доносившимся снаружи, хотят побыстрей довести дело до конца и смыться. Они свя­зали ему ноги и привязали за запястья к двум ржавым кольцам, вделанным в противоположные стены. Мысль отрезать ему язык пришла им в последний момент: они видели, что им от него ничего не добиться, и ре­шили таким образом обезопасить себя. Он умер в оди­ночестве много часов спустя, испытывая невыносимые муки не только от ужасной боли, но и от жажды, кото­рая с каждой минутой становилась все сильнее. Вдоба­вок к физическим страданиям его терзали моральные угрызения от сознания того, что его могут объявить пре­дателем, пытавшимся нелегально уйти через границу к франкистам, выдавшим своих товарищей по борьбе.

Нам с трудом удалось вернуть его в настоящий мо­мент времени. Когда я в первый раз взял его за руку, чтобы привести в чувство, он стал яростно сопротив­ляться, думая, что все еще находится в руках палачей. Постепенно я заставил его подчиниться, отдавая ко­манды типа: «Сожми мне руку! Отпусти ее! Сожми ее снова! Обопрись рукой о стену!» Ощущение его на­стоящей личности вернулось к нему и он понял, где находится.

Когда я увидел, что он вернулся в состояние нор­мального бодрствующего сознания, я велел ему пере­сесть на стул. Устроившись, он попросил стакан воды. Я принес ему большой фужер. Осушив его одним ма­хом, он тут же попросил еще. Затем еще один. Когда я заметил, что на первый раз достаточно, он выкрикнул: «Дайте мне целый графин!»

Тогда мне стало ясно, что он еще не полностью оп­равился от пережитого и испытывал жажду своих предсмертных мук. Я велел ему сесть на край дивана и стал медленно считать, начиная с двадцати одного до единицы. Это вернуло ему ощущение настоящего мо­мента. Словно очнувшись, он произнес: «Слава Богу, я больше не ощущаю жажды».

Тут он и рассказал мне, что сколько себя помнит, у него всегда были приступы ничем не объяснимой жажды. Везде, где с ним случалось такое, ему надо бы­ло обязательно утолить ее, чтобы снять напряжение. Где бы он ни был — в гостях, в классной аудитории или в кинотеатре, — он не мог успокоиться, пока не выпивал хотя бы один стакан воды. Когда он стал пос­тарше, он стал испытывать ту же самую неодолимую тягу к алкоголю.

Это чувство исчезло сразу после нашего сеанса и не возобновлялось в течение последующего года. На самом же деле он стал настоящим трезвенником. Од­нако его отношение к своему выздоровлению никак не повлияло на его взгляды на реинкарнацию, в которую он по-прежнему отказывался верить.

Одной из больших проблем в психиатрии является то, что одни и те же симптомы могут быть вызваны разными причинами. Возьмем, например, случай с ир­рациональным страхом прикосновения к перьям. Как описала Джоан в случае с доктором Керром Кларксоном, источником страха здесь были обстоятельства смерти одной из его ранних личностей. Но четыре года назад одна моя пациентка, тридцатилетняя женщина, у которой была точно такая же фобия, излечилась от нее, пережив эпизод из своего детства, когда в трехлет­нем возрасте она оказалась в птичнике и по ней в па­нике прошла целая стая перепуганных гусей.

Если пациент может вновь пережить болезненный эпизод, случившийся с ним когда-либо в его настоя­щей жизни, он, вероятно, будет исцелен. Но если, по­ложим, ни сам пациент, ни кто-либо из его родни не помнят ничего такого, что беспокоит его в данный мо­мент по той простой причине, что с ним этого не про­исходило, как тогда вообще возможно объяснить тре­вожащие его симптомы?

Здесь мы вторгаемся в область психоанализа и бу­дем говорить о чисто символическом влиянии, которое оказывают на пациента на уровне подсознания хотя бы перья. Без сомнения, есть целый ряд заболеваний, ко­торые можно объяснить в рамках данной теории, су­ществует и немало таких, для которых эта методика ничего не дает. Причина ее неуспеха отчасти заключа­ется в том, что больной сам не в состоянии предста­вить некоторые важные аспекты своей личности. Хотя такое объяснение устраивает врача, не желающего поддерживать гипотезу о возможности существования других уровней сознания пациента, дающие ключ к от­вету, оно все же кажется слишком утрированным. Прав я или нет, покажет время, но все же я надеюсь, что концепция сверхфизического тела будет способствовать нашему пониманию того многообразия симптомов, ко­торые, как видно из моего опыта, бывает трудно вы­свободить из психики пациента.

Например, некоторые больные ощущают боль, ис­ходящую, как им кажется, из ампутированной части ноги — так называемые фантомные боли. Я припоминаю случай, с которым мне пришлось столкнуться в начале моей карьеры психиатра. Пациентом был муж­чина пятидесяти лет, необычно развитого телосложе­ния, чем он очень гордился. Но в пятнадцатилетнем возрасте он повредил ногу, которую в результате зара­жения в дальнейшем пришлось ампутировать. Все го­ды после ампутации он страдал от сильных фантомных болей в несуществующей ноге. Две операции, сделан­ные с целью освободить нервы, зажатые зарубцевав­шейся тканью, оказались безуспешными, и за два года до того, как прийти ко мне, он был подвергнут опера­ции на спинном мозге, в ходе которой ему перерезали нервные пути, ведущие от этого участка. Однако боль не отступала.

С психологической точки зрения, нетрудно было обнаружить личностные факторы, которые чисто те­оретически могли вызывать болевые ощущения, и эти факторы устранили. Тем не менее боль, не проходила. Можно было предположить, что травма, нанесенная физической оболочке, перекинулась на сверхфизиче­ское тело, которое отказывалось признать сам факт от­деления части тела и что, вполне возможно, необходи­мо было направить усилия на лечение сверхфизиче­ского компонента.

Другим состоянием, которое трудно поддается об­легчению, является так называемая депрессивная ипо­хондрия, то есть страх от предчувствия надвигающейся тяжелой болезни. Особенностью этого типа расстройств является то, что даже самые подробные уверения в об­ратном, базирующиеся на современных исследовани­ях, не приносят желаемого облегчения. Определенное количество таких заболеваний можно лечить, опираясь на методики традиционной психотерапии. Например, страхи могут быть отражением бессознательного чувст­ва вины, за которую пациенты сами себя наказывают. Однако в целом ряде случаев этот подход оказывается несостоятельным, и я полагаю, что бывают случаи, ког­да источник беспокойства коренится в одной из ран­них инкарнаций, погибших от болезни, от которой, как кажется пациенту, он все еще страдает.

И наконец, есть довольно большая группа рас­стройств, которые по их симптомам можно отнести к разряду истерий. У таких больных могут появляться ничем не вызванные физические симптомы, либо, на­оборот, их физическое недомогание может вызывать у них крайнюю вялость и подавленность. Вот этих по­следних и можно, с большой долей вероятности, запо­дозрить в том, что их внешние симптомы порождены какой-то бессознательной целью.

Иногда такое подозрение вполне оправдано, как в случае с моей пациенткой, у которой отнялись ноги. Тогда ее скрытая цель была очень быстро выявлена, и едва она поняла, как ей надо действовать в данной си­туации, к ней снова вернулась способность ходить. Но бывают ситуации, когда, несмотря на то что терапевту удается выявить бессознательную цель, движущую па­циентом, симптомы болезни все же остаются. В таких случаях у врача может возникнуть соблазн предполо­жить, что его пациенту больше нравится болеть. Без сомнения, иногда так и бывает, но очень часто, одна­ко, такое предположение представляется мне вопию­щей несправедливостью по отношению к пациенту, так как его симптомы, как и в случаях с некоторыми ипохондриками, отражают состояние его какого-то бо­лее раннего сверхфизического тела.

Пару примеров того, как работает этот механизм, предоставила мне сама Джоан. Конечно, они могли быть более впечатляющими, если бы речь шла о лю­дях, которым ничего не известно о реинкарнации; од­нако способность Джоан продемонстрировать действие этого механизма на себе помогает выявить его прояв­ления у других.

Мне всегда было любопытно узнать, почему Джоан нравится вот так есть, пить и читать, лежа на спине и подложив под голову плоскую подушку; почему она не делает попыток приподняться на локтях, а лишь слегка отрывает голову от подушки. Меня это очень беспоко­ило, потому что в этом положении легко поперхнуться и умереть от удушья. Я уже не раз видел, как она про­ливала на себя горячий чай или суп, ошпаривая грудь и шею, причем ожоги бывали такими серьезными, что ей по неделям приходилось оставаться в постели, а рубцы не проходили по нескольку месяцев. Когда я напоминал ей о последствиях и просил принять сидя­чее положение, она без возражений делала это, но, предоставленная самой себе, неизменно возвращалась к своей излюбленной позе. Дело дошло до того, что однажды она пролила на себя целую кружку апельси­нового сока. И тут я вдруг увидел, что ее поза напоми­нает мне разбитого параличом больного. Тогда я ей сказал об этом, и в ответ она поведала мне случай, ко­торый произошел с ней, когда ей было десять лет.

Она неслась со всех ног по аллее в саду, стараясь раньше гувернантки добежать до массивной дубовой входной двери. Однако эту дверь в тот день сняли с петель для ремонта, и она стояла просто так, подпер­тая палкой. Когда Джоан схватила палку, дверь пова­лилась прямо на нее. Джоан сказала, что хорошо по­мнит, как она повернулась, чтобы убежать, и в то же самое мгновение дверь накрыла ее, ударив по спине, и она очнулась, лежа ничком, прижатая к земле ее тяже­лым весом. Подбежавший садовник попытался под­нять тяжелую дверь, но не смог, и ему пришлось звать на помощь рабочих. Гувернантка подняла девочку, и когда Джоан сказала, что у нее болит нога, та в панике отпустила ее, чтобы проверить, все ли в порядке, и тут Джоан рухнула на землю как подкошенная. Послед­нее, что она услышала, был хруст ломаемой кости, а потом она потеряла сознание.

У Джоан остались яркие воспоминания о труднос­тях, связанных с лечением перелома, из-за которого ей несколько месяцев пришлось ходить в гипсе. Однако она совершенно не помнила одной детали, о которой ей рассказали позже, — что она целых три недели про­жила в страхе при мысли о неминуемом параличе. По­скольку рентген ее 4-го и 5-го позвонков до сих пор показывает следы старой трещины, можно предполо­жить, что и позвоночник тогда тоже был травмирован.

Когда я попросил Джоан переключить сознание на этот эпизод, я предполагал, что она восстановит детали, связанные со страхом паралича. Но вместо того чтобы «опуститься» в годы детства, она «вошла» в лич­ность девушки двадцати лет, которая оказалась пара­лизованной до пояса в результате несчастного случая, произошедшего во время конной прогулки. Та девуш­ка была одним из ее ранних воплощений. Ее христи­анское имя было Лавиния, она была англичанкой и умерла в 1875 году. Была замужем, но, конечно, не за мной.

Поскольку к тому времени я уже знал о способнос­ти Джоан восстанавливать эпизоды ее ранних инкар­наций с легкостью и деловитостью человека, описы­вающего события минувшего дня, меня испугал ее воз­глас: «Немедленно верни меня назад. Я так сильно со­переживаю паралич Лавинии, что у меня самой с ногами что-то творится».

Через несколько минут она вернулась в состояние нормального бодрствования, но... не могла пошевелить ногами. Это было новым и пугающим ощущением, од­нако с присущим ей хладнокровием она попросила ме­ня прощупать ей позвонки на спине и определить, ка­кие из них вышли из строя.

Хотя я уже был достаточно хорошо знаком с кон­цепцией сверхфизического тела, я все-таки еще не полностью осознал, как важно для успешного лечения различать между ним и другими аспектами личности. Поэтому я велел ей снова переключить сознание, что­бы разузнать подробности случившегося с девушкой. В результате выяснилось, что однажды муж Лавинии запер ее в спальне, а сам уехал на охоту. Причиной то­му была его необузданная ревность. Накануне девушка слишком легкомысленно вела себя на балу, устроен­ном для охотников, отдавая предпочтение одному из молодых людей, с которыми тем утром уехал на охоту ее муж.

Лавиния тем не менее выбралась из спальни через окно, но когда она вошла в конюшню, она увидела, что все лошади разобраны, кроме одного молодого же­ребца, на котором не отваживался ездить даже ее муж. С трудом оседлав коня с помощью молодого конюшего, который с большой неохотой подчинился ее прика­зу, но, видимо, как следует не подтянул подпругу, Лавиния бросилась вдогонку мужу, и когда она на виду у всех с триумфом перемахивала через изгородь, ее дам­ское седло съехало вниз, она со всего маху свалилась с лошади и сломала себе спину.

Поскольку я исходил из предположения, что при­чиной внутреннего разлада Лавинии был ее гнев на мужа, я в течение нескольких часов пытался вывести в светлую точку сознания Джоан все нюансы ее чувств. Однако этот подход не дал положительных результа­тов, и ноги Джоан продолжали бездействовать. Нако­нец она с трудом произнесла: «Тело Лавинии останет­ся без движения до тех пор, пока ты не исцелишь его».

До этого мне еще ни раз не приходила мысль о воз­можности работы с прежним сверхфизическим компо­нентом личности, и надо признаться, я был вынужден идти наугад. Повернув Джоан ничком, я положил ей руки на то место, где, по моим расчетам, должна была проходить трещина в позвоночнике Лавинии. Затем я создал четкий мысленный образ травмированного уча­стка и сказал Джоан, что буду через нее закачивать энергию в сверхфизическое тело Лавинии.

Я уже давно заметил, что в некоторые дни мои се­ансы терапии проходили лучше, чем в другие, и тогда у меня оставалось чувство, что я сделал все, что было в моих силах. Именно такое ощущение возникло у меня и на сей раз, и спустя десять минут я сказал Джоан, что трещина в позвоночнике Лавинии залечена и что сей­час она почувствует, что к ней снова вернулась спо­собность двигаться. Вскоре Джоан смогла пошевелить ногами, хотя и не в полную силу, и я приказал ей пе­реключиться в состояние нормального бодрствования. После этого мы с ней решили, что инцидент исчерпан, так как ноги Джоан обрели прежнюю силу. Однако на следующее утро Джоан рассказала мне, что ночью у нее снова, помимо ее воли, были контакты с Лавинией и пару раз она просыпалась с ощущением немоты в но­гах, но поскольку эти симптомы проходили сами собой, стоило ей включить свет и отвлечь себя чтением, она решила меня не беспокоить.

Днем я снова провел у ее постели, наблюдая, как она переключает уровень сознания. И снова она всту­пила в тесный контакт с Лавинией и мы узнали массу новых подробностей о тех трех годах, когда она была парализована и прикована к постели. В течение сеанса повторились симптомы онемения ног, и мне пришлось применить тот же прием, что и на прошлом сеансе. Внезапно Джоан громко воскликнула: «Я вижу, как Лавиния встает с постели и свободно передвигается по комнате. Больше нам здесь делать нечего!» И она крепко уснула и проспала так до следующего утра.

После этого инцидента Джоан больше не ложилась свою обычную позу на спине и теперь во время чтения или еды на диване она устраивается так, как ей удоб­но, и меняет позу, когда ей вздумается. Но в этом эпи­зоде была еще одна заинтересовавшая меня особен­ность.

В конце нашей первой «встречи» с Лавинией я ска­зал Джоан, что ущерб, нанесенный ее прежнему сверх­физическому телу, исправлен и что она снова обретет возможность передвигаться с помощью ног. Однако ее повторный контакт с Лавинией в течение последую­щей ночи указывал на то, что восстановление функций ее ног было результатом моего внушения. И наоборот, второй сеанс завершился тем, что Джоан сама объяви­ла: она видит, как Лавиния передвигается без посто­ронней помощи, и после этого у нее не было никаких рецидивов. Отсюда можно сделать вывод, что во время второго сеанса было достигнуто нечто, имевшее цен­ность само по себе и не являющееся результатом моего внушения, и что его воздействие распространялось не только на Джоан, но и на ее прежнее сверхфизическое: в данном случае — на Лавинию.

Через год после этого инцидента с Джоан произо­шел другой случай: ее укусил москит. Это был обыч­ный укус в левый глаз, веко с покраснело и распухло, но случай вроде не требовал ни какого медицинского вмешательства. Однако Джоан пожаловалась мне, что боль и растущее чувство тревоги, которое она ощуща­ет, почему-то несоразмерны укусу, и попросила меня: поскольку она уже не раз замечала за собой такую не­адекватную реакцию, не мог бы я выяснить, в чем тут дело. При том, что другие укусы никогда ее не беспо­коили: будучи ассистентом в противомалярийном инс­титуте, возглавляемом ее отцом, ей не раз приходилось служить своего рода донором, подставляя руки под хо­ботки кровососов.

Едва Джоан переключила сознание, она сообщила мне следующее: «Я умерла от укуса насекомого. Вот почему меня это так пугает. Этот человек был капита­ном судна в Египте. Ему было около 25-ти лет. Его укусила в левое веко какая-то муха. У него ужасно рас­пухла вся левая половина лица, ранка нагноилась и покрылась струпьями. Видимо, у него начался сепсис».

Было видно, что боль доставляет ей невыразимые страдания, поэтому я решил обработать воображаемую рану на ее лице, как если бы это было лицом капита­на. Затем, взяв смоченный водой ватный тампон, я провел им по ее лбу. На что Джоан тут же произнесла: «Ты не так это делаешь. Возьми два тампона и проти­рай от середины к краям, а то ты все мне по лицу раз­мазываешь».

Я сделал так, как она велела, тем временем ее отождествление себя с тем человеком усилилось, и она воскликнула: «Я так переживаю... за команду ...если я умру, они останутся без руководителя... Я даже пыта­юсь пальцами раздвинуть распухшие веки, чтобы убе­диться, что я еще не ослеп...» Затем вдруг совершенно нормальным голосом она сказала: «Надо взять кусок ткани и протереть им все лицо».

Я принес тазик с водой и, намочив и как следует отжав носовой платок, положил его ей на лоб, на что тут же последовал ее возглас: «Нет, надо все время протирать!»

Тогда я напрягся и представил, по ее описанию, лицо этого человека и себя, производящего тщательную процедуру очищения его лица от нагноений. Спустя несколько минут Джоан сказала: «Ну вот, теперь мне намного лучше... Но не оставляй на лице струпьев! Они остались у корней волос и в носу, они залезли мне в ноздри!» Я мысленно протер указанные ею мес­та, и она сказала: «Все, теперь лицо чистое. Он выздо­равливает... А он — симпатичный... Но с ним все же что-то не так.:. У него дырка в черепе... Один из его соратников пробил ему голову!»

Я положил руку ей на голову, на то место, где, по ее мнению, была трещина, и представил, как затягива­ется рана. Через несколько минут она с облегчением вздохнула и произнесла: «Теперь все в порядке». И тут же забылась сном. Когда она спустя три часа просну­лась, она уже не чувствовала никакой боли от укуса, и опухоль на глазу практически спала.

Возможно, когда по прошествии некоторого време­ни мы вернемся к этим эпизодам, мои действия пока­жутся наивными и неуклюжими. Однако, как мне ка­жется, в самой идее выправления раннего сверхфизи­ческого компонента организма наверняка заключается рациональное зерно, дающее возможность нового под­хода к лечению целого ряда психических расстройств. И, как возможно многие психиатры до меня, я скло­нен здесь воскликнуть: «Проникновение в суть — не панацея от всех бед!» Проникновение, каким бы глу­боким оно ни было, автоматически не ведет к излече­нию. Ибо если симптом болезни идет от источника, который на его уровне так же реален, как, скажем, ка­мешек, попавший в ботинок, и при этом намного бо­лее динамичен, выздоровление будет зависеть не от признания симптома таковым, а от устранения из пси­хики человека.

Сверхфизическое тело обрело для меня почти ося­заемую реальность 4 февраля 1960 года. В тот день Джоан проходила небольшое клиническое обследова­ние. Процедура сама по себе была пустяковой, но про­блема, которую предстояло выяснить, была достаточно серьезной и причиняла нам большое беспокойство. Я проводил Джоан до операционной и оставался с ней, пока ей делали анестезию. Как только она заснула, я по ее просьбе вернулся в палату. Я сидел в кресле, стараясь полностью сосредоточиться на ней, когда вдруг почувствовал, как она невидимой тенью подошла ко мне и села на колени. Больше всего меня удивило, что даже в нематериальном состоянии человеческое суще­ство может давать ощущение плотности! , Я «понял», что она велит мне взять карандаш и бу­магу, что я и сделал и Джоан начала «диктовать». Я не слышал ее голоса, но ее мысли проникали в мое со­знание так же четко, как если бы она произносила их вслух. Дело касалось одного пациента, который только что поступил к нам, и ее информация оказалась весьма ценной. Я не отрываясь записывал около двадцати ми­нут, а затем в комнату вошла медсестра, чтобы подго­товить койку для этого пациента, и точно так же, как несколько минут назад, я почувствовал, как Джоан «сошла» с моих колен и вышла из комнаты.