РОДИТЕЛЬСКАЯ НАУКА

— Вам действительно хочется ребенка ?

— А ребенку действительно хочется вас?

 

Влияние, которое родители оказывают на детей, всегда было предметом оживленной дискуссии. Одна­ко есть один аспект родительского бремени, который до сих пор остается незамеченным, а именно — влия­ние, которое дети оказывают на их родителей.

Организациям, ведающим усыновлением детей, на­столько хорошо известно о том, к какому стрессу может привести появление в семье ребенка, что они регулярно подвергают будущих приемных родителей продолжи­тельной и детальной проверке. Обычно она начинается с выяснения их финансовых возможностей, жилищ­ных условий и всех обстоятельств жизни, а затем пере­ходит на вопросы религиозных и общественных инте­ресов, трудоустройства и укоренившихся привычек.

Потребуется информация не только о состоянии здоровья усыновителей, но также и сведения о здо­ровье их непосредственных родственников: нет ли в семье плохой наследственности, будь то рак или болез­ни сердца, или других недугов, сокращающих продол­жительность жизни? К этим вопросам имеют непо­средственное отношение и их любимые виды отдыха и развлечений.

Затем следует экспертная оценка психологического состояния супружеской пары. Занимаясь этим вопросом, организация рассмотрит историю психического развития семей каждого из супругов, а потом уже и са­мой пары. Экспертов заинтересует не только состоя­ние нервной системы будущих приемных родителей, но и их успехи в школе и на работе. Они также постара­ются выяснить, насколько глубоки взаимоотношения супругов, и они с особым интересом выслушают дово­ды, которые каждый из них приводит в обоснование своего желания взять в семью приемного ребенка. Это может пролить свет на волнующий экспертов вопрос: способны ли усыновители справиться с задачей, за ко­торую решили взяться. Ибо супруги смогут оказывать на ребенка благотворное влияние только в том случае, если у них достаточно душевных и физических сил для борьбы с давлением новых обстоятельств жизни.

Но даже удостоверившись, что данная пара облада­ет всеми качествами приемных родителей, эксперты не закрывают дела. Они не просто передадут им очеред­ного стоящего в очереди на усыновление ребенка, но заставят их ждать, пока не найдется такой ребенок, воспитание которого принесет взаимное удовлетворе­ние и родителям, и малышу.

Появление в доме ребенка станет проверкой трех основных составляющих благополучного брака: лич­ности мужа, личности жены и их психологической совместимости. В разные периоды супружеской жизни давлению подвергается та или иная составляющая, но и остальные две также подвергнутся испытанию, и ес­ли одна из них не выдержит его, может обвалиться са­мо здание супружеской жизни. Если такое случится, это нанесет большой вред развитию приемного ребен­ка, что будет наверняка замечено его ближайшим ок­ружением. Однако при всем этом часто забывают, что родители — тоже люди: их жизнь также зависит от раз­ных обстоятельств, имеющих печальным следствием разрыв семейных отношений. Особенно печальным, если он происходит в момент принятия такого крити­ческого решения, как усыновление ребенка.

Однако, в отличие от довольно жесткой процедуры отбора, которой подвергаются будущие приемные родители, другие, кто хочет обзавестись собственным ребен­ком, могут делать это когда им захочется и безо всякого давления извне. Напротив, их способность взвалить на себя родительское бремя не подвергается сомнению, и спустя некоторое время после свадьбы их буквально подталкивают к принятию этого жизненно важного ре­шения. Многие молодые супружеские пары уступают давлению со стороны своих родителей и оказываются перед лицом грядущей семейной катастрофы.

Начнем с утверждения, что женский организм са­мой природой предназначен для размножения. Многие женщины никогда не чувствуют себя так хорошо, как во время беременности, особенно в начале ее, вплоть до момента, когда на первый план выступают трудности позднего вынашивания плода. Частично ощущение до­вольства жизнью вызвано тем, что в этот период у нее полная гармония в отношениях с мужчиной, будь то любящий супруг или партнер. Какой бы страстью он ни пылал к ней до этого, теперь, когда она носит под сердцем его ребенка, он начинает относиться к ней с особой нежностью и заботой. К тому же, понимая, что впереди предстоит событие, связанное, в лучшем слу­чае, с большими треволнениями, а в худшем — с ри­ском для жизни, он готов исполнять все ее капризы.

После рождения ребенка начало послеродового пе­риода приносит матери много радостных забот, свя­занных с уходом за младенцем. И как ни странно, ее муж поначалу тоже испытывает определенную гор­дость и удовлетворение от впервые обретенного чувст­ва отцовства. И он делает все, чтобы угодить молодой матери и ее младенцу. Но лишь некоторое время.

У животных эта фаза заканчивается, когда детены­ши становятся способны заботиться о себе сами. Од­нако в человеческом сообществе мать может считать, что ей крупно повезло, если она (эта фаза) продлится до конца грудного вскармливания. Именно в тот мо­мент, когда у матери ослабевают ее животные инс­тинкты, а у отца притупляется чувство новизны его положения, и начинается трудная родительская работа. На нее уходит как минимум лет шестнадцать, и каждый год связан с новыми неожиданностями, как для матери, так и для отца — и для их совместной жизни.

Появление грудного ребенка в доме требует от ро­дителей полностью пересмотреть и изменить свой быт. Теперь в доме постоянно должен находиться еще кто-то, ибо молодой маме попросту не хватает сил и времени выполнять все свалившиеся на нее обязан­ности практически без чьей-либо помощи. Обязаннос­ти же только возрастают.

Женщина постоянно недосыпает, мелкие заботы приводят ее в отчаяние, она ни на минуту не может расслабиться. Строгий режим кормления вносит свои коррективы в распорядок дня. Ей приходится мирить­ся с тем, что она даже не может выйти из дому, не до­говорившись с кем-нибудь посидеть с ее ребенком, а если берет малыша с собой, то должна везде подстраи­ваться под его ритм жизни.

Когда ребенок начинает ползать, матери с удвоен­ным вниманием приходится следить за его передвиже­ниями: смотреть, чтобы он не заполз в камин, не на­ткнулся на что-нибудь острое и т. д., и вскоре она уже ни на минуту не может оставить его без присмотра, бо­ясь, что с ним в любой момент может произойти не­счастный случай. Пройдет еще какое-то время — и появятся новые заботы: бесконечные капризы и требо­вания читать по вечерам его любимую сказку, не про­пустив при этом ни одного абзаца.

Однако все эти факторы — лишь малая часть того, что включает в себя уход за здоровым, спокойным, родным дитятей. Я не коснулся таких проблем, как чувство личной беспомощности, вызванное продолжи­тельным плачем ребенка, которого ничто не может ус­покоить, кроме его собственного истощения сил. Чув­ство это может перейти в раздражение и гнев, который нелегко подавить в себе. Как это происходит, я убе­дился на собственном опыте. Однажды, еще когда я жил со своей первой женой и был молод, у нас ночью начала плакать наша девочка. Смена пеленок ее не ус­покоила, а бутылочка со смесью была ею отвергнута с возмущением и презрением. Я взял дочь на руки и с полчаса походил с ней по комнате, но это тоже не помогло. Потом как врач решил ее обследовать. Ощупал ее шею на предмет менингита, осмотрел ротик в поисках режущегося зуба или начинающейся ангины, проверил ушки. Стянув с нее до колен спальный комбинезончик, я прослушал ее легкие, ощупал животик и, да полноты картины, даже осмотрел задний проход. Убедившись, что с ней все в порядке снова уложил ее кроватку. Но плач ребенка не прекращался до тех по пока, совершенно не обессилев, дочь не забылась сном.

Вот в эти-то два часа мучительного бдения я и понял, как легко чувство собственного бессилия может обернуться гневом и озлобленностью на ни в чем не повинного ребенка. Я благодарю Бога, что этого не случилось, ибо утром выяснилось, что причиной ее крика, о которой я не мог догадываться, была попавшая между пальцами ноги лямка комбинезона, которая до боли натерла нежную кожу.

Ясно, что все эти расстройства и разочарования вовсе не свидетельствуют о плохом характере молодость матери, а говорят лишь о том, что она находится на грани нервного срыва. Стоит ей перейти эту грань, последствия будут катастрофическими как для нее самой, так и для семьи в целом. Однако еще более коварная опасность таится в ее отношениях с мужем, и из-за своей постоянной усталости ей уже не в радость – ни секс, ни приготовление вкусного обеда, а ее раздражение в первую очередь выльется в нападках на мужа.

Поэтому именно мужчине требуется огромное терпение, понимание и выдержка (на которые, кстати, многие мужья просто не способны), чтобы не вступать в перепалку и не усугублять и без того тяжелое положение жены. Многие мужья стараются отгородиться от возникших проблем стеной непонимания, которое очень быстро перерастает в разграничительную линию, разделяющую «его» и «ее» обязанности, разрушая общее здание семейного быта. Есть, правда, женщины, даже женщины с широким кругом интересов, для которых уход за грудным и начинающим ходить ребенком — самая большая радость в жизни и они ни с кем не хотят ею делиться. И это тоже опасно для семьи, ибо такая женщина настолько поглощена своим ребен­ком, что на время полностью забывает о существова­нии мужа, что, естественно, вызывает его ревность и неприязнь к существу, отобравшему у него любимую.

Муж, со своей стороны, хоть и согласен с тем, что ребенку нужна масса вещей, которые меняют облик дома, не может и не умеет быть доволен переменами. Он, конечно, понимает, что ребенка надо вечерами регу­лярно купать и что, поскольку жена не может «разор­ваться», ему надо забыть о своей привычке пропустить стаканчик с друзьями после работы, — но ему будет этого ужасно не хватать. Муж понимает, что ребенку отдается предпочтение во всем и что жена уже не мо­жет уделять ему столько же внимания, как прежде. Но теперь у него все чаще находятся дела вне дома, и он, сам того не осознавая, ищет повод куда-нибудь «улизнуть». Зайти с приятелем в пивную после работы? А почему бы нет — ведь жена все равно занята ребенком и осво­бодится поздно — пока не уложит его спать. Пригла­сили на мальчишник на уикэнд? Отличная идея — уве­рен, что она будет не против.

Поначалу жена действительно не против, ибо еще не представляет себе (как, впрочем, и он) всех послед­ствий такого развития событий. Все происходит неза­метно, без драм и выяснения отношений. Никто нико­го не бросает, никто никому не изменяет. Муж еще не ревнует жену к ребенку. До него только смутно дохо­дит, что та женщина, в которую он влюбился, на кото­рой женился и с которой всегда хотел быть вместе, ку­да-то подевалась и ее больше нет рядом с ним. И он, совершенно не осознавая этого, начинает потихоньку подстраиваться к новой жизни с этим новым для себя человеком.

Конечно, если вдруг оба одновременно почувству­ют надвигающиеся изменения, ситуацию еще не по­здно будет исправить. Однако слишком часто лишь до одного из них — и неважно, до кого — доходит, что в их семье что-то пошло наперекосяк. Последующие за этим открытием ссоры, взаимные упреки и обвинения нанесут удар по их взаимоотношениям, от которого им уже не оправиться.

Чтобы понять, в чем родители являются особенно уязвимыми, необходимо рассмотреть психологические механизмы, задействованные в создании семьи. Воз­можно, наиболее важным фактором здесь является пу­таница, возникающая в понятиях «быть любимым» и «быть незаменимым».

Ни один по-настоящему любящий мужчина не за­хочет, чтобы его жена бедствовала в случае его непред­виденной смерти. Конечно, это будет для нее трагеди­ей, ибо горе при расставании — та цена, которую мы платим за семейное счастье. Но ему будет неприятна сама мысль о том, что его любимый человек зависит от него материально, ибо любовь расцветает только в ус­ловиях взаимной свободы. Материальная зависимость ставит барьер свободному проявлению чувств. Из-за нее жене будет трудно поверить, что и муж живет с ней по любви, а не из чувства долга. Из-за нее она может даже возненавидеть себя, но перенесет эти чувства на мужа и, вопреки логике, начнет его недолюбливать. Он же, со своей стороны, тоже может вообразить, что она жи­вет с ним по необходимости. «Ты меня не любишь, ты просто не можешь без меня обойтись!» — вот упрек, который так часто можно услышать от мужа в разгар перепалки. Человек любимый нужен всегда, но чело­век, поставивший целью стать незаменимым, вряд ли будет любим.

Многие люди, особенно из числа тех, кто слишком часто использует слово «любовь», отождествляют это чувство со своей незаменимостью в жизни другого че­ловека. Такую ошибку делает женщина, которая на­столько упивается зависимостью ребенка от нее, что перестает замечать своего супруга. А когда ребенок, по вполне разумным причинам, начинает приучаться к самостоятельности, она, вместо того чтобы радоваться этому, приходит в отчаяние, видя в этом охлаждение чувств и, соответственно, потерю своего влияния на него. Тревога, которую она испытывает, может толкнуть ее в сторону мужа. Она захочет «прибрать мужа к рукам», что не замедлит сказаться на их взаимоотно­шениях.

Отец ребенка уязвим в другом отношении. Он не понимает, что его основной вклад в появление младен­ца на свет заключался лишь в предоставлении спермы, оплодотворившей яйцеклетку. Несомненно, сперма за­ключает в себе определенные гены, позволившие сверхфизическому сконструировать конкретную телес­ную оболочку организма — или его сому, — и понят­но, что сома является неотъемлемой частью его лич­ности. Однако отец может легко вообразить себе, буд­то ребенок — продолжение его самого, и это может дать ему пищу для самых невообразимых фантазий. Источ­ником их является неосознанное желание отца ком­пенсировать с помощью ребенка свои собственные жиз­ненные неудачи и провалы. Эти фантазии могут силь­но исказить объективную оценку способностей ребен­ка, внушить ему неверное представление о себе. Если развитие ребенка не превышает среднего уровня, по самолюбию отца наносится ощутимый удар. Его чувст­ва собственной неполноценности и нелюбви к самому себе вспыхивают в нем с новой силой, но теперь они вероятно будут направлены на ребенка, не оправдав­шего надежд отца. Это случается особенно часто, когда сын ли дочь не проявляют способностей в той области, где отец считает себя докой, экспертом. По наследству способности передаются крайне редко. Как говорится, «на детях гениев природа отдыхает». Можно, конечно, научить детей владеть инструментом (если папа столяр или слесарь), играть на фортепиано (если папа музы­кант), разговаривать на других языках (если папа пере­водчик-лингвист), но это при условии, что у папы хва­тит терпения, времени и такта, а главное — умения (что непросто!), а у ученика — способностей, трудолю­бия, а главное — желания овладевать этими навыками и уменьями.

Бывает, однако, и противоположная тенденция, ре­зультаты которой становятся очевидными в отроческом возрасте. Сын, к примеру, вполне оправдывает надежды возложенные на него родителем в детстве. Отец ис­пытывает законную гордость своим чадом. Но насту­пает момент, когда его успехи настолько превосходят достижения отца в этой области, что тот начинает ви­деть в них угрозу самому себе, и это порождает острую неприязнь к ребенку. Сын становится соперником, конкурентом. Такие чувства никогда не будут возни­кать у того отца, кто всегда считал своего ребенка лич­ностью, обладающей врожденными способностями, унаследованными ею в ходе ее различных инкарнаций.

Если один из родителей озлобится на ребенка и начнет всячески притеснять его, другой может встать на его защиту. Однако, не понимая скрытых причин неприязни, он в своем противостоянии нанесет еще один непоправимый удар по семейному благополучию. Бывает и наоборот: родители объединяются в своем несправедливом отношении к ребенку, на время это даже скрепляет их брачный союз. Но поскольку эта связь основана на негативных чувствах, она не может быть прочной.

Родители, понимающие, что основные жизненные установки ребенка были заложены еще до его рожде­ния и что их невозможно исправить простым обучени­ем, не станут корить себя за то, что он в чем-то не симпатичен. Однако, если они решат, что неприятные черты его характера достались ему в наследство от них или что это следствие их неумения как родителей, у них появится чувство вины, которую они постараются свалить друг на друга. Эти неверные представления могли бы и не появиться, если бы родители с самого начала воспринимали своего ребенка как личность.

Мне довелось работать со многими пациентами, которые поначалу представляли собой картину людей, ставших жертвами деспотичных или чрезмерно забот­ливых родителей, или родителей, которые отвергли их или не захотели приучить к самодисциплине. Но, по мере того как развертывались их жизненные истории, мне становилось ясно, что ребенок, попавший в руки властных родителей, был только рад освободиться от необходимости думать за себя: отвергнутый же родителями ребенок просто безуспешно пытался привлечь к себе безраздельное внимание матери; недовольный всем бунтарь был задирой с самого начала. Неизбежно приходит время, когда ребенок покидает дом и начи­нает самостоятельную жизнь. В идеале сожаление, ко­торое испытают его родители при расставании с ним, не будет таким тяжелым от сознания того, что те­перь-то наконец они смогут полностью посвятить себя друг другу и будут далее крепить семейные узы. Одна­ко для тех родителей которым ребенок мешал укреп­лять семейные узы, его уход может стать тяжелым мо­ральным испытанием. Если ребенок был причиной их открытой вражды друг к другу, он также служил чем-то вроде буфера. Теперь же, когда буфера не стало, враж­да может разгореться с новой силой. Нечто подобное может быть вызвано и другими причинами. Если ребе­нок, к примеру, служил удобной мишенью, по которой родители били своей неприязнью друг к другу, они тем самым обходили настоящий источник этой неприязни. Но таким образом они лишали себя возможности вскрыть этот нарыв и раз и навсегда покончить с ним, а теперь, когда явной мишени нет, им придется напра­вить острия своих нападок друг на друга.

С другой стороны, если их взаимный интерес к ре­бенку был средством укрепления их семейной связи, с его уходом возникнет ситуация, в которой они окажут­ся совершенно чужими друг другу. Хорошо, если у них хватит мужества признать это и появится искреннее желание снова сблизиться и начать жить в любви и со­гласии. Если же нет, то они могут совсем отдалиться друг от друга и начать жить своей собственной жизнью, в которой не будет места для партнера. Трудности та­кого развития событий не уменьшаются, а только воз­растают со вступлением человечества в эпоху автома­тики, освобождающей человека от тяжелого бремени физического труда и отодвигающей пенсионный воз­раст. Пройдет немало лет, прежде чем человечество сможет адаптироваться к новым условиям жизни.

Чувство собственного достоинства, которое чело­век испытывает от занятий общественно полезным трудом, является лишь одной из составляющих его само­оценки. Не менее важным для него является чувство уважения со стороны его близких, в первую очередь жены. Если этого нет, в критический момент ухода на пенсию мужчине необходимо быстро найти себе ка­кое-то дело в жизни. Иначе он окажется перед лицом серьезного кризиса.

Его жена к тому времени, вероятно, найдет себе применение в семейном кругу, но мужчина вряд ли смирится с отведенной ему ролью ее помощника. В этих условиях у него может начаться сильная депрес­сия, которая не всегда поддается медикаментозному лечению. Найти себе занятие будет довольно трудно, равно как и убедить его в том, что он еще нужен жене и что годы, проведенные с ней в браке, были прожиты не напрасно.

Если ему удастся избежать депрессии и найти, по возможности, дело по душе, он проведет оставшуюся часть жизни с пользой. В противном же случае скука и одиночество могут толкнуть его на поиски другой жен­щины. Однако это не меняет сути дела, так же как и то, что его жена тоже может попытаться подыскать ему замену. Таким образом, человек, стоящий перед угро­зой одиночества или потери престижа, отказывается «взглянуть правде в глаза» и признать свой брак фар­сом, но вместо того чтобы отпустить своего партнера «с миром», будет вести «до победного конца», пока са­ма смерть не вмешается и не разлучит их навсегда. В ходе этой «войны» обе стороны могут полностью раз­очароваться в жизни. Горький опыт, накопленный ими за годы постоянной вражды и выяснения отношений, превратит их в обозленные жизнью личности. Если бы со смертью человека исчезала и его личность, то их можно было бы назвать просто неудачниками. Однако, как я понимаю теперь, последствия такой жизни го­раздо серьезнее. Вместо того чтобы в конце жизни ре­шить накопившиеся проблемы, они только добавили к ним новые: нужно всегда помнить, что обозленный жизнью старик вновь появится на свет обозленным ре­бенком.

На все это можно возразить, что я нарисовал слиш­ком мрачную картину трудностей, связанных с роди­тельскими обязанностями; что она субъективна, по­скольку будучи психиатром я сталкивался в основном с теми, кто был сломлен эмоциональным стрессом, и что супруги, чья жизнь стала гораздо насыщеннее с рождением ребенка, обошли меня своим вниманием.

Действительно, в этой главе я не касаюсь радостей, связанных с родительскими заботами, ибо о них напи­сано достаточно много. Так же верно и то, что ко мне на консультацию не приходят люди, живущие полной жизнью и решившие рассказать мне о ней. Однако психиатр не проводит всю жизнь у себя в кабинете. Как и все, он общается с людьми на обычном, быто­вом уровне. И хотя в быту он старается забыть о своей профессии, ему в глаза часто бросается в поведении людей то, что может ускользнуть от внимания челове­ка, не имеющего соответствующей подготовки.

Если допустить, что мое описание трудностей, свя­занных с родительской ролью людей, отражает бо­лее-менее реальную картину, уместно будет спросить: а какие практические выводы можно сделать из всего этого?

Во-первых, будущие родители должны рассмотреть данный вопрос на интеллектуальном уровне. Необхо­димо понять, что поскольку наше общество постоянно усложняется, испытания, через которые надо пройти родителям, становятся все более тяжелыми и продол­жительными.

Технический прогресс движется так стремительно, что время, которое молодой человек или девушка вы­нуждены тратить на учебу, постоянно увеличивается, а предметы, о которых их отцы и деды не имели пред­ставления, стоят в списке обязательных дисциплин средней школы. Этим, пожалуй, вызвано то пренебре­жительное отношение молодежи к их родителям, кото­рые уже больше не могут полагаться на свой авторитет в вопросах воспитания и образования.

Если же они обладают достаточной мудростью, то их дети со временем могут согласиться с мнением Марка Твена, который сказал, что когда в свои семнадцать лет он уходил из дому, он думал, что его отец — пол­ный дурак, а когда в 23 он вернулся, он с удовлетворе­нием обнаружил, что его отец за время его отсутствия заметно поумнел. Супружеской паре будет нелегко, учитывая различные влияния, трезво взвесить свои шансы на успех в качестве родителей. Если по истече­нии двух-трех лет совместной жизни они не проявят особой склонности обзавестись потомством, тем са­мым они могут породить слухи, что у них не все в по­рядке, или глухое недовольство, что они «не выполня­ют своего долга перед обществом». Если принять во внимание, что сейчас повсеместно бьют тревогу по по­воду демографического взрыва населения на планете, я не вижу никакого повода для беспокойства. Однако этот предрассудок сохраняется и по сей день, и на па­ры, «выполнившие свой долг», произведя на свет пару-тройку отпрысков, почему-то смотрят более благоск­лонно, нежели на бездетную пару. Дело доходит до то­го, что ребенок дает его родителям статус более полно­ценных граждан. Я даже знаю несколько пар, признав­шихся мне, что они обзавелись ребенком, чтобы не выглядеть неудачниками в глазах соседей. Потенци­альные бабушки и дедушки — еще один источник дав­ления на молодых, толкающий их на раннее зачатие ребенка. Пару раз во время свадебной церемонии я слышал, как мать невесты выражала уверенность, что ее внук или внучка уже «на подходе». В первом случае у меня не было сомнения в том, что эта необдуманное высказывание отражает желание женщины как-то за­полнить пустоту, образовавшуюся с уходом дочери из семьи. Во втором, полагаю, оно основывалось на при­митивной вере, что ребенок «скрепит брачные узы». Давление, оказываемое потенциальными бабушками и дедушками на сына, обычно проявляется не сразу, но рано или поздно они потребуют от него «продолжателя рода». Появление наследника может дать родителям определенные преимущества при распределении наслед­ства, но в целом оно «погоды не делает», поскольку са­мое большое, что здесь можно ожидать — это набор определенных физиологических признаков, перешед­ших к нему с генами от родителей, за что им придется заплатить слишком высокую цену, взваливая на себя за­дачу, к которой они могут быть вовсе не готовы. Одной из причин страстного желания старых людей иметь на­следника является весьма спорная идея о том, что это своего рода паспорт в бессмертие. Все это, конечно, глупости и предрассудки: истинное бессмертие — в са­мом человеке. Безусловно, мы все надеемся, что нас будут с любовью вспоминать в будущем, однако нали­чие родственников это совсем не гарантирует.

Хочу еще раз со всей ответственностью подчерк­нуть, что появление на свет ребенка вовсе не обяза­тельно делает супружеские узы более прочными. На­против это может непоправимо испортить их и даже превратить в оковы. Чтобы союз стал крепким, требу­ется время и усилия со стороны обоих супругов, и тог­да — с появлением ребенка — брак станет более зака­ленным, а не ослабеет. Поэтому важным шагом в этом направлении было бы общественное порицание наме­рения молодых пар завести ребенка в первые два года супружеской жизни.

Молодые люди вообще не обязаны заводить ребен­ка. Мир и так перенаселен, и если какой-нибудь буду­щий гений ждет своей участи выбраться в этот мир, для него всегда найдется свободная яйцеклетка. Впол­не возможно, что своей жизнью в любви и согласии супружеская пара уже выполняет свой долг на земле, ибо счастливые люди сами по себе представляют ог­ромную ценность для общества.

До сих пор я пытался обрисовать мотивы, лежащие в основе желания молодых людей обзавестись ребен­ком, которые внушают мне опасение за их будущее. В целом их можно объединить, охарактеризовав сле­дующим образом: любая супружеская пара, стремя­щаяся извлечь какую-либо выгоду из рождения ребен­ка, ставит под угрозу само свое существование.

Объективно говоря, определенные выгоды такого мероприятия есть. Супруги получат от ребенка самую искреннюю благодарность за их труды, и его любовь будет им наградой. Они испытают моральное удовлет­ворение от сознания того, что вырастили достойного человека, который принесет пользу многим людям. Однако не исключено, что даже самым умным и любя­щим родителям не достанется ничего, кроме удовлет­ворения, что они в силу своих возможностей справи­лись с возложенной на них задачей.

Родители должны усвоить себе одну непреложную истину: их ребенок им ничего не должен и он не обя­зан возмещать родителям вложенные в него силы и средства. Его долг перед обществом состоит в том, что постараться передать все, чему его обучили, новому поколению, включая его собственных детей, если та­ковые у него со временем появятся. И дабы не подума­ли, что я склоняю всех к мысли, что будто воспитание детей требует огромных жертв, хочу сразу сказать, что это вовсе не входит в мои намерения. Доктор может ворчать по поводу того, что его «три раза подымали с постели среди ночи на прошлой неделе» и что ему приходится терпеть всякие другие неудобства, связан­ные с его профессией. Но ведь знал же он, еще до того как вступить на эту стезю, что такие вещи случаются с людьми его профессии. Если ему вдруг покажется, что он жертвует сном или хорошей компанией ради визита к больному, считайте, что он потерял любовь к своему призванию и ему пора менять профессию.

Вот и родительские обязанности не менее, чем призвание врача, налагают определенные ограничения на уклад жизни, и если супруги смотрят на них как на своего рода самопожертвование, им лучше вообще не браться за это дело.

* * *

Современные родители всегда покорно берут на се­бя большую часть вины за неудачи в воспитании де­тей, нежели это есть на самом деле. Происходит это из-за их глупой приверженности к философии, отри­цающей тот факт, что человек сам отвечает за особен­ности своего характера. Не понимая этого, современная психиатрия постулирует, что личность ребенка формируется под влиянием взрослых, и в первую оче­редь родителей. На самом же деле родители лишь мо­дифицируют характер, с которым ребенок появился на свет, а именно: усиливают его положительные стороны и ослабляют установки, мешающие его развитию. В этом и заключается сущность родительского долга — воспитать в ребенке личность, а не просто воспроизво­дить себе подобных.

В отсутствие специальной Комиссии Экспертов, устанавливающей пригодность супружеской пары для выполнения вышеуказанной задачи, предлагаю два вопроса, которые будущие родители должны задать се­бе сами: «А достаточно ли взрослые мы сами?» и «Рас­стались ли мы со всеми нашими детскими замашками и привязанностью к родителям?»

Молодая пара, которая все еще чувствует себя эмо­ционально зависимой от родителей, либо перенесет на своего ребенка нормы поведения, усвоенные ими от своих родителей, либо будет из кожи вон лезть, чтобы оградить свое чадо от подобных влияний. И в том, и в другом случае их воспитанию будет не хватать после­довательности и чувства меры. Только увидев родите­лей глазами взрослых, они смогут понять, чтб в их собственном воспитании следует передать ребенку, а от чего решительно отказаться.

На основе своей врачебной практики я могу ска­зать, что если пациент, лежа на кушетке, пользуется детскими словечками вроде «мама» и «папа» вместо нейтральных «мать» и «отец», он или она все еще на­ходятся в эмоциональной зависимости от родителей, которая и является основой невроза.

Один такой пациент, тридцатилетний мужчина, рас­сказывал о чрезмерном раздражении, которое он ис­пытывал к своему шестилетнему сыну. По его словам, мальчик был «плаксой», и в качестве иллюстрации отец описал, как тот, свалившись со стула, с ревом по­бежал к его «мамочке». Но пациент нечаянно огово­рился, сказав: мальчик «побежал к моей мамочке» вме­сто «к его мамочке», и в этом-то и был ключ ко всей ситуации. Значительная часть личности этого челове­ка, который во многих отношениях является весьма почитаемым гражданином, видел в своей жене повто­рение своей матери и поэтому с неприязнью относил­ся к сыну — как к своему сопернику, пользующемуся расположением его любимой «мамочки». Только изба­вившись от своей инфантильности, этот человек смог по-настоящему проявить отцовские чувства.

Не так давно одна веселая, жизнерадостная девуш­ка с энтузиазмом расписывала мне свою предстоящую свадьбу и рисовала радужные планы на будущее. Она решила сразу же обзавестись ребенком. Ее будущий муж ничего не имел против. Говоря об этом, девушка воскликнула: «Папочка будет в восторге!»

Потом я узнал, что у нее на кровати лежит кукла, с которой она не расстается с самого детства. По привя­занности к этой игрушке я понял, что имею дело с че­ловеком, не желающим расстаться с детскими иллю­зиями. Наконец, когда я спросил ее о положении в се­мейной иерархии, я услышал ответ, который всегда звучит для меня зловеще: «Я — всеми любимая ма­лышка!». Позднее я с облегчением узнал о том, что ее помолвка расторгнута. С облегчением — потому что муж для нее был бы забавой вместо куклы, затем эта «малышка» так же стала играть с ребенком, и ничего хорошего ни мужу, ни ребенку эти инфантильные иг­ры не принесли бы.

Когда ребенок становится объектом фантазий са­мовлюбленной матери, у него может развиться синд­ром ностальгии по младенчеству. Суть его в том, что младенческие годы кажутся ему такими прекрасными, что он (или она) всю жизнь будет пытаться возвратить это состояние. Привыкший к обожанию, которое ок­ружало его с раннего детства, он будет всеми силами сопротивляться переменам, не желая играть в жизни более активную, взрослую, ответственную роль. (Вспом­ним «маленькую княгиню» у Льва Толстого, которая играла роль капризной девочки и боялась родов, а на смертном одре лежала с видом всеми обиженной кук­лы: «Что вы со мной сделали?» — Прим. ред.)

Другим аспектом этого синдрома может стать чув­ство постоянной тревоги и даже паники, которое воз­никает у человека, привыкшего с детства к чрезмерным ласкам и вниманию, а теперь вдруг обнаружившего, что в новом окружении его оценивают только по его делам. Пытаясь завоевать былое обожание, он может совершать поступки, которые вызовут лишь неприязнь окружающих. Поэтому ему будет явно не хватать уве­ренности в себе. Свою неуверенность он попытается скрыть за фасадом грубой самоуверенности или, на­оборот, настолько потеряется в жизни, что может пре­вратиться в полностью закомплексованного человека.

Следующий вопрос (который они должны себе за­дать) касается будущей матери: нет ли у нее безотчет­ного страха перед беременностью и родами, ибо в этом случае ей необходимо сделать все возможное, чтобы как-то себя успокоить, а не идти на материнство как на плаху. Я говорю «безотчетного» страха, потому что именно такой страх легче всего передается плоду в ут­робе: его можно уподобить крику матери «я не хочу те­бя — ты пугаешь меня до ужаса!»

Весьма вероятно (хотя это еще не доказано), что превалирующее настроение матери как-то отражается в химическом составе ее крови. Поэтому, если ее бере­менность пройдет в состоянии панического страха, тон­кие изменения в составе ее крови могут внести патоло­гию во внутриутробное развитие плода. Как показыва­ет опыт, если плод «чувствует», что его присутствие в утробе искренне приветствуется, он может выдержать самые тяжкие испытания, такие как дорожные аварии и бомбардировки, не испытывая ни малейшего физи­ческого и психологического стресса: он защищен силь­ной матерью! Многие пациенты, под гипнозом доведен­ные до состояния, соответствующего последним неде­лям внутриутробной жизни, вновь переживали ощуще­ния, вызванные половым актом между родителями. Если акт проходил мягко и доставлял будущей матери удовольствие, он был также приятен и плоду. Но если женщину фактически на сносях муж — вопреки запре­там врачей — принудил к сексу, плод интерпретирован его как насилие над собой, что дало ему лишний повод бояться жестокого мира, в котором ему предстояло по­явиться.

Если женщина становится матерью, удовлетворяя свои собственные нужды — из эгоистических побужде­ний или из желания удержать своего мужа, — ее чувст­ва как бы замыкаются на ней самой и обходят сторо­ной ее будущего ребенка, оставляя его, так сказать, в эмоциональном вакууме. В результате он уже в утробе чувствует себя одиноким и брошенным, что не замед­лит сказаться на его развитии. Ощущая всем своим су­ществом безразличие матери, он начинает бояться, что она совсем отвернется от него, увидев его стремление к самостоятельности. Поэтому, вместо того чтобы раз­виваться в этом направлении, он постарается привя­зать к себе мать, проявляя полную беспомощность.

Став убежденным сторонником идеи реинкарна­ции, я понял, что раньше придавал слишком большое значение дородовому развитию ребенка. Тем не менее и на этой ступени надо создать ребенку такие условия, чтобы и в утробе матери он не ощущал себя лишним и никому не нужным. Потому что в этом случае у него могут развиться нездоровые тенденции, унаследован­ные им от предыдущих поколений.

Сам процесс появления ребенка на свет, даже если роды врач признал «нормальными» и сама мать назо­вет их «легкими», представляет собой тяжкое испыта­ние для новорожденного. Можно предположить, что даже самый опытный акробат на трапеции, всякий раз выступая под куполом цирка, никогда не забывает, что он рискует жизнью. Точно так же и новорожденный, имея за плечами опыт бесчисленных рождений, все равно понимает, что всякий раз он рискует. Опыт ра­боты с моими пациентами убедил меня: новорожден­ному известно, чтб ему предстоит, так же как все мы понимаем неминуемость смерти, и он может быть не вполне готов к этому испытанию. Я вспоминаю одну женщину, которая под моим гипнозом регрессировала до периода, непосредственно предшествовавшего родам. Так вот, в тот момент она вдруг воскликнула: «Я сама знаю, когда мне надо родиться!» Она находилась в лоб­ном предлежании и хорошо помнила, что нарочно пос­тавила головку в это положение в попытке приостано­вить процесс родов, и ей это удалось, так как ее головка препятствовала продвижению по детородному проходу.

Можно констатировать, что если внутриутробный период пройден удовлетворительно, плод сам стремит­ся вырваться из плена утробы в более независимый и красочный мир новой жизни. Однако если все это вре­мя у него было ощущение постоянной угрозы его су­ществованию, тогда и в выталкивающих его наружу силах он видит всего лишь попытку матери избавиться от него окончательно.

Поскольку многие мои пациенты упоминали о бо­ли, вызванной внезапным действием шума и света при выходе из утробы матери, я полагаю, что было бы же­лательно по возможности снизить эти факторы. Необ­ходимо следить за тем, чтобы не напугать ребенка громкими голосами и резким клацаньем инструментов о металлические части, и т.д.

Также было бы жестом доброй воли, если бы в мо­мент появления головки новорожденного из утробы матери уменьшали освещение в родовой палате. Чтобы как-то смягчить чувство одиночества и отчужденности, которое, по-видимому, является одним из наиболее острых ощущений при рождении, малыша следует ук­ладывать голеньким прямо на материнской груди. У талии матери можно установить экран, отгородив жен­щину и дитя от акушеров, занимающихся устранением плаценты.

При наличии свободного времени новорожденно­го можно искупать, но потом его следует вернуть мате­ри и, вновь раздев донага, уложить у ее груди. В этот период тактильный контакт матери и ребенка особен­но важен, ибо он дает младенцу необходимое чувство безопасности. Поэтому его необходимо сохранять как можно дольше, особенно при кормлении. Также очень важно, чтобы ребенок как можно чаще слышал обо­дряющий голос кого-то из взрослого персонала. Я на­хожу совершенно неприемлемой практику укладывания детей отдельно от матерей, в общей детской, где они полностью предоставлены самим себе и могут ча­сами надрываться от крика, пытаясь привлечь к себе внимание.

Несколько моих пациентов, находясь под гипно­зом, вновь пережили неприятные ощущения, когда их несколько мгновений держали вниз головой и шлепа­ли по попке, пытаясь заставить дышать. Любые дейст­вия, направленные на оказание экстренной помощи ребенку, должны производиться с величайшей осто­рожностью. Например, у ребенка с перерезанной пу­повиной при виде щипцов, свисающих к ней под соб­ственной тяжестью, может возникнуть ощущение, буд­то из него вытягивают внутренности.

Не может быть большей ошибки, чем предполагать, что новорожденный ничего не видит и не слышит. Как я уже не раз отмечал, он фиксирует все, что с ним и вокруг него происходит, но поскольку недостаток ин­теллектуальных средств не дает ему возможности пра­вильно интерпретировать события, он реагирует на все болезненные ощущения как на враждебный выпад.

Это было хорошо продемонстрировано одним мо­им пациентом, который, придя в себя после первого сеанса гипноза, стал судорожно тереть нижнюю губу, жалуясь на покалывания и жжение в этом месте. Ощу­щение это вскоре пропало, но оно возвращалось вся­кий раз, когда он выходил из транса. До этого он рас­сказал мне, когда я писал историю его болезни, что при рождении он не мог сосать грудь и что когда ему было всего две недели от роду, ему вырезали гланды. Однажды, в ходе лечения, он внезапно регрессировал в период, как раз охватывающий первые недели младен­чества. Широко открыв рот, как будто ему всадили распорку, он растерянно вертел головой из стороны в сторону, издавая нечленораздельные звуки отчаяния. Сквозь его бессвязное лопотание прорывались отдель­ные фразы вроде: «Мне больно! Они делают мне боль­но! Они обожгли мне горло!» Когда я спросил, зачем они это делают, он ответил: «Чтобы не давать мне больше бутылочку!»

Не успели эти слова вырваться из его уст, как он, с трудом выйдя из гипноза, тут же воскликнул:

— Боже мой! Неужели это был я? Затем, потерев нижнюю губу, добавил:

— Теперь я понимаю, почему так жжет губу. Это связано с операцией.

В связи с этим я убежден, что обрезание крайней плоти в младенчестве может нанести ребенку непопра­вимую психологическую травму. Если исходить из предположения, что индивид начинает каждое свое воплощение, не имея подсознательного, эта болезнен­ная операция — мощный стимул для создания таково­го без промедления. Во-первых, даже если принять, что ребенок не воспринимает боль так же остро, как взрослый, нанесение такого увечья без всякого нарко­за является варварским актом. Естественно, ребенок винит во всем родителей, понимая, что его существо­вание зависит от них, он не может допустить и мысли, будто они такие плохие. Поэтому его страх перед роди­телями переходит в подсознательное, из которого он может снова выйти в виде глубокого недоверия к лю­дям вообще, боязни быть обманутым и решимости «бороться за свое».

Вдобавок даже у человека со сбалансированной личностью бывали воплощения, в которых секс ассо­циировался с несчастьем, или чувством вины, или стра­хом, и ничто так не будит скрытые воспоминания и не переносит на современную почву, как подобные над­ругательства над его природой. Любой, кто видел стра­дания пациентов, вновь — находясь под гипнозом — переживающих боль в момент обрезания, согласится со мной, что этот ритуал нельзя проводить на младен­цах, за исключением тех случаев, когда операция вы­звана острой медицинской необходимостью.

Будущие родители также должны задуматься над тем, насколько хорошо они эрудированны, чтобы рас­познать скрытые мотивы, движущие поведением их детей. Хотя я совершенно не согласен с теми, кто ут­верждает, что личность ребенка представляет собой набор антисоциальных инстинктов, которые необходимо «облагородить», было бы неразумным отрицать на­личие у него целого ряда установок, которые необхо­димо изменить. Если родители не признают этого фак­та, — а эти установки могут оставаться в тени до поры до времени, — они тем самым позволят ребенку вос­питать в себе те стороны своей личности, от которых он сам же может страдать впоследствии.

Однако признание неприемлемых аспектов лич­ности ребенка — это всего лишь первый шаг. Важно, чтобы родители знали, как направить ребенка на уст­ранение этих недостатков. Детей ни в коем случае нельзя запугивать, ибо страх в этом деле не помощник: он может заставить человека изменить свои действия, но эти изменения не будут добровольными. Единст­венным эффективным средством, которым родители могут воспользоваться для «перенацеливания» душев­ных порывов ребенка, будет воспитание у него чувства любви и уважения к ним как родителям. Чтобы до­биться этого от ребенка, его родители должны обла­дать чертами мудрых наставников.

Какими же свойствами должен обладать руководи­тель? Это наверняка должен быть человек, который научился делать правильный выбор в любой ситуации и имеет достаточно мужества осуществлять принятые решения. Если действия потенциального лидера сов­падают с действиями окружающих его людей, то это — его решение, а не подчинение себя корпоративной во­ле. И наоборот, когда он идет наперекор толпе, это — тоже его выбор, не бравада и стремление выделиться из толпы. Поскольку он всегда принимает решения сам, он постигает опыт, который помогает ему прини­мать оптимальные решения в наиболее короткие сро­ки. Поэтому он всегда впереди. Когда приходит время организованных действий, он, естественно, становится лидером.

Каждый раз, когда ребенку обманом удается насто­ять на своем и заставить родителей изменить решение в его пользу, его уважение к ним падает, а вместе с ним снижается и возможность оказать ему действен­ную помощь. Понятно, что даже достойные восхищения родители не всегда во всем правы, но если они от­кровенно признают свою ошибку, это проявление че­ловеческой слабости ни в коей мере не уменьшит ува­жение к ним ребенка. Я не согласен с точкой зрения, по которой ребенок никогда не должен чувствовать се­бя отверженным, и полагаю, что в определенных об­стоятельствах сам факт отторжения может сыграть по­ложительную роль. Ничто не действует на ребенка так отрезвляюще, заставляя изменить какую-то черту свое­го характера, как мысль о том, что люди, кого он боль­ше всех любит и обожает, находит ее неприемлемой. Супруги, которые научились любить друг друга, на­гляднее всего доведут до него мысль, что любовь нуж­но заработать, сделав себя достойным чьей-то любви.